Текст книги "Подарок на Рождество. 25 счастливых дней"

17 декабря. День прощения

Черное и белое Рождество

Жизнь все-таки удивительная штука: лучшие праздники связаны в нашей памяти с одной семьей, с друзьями детства – ребятами из одного двора, с которыми мы дружили более двадцати лет. Как жаль, что пока еще не создана машина времени! Вот бы крутануть ее лет на двадцать пять назад! Теперь мы не так щедры на чувства, не раскрываем своей души даже самым старинным приятелям. Мы более взыскательны к нашим новым друзьям, и они, как ни странно, за это нас ценят и боятся потерять нашу дружбу. В самом дальнем уголке души мы горько сожалеем о том, что теперь не осталось никого, кто помнил бы нас в пионерской форме, моментально отзывался бы на старые прозвища и смеялся над бородатыми хохмами.

Наши семьи выросли в одном дворе, сложились в одном классе, наши отцы служили вместе, а до этого воевали до последнего дня войны. Наши матери покупали домашний скарб в одних магазинах на одной улице. Сахарницы, ложки, супницы, скатерти, рамки для фотографий и елочные игрушки – в наших семьях продублированы. Как продублированы некоторые черно-белые, с легким желтоватым налетом фотографии и воспоминания.

Когда наша крепкая компания собиралась за столом, обязательно всплывала история о том, как четырехлетний Лева потерялся на елке в Кремле, как на отдыхе в Крыму, куда наши родители исправно вывозили нас каждый год, у Левы болели уши, и маленький, смешной, с платком на голове, он грустно сидел на берегу; как катались на лыжах под Смоленском… Воспоминаний было много, они захлестывали нас, дробились мелкими гранями, искрились, и мы становились моложе, а в глазах появлялся задорный блеск. После этого Лева брал гитару и пел свой любимый романс «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Пел он с чувством, иногда прихватывая не те струны, но нам это было не важно.

Новогодняя встреча двадцатипятилетней давности… Мы сидим за праздничным столом, покрытым старенькой шелковой скатертью «тех времен», у Левы. Отзвенели куранты, после торжественного вручения подарков, благодушные и счастливые, мы расхваливаем коронные блюда его семьи – селедку под шубой и холодец. Раздается звонок в дверь, и Лева, загадочно улыбаясь, манит нас за собой. Мы выбегаем на лестничную площадку (а в Левином доме она огромна) и ахаем. Стараниями Левы и соседей она превращена в новогоднюю танцплощадку – украшена мишурой, надписями с шутливыми поздравлениями и даже маленькой елочкой. Соседи из квартиры напротив выкатывают столик с самодельными наливками (помнится, это был чернослив на спирту), и каждый произносит короткие, но емкие тосты. А потом под магнитофон, вынесенный на площадку, мы танцуем до утра. «Как тогда, в НАШЕМ дворе, правда?» – мечтательно повторяет Лева и опрокидывает очередную рюмочку настойки.

Светало, когда Лева отправился провожать нас, несмотря на наши заверения, что до дома мы доберемся сами. Морозный воздух огласила первая фраза романса «Утро туманное, утро седое», дальше которой дело так и не пошло, но нам хватало и этой строки, чтобы выразить радость от того, что жизнь прекрасна, когда в ней есть такие друзья. Громыхая промерзшими боками, по пустой и гулкой улице полз первый троллейбус. Лева замахал руками, свистнул, подзывая его, как такси, и троллейбус послушно остановился. «С наступившим!» – совсем не сердито крикнул водитель, и мы плюхнулись на холодные, как сугробы, сиденья, а в сумках у нас гремели быстро замерзающие миски и тарелки с гостинцами – салатами, холодцом, пирогами и чем-то еще, всученными нам Левиной женой «на дорожку».

Время летит быстро. Троллейбус больше не ходит по этому маршруту. Лева живет по другому адресу. Праздники мы встречаем или одни, или в других компаниях. Но воспоминания, как и черно-белые фото остаются. Я вспоминаю это каждый Новый год, где бы мне ни пришлось его встречать – с друзьями, в Таиланде, на даче, в Париже, Риме, дома, сразу после балета «Щелкунчик» в Большом театре. Такого торжества не будет больше никогда.

За день до праздника приглашение модельера Игоря Чертова поработать с немецкой дамой оказалось очень кстати. Год был тяжелый, неденежный. «Накуплю деликатесов к столу, подарки друзьям», – мечтала я, собираясь на встречу.

Игорь заранее предупредил меня, что визит дамы очень важен: она заведовала специальной комиссией, выделявшей спонсорские деньги на участие в международной выставке моды молодых талантов в Дюссельдорфе. Кроме того, слыла капризной, жесткой, и угодить ей было нелегко. Так оно и вышло. А еще и чемодан ее потерялся, вот беда. Правда, одета она была супер – не в мехах и туфлях на каблуке, в чем любят шастать немецкие высокопоставленные дамы, но и не как Ангела Меркель. Я разглядела все подробно: маечка, потом майка, потом белоснежная рубашка, джемпер, отличный жакет и дубленая куртка. Внизу яркие легинсы и брюки (!) и очень стильные ботильоны. Я не говорю о пашмине, сумке, шапке и перчатках – дама не зря пробилась в верх модной индустрии. Стиль casual, но все вещи высокого качества. «И что было в том чемодане, кроме косметики и нижнего белья, – подумала я, – если вся: и вечерняя, и повседневная – одежда была на ней». Вечером фрау Шварц отказалась принять приглашение на ужин в ее честь, сославшись на головную боль. На следующий день в шоуруме она явилась в другом комплекте из имеющихся у нее вещей, и все смотрелось стильно.

При виде моделей Игоря дама проявила столько же эмоций, сколько эскимос при виде снега. У меня голова шла кругом: неужели мы теряем спонсорство? Манекенщицы демонстрировали коллекцию, Игорь без конца приставал к даме: здесь мы можем изменить цвет, здесь будет другая фактура, аксессуары. Дама слушала, что-то записывала в свой блокнот, но окончательной оценки мы от нее так и не добились. Расстроенный Игорь отвез нас пообедать в какой-то ресторанчик, а сам вернулся в шоурум. Мы заказали обед, говорили о пустяках, и вдруг между горячим блюдом и десертом фрау Шварц сказала:

– Знаете, я очень не хотела приезжать сюда. Где-то здесь похоронен мой отец, а где – неизвестно. Убит… В сорок третьем мне было два года, а я помню суконный запах его шинели и округлость глянцевого яблока, которое он мне подарил на Рождество. Больше я его не видела. Но остались письма и открытки. Вот. – И она показала мне стопку открыток, перевязанных блеклой розовой лентой. – Я их специально привезла.

Я кончиками пальцев едва дотронулась до этой стопки; казалось, возьми ее в руки – и она рассыплется, как горстка пепла.

– Вот посмотрите. – Фрау Шварц протянула мне открытку с изображением Гретхен у окна, внизу готической вязью было выведено слащавое стихотворение о любви девушки. – Вы можете прочитать!

Фрау Шварц перевернула открытку, и я увидела неровный карандашный текст: «Мои дорогие! Я каждую минуту вспоминаю вас. Надеюсь, что все скоро кончится и я смогу обнять моих дорогих. Пишите мне. Папа».

– Она не дождалась, – продолжила после глубокого молчания фрау Шварц. – Остались только эти письма и открытки. И вот я здесь, в России, и ничего не чувствую, совсем ничего! – Ее голос дрогнул.

И тогда заговорила я: у нас до сих пор хранятся письма дедушки с фронта – хрупкие листочки бумаги, строчки, написанные то простым карандашом, то чернилами. И я ей рассказала о них, об открытке с бравым танкистом и алой надписью: «С Новым, 1943-м годом!» Это писал мой дедушка бабушке и своему сыну, моему отцу. В отличие от отца фрау Шварц дедушка вернулся с фронта живым и прожил с бабушкой долгую жизнь.

И вот мы сидели, молчали, смотрели друг на друга, а потом заревели как коровы. И после этих слез нам стало так легко, мы почувствовали себя такими родными, как сестры.

Поскольку Игорь опаздывал, мы решили пройтись до шоурума пешком. У подземного перехода стояла старушка: она торговала пестрыми веселыми рукавичками, перчатками, шарфами.

– И сколько это стоит? – поинтересовалась дама.

Стоило это копейки, даже на наши деньги, и фрау Шварц купила все. Только разрешила купить мне перчатки и шарф, они мне тоже приглянулись.

– Бери, милая, у меня этого добра хватит, – приговаривала старушка, радуясь такому удачному дню. – Я вяжу, а невестки мои как начнут вязать да плести – аж земля дрожит, так спицы мелькают.

– Ну что же, – радостно произнесла фрау Шварц, – у меня теперь подарков на всех – и мужу, и дочери, и зятьям, и невесткам. А невестки у меня такие – земля дрожит, – повторила она фразу старушки.

Мы вернулись в шоурум, Игорь взволнованно зачастил: он везде был, он нас везде искал, он объездил весь район… Вот, в дар фрау Шварц хотел бы подарить твидовый брючный костюм. Заговорщицки улыбнувшись мне, она ушла в примерочную, и через несколько минут предстала перед нами Марлен Дитрих. Брюки, жакет, белая рубашка, жилет – она была просто великолепна. С этого момента, нет, еще раньше у старушки, все изменилось: фрау Шварц изменила свое настроение. Она еще раз осмотрела модели, дала дельные советы, помогла составить концепцию на немецком языке, пообещала сделать все, чтобы русский модельер получил спонсорство. Оставив обалдевшего Игоря переживать свой неожиданный триумф, мы отправились в аэропорт.

– В этом году у нас тоже будет белое Рождество, – поделилась немецкая дама. Ко мне приедет вся семья: будет лепить снеговиков, делать снежных ангелов, кататься на горе. И еще – возложите от меня цветы у памятника Неизвестному солдату. Я не смогла. А сейчас у меня так легко на сердце! Но объявляют мой рейс.

Проводив немецкую даму, получив более чем щедрый гонорар, я подумала об Александровском саде, о торжественных елях, усыпанных снегом, о карауле почетного батальона, несущего свою службу день и ночь.

– Ну что, – запрыгивая в машину, радостно предложил Игорь, – поехали отмечать?

– Нет, извини, у меня другие планы. Спасибо тебе за предложение поработать. Деньги были очень кстати.

– И куда ты собралась? – решил обидеться Игорь.

– В центр, к Красной площади, пожалуйста.

18 декабря. День ожидания

Сувенир

«Добрый день. Коммандитное товарищество „Лорен и К^о“ слушает», – скороговоркой произнесла Ирина Дятлова в трубку, продолжая делать на полях документа пометки. Первоклассница-дочь трезвонила без конца с душераздирающими проблемами каждые десять минут: никак не получается математика! Анна Георгиевна, старший секретарь-делопроизводитель с видом старухи Шапокляк неодобрительно глянула поверх очков. Чувствовалось, что у нее на языке так и вертится едкое замечание типа: «Детей надо воспитывать дома».

Звонок.

– Добрый день. Коммандитное това…

– Мам, – зазвенел в трубке дрожащий от слез голос Ксюши, – ты все неправильно объяснила, опять ответ не сходится.

Ирина с опаской бросила взгляд в сторону офис-менеджера. Демонстративно сбрасываются с мясистого носа очки – понятно, будет небольшое наставление.

– Ксюша, ну выучи пока стихотворение, которое вам задали, – прошептала умоляюще в трубку Ирина.

– Ну, мам, ты же сама говорила, что дело на полпути бросать нельзя! – плаксиво продолжила дочь.

– Ксения, я тебе сама перезвоню!

– А что, Ирочка, вы приказ уже отпечатали? – ласково осведомляется Шапокляк.

Не в бровь, а в глаз – документы лежат пока нетронутыми на столе. Звонок. – Слушаю, – прошамкала в трубку Анна Георгиевна.

Она – единственная в фирме, кому позволительно так говорить по телефону; вставные челюсти не позволяют ей выговаривать слова «коммандитное товарищество».

«Это никогда не кончится. Как же все омерзительно! Доля несчастная ты, секретарская», – думала Ирина, обреченно стуча по клавишами компьютера.

Ровно в шесть Анна Георгиевна аккуратно сложила в мохнатый футлярчик очки, взяла необъятных размеров баул и со словами: «У меня сегодня массаж, я пойду?» – ткнулась в кабинет шефа. Шеф не возражал – Анна Георгиевна была тещей его институтского товарища, и весь коллектив фирмы знал: Шапокляк станет последней, кого отсюда уволят.

Ирина осталась, она продолжила работать над текстом соглашения; руки делали свое дело, а мысли были далеко. Как известно, в незанятую голову всегда лезет непрошеное. Ирина думала о том, что жизнь ее не сложилась, что работа опротивела до тошноты и что отдохнуть от всего она сможет только в Новый год, а до него еще целых десять дней…

По традиции семья Дятловых справляла новогодний праздник у своих друзей – Василисы и Егора Потапенко. Всегда было легко и весело. В этом году Потапенки решились на смелый эксперимент – отправились встречать Новый год в Таиланд. Опечаленная, семья Дятловых решила остаться дома, справляя Новый год в узком кругу у голубого экрана.

В ночь под Новый год Ирина выбросила старые домашние тапочки и обрезала косу. Что-то подсказывало, что ее ждут перемены и начнется новая жизнь. Огоньки гирлянды на елке, запахи салата оливье и прочих вкусностей, а также старая, неувядающая комедия «Ирония судьбы» создавали приподнятое, лирическое настроение. С бутылкой коньяка и лимоном муж пристроился на диване, как в засаде. Ясно, что он покинет свой пост только в половине двенадцатого, когда придет пора провожать старый год. Ксения спала, добившись твердого обещания родителей, что к полуночи ее разбудят. Яркие звезды поблескивали на морозном небе, время от времени раздавались звонки друзей с поздравлениями. В Ирине росла и крепла уверенность, что там, в новом году, с ней должно произойти что-то потрясающее. Тапки полетели в черную трубу мусоропровода, а обрезанная коса, завернутая в шелковый платок, нашла себе место в ящике платяного шкафа.

Третьего января Валера Дятлов провожал жену с дочкой в Италию, куда они улетали на пятидневный отдых. Возбужденная Ксюша вертелась, надоедала с расспросами, пела какие-то песенки и, устав, уснула в самолете.

Италия встретила голубизной эмалевого неба, ослепительным солнцем, запахом кофе, автомобильными пробками и клумбами в цветах. Пять дней пролетели как один короткий миг. Ночами Ира не могла уснуть, вскакивала с постели и подбегала к окну – неужели она в Риме, в этом Вечном городе, празднично гудевшем и залитом огнями.

В последний день утром, как того требовала туристическая традиция, Ирина с дочкой отправились в кафе «Греко». Все знаменитости мира считали своим долгом посетить это место: здесь запросто можно было увидеть Майкла Дугласа в компании с Клаудиа Шиффер, принцессу Боргезе или министра здравоохранения Италии. Напитки и угощения стоили баснословно дорого, уютный зал в стиле начала века гудел голосами, но никого из знаменитостей не встретилось, и разочарованная Ира, купив Ксюше мороженого и сока, а себе кофе и пирожное, принялась рассматривать посетителей.

Она несколько раз обвела глазами зал и вдруг почувствовала легкий дискомфорт. Прямо в упор на нее смотрел мужчина с проседью, в очках с тонкой золотой оправой. Ира передернула плечами. Мужчина поднял бокал с вином и жестом показал, что пьет за ее здоровье. Ира нахмурилась. Она обратилась к Ксюше с пустяковой мелочью, краем глаза изучая незнакомца.

Широкие плечи распирали дорогую шелковую рубашку цвета индиго, золотая толстая цепь, как ошейник, обхватывала мощную шею; через спинку стула был небрежно перекинут светлый кашемировый пиджак. По манере поведения было заметно, что этот человек привык отдавать распоряжения: он снисходительно слушал своих соседей за столом, разговаривал по мобильному телефону и почти не отводил взгляда от Ирины. Через мгновение он подозвал официанта, который почтительно наклонился к нему.

Что-то неуловимо знакомое почудилось Ирине в профиле этого человека, в его глазах, то, что она давно похоронила в своей памяти, потому что воспоминания могли причинить боль.

Ирина допила кофе – пора уходить. Ситуация ей очень не нравилась. Хорошо, что это последний день, через два часа к гостинице подойдет автобус, который отвезет группу в аэропорт.

Ира махнула официанту, чтобы он принес счет. Однако официант подошел с подносом и бережно поставил на стол еще одну порцию мороженого, вазочку с пирожными, сок, бокал вина. Ира расстроилась: в Италии плохо говорили на английском, а еще хуже его понимали. Вероятно, официант не понял ее:

– No, no, I just want to pay, – попыталась Ира втолковать официанту.

Но он кивнул в сторону противоположного столика: мол, вашему столу от нашего стола. Ира покачала головой, ей стало неприятно: надо же, в Европе, в самом центре Рима почувствовать себя как в Гаграх или Тбилиси! И ее осенило – Тбилиси!

Она была студенткой второго курса филфака МГУ, когда приехала с экскурсией в столицу Грузии, где случайное знакомство свело ее с самым замечательным человеком, которого только она встречала в своей жизни. Давид Кабахидзе – ее первая любовь. «Чему дзвирпасо» – так называл ее Дато: «бесценная моя». Произнесенное с придыханием, на грузинский манер, это слово звучало неповторимо и неподражаемо. По сравнению с ним обычные эпитеты – милая, любимая, единственная – звучали пресно и скучно, как урок арифметики.

Давид был старше Иры на одиннадцать лет, но уже занимал видное место на политическом Олимпе. Он был не просто умен – потрясающе эрудирован; на него возлагались большие надежды, и он двигался вверх по служебной лестнице уверенно и твердо. Конечно, он был женат, жил с женой и детьми в большом доме в старом квартале Тбилиси – Мтацминде. Ему неоднократно предлагали роскошные квартиры в лучших новых домах, но Дато не торопился с переездом. Милые, горбатые улочки, старый трехэтажный дом, где большая часть жизни проходила на глазах соседей, а на огромном открытом балконе можно было переброситься парой слов с прохожими, не отпускали его от себя.

Ее роман длился шесть долгих лет. Дато часто прилетал в Москву по служебным делам, и все это время Ира была рядом, ведь она любила его, хотя и понимала: он не женится на ней никогда. Тбилисская родня не простила бы его, да и не в правилах грузинских мужей бросать своих сыновей. А жаль.

Разрыв причинил страшную боль, но Ира приказала себе крепко-накрепко забыть о Дато. Это было непросто, ей часто снилась Грузия, Тбилиси, потрясающе красивый народный праздник Ломиса в Тушетии.

…Время шло. Она встретила Валеру Дятлова, вышла за него замуж. Казалось, события тревожной юности отошли в прошлое. Но незнакомец в синей шелковой рубашке вновь напомнил о них. Он так был похож на ее первую любовь! Тяжелый комок сдавил ее горло, она закрыла глаза, почувствовав, что так соскучилась по Дато, по его прикосновениям, глазам, его характерной гортанной речи!

Тем временем незнакомец встал. Проходя мимо стола, где сидела Ира, он случайно коснулся его рукой и, сделав легкий полупоклон в ее сторону, вышел на улицу. Официант принес счет, Ира расплатилась, оставила на столе чаевые и в этот момент заметила, что на краю стола лежит сложенная вдвое записка. В ней был номер телефона незнакомца, набросанный летящим почерком, и его имя – Леонардо. Ира горько рассмеялась: для приключений она уже слишком стара.

Хлопоты с отъездом, суматоха в аэропорту ослабили впечатление от утреннего происшествия. Сдав чемодан в багаж, пройдя паспортный контроль, Ира задумчиво листала журнал в зале ожидания вылета.

– Pronto, pronto! – кричал кто-то рядом.

Повинуясь безотчетному порыву, Ира встала, вытащила записку с телефонным номером незнакомца, которую собиралась сохранить в качестве сувенира, и набрала эти цифры. Слушая длинные гудки в трубке, она пыталась сдержать колотящееся сердце.

– Pronto, – отозвался гортанный голос.

Ира облизала пересохшие губы.

– Это я, из кафе «Греко».

– Синьора! – радостно вскричал Леонардо.

– Я хотела бы попрощаться, через сорок минут мой самолет улетает в Москву, – сообщила Ирина.

Ей стало грустно – быть может, судьба преподнесла еще одну необыкновенную встречу, а она так и не воспользовалась этим подарком.

– Алло, синьора, вы слышите меня? – Его английский был безупречен. – Я сейчас же приеду, ждите! Как вас зовут?

– Ирина, – машинально ответила она, следя за тем, как Ксюша встала с места и направилась к киоску с кока-колой.

– Ирина, – словно пробуя на вкус, задумчиво повторил Леонардо. – Я прошу вас, дождитесь меня!

Ира нажала на отбой. Симпатичная девушка в форме пригласила на посадку, ручеек пассажиров потянулся к ней. Дежурно улыбаясь, она отрывала корешки от посадочных талонов. Оглядев пустой зал, разочарованная Ира последней протянула свой талон.

Как только самолет российской авиакомпании оторвался от земли, к окну, из которого виднелась вся взлетная полоса, подошел элегантный мужчина в очках с золотой оправой, в светлом, очень дорогом кашемировом пиджаке. По тому, как он разговаривал со служащим аэропорта, было видно, что этот человек привык отдавать распоряжения. Щурясь, он вглядывался в лайнер, стремительно уменьшающийся в эмалево-синем небе.

– Звонила ваша дочь, – с упором на слове «ваша» объявила противная Анна Георгиевна, когда Ира вернулась из кабинета шефа. – Вам нужно заниматься воспитанием детей в свободное от работы время, а на работе надо работать.

Освободившись от мучившей невысказанности, Анна Георгиевна вытащила баночку йогурта и мастерски сорвала крышку. Ира вздохнула и с тоской посмотрела в окно – шел мокрый снег, сугробы на крышах были похожи на размокший картон.

Прошло два месяца с тех пор, как Ира вернулась, и за это время ничего в ее жизни не изменилось. Коллеги Валеры пригласили их на юбилей, куда Ира наденет умопомрачительный костюм, купленный в Риме. Пара модных вещиц да глянцевые фотографии – это, пожалуй, все, что напоминает об Италии. А рядом с обрезанной косой в платяном шкафу лежит маленький клочок бумаги с несколькими цифрами и именем Леонардо.