Текст книги "Лихо"

Аверьянов промолчал. Солнце так и не появилось. Впрочем, Машу это вскоре перестало волновать. Вернувшись домой, она напилась таблеток и на сутки уснула. Что делал он? Кажется, бродил как тень по квартире. Лежал рядом с женой. Сидел на кухне. И хотел выпить. Но первая же рюмка могла унести его во тьму. И Маша осталась бы без присмотра. Он, конечно, не мог этого допустить.

Дождь прекратился. И вот оно, выглянуло солнце. Жара вернулась. От земли поднимался зыбкий пар. Аверьянов поплелся обратно. Он не знал, чем сегодня займется. Может быть, позвонит Аделаиде Ивановне, попробует помириться и, если получится, выпросит себе другую вакансию. А если не получится, поедет к Маше уже завтра. И рядом с ней подумает, как жить дальше. А вдруг в этот раз удастся придумать?

На одной из аллей кто-то окликнул его. За могильной оградкой стоял грустный и мокрый мужчина лет сорока пяти.

– Земляк, – сказал он. – Можешь помочь?

– Могу, – отозвался Аверьянов.

«Если только не надо никого выкапывать», – промелькнуло в голове.

Мужчина суетливо открыл калитку и посторонился:

– Проходи, пожалуйста.

На надгробии маленькой могилки Аверьянов увидел круглое эмалированное фото девочки лет десяти. А судя по дате, умерла она в двенадцать. Два года назад. Мужчина заметил, куда он смотрит, но объясняться не стал. Он наклонился и достал из-под лавочки пакет с надписью «Магнит», пошуршал им и вынул бутылку «Деревеньки».

– Один не могу, – сказал он, жалковато улыбаясь. – Всегда прошу кого-то со мной.

– По чуть-чуть, – тихо ответил Аверьянов.

Он подумал, что будет ненавидеть себя до конца жизни, если скажется непьющим и сбежит.

– Капельку, – сказал мужчина и налил по половине пластикового стаканчика.

Внутренне сжавшись, Аверьянов забросил водку в рот, проглотил и заткнул ноздри тыльной стороной ладони. Мужчина выпил, будто воду.

– Эмин, – сказал он и протянул руку.

– Костя, – ответил Аверьянов.

– Сильно спешишь? Постоим немного. Я отвезу потом, если надо. Куда захочешь.

– За руль сядешь? – спросил Аверьянов.

– Да нет же, такси вызову, конечно.

Помолчав, Эмин вздохнул:

– Ну вот.

И быстро разлил по новой. Аверьянов не стал возражать. На этот раз проскочило гораздо легче.

– Дочь? – осмелел Аверьянов.

Эмин покосился на могилу, странно пожал плечом и что-то пробормотал. Торопливо зашелестел пакетом и вытащил два мандарина.

– У меня сын, – сказал Аверьянов.

Он поплыл стремительно. Уронил мандарин в мокрую траву, подобрал, долго пытался зацепить кожуру ногтем большого пальца. Эмин уже жевал.

– Приезжаю вот, как приснится, – продолжал Аверьянов. – Давно не снился, полгода, может. И тут опять начал. Жена еще уехала… Ай!

Он махнул рукой и от этого покачнулся.

– Жена насовсем? – спросил Эмин.

– В смысле? У кого?

– Твоя жена. Совсем уехала?

– Да нет, к родителям на дачу.

– Ну хорошо, что не насовсем.

Эмин сунул ему стаканчик.

– Последний, – сказал Аверьянов.

– Будь здоров!

– И ты!

Солнце сияло, небо дарило неповторимую лазурь, в ветвях деревьев беззаботно щебетали птахи. Аверьянов дышал будто бы сразу всем телом. Это было волшебно. И он не мог понять, как такое возможно.

Допив бутылку, они неторопливо двинулись по аллее к выходу. Эмин шел ровно, словно не пил, и придерживал расквашенного Аверьянова под руку.

– Ты не держи зла, – сказал Эмин.

– Дети – счастье, – перебил Аверьянов. – Нет детей, и счастья нет. Из меня всю душу выколотили.

За воротами, рядом с цветочными торговками, Эмин положил ему руку на плечо и повторил:

– Старик, не держи зла. Я нормальный человек, не извращенец и не садист, клянусь тебе. Но не могу один пить. В городе подойдешь к человеку, он шарахается как от чумного. А здесь никто не отказывает.

Аверьянов пытался сфокусировать на нем взгляд.

– Так ты чего, – пробормотал он через силу.

Остальные слова заблудились в водочном тумане.

– Прости, друг, – сказал Эмин. – Вызвать тебе такси?

– Да. Но я не знаю, куда ехать.

– Домой поезжай.

– Там никого нет.

– Так и хорошо. Ляжешь, поспишь, отдохнешь.

– На вокзал, – сказал Аверьянов, роняя сигареты.

– Раз душа просит, значит, надо, – сказал Эмин и отвлекся на смартфон.

Аверьянов смял пачку и швырнул в кусты. Такси прикатило быстро. Эмин помог ему залезть на заднее сиденье, а сам сел рядом с водителем.

– На вокзал сначала, – сказал он.

– Слушай, тебя тут ни разу еще не били? – спросил таксист.

– За что меня бить? Зла я никому не делаю, – ответил Эмин. И вдруг восторженно, как ребенок, закричал: – Радуга, Костя, смотри, радуга там!

Он куда-то показывал. Аверьянов вперился в окно угасающим взглядом, но никакой радуги не увидел.

8

Выбравшись из тьмы первый раз, он обнаружил себя в полупустом вагоне пригородной электрички. За окном в сумраке проносились контуры деревьев. Перестук колес отзывался тошнотой. Аверьянов держал рядом с ухом телефон, оттуда доносился смутно знакомый женский голос:

– Алло.

И еще несколько раз, делая паузы:

– Алло. Алло. Алло.

Он издал короткий тихий звук, который ничего не значил.

– Алло. Алло. Алло. Алло. Алло. Алло.

В конце концов, это стало смешно.

– Я, – начал Аверьянов.

Но она перебила:

– Алло. Алло. Алло.

– Алло, – сказал он.

– Алло, – повторила она.

– Алло.

– Алло.

Он нажал отбой. И снова уплыл в темноту. Следующее возвращение случилось в тамбуре. Аверьянов стоял, упираясь руками в дрожащую стенку, и его выворачивало наизнанку. Рвота текла прямиком на ботинки.

«Мамочка, мамочка. Ну ничего, отмою», – подумал он.

В кармане обнаружился непонятно откуда взявшийся плоскарик водки 0,25. Аверьянов вспомнил Эмина, этого жулика, который делал вид, что у него тоже горе. Но, может быть, и у него есть горе?

Кое-как вписавшись в двери, Аверьянов вернулся в вагон и приземлился на ближайшее свободное место. И сразу совершил ошибку. Открутил пробку и глотнул из бутылочки. Горло обожгло. Он тихонько завыл, стукнулся головой о стекло и вскоре опять исчез.

Следующее всплытие произошло на щербатом перроне. Электричка уносилась, Аверьянов стоял под фонарем и шарил в карманах. Сигарет не было. Он достал смартфон. Экран треснул. От Маши было несколько пропущенных вызовов. Он хотел написать ей смс, но не сумел придумать ни одного слова. Не важно. Скоро он ее увидит.

Спускаясь с перрона, он умудрился не навернуться, но, переходя рельсы, зацепился носком ботинка, пробежал вперед и влетел в кусты. Приземлился Аверьянов в какую-то липкую грязь и на время в ней угомонился. Где-то совсем рядом раздался встревоженный женский голос:

– Что это сейчас было?

– Где? – ответил мужской голос.

– Ты что, не слышал?

– Нет.

– Это какая станция? – спросил Аверьянов, делая паузы между словами.

– Теперь слышишь? – сказала женщина.

– Ну слышу, – ответил мужчина.

Борясь с головокружением, Аверьянов перевернулся на живот и пополз. За кустами стояла старенькая «Волга», двери были открыты, в салоне горел свет. Он различил двоих без одежды, поднатужился и крикнул:

– Але!

Двери захлопнулись, и «Волга» сорвалась, швырнув из-под заднего колеса горсть песка ему в лицо. Немного попало в рот. Он отплевался и кое-как встал. Земля под ногами шаталась, будто прогнивший мостик. Он побрел наугад, делая остановки через каждые несколько шагов, и сумел, не свалившись, выйти к дороге. Места были знакомые. Он узнал развилку, сельпо на обочине, заброшенное здание бывших касс, старый дуб, пустой стенд с надписью «Никто не забыт, ничто не забыто».

«Добрался», – подумал Аверьянов и от радости немного протрезвел.

Теперь нужно было вспомнить путь. Одна дорога вела к озеру. Другая – на кладбище. Третья к дому. Но какая куда? Он снова поискал и не нашел сигареты. Попробовал вспомнить какую-нибудь считалочку, но не вспомнил. Почти в отчаянии взболтал остатки водки, допил и со всей дури швырнул плоскарик далеко-далеко. Но тот упал под ноги и даже не разбился.

Рядом, скрипнув тормозами, остановилась «Нива». Водитель открыл дверь с пассажирской стороны и сказал:

– Садись, подброшу, старичок.

Аверьянов улыбнулся и полез в салон.

– Погодь, сначала мусор за собой подбери.

Держась за дверь, он наклонился, ухватил бутылку и запихал в карман.

– Где живешь? – спросил водитель.

Это был крупнотелый мужчина лет пятидесяти.

– Весенняя улица, – сказал Аверьянов.

– Хорошее название. А дом?

– Шестнадцать. У меня денег нет.

– Пропил, что ли?

Аверьянов мотнул головой и сморщился от тошноты.

– А чего отмечал? Вроде не праздник сегодня.

– Не отмечал. Поминал.

– Ах вот оно что! – сказал водитель. – Понимаю. Ты не родственник Фетисова?

– Хоккеиста?

– Да нет, какого хоккеиста? Сторожа с лодочной станции.

– Первый. Раз. Слышу.

Слова приходилось из себя выковыривать. И смотреть на дорогу было невыносимо. Она пролегала будто бы прямо по мозгам. Аверьянов закрыл глаза.

– А занимаешься чем? – лез водитель.

– Тренер футбольной команды, – сказал Аверьянов и схватил себя за горло.

– Понятно теперь, почему никто играть не умеет.

Он что-то еще говорил, но Аверьянов уже не разбирал слов. А потом и вовсе перестал слышать. Тьма вернулась и поглотила его.

9

Очнувшись, Аверьянов некоторое время вспоминал, кто он, что с ним случилось и где оказался. Судя по всему, оказался он как раз там, куда стремился в пьяном безумии. Он лежал на раскладушке в углу веранды. Сквозь ситцевые занавески проникал сумрачный свет раннего утра. За окном чирикали проснувшиеся птицы. И где-то далеко на окраине поселка кричал петух. Конечно, ужасно болела голова, и, конечно, ужасно мучила жажда. Но это были мелочи по сравнению с ощущением неминуемой катастрофы. Будто ядерный гриб уже заслонил собой горизонт, а взрывная волна еще не дошла, но скоро, скоро. Сбежать не получится. Вспомнилось, как очнулся в «неотложке», после нокаута, и глупо спросил:

– Меня заменили?

Врач ответил:

– Похоже на то.

А еще вспомнилось, как позвонили из роддома и другой врач, которого Аверьянов никогда не видел, произнес:

– Константин Дмитриевич? Тут такое дело…

Оба раза были похожие ощущения. Впрочем, тогда, кажется, волна накрывала сразу.

Зачем-то еще вспомнилось, как отец в одних семейных трусах бегал с ножом по двору за невидимым обидчиком. А мама звонила в психушку от соседей, потому что папаня перерезал все провода в квартире. Но это воспоминание явно пришлось не к месту. Тогда маленькому Косте было просто страшно.

Аверьянов закрыл глаза, хотя знал, что уснуть теперь вряд ли получится. Лежал, слушая тревожный стук сердца о брезент раскладушки. Птицы за окном продолжали чирикать, это стало раздражать. Но неожиданно он задремал. Промелькнул короткий сон, в котором Аверьянов сидел за столом с бывшим генсеком Горбачёвым.

– А вот однажды был случай, – сказал тот, выставляя бутылку с чем-то мутным. – Вообще я не пью, но керосина выпью…

Скрипнула половица. Аверьянов моментально проснулся и сел. В голове тут же застучали отбойные молотки. В дверях стояла Надежда Васильевна с чашкой в руках.

– Водички принесла, – испуганно сказала она.

– Спасибо, – ответил Аверьянов.

И смутился перегарной вони. Он с усилием проглотил теплую воду и вернул чашку.

– Костя, – сказала теща. – Что же ты натворил?

Он посмотрел на нее снизу вверх и пробормотал:

– Я виноват, понимаю…

– Маша ужасно расстроилась и обиделась. Ты ворвался, как зверь. Кричал, плакал. Костя, ты вспомни, вас с Машей ведь это дело чуть не погубило.

– Я помню.

– Как же так произошло? Почему? Костя, что с тобой?

«Мне плохо и больно. Мне страшно засыпать и страшно просыпаться», – подумал Аверьянов, глядя в глаза теще. А вслух ответил:

– Не знаю.

Надежда Васильевна села рядом и вздохнула:

– Получается, правда, не бывает бывших алкоголиков.

– И Маша? – спросил Аверьянов.

– Нет, Маша нет. Ты сам знаешь, как ее сломала смерть Коленьки.

– А меня не сломала?

– Но рожала она, а не ты, – сказала теща.

– Точно. Я и забыл.

Она пропустила это мимо ушей.

– Ей пришлось вдвойне сложнее.

От тоски Аверьянову захотелось откусить себе нижнюю губу и выплюнуть теще под ноги. Но на подобный трюк он оказался не способен. И просто спросил:

– А сколько сейчас времени?

– Около восьми.

– Маша спит?

– Не знаю. Я видела, она вставала. И ушла к себе в комнату.

– Хочу поговорить с ней.

– Падай в ноги, – посоветовала Надежда Васильевна. – Обещай, что пойдешь к наркологу. Все что угодно обещай!

– А потом выполнить?

– Ну естественно!

– Можно еще воды?

Надежда Васильевна принесла ему воду в той же маленькой чашке. И Аверьянов выпил ее с тем же отвращением.

10

Он тихонько постучал и вошел. Маша лежала в одежде на застеленной кровати, сложив руки на груди, как покойница. Скользнула взглядом по Аверьянову. Он потоптался и сел у нее в ногах.

– Прости, я виноват, – помолчав, сказал Аверьянов.

Звучало ужасно, но ничего лучше он придумать не мог.

– Я знаю. И что? – ответила Маша.

Он чувствовал ее взгляд. И не решался повернуться. Хотелось опохмелиться. Он себя ненавидел за это.

– Не пойму, как так вышло.

– Ага, время интересных историй.

Аверьянов посмотрел на нее. В глазах злая насмешка. Губы сжаты. Он сказал:

– Там мужик этот был, просил дочь с ним помянуть…

Понял, что все не то и не так, но зачем-то продолжал:

– Меня и унесло. Отвык. А оказалось, это даже не его дочь.

– Что ты несешь? Какой мужик? Где? Какая дочь? Ты в морге, что ли, пил?

– На кладбище ездил, – сказал Аверьянов.

– Ах вот оно что! И как?

– Что «как»?

– Понравилось?

Он привстал:

– Ты чего несешь?

– Мы ведь говорили, забыл? – сказала Маша. – Горе убьет. Если не отпустишь.

– А как? – спросил Аверьянов. – Не получается.

Маша отвернулась:

– Тогда без меня. Договорились, Костя?

Он растерялся и понес чушь про то, что больше не будет пить, это само собой, а еще, кажется, наклюнулась интересная работа, да, а еще… А что еще?

– Ты извалялся в говне, – сказала Маша.

Он оглядел испачканную засохшей грязью одежду, хотел возразить, что это вовсе не говно, и вдруг понял, что Маша имела в виду нечто иное.

В дверь коротко стукнули. Заглянул Андрей Иванович:

– Мать завтракать зовет. – И закричал: – Етить, шершень! Не двигайтесь.

Никто и так не двигался, кроме огромной осы, гудящей под потолком. Тесть исчез. Аверьянов, задрав голову, наблюдал за полетом шершня.

Андрей Иванович вернулся с сачком.

– Сука! – сказал он. – Пошел вон отсюда, по-хорошему! – И шепотом добавил: – Выходите из комнаты. Только тихо.

Маша слезла с кровати и почти вывалилась в дверь. Аверьянов вышел следом. Надежда Васильевна уже накрыла стол.

– Сосиски сварила, – сказала она. – И яйца. Кажется, получилось всмятку.

Из комнаты раздался вопль, то ли победный, то ли гибельный.

– Чего он там делает? – спросила теща.

– Шершня гоняет, – ответил Аверьянов.

– Ну, пусть.

Тесть явился минут через пять и сел за стол.

– Надо будет проверить сад. Нет ли там гнезда.

– Ас этим что? Улетел? – спросил Аверьянов.

– Вот еще! Кто бы ему дал. Он, конечно, рванул на волю, но я его сачком успел перехватить, уже почти на улице. Сначала сдуру чуть не растоптал. Но у них у мертвых жало вылезает. Мне бы прямо в ногу воткнулось. Зажал его и ножкой стула – хрусть!

– Ты мой герой! – сказала Надежда Васильевна.

Аверьянову стало неприятно. Он заметил, что Маша внимательно смотрит на отца.

– Ладно, – сказал тот. – Давайте завтракать.

Маша взяла ложку, помешала чай, а потом с силой швырнула ее в чашку. В лицо ей полетели капли. Она резко встала, оттолкнув стул, и вышла, утираясь.

Аверьянов догнал ее в комнате, обнял.

– Уйди, – сказала она.

– Куда? – спросил он.

– Не знаю. Отпусти! Уйди! Уйдите все! Отстаньте от меня!

Он отпустил. Маша легла и отвернулась к стенке.

– Что же мне делать? – спросил Аверьянов.

Постояв, он вернулся на кухню. Тесть и теща молчали.

– Садись, – сказала Надежда Васильевна. – Надо поесть.

Аверьянов послушно сел, послушно взял горячую сосиску и послушно откусил половину, глотнул чаю. Заметил на зеленой скатерти свои бледные руки и уставился на них. Было невыносимо тошно. Теща что-то сказала. Аверьянов посмотрел на нее и услышал свой голос:

– Когда ближайшая электричка?

– Минут через сорок, – ответила Надежда Васильевна. – Хочешь ехать?

Он кивнул. Отговаривать не стали. Кое-как дожевав сосиску, он сбивчиво попрощался и вышел.

– Будь молодцом, – сказала теща.

– Хорошо.

Тесть промолчал. Но догнал Аверьянова уже за калиткой.

– Погоди, провожу немного, – сказал Андрей Иванович. – Да не беги, успеешь.

Аверьянов немножко замедлился.

– Ты понимаешь, – сказал тесть. – Все наладится. Всегда все рано или поздно налаживается.

«Налаживается», – мысленно повторил Аверьянов.

– У бати моего немцы всю родню загнали в сарай и сожгли – маму, братьев, сестер. Даже младенца не пожалели. А батя в колодце спрятался. Висел на цепи, пока не стемнело. И ничего, жил, работал, детей настругал. Пил, правда, сильно. Еще и мать бил.

Тесть умолк и о чем-то задумался.

У станции он забежал в сельпо и вышел с двумя мальками.

– Махнешь, пока электричку ждем?

Аверьянов покачал головой и сморщился от боли.

11

Он не помнил, как добрался в город. Будто и не ехал в электричке два с лишним часа, а моментально телепортировался на вокзал. Там Аверьянов на секунду очнулся, потому что какой-то хмырь отдавил ему ногу и исчез в пассажирском потоке. Затем он снова отключился.

Ненадолго пришел в себя у подъезда. Сосед Серёжа вышел навстречу и сказал:

– Я его вычислил. Он вон там обитает.

И показал на крышу соседнего дома. Аверьянов посмотрел и спросил:

– Кто?

Но Серёжа убежал, не ответив. Аверьянов обшарил карманы. Сигареты потерялись. Но дома, кажется, было несколько пачек. Он достал ключи и поднялся в квартиру. Хотелось поскорее лечь. Стащив ботинки, Аверьянов свалился на кровать и лежал до ночи. Несколько раз ненадолго засыпал и видел сумасбродные, тягучие сны. Но толком ничего не запомнил.

Звонок смартфона вернул его к реальности. Номер был безымянный, но смутно знакомый. Аверьянов ответил.

– Константин Дмитриевич? – зазвучал женский голос.

– Да, – тихо ответил он.

– Это Бумагина. Я вас разбудила? Что-то рано вы ложитесь! А зря. Ночью самое творчество.

– Что вам надо? – спросил Аверьянов.

– Сами не догадались?

– Честно говоря, нет.

«Может, влюбилась в меня?» – мелькнула дурацкая мысль.

– И намека моего не поняли? – удивилась Бумагина чуть разочарованно. – Ладно, скажу прямо. Мы решили, что вы нам подходите. Я вообще думаю, вы идеальный кандидат. И нам и вам невероятно повезло. Поздравляю, Костя! Завтра…

– Меня это не интересует, – перебил Аверьянов. – Я уже сказал.

– Завтра, – терпеливо повторила Бумагина, – ждем вас в офисе. Адрес вы помните. Обсудим детали.

Он встал, нашел сигареты и закурил.

– Вы глухая, что ли? Или по-русски плохо понимаете?

– Ой, Костя, вот хамить не надо. Вам это точно не пойдет на пользу.

– Я и сам прекрасно знаю, что мне на пользу.

Вспомнив вчерашнее пьянство, он скривился. Бумагина будто прочитала его мысли.

– Вы ошибаетесь, конечно, вы ошибаетесь, – сказала она.

– Без вас разберусь.

Он собирался отключиться, но вмешался Мешков:

– Константин Дмитриевич, минуточку!

Аверьянов представил, как они, прильнув щекой к щеке, держат один на двоих телефон напротив лиц.

– Хочу кое-что уточнить, – сказал Мешков.

– Ну-ка?

– Осознаете ли вы, что своим отказом совершаете одну из самых серьезных ошибок в жизни?

– Угрожаешь? – спросил Аверьянов.

– Боже упаси! Просто спрашиваю. Осознаете?

– Если вам там скучно, выпейте водки.

– А мы уже выпили, – радостно призналась Бумагина.

– Тогда понятно.

– Вижу, не осознаете. А ведь немало уже ошибок сделали в жизни. Пора бы…

– Нахуй пошел! – перебил Аверьянов. И добавил: – Оба пошли!

– Ты слышала? – спросил Мешков.

– Конечно. Я же не глухая. И по-русски понимаю прекрасно. Родной язык все-таки.

– Такого еще никогда не было. Поразительно!

Кажется, Мешков был восхищен.

– Ну ничего, убедим, – сказала Бумагина.

– Он нас слушает.

– Он вообще любопытен. Еще один плюсик в копилку.

Аверьянов дал отбой. Они тут же перезвонили. Он сбросил и добавил номер в черный список. Спустя несколько минут пришло чувство стыда. Зря он, конечно, так. Ничего ведь плохого они ему не сделали. Просто момент такой неудачный. Позвонили бы вчера утром, например, или через неделю, когда он уже помирится с Машей, и он бы предельно вежливо объяснил им, что произошло недоразумение. Расстались бы с уважением и пониманием. А так…

Однако перезванивать и извиняться Аверьянов не стал.

Ночь он провел в кровати с ноутбуком на животе. Сначала выбрал сериал с высоким рейтингом, но заскучал на середине первой серии и открыл «Ютуб». Посмотрел ролик про безволосых котят и не почувствовал ни капли умиления. Потом включил ролик под названием «Американцы пробуют русскую еду». Это было чуть интереснее. Но когда симпатичную девушку с кольцом в носу стало рвать килькой в томате, Аверьянов переключил на сборник лучших нокаутов Роя Джонса-младшего. Этот веселый боксер дразнил своих грозных соперников, издевался над ними, дрался вопреки всем традициям, но неизменно укладывал каждого на настил ринга незаметными резкими ударами.

Наступило утро. За окном каркали проснувшиеся вороны. Толя шумно подметал двор огромной метлой. Аверьянов не заметил, как уснул, а проснулся уже днем, в той же позе. Ноутбук с погасшим экраном так и стоял на животе. Тело затекло. Тишина давила на уши, как после контузии. Откашлявшись, он со стоном встал и взял сигареты. Прикурил и слегка размял шею и плечи. Один физиотерапевт научил его этому упражнению. Делаешь движения, будто плывешь брассом, раз двадцать вперед, потом назад. Но руки при этом опущены. Вот и вся польза, которую Аверьянов получил от футбола. Впрочем, было еще видео, запечатлевшее его травму. Он так и не решился посмотреть его, но знал, что ролик набрал несколько миллионов просмотров и какое-то время висел в топе «Ютуба». Пару раз Аверьянова даже узнали на улице. Сначала какой-то мужик долго пялился на него в магазинной очереди к кассе, будто на экзотическое животное. А потом сказал:

– Как голова?

– У кого? – спросил Аверьянов.

Мужик выронил пакет чипсов, поднял и больше ничего не говорил.

Другой раз к нему подошли на улице парень и девушка. Он помалкивал, а она сказала:

– Как вы себя чувствуете? Мы за вас очень переживали. Думали, вас убило.

– Спасибо, – ответил Аверьянов. – Я жив.

12

Поздно вечером позвонила теща. Сначала Аверьянов выслушал порцию рыданий, от которых у него замирало сердце, а в животе расплескивался холод. Будто проткнули пупок и закачали жидкий азот. Как попугай он повторял:

– Надежда Васильевна, успокойтесь! Надежда Васильевна, что случилось? Надежда Васильевна, успокойтесь! Надежда Васильевна, что случилось?

Но она не отвечала, продолжала изводить его. Он представил Машу в петле. Он представил Машу, брошенную на железнодорожную насыпь, переломанную, как кукла. Исколотую ножом и застывшую в кустах он ее тоже успел представить. Наконец теща смогла сказать:

– Маша пропала.

После этих жутких картинок Аверьянов почувствовал облегчение. Правда, совсем слабое.

– Ушла погулять днем и не вернулась. Шесть часов прошло. Такого раньше не было.

Аверьянов и сам знал. Маша была домоседкой. Впрочем, как и он. Друг друга им вполне хватало. Когда-то. А теперь?

– Может, – начал он и умолк.

– Что? – спросила Надежда Васильевна.

– Не знаю.

– Я тоже не знаю.

Он закурил, подавился и закашлялся.

– Что с тобой? Ты плачешь? Что-то известно?

– Я кашляю, – с трудом ответил Аверьянов.

– Костя, а вдруг она утопилась?

Он издал невнятный звук, похожий на рвотный спазм.

– Я этого не вынесу, – продолжала заколачивать гвозди в его голову Надежда Васильевна. – Убью себя. И папика убью.

Аверьянов подумал про их пуделя и по глупости чуть не спросил, зачем убивать собаку. Но быстро понял, что речь о тесте.

– А он сам где?

– Искать ушел. Если вернется и скажет, что Маша умерла, я его точно убью.

– Успокойтесь, – сказал Аверьянов.

– Да? Но как? Научи!

– Выпейте валерьянки.

– Я выпила.

– В полицию заявили?

– Только пришла от участкового. Он говорит, что должно три дня пройти.

– Гад!

– Такой закон.

Аверьянов задумался, почему она сразу не позвонила ему, когда стало понятно, что случилось нечто плохое. С другой стороны, теща поступила наиболее рационально. А по-человечески все равно было обидно.

Она еще что-то говорила. Он перебил:

– Я скоро буду. Постараюсь успеть на последнюю электричку.

– А смысл? – сказала Надежда Васильевна. – Тебе надо быть там. Вдруг Маша появится? Мало ли.

«Уже бы приехала, если бы ко мне ехала», – подумал он.

– Ладно. Я остаюсь.

– Вот еще что, Костя. Просто так не звони. Только если будут новости.

Неподалеку залаял их пудель Гномик.

– Что там? – спросил Аверьянов.

– Погоди. Папик пришел. Сейчас спрошу…

Он услышал их разговор.

– Ну что? – истерично спросила теща.

– Да ничего, – ответил тесть. – Нигде нет. Никто ничего не видел. Наверно, на электричку села.

– И куда поехала?

– Откуда я знаю? Футболисту звонила?

Надежда Васильевна кашлянула:

– Дурак, я как раз с ним… с Костей разговариваю.

Аверьянов нажал отбой. Затушил истлевшую сигарету. Мысленно повторил: «Футболисту» – и набрал номер Маши. Почему-то был уверен, что она ответит. Даже примерно представил разговор.

Маша. Что тебе надо?

Аверьянов. Где ты? Я волнуюсь.

Маша. Где я – не имеет значения. У меня все в порядке. Вернусь, когда обо всем спокойно подумаю.

Аверьянов. О чем?

Маша. Сам не понимаешь? Как мне дальше жить, вот о чем.

Аверьянов. А как же я? Что мне делать?

Маша. Откуда я знаю, Костя? Ты взрослый человек. Я не могу за тебя думать. У тебя своя голова на плечах.

Аверьянов. А что будет с нами?

Воображаемая Маша ответить не успела. Отзвучали длинные гудки. И за жену ответил робот-информатор: «Номер абонента не отвечает».

«Сам, сука, слышу», – подумал Аверьянов.

Он звонил снова и снова. Затем обессилел и плюхнулся на кровать. Вспомнил, как лет в десять решил сбежать из дома. Дело было вечером. Родители спали. Отец был в уличной одежде. Мать голая. Аверьянов собрал какие-то вещи – одежду, пачку печенья, складной нож и компас. Но просто так уйти не смог. Написал короткую записку, свернул в трубочку и засунул в горлышко пустой бутылки рядом с кроватью. Хотелось плакать, но сдержался. Положил в карман деньги из разбитой копилки и ушел. Через несколько часов в пригородной электричке к нему подсел милиционер.

– Тебя как звать? – спросил он.

Аверьянов хотел соврать, но ничего не придумал и назвал свое имя.

– А меня Владислав, – сказал милиционер. – Ну вставай, пошли.

– Куда?

– В тюрьму, – захохотал милиционер.

Они вышли на станции. В опорном пункте было светло и прохладно. Трещала рация. Аверьянов испугался и назвал свой адрес. Ему дали чай с двумя конфетами. Один из милиционеров спросил:

– Ты чем занимаешься? Хочешь к нам пойти, когда вырастешь?

– Я вратарь, – тихо ответил Аверьянов.

– Значит, мяч ловить уже умеешь. А будешь бандитов ловить. А? Хочешь?

– Чего пристал к пацану? – сказал другой милиционер, толстый, сонный, усатый.

Приехала машина. Аверьянова посадили на заднее сиденье и отвезли домой. Долго звонили в дверь. Открыла сонная мать в распахнутом халате. Кто-то из ментов тихонько кашлянул. Щурясь, мать запахнула халат и отошла в сторону. Аверьянова завели в прихожую. Говорили недолго. Мать повторяла:

– Я болею. Какое-то отравление.

Записка так и торчала из горлышка бутылки. А отец спал.

Он набрал еще несколько раз и понял, что больше не сможет слышать длинные гудки. Подумал, что хуже этих звуков нет ничего на всем белом свете.

«Если она умерла, я повешусь», – загадал Аверьянов.

И посмотрел в окно, за которым находилась лоджия. На лоджии были натянуты бельевые веревки.

Спустя час Маша позвонила сама. Потом он пару раз пожалел, что не успел до этого повеситься.

13

Голос ее звучал будто со дна колодца.

– Я в беде, – сказала Маша. – Долго говорить не смогу. Пожалуйста, не перебивай.

Аверьянов застыл с открытым ртом. Все слова, что он собирался сказать, мигом встали колом в горле. Маша на секунду умолкла. Видимо, ждала, что он все-таки начнет спрашивать.

– Ты там? – сказала она.

– Да, конечно, – ответил он.

– Почему молчишь?

– Ты ведь сказала не перебивать. Где ты?

– Не знаю. У меня завязаны глаза.

– Зачем?

– Как это «зачем»? Я же не сама их себе завязала.

– А кто?

– Откуда мне знать.

Аверьянов сдвинулся с места и забегал по комнате.

– Это розыгрыш или что?

– Костя, какой еще розыгрыш?!

– Это за то, что я напился? Месть мне?

– Ты что такое говоришь…

В трубке послышался шум, а потом вмешался мужской голос. Он рявкнул:

– Заткнись, идиот! Она же сказала не перебивать и слушать внимательно! У тебя совсем мозгов нет?!

– Ты еще кто? – заорал Аверьянов.

Вернулась Маша.

– Это я. Послушай, прошу тебя! Меня похитили! Я пошла погулять утром, подъехала машина…

– Без подробностей! – послышался тот же голос. – Излагай ему суть дела. И не зли меня!

Аверьянов снова застыл. По спине текло.

– Передай ему, что я его найду и оторву…

– Костя, замолчи! – крикнула Маша.

Трубку у нее отобрали.

– Что ты там собрался сделать, дебил? Меня искать не надо, я сам за тобой приду!

– Давай, приходи прямо сейчас! Адрес сказать?

Послышался новый голос. Тоже мужской:

– Заткнитесь все немедленно!

Голос появился в трубке:

– Константин, послушайте, что вам скажет жена. Не перебивайте и не орите, будто бы вам яйца дверьми прищемили. Это что, так сложно сделать?

– Ладно, – сказал Аверьянов. – Дайте ей трубку.

Вмешался первый голос:

– Слушай, может, ты ему сам и скажешь все, раз вы вдруг нашли общий язык?

– Баба скажет. Говори, баба.

– Я не баба, – сказала Маша.

– А кто же ты?

– Женщина.

– Какая разница?

– Маша! – заорал Аверьянов. – Что происходит, в конце концов?

– Меня похитили. Я не знаю, где я. Сделай то, что они просят.

– Мы не просим, мы требуем.

– Сделай то, что они требуют.

– А что они требуют?

– Я не знаю, они еще не сказали.

– Так пусть скажут.

– Скоро все узнаешь. Сейчас сиди на жопе ровно.

– Сколько? – спросил Аверьянов. – Денег у меня нет. Но сколько?

– Деньги себе в хуй засунь. Жди указаний. Конец связи!

– Стойте!

– Чего еще?

– Дайте ей трубку.

– Зачем?

– Хочу поговорить.

– Потом наговоритесь. Если в живых останетесь.

В трубке стало тихо. Аверьянов тут же перезвонил. Абонент был недоступен.

14

Он успел лишь сунуть в карман паспорт, погуглить ближайшее отделение полиции и натянуть левый ботинок. В дверь длинно позвонили. Бросив шнурки, Аверьянов открыл и растерялся. На площадке стоял Мешков. Он приветливо улыбнулся:

– Здравствуйте, Константин Дмитриевич!

Из-за его плеча резко, будто чертик из табакерки, выглянула Бумагина и крикнула:

– Костя, привет!

Аверьянов отшатнулся. А они без спросу вошли в прихожую. Мешков прикрыл за собой дверь и немного брезгливо осмотрелся: