Текст книги "Лихо"

Маленький Г.

Катя отложила списки и позвонила старшему воспитателю. Из трубки вместо привычных длинных гудков грянул симфонический оркестр, с большим количеством ударных. Звучало слишком помпезно. Катя поморщилась и отстранила телефон от уха. Слушать пришлось долго, прежде чем ответили.

– Простите, Катерина Дмитриевна, я отходила, – немножко задыхаясь, сказала старший воспитатель.

«В туалет», – подумала Катя машинально. А вслух сказала:

– Ничего страшного, Лидия Андреевна. Это вы извините, что отвлекаю. Я тут просматривала документацию. Кое-что показалось странным. Решила уточнить.

– Так-так, слушаю.

– У нас тут есть один мальчик по фамилии Молчанов. Везде, во всех списках только фамилия. А имени почему-то нет. Я специально проверила.

– Молчанов, Молчанов, – повторила Лидия Андреевна, будто бы вспоминая. Но Кате показалось, что старший воспитатель сразу догадалась, о ком речь.

– Да, Молчанов. Это, согласитесь, выглядит странно. У других детишек имя и фамилия, а у него только фамилия. Я вот еще увидела. Он участвовал в конкурсе детского рисунка, даже занял третье место. И вот я читаю: «Первое место – Наташа Зимина, второе место – Лена Ковалькова, а третье место – Молчанов». Просто Молчанов.

– Да, я поняла, о ком речь, – вздохнула Лидия Андреевна.

– И вы знаете, почему он так записан?

– Ну, в общем, знаю.

– Скажете? Или это секрет?

Лидия Андреевна тихонько сопела в ответ. Катя ждала, постукивая пальцами по столу. Под стеклом лежала семейная фотография – она, муж Валерий и сын Валерий-младший. Средний и безымянный пальцы стучали мужу по лбу. Заметив, Катя отодвинула руку.

– Катерина Дмитриевна, можно я зайду? – сказала Лидия Андреевна.

– Ну конечно можно. Зачем вы спрашиваете? Не выгоню же я вас.

– Буду через пару минуток.

– Хорошо, – сказала Катя. – Ой, Лидия Андреевна. Захватите те вкусные конфеты, которыми вы меня угощали. Я чайник поставлю. Чаю попьем заодно.

– Да, обязательно, спасибо, до свидания, – невпопад ответила старший воспитатель и отключилась.

Катя вышла из кабинета. В коридоре стоял кулер. Она налила в чайник воды, вернулась и включила его. Достала из шкафчика чашки, упаковку «Гринфилда», шоколадные вафли «Яшкино», зефир и упаковку мармелада «Французский сад».

Лидия Андреевна пришла минут через десять. От нее пахло табаком. Катя нахмурилась. Ей не нравилось, что некоторые сотрудники курят. Они об этом знали. Курили тайком, за территорией. И на глаза заведующей лишний раз старались не попадаться, чтобы не дышать табачищем.

– Присаживайтесь, – сказала Катя. – Я уже чай налила.

– Спасибо, – сказала Лидия Андреевна. – Ой, а конфеты закончились. Но я принесу завтра.

– Да это не так важно, но спасибо. И у меня тут есть к чаю. Вы угощайтесь.

Сама Катя выбрала зефирку. Лидия Андреевна взяла вафлю. Некоторое время они молчали. Жевали сладости и пили горячий чай маленькими глотками. Старший воспитатель старательно смотрела куда угодно, только не на Катю – так ей показалось.

– Лидия Андреевна, – позвала она.

– Да-да?

– Так что там с Молчановым нашим? У него что, имени нет?

– Есть. Имя у него есть, – сказала Лидия Андреевна. – Но лучше бы не было.

– Как это так?

– Я в том смысле, пусть бы оно было какое-нибудь другое – Миша, Коля или Серёжа, наконец. А такое имя, как у него, лучше, конечно, не иметь.

– И какое же оно? – спросила Катя, делая глоток чая.

– Ну-у-у… Его зовут… Гитлер, – сказала Лидия Андреевна, с любопытством разглядывая свою ничем не примечательную чашку.

Чай вылетел у Кати из ноздрей и шлепнулся двумя коричневыми кляксами налицо Валерию-старшему. Она машинально вытерла их рукавом белой сорочки. В носу было горячо.

– Гитлер? – сказала Катя. – То есть его зовут Гитлер Молчанов?

– Так и есть, так и зовут, – быстро кивнула Лидия Андреевна.

– Вы точно не шутите?

– Я бы хотела шутить, Катерина Дмитриевна. Но это не шутка.

Катя осмотрела испачканный рукав.

– Содой надо присыпать, – сказала Лидия Андреевна. – Чтобы пятен не осталось.

– Содой? У меня нет соды.

– Хотите, принесу?

Она начала вставать.

– Нет, не надо, – сказала Катя. – Какая там сода! Лидия Андреевна, скажите, как такое возможно? Это же сумасшествие какое-то!

– Вы про имя Молчанова?

– Ну конечно, я про имя Молчанова! А про что же еще?! Это же уму непостижимо! Вы только вдумайтесь! Двадцать первый век! Ребенка так назвать! Да как такое в голову могло прийти?!

– Я согласна с вами, Катерина Дмитриевна. Но что ответить, ума не приложу. Знаю только, что ребенок-то не виноват. Малышу пять лет. Он даже имя свое толком не может выговорить. Зовет себя Гига.

– Как-как?

– Гига, – повторила Лидия Андреевна. – А полное имя, сами понимаете, мы не озвучиваем.

– Но как допустили? Как разрешили? – продолжала Катя. – Ведь это… А родители что? Вы их видели? Кто они вообще?

Лидия Андреевна пожала плечами:

– Ну вроде обычные люди с виду.

– Обычные люди?

Катя встала, подошла к окну. Весна была в самом разгаре. Солнце сияло. Трава зеленела. Птицы прилетели. И оглашали окрестности пением. Через месяц с небольшим начнется отпуск. Но все это не приносило теперь никакой радости.

– Да я их видела всего пару раз. Ну да, обычные люди. Даже милые довольно.

– Милые? – Катя повернулась. – Милые? Они сына Гитлером назвали!

– В остальном – милые.

– Сумасшедший дом!

Катя вернулась за стол, глотнула чаю, задумчиво глядя на семейное фото.

– Да, я понимаю, – длинно вздохнула Лидия Андреевна.

– С этим надо что-то делать. Сделать вид, что ничего не происходит, нельзя. Согласны?

– Так-то да. Но что делать? Попросить забрать ребенка из садика?

– Кстати! А кто его вечерами забирает?

– Это надо у Маши спросить, воспитателя из его группы.

– Звоните! – сказала Катя.

Лидия Андреевна достала смартфон.

– Так что, спросить, кто забирает Гигу вечерами?

– Гигу! – хмыкнула Катя.

Старший воспитатель нажала вызов. Она смотрела куда-то вверх и вправо, покусывая нижнюю губу.

– Маша, это Лидия… Да. Тут такое дело… В общем… Это касается Молчанова… Он сейчас в группе? Хорошо. Я вот что хотела спросить, а кто его забирает обычно? По-разному? Понятно. А в какое время? Ясно.

Катя зашептала:

– Попросите, пусть они придут – Маша с… Молчановым.

«А зачем я шепчу?» – подумала она.

– Машенька, зайди, пожалуйста, с Молчановым в кабинет Катерины Дмитриевны. Сейчас, да. Разговор есть. Да, ты правильно поняла.

Лидия Андреевна положила смартфон на стол.

– Сейчас придут, – сказала она.

– Хорошо. Угощайтесь зефиром.

– Спасибо. М-м, вкусный. Это что за фирма?

– «Шарлиз».

– Французский?

– Да вроде у нас его делают. Сейчас почитаю. Да, у нас, в Питере.

– Действительно. Не из Франции же его возят. А вы бывали во Франции?

– Нет. А вы?

– Тоже не бывала. Сестра была в Париже. Года три назад. Говорит, там одни негры и арабы кругом, по улице… – Лидия Андреевна запнулась, – …не пройти.

Катя внимательно на нее посмотрела:

– Это вы к чему?

– Что именно?

– Про негров и арабов.

– Да ни к чему, это я так, просто вспомнила.

– Ну, хорошо.

«Надеюсь, не Гига тебя подучил», – подумала Катя.

В дверь осторожно постучали. И, не дожидаясь ответа, зашла Маша, симпатичная девушка лет двадцати пяти. Гиги с ней не было.

– А где Гига? – спросила Катя.

– Простите, Катерина Дмитриевна. Он рисует. Так увлекся. Я не хотела его отвлекать. А то он расстроится, будет капризничать…

– Хорошо, присядьте.

Маша села, одернув юбочку.

– Во-первых, почему от меня это все скрывалось? – спросила Катя.

– Что именно? – глуповато улыбнулась Лидия Андреевна.

Катя снова внимательно посмотрела на нее. Потом сказала:

– То, что в наш садик ходит Гитлер. Или у нас еще какие-то проблемы есть?

– Ну это разве проблема? – спросила Маша.

– Катерина Дмитриевна, понимаете, вы человек новый, недавно пришли…

– И что?

– Мы не хотели вас так сразу огорошивать. Есть такое слово – «огорошивать»? Или «огорашивать»?

– Огорошивать, – сказала Катя.

– Вот-вот. Сами понимаете, ситуация деликатная. К тому же мальчику скоро шесть, еще год, а дальше это уже не наша забота. Пусть школа разбирается.

– Вы уверены, что мы этот год спокойно переживем? – сказала Катя.

– Ну жили же раньше.

– А сколько он здесь уже?

– Ну, с трех лет.

– И что? Все тихо?

– Тихо, – закивали Лидия Андреевна и Маша.

– Моя предшественница знала?

– Она была в курсе, да. Но ей до этого дела не было.

– Поэтому ее уволили? – спросила Катя.

– Нет, Катерина Дмитриевна. Вы же знаете, ее уволили, потому что она продала стройматериалы, которые предназначались для ремонта садика.

– Ну мало ли, – пожала плечами Катя. – Может, это был повод для увольнения.

– Гига там точно был ни при чем.

– Гига… Ну и имя. Маша, я хотела спросить о его родителях. Вы же с ними знакомы?

– Ну не то чтобы знакома…

– Вы их видите регулярно, когда они приходят за ним. Что это за люди?

– Нормальные люди. Обычные.

– Это я уже слышала. А вы, Маша, с ними общались? О чем? Что они говорят?

Маша пожала плечами:

– Ну, ничего особенного. Спрашивают, как Гига себя вел. Все как у всех. Вежливые.

– А чем занимаются, вы в курсе?

Маша и Лидия Андреевна переглянулись.

– Мама Гиги – домохозяйка, кажется.

– А папа? – спросила Катя.

– Не знаю, – сказала Маша. – Но симпатичный.

– Прекрасная характеристика! Больше ничего не известно?

– Машина у них крутая.

Катя невольно представила большой, угловатый танк с длинной пушкой и крестом на борту, подползающий к калитке детского сада. Двигатель тарахтит, выхлопные трубы выбрасывают клубы черного дыма.

– Катерина Дмитриевна, – тихо позвала Лидия Андреевна.

– Что, Лидия Андреевна?

– А может, ну его?

– Что «ну его»?

– Да всю эту историю. Не будем ворошить. Заметем под коврик.

– «Заметем под коврик», говорите?

– Вот-вот. Зачем нам лишние проблемы? А главное, из-за чего! Придурки родители назвали сына Гитлером, а прилетит нам, что вовремя не отреагировали должным образом.

– Почему же вовремя не отреагировали?

– Ну, как-то так уж получилось, – отвела глаза Лидия Андреевна. – Никто не взял на себя ответственность…

Катя постукивала пальцами по столу, на этот раз в стороне от лица мужа. Маша, ничуть не стесняясь, отвлеклась на смартфон. Лидия Андреевна с озабоченным видом мелко грызла вафлю.

– Знаете, делать вид, что ничего не происходит, я тоже не могу, – сказала Катя.

– Есть план? – поинтересовалась Маша, не отрываясь от смартфона.

Кате захотелось протянуть руку, сграбастать ее за крашенную в блонд шевелюру и ткнуть носом в стол. Лидия Андреевна, будто почуяв неладное, деликатно кашлянула. Изо рта у нее вылетело несколько крошек.

– Есть, – сказала Катя, хотя никакого плана не было. Предстояло хорошенько все обдумать. Две эти клуши, одна трусливая, другая наглая, отвлекали ее своим присутствием. Надо было их выпроводить. Но Катя поняла вдруг, что не знает, как об этом сказать. «Дамы, спасибо, что зашли»? «Вы свободны»? «Все свободны»? «Я вас больше не задерживаю»? Одна фраза глупее другой. Наступил странный ступор. Катя даже немножко вспотела, пытаясь найти нужные слова.

Лидия Андреевна вновь кашлянула.

– Катерина Дмитриевна, простите, что расстроили вас.

– Вы-то виноваты разве? – сказала Катя. – Не вы же мальчика так назвали. – Она вздохнула. – Мне надо все это хорошенько обдумать.

– Да-да, – ответила догадливая Лидия Андреевна и встала. – Маша, идем работать.

Та убрала смартфон в карманчик передника. И как будто проснулась.

– Прошу вас быть на связи, – попросила Катя.

– Да, безусловно.

Они вышли, а Катя думала, с кем бы посоветоваться.

Вариантов было немного – мама, муж, да и, пожалуй, все. А что они ей скажут, Катя и так знала. Мама потребует вызвать полицию. А муж просто использует очередную возможность, чтобы поговорить о себе. Валерий был актером. Три года назад он ушел из театра и теперь сидел дома. Писал бесконечную пьесу и по ходу дела репетировал главную роль. Время от времени он читал ей куски, в которых Катя ничего не понимала. Однажды Валерий попросил посмотреть сценку. Он сел, закинул ногу на ногу и уставился в одну точку. Прошла минута. Прошло две минуты. Прошло три минуты.

– Ты забыл текст? – спросила Катя.

– Да нет же! – Он подскочил. – Какой к черту текст? Здесь не должно быть текста. Это пауза! И я ни разу не моргнул!

Катя не знала, что сказать.

Но зато Валерий-старший каждое утро отводил в школу Валерия-младшего, а днем забирал домой. И даже не забывал разогреть суп и покормить сына.

Она ему позвонила.

– Как дела? Дома все хорошо? – спросила Катя.

– Да дела-то как будто хорошо, – сказал Валерий. – Но я опять имел неприятный разговор с твоей мамой.

Он замолчал. Катя тоже молчала, дожидаясь, пока он продолжит. Он не продолжал. Она вздохнула и спросила:

– О работе?

– В точку! О работе! Как будто я не работаю! А если бы не работал, то даже тогда не пошел бы к ней подчиненным.

– Я все знаю. Давай не будем на эту тему. Валерик чем занят?

– Мы пообедали. И я отпустил его поиграть в футбол на площадке. Он там с мальчишками.

– Ты за ним смотришь?

– Да, разумеется. Я прямо сейчас стою у окна. И машу ему рукой. А он машет мне в ответ.

Катя улыбнулась:

– Ладно. Хорошо. Слушай, я хотела кое-что спросить. В дверь осторожно, будто боясь, что она развалится от малейшего прикосновения, постучали. Потом появилась голова Лидии Андреевны.

– Поговорим вечером, – сказала Катя. – Целую.

– И я, – отозвался Валерий.

Она нажала отбой.

– Простите, что отвлекаю, Катерина Дмитриевна.

– Вы не отвлекаете. Что-то случилось?

– Мне пришла в голову идея.

– Присядьте.

Лидия Андреевна села.

– Насчет Гиги? – спросила Катя.

– Да, да, насчет Гиги.

– Говорите.

– Давайте устроим над ним суд, – сказала Лидия Андреевна. – Понарошку, понимаете? А дети примут участие. Такой детский Нюрнбергский трибунал.

– Детский трибунал над детским Гитлером? – сказала Катя и вдруг почувствовала себя полной дурой из-за того, что это произнесла.

– Да. Сделаем такое представление.

– А потом понарошку его повесим? – спросила Катя. – Или расстреляем?

– Нет, Катерина Дмитриевна, это перебор, конечно. Суд его приговорит стоять в углу. Недолго. Полчаса, например.

– Да, Гитлеру такой приговор понравился бы, – сказала Катя. – Лидия Андреевна, а зачем это все? Что нам это даст?

– Во-первых, мы объясним Гиге, кто такой Гитлер, что он плохого сделал и почему ему нужно отказаться от своего имени. После этого он попросит родителей дать ему другое имя. Например, Саша или Дима. А во-вторых, мы перед РОНО оправдаемся.

– И вы считаете, пятилетний ребенок что-то поймет?

– Мы подготовимся. Будем убедительны.

– Покажем фото трупов из концлагерей, да? Кинохронику блокадного Ленинграда, правильно?

– Ну, это тоже перебор, возможно, – сказала Лидия Андреевна. – Надо все четко продумать.

– Простите, конечно. Но это безумие, – сказала Катя. – Вы только вдумайтесь, что вы предлагаете.

– Ничего безумного тут не вижу, – поджала губы Лидия Андреевна. – Между прочим, в позапрошлом году соседи наши на девятое мая сделали постановку о подвиге Александра Матросова. И получили от РОНО грамоту. А мальчика, который играл Александра Матросова, пригласили потом на кремлевскую елку.

– Я надеюсь, того мальчика, который изображал пулеметчика, не расстреляли?

– Шутите?

Катя закрыла глаза и загадала, чтобы происходящее обернулось сном. Потом открыла. Лидия Андреевна с любопытством ее разглядывала.

– Об этом не может быть и речи, – сказала Катя. – Точка.

– Ну, как скажете. Только других идей у меня нет. А этот вариант, мне кажется, прекрасно всех устроит. Ну, либо продолжим делать вид, что все в порядке.

– Почему всегда приходится выбирать между плохим и ужасным? – вздохнула Катя.

– А мне, наоборот, кажется, что оба варианта неплохие. Даже хорошие.

– Я подумаю, Лидия Андреевна, и приму решение.

Когда старший воспитатель вышла, Катя позвонила Маше.

– Слушаю внимательно, – ответила та.

– Гигу еще не забрали?

– Да рановато. Обычно около пяти приходят.

– Когда придут, попросите, пожалуйста, зайти в мой кабинет – маму или папу, не важно. Смотря кто придет.

– Ладно, скажу, – ответила Маша и отключилась.

На часах было начало четвертого. Катя понятия не имела, как построить разговор с мамой или папой Гиги. Оставалось почти два часа, чтобы это придумать. Она взяла чистый лист и написала: «Здравствуйте! Меня зовут Катерина Дмитриевна Жукова, я заведующая детским садом. Мне бы хотелось поговорить о вашем сыне». Но больше в голову ничего не пришло. Чтобы успокоиться и собраться с мыслями, Катя изрисовала лист цветками, человечками и геометрическими фигурками. Рисовала она неплохо. Только это никак ей не помогло.

Ровно в пять часов в дверь коротко и громко постучали.

– Прошу, входите, – сказала Катя.

Она попыталась приветливо улыбнуться. Распрямила и без того прямую спину. Положила руки перед собой на стол. В кабинет вошли двое – мужчина и женщина. На вид им было лет по тридцать. Он темноволосый, в белой рубашке с подвернутыми рукавами и с застегнутой верхней пуговицей. Действительно, симпатичный. Она в джинсовой куртке, короткой юбочке и массивных белых кроссовках.

– Няня сказала, что вы хотите поговорить с нами, – сказал он.

– Присаживайтесь, – ответила Катя.

Они сели напротив. Она осматривалась. Он внимательно чуть-чуть исподлобья глядел на Катю.

– Только Маша не няня, а младший воспитатель. Но в остальном все верно.

– А какая разница между няней и младшим воспитателем? – спросил он.

– В общем, разницы нет. Просто должность теперь называется иначе.

– Вот как, – кивнул он.

– А вы знаете, чем отличается экорше от эщкере? – внезапно спросила она.

– Честно говоря, первый раз слышу эти слова.

– А.

Кажется, она едва заметно ухмыльнулась.

– И чем они отличаются? – спросила Катя.

– Это в принципе не имеет значения, – вмешался он. – Давайте к делу. О чем вы хотели поговорить?

– О вашем сыне, конечно. Нам необходимо обсудить кое-что серьезное. Для этого я вас и вызвала.

«Эщкере – экорше – эршоке – эщерке – эркеще», – крутилось в голове.

– Вызвали? – спросила она. – Так говорите, будто мы ваши подчиненные.

– Нет-нет. Я хотела сказать, что пригласила, конечно, – смутилась Катя. – Давайте познакомимся. Меня зовут Жукова Катерина Дмитриевна, я заведующая детским садом.

– Да, у вас на двери это написано, – сказал он. – Рады знакомству, как говорится.

Она достала из сумочки «Твикс-мини» и отправила в рот, содрав шелестящий фантик.

– А мне? – Он протянул ладонь.

Она достала «Сникерс-мини».

– Я хочу «Твикс», – сказал он.

– Это был последний, – ответила она. – И он подсох. Бери «Сникерс».

Катя кашлянула. Они одновременно на нее посмотрели.

– Болеете? – спросила она.

– Вовсе нет.

– Дать вам пастилку для горла? – спросил он.

– Спасибо, не надо, – медленно ответила Катя. – У меня не болит горло. Я здорова.

– А кашляете, – сказала она. – Или это из-за курения?

– Я не курю.

– Бросили?

– И не курила никогда. Отвратительная привычка. Терпеть не могу табачный дым.

– Не хочу «Сникерс», – сказал он.

– А «Баунти»?

– Ну давай…

Он содрал фантик и сунул конфетку в рот.

– Ой, а вы не хотите? – спросила она. – Есть еще пара «Сникерсов», есть один «Марс», «Баунти» и «Кит-кат».

Катя сцепила пальцы в замок.

– Давайте поговорим о вашем сыне.

– И то верно, – согласился он. – Говорите.

– Ну…

Ее перебил смартфон, заигравший песню «I'm Deranged». Звонил Валерий.

– Простите, – пробормотала Катя.

«Валерик пропал», – промелькнуло в голове. От этой мысли у нее потемнело в глазах.

– Ничего страшного, – ответила мама Гитлера.

– Да, – сказала Катя шепотом. – Что случилось?

– Я хочу тебе кое-что показать, – ответил Валерий. – Только что придумал.

– Ты о чем?

– Послушай. Грех! Грех! Огонь! Огонь! На колени, безволосые! Целуйте следы наших ног! – заорал Валерий. – Бездушные животные, вы не заслужили иной участи! Только копошиться! Ползать! Издавать постыдные звуки! Ваши мягкие животы, о, ваши мягкие животы!

– Подожди! Стой! Что ты говоришь?

– Бездна и тьма! Ураган! Восторг! Немыслимое! Невыносимое! – продолжал Валерий.

– Да что ты несешь?!

– Я это написал сейчас, – ответил он. – Монолог Горохова.

– Какого Горохова?

Валерий засопел:

– Это герой моей пьесы. Ты забыла?

– Послушай, мне некогда. Я работаю…

– А я нет? И вообще, что ты хочешь этим сказать? На что ты намекаешь?

– Ни на что. Просто мне некогда. С Валериком все в порядке?

– А при чем тут Валерик? Он уроки делает.

– Я перезвоню.

Катя нажала отбой. От смущения хотелось стать невидимой. Родители Гитлера внимательно смотрели на нее.

– Все в порядке? – спросил папа Гитлера. – Можем продолжить?

– Да, – отозвалась Катя. – На чем мы остановились?

– Мы еще даже не начали, – сказала мама Гитлера. – Вы все хотите что-то про нашего сына сказать.

– Да. Так вот.

Катя приоткрыла рот и тут же закрыла. А как правильно это что-то сказать? Валерий сбил с толку. В голове крутилось: «Грех! Огонь! Ураган! На колени!»

– Э-э-э, – сказала Катя. – Ну-у-у… А вы сами не догадались еще?

Они переглянулись.

– А должны? – спросил папа.

– Думаю, не должны, – сказала мама. – Странный какой-то разговор, Катерина Дмитриевна. Что-то мне стало не по себе.

– А я, кажется, понимаю, в чем дело. Хотя и не уверен.

– Правда? Скажи.

Папа свел пальцы в троеперстие, будто собираясь перекреститься, и потер большим о средний и указательный.

– Об этом речь? – спросил он, глядя Кате в глаза.

– Ну, начинается! – сказала мама. – На что в этот раз? Очередной ремонт? Замена сантехники?

– Может, опять нужен свежий песок для песочниц, – хмыкнул папа.

Катя слегка вспотела и ощутила нехватку кислорода.

– Да вы что! – сказала она. – Как вам в голову такое пришло?

– А что тут удивительного? – ответила мама. – Ваша предшеф… Предшвест…

– Предшественница, – четко выговорил папа.

– Да. Она постоянно ремонтировала. Правда, не очень заметно.

– Ее, как видите, уже уволили, – сказала Катя.

– Пф-ф-ф. Я узнавала, она теперь директор в детском доме, – сказала мама. – Хорошо быть дочерью депутата.

– Или сыном, – сказал папа.

Смартфон издал плямканье. Катя посмотрела. От ее мамы пришло голосовое сообщение. Длинное. Что там опять случилось? Стало тревожно. Разболелась голова. Захотелось вдруг попросить этих людей уйти, а потом залезть в шкаф и свернуться в позе эмбриона.

– Дома неприятности? – спросил папа.

Катя погасила экран.

– Простите, но вас это не касается.

– Безусловно, – хмыкнул он.

– Прощаем, – добавила Гитлериха.

– Давайте уже обсудим вашего сына.

– Так мы никак дождаться не можем. Начинайте. Мы слушаем, – сказал папа.

Катя сцепила руки так сильно, что ладоням стало горячо.

– Я пытаюсь быть деликатной.

– Это похвально. Мы это ценим, – ответил папа. – Только вот у нас мало времени. А разговор все не начинается. Давайте я вам помогу. Хорошо? Наш сынок нахулиганил? Может, он кое-что показывал девочкам? Или их просил показать?

– Насколько я знаю, ваш сынок ведет себя очень хорошо, – ответила Катя.

– Ну да, мы постоянно спрашиваем у няни, то есть младшего воспитателя, как он себя вел. И ни разу не услышали ни одного замечания, – сказала мама.

– Так в чем же тогда дело? – спросил папа.

– Дело в его имени. Оно чудовищное! Как вам вообще могло прийти в голову так назвать ребенка?

Сказав это, Катя испытала такое облегчение, что захотелось развалиться в кресле и вытянуть ноги. Она даже слегка улыбнулась.

– Ты слышала? – спросил папа у мамы.

– Я же не глухая, – ответила мама папе.

– И кто-то тут говорил о деликатности. Поразительно!

Мама закатила глаза, поджала губы и медленно пожала плечами:

– Хамство. Других слов не подберу.

– Но послушайте, – сказала Катя. – Вы же сами все прекрасно понимаете! Ладно бы мальчика звали… Не знаю… Да как угодно! Хоть Индюк. Хоть Винегрет. Тоже хорошего мало, конечно. Но хотя бы не возмутительно.

– Какой индюк? – сказал папа. – Что вы несете?

Мама достала из сумочки смартфон и нацелила на Катю.

– Я предлагаю вам два варианта… Вы что, снимаете меня? Перестаньте, пожалуйста.

Мама только ухмыльнулась.

– Это наше законное право, – сказал папа.

– Хорошо, снимайте. Если вам больше делать нечего.

Катя забыла, что говорила, закусила губу и уставилась в одну точку. Это была родинка у папы на подбородке.

«Интересно, как он бреется?» – мелькнула никчемная мысль.

– Говорите, говорите, – сказала мама. – Вы в прямом эфире.

– Я предлагаю вам два варианта, – вздохнула Катя. – Изменить сыну имя. Либо перевестись в другой детский сад. Правда, я уверена, что и там у вас возникнут проблемы. Да перестаньте вы меня снимать!

Она закричала. И подскочила. С трудом сдержалась, чтобы не выхватить смартфон из мамашиных рук. Та слегка хохотнула.

– А что вы так нервничаете? – спросил папа. – Если у вас дома неприятности, это еще не значит, что в этом виноваты мы.

– То, что происходит у меня дома, вас не касается, – ответила Катя.

– Да, точно, я и забыл, – сказал папа. – Вы же уже говорили.

Катя повернулась к маме вполоборота и прикрыла профиль рукой. Но все равно чувствовала себя неуютно.

– Я хотела бы услышать ваш ответ, – сказала она.

– Вопрос забыл, – сказал папа. – Вы постоянно сбиваетесь. Еще и кричите. Трудно уследить за мыслью.

– Либо вы меняете ребенку имя, либо переводитесь в другой детский сад. И пусть уже они с вами разбираются.

– Как вы грозно говорите, – сказала мама. – Прямо страшно.

– Ни то ни другое, – ответил папа. – Менять сыну имя мы не собираемся. И переводить его в другой детский сад тоже не собираемся. Тут удобно. И он привык. Ему нравится.

На подоконник сел голубь, поглядел через стекло, нагадил и улетел.

– Но, – сказала Катя. – А. Э. М.

И замолчала. Нужно было срочно придумать убойный аргумент. Прибить этих двух фашистов. Катя повернулась к ним, взяла смартфон и включила камеру.

– Снимаете нас? – спросил папа.

– Да, да! Я вас снимаю!

– Ваше законное право.

Некоторое время они сидели и снимали друг друга. У Кати случился легкий тремор, картинка подрагивала.

И памяти было маловато. На восемь минут видеосъемки. Когда минуло четыре минуты, Катя спросила:

– Вам не жалко вашего сына?

– Мы его очень любим и заботимся о нем изо всех сил и возможностей, – проникновенно сказал папа. – Он ни в чем не нуждается.

– Это ненадолго! Вы только вообразите, что его ждет дальше, когда он подрастет. Он же станет изгоем! Над ним же станут издеваться!

– Даже если это когда-нибудь случится, я лично сверну шею тому, кто обидит моего сыночка, – сказал папа. – Но вообще, думаю, вы бредите.

– Я вам желаю добра, – сказала Катя, разглядывая его лицо на экране смартфона. – И надеюсь решать все миром. Иначе придется думать о привлечении органов опеки.

– А что вы им скажете? – спросила мама.

– Мне и говорить ничего не надо. Достаточно на имя вашего сына взглянуть.

Папа широко, не прикрывая рта, позевал. Зубы у него были в порядке. Катя немного судорожно вздохнула, не сдержалась и тоже позевала, прикрыв рот смартфоном. Мама хмыкнула.

– Это, как сейчас модно говорить, ваше оценочное суждение. У вас из-за этого какой-то сдвиг в голове случился. И теперь вы нас терроризируете.

– Или, может, все-таки денег хотите? – спросил папа. Катя немножко подалась вперед и громко сказала, обращаясь к камере смартфона:

– Ни о каких деньгах речи не шло и не идет. Исключительно о чудовищном имени маленького мальчика. Я пытаюсь убедить их… вас… что имя нужно поменять.

– Или забрать ребенка в другой садик, – добавила мама.

– Считаю, это уже не имеет значения. Речь о судьбе ребенка. Обсуждаем только смену имени.

Катя продолжала обращаться к камере.

– Мы ничего не обсуждаем, – сказал папа. – А смотрим на ваше неадекватное поведение. И фиксируем. Там комментарии, кстати, пишут?

– Какие комментарии? – спросила Катя. – Вы прямо в «Интернет» показываете?

Они посмотрели на нее насмешливо.

– Это называется «стрим». У нас свой блог. Довольно популярный. Сто пятьдесят две тысячи подписчиков. И мы развиваемся.

– Пишут, – сказала мама.

– Почитай.

– Ну, тут неприличное.

– Скажи, скажи…

– Пишут, что она похожа на выдру. А еще советуют написать заявление в полицию, в РОНО, вызвать психиатра. А еще подать в суд за дискриминацию. Тут адвокат Белецкий даже предлагает составить заявление.

– Михаил Абрамович? Это интересно. Стоит подумать.

– Вы бы лучше думали, когда называли сына в честь самого страшного преступника! Вот когда надо было думать! Вот когда! – закричала Катя.

– Что вы несете? – сказал папа. – Какой преступник? Мы назвали нашего сына в честь художника.

– Ах, художника?! Никому этот художник не интересен!

Катя привстала, но тут же села. Память в смартфоне закончилась. И запись остановилась. Она отложила его, расстегнула верхнюю пуговицу блузки, взяла лист, разрисованный цветками, человечками, геометрическими фигурками, и стала им обмахиваться.

– Этого художника знает весь мир, – сказал папа. – Вы бы не выпячивали свое невежество.

– Конечно, весь мир знает, конечно уж, – сказала Катя. И несколько раз повторила: – Конечно, конечно, конечно. Ага. Кто бы сомневался.

Она качала головой, вздыхала, бормотала, но потом все-таки взяла себя в руки.

– Одно удивительно! Как в ЗАГСе могли такое имя зарегистрировать?! Как?! Неужели ни у кого даже вопросов не возникло?

– Проблем не было, – сказал папа. – Может быть, потому, что у них там с головой все в порядке?

– Не смейте меня оскорблять! – крикнула Катя и кинула лист.

Он плавно опустился папе на колени.

– Я же не сказал, что у вас с головой непорядок. Это было абстрактно. А вы почему-то на свой счет приняли. Странно.

– Разве странно? – сказала мама, ухмыляясь во всю рожу.

Папа взял лист, оглядел и вслух прочитал:

– «Здравствуйте! Меня зовут Катерина Дмитриевна Жукова, я заведующая детским садом. Мне бы хотелось поговорить о вашем сыне». Да вы подготовились! А рисунки симпатичные. У вас неплохие задатки. Развивать не пытались?

Катя сомкнула челюсти, чтобы не расплакаться. Лицо ее слегка вздулось и покраснело.

– Ладно, – сказал папа.

Положил лист на стол и отряхнул руки.

– Пойдем?

– Подожди пару минут, – ответила мама.

Она слегка приоткрыла рот. Глаза горели от любопытства. Кажется, она хотела снять, как чокнутая заведующая заплачет. Катя обратила внимание на канцелярские ножницы. Если их незаметно стащить под стол и слегка воткнуть в ногу, желание плакать тут же пройдет. Проверенный способ. Вот только жалко новые колготки. Однако от этих мыслей Катя немного успокоилась. Разжала зубы. Через силу улыбнулась. Подлая слезинка выкатилась и побежала по щеке. Катя торопливо вытерла ее.

– Жаль, что у нас не получилось конструктивного диалога, – сказала она.

Удивительно, но голос у нее не дрогнул.

– Почему не получилось? – ответил папа. – Вполне получилось. А то, что вы не смогли своего добиться, это другой вопрос.

Катя покачала головой: