Текст книги "Лихо"

– Давай, накажи меня.

На ней были красные трусы. Вроде бы чистые. Но Выдрину не хотелось. Он подумал, что тут опять кроется какой-то подвох. Сейчас он полезет на нее, а она, например, откусит ему мочку уха. И снова будет хохотать, хохотать, хохотать.

– Ты чего застыл? – спросила Ксюша.

– А? Я это… – Выдрин зачем-то огляделся. – Дай сигарету.

– Сигарету дать? Сам возьми. – Она сунула пачку в трусы. – Бери, не бойся. Что такое? Пиписька от страха скукожилась?

Выдрин протянул руку. Ксюша больно хлестнула по ней:

– Зубами доставай.

Лягнула его в колено и снова расхохоталась. Выдрин накинулся.

«Просто она перепила. И ты тоже», – донесся откуда-то издалека вялый голос разума.

Но ему было все равно. Хотелось сделать больно этой скверной, испорченной, истеричной, вздорной бабе.

Ксюша лязгнула зубами в миллиметре от носа. Он успел почувствовать запах перегара, табака и, кажется, мочи. Отшатнувшись, он свалился на пол. Вереща, она убежала из комнаты. Посидев немного, Выдрин встал и вышел следом. С кухни раздался грохот.

– Я всю твою посуду перебью! – прокричала она и опять захохотала. – Бамс! Бамс! Бамс! Ха-ха-ха-ха.

Он почти протрезвел. Стоял посреди коридора и не мог выйти к ней. Теперь ему хотелось только одного – чтобы она поскорее исчезла.

В дверь позвонили, и Ксюша моментально притихла.

Выдрин открыл. Пришел участковый по фамилии Цыбиков.

– Здравствуйте, Александр Иванович, – сказал он. – Добрый вечер.

– Здравствуйте, Баир Петрович, – ответил Выдрин.

Они были знакомы. Дочь Цыбикова училась у Выдрина. Звали ее… Впрочем, сейчас он забыл, как ее звали.

– Впустите? – спросил Цыбиков, снял фуражку и погладил круглую стриженую голову.

– Да, конечно. – Выдрин посторонился. – Вас соседи вызвали?

– Не совсем. А что, плохо себя ведете?

Цыбиков вошел. Кухонная дверь тут же захлопнулась.

– У вас гости? – спросил он.

– Ну как сказать.

– Или вор залез, а вы не заметили? – засмеялся участковый. – Я посмотрю, хорошо? Обувь не буду снимать.

Он вышел на кухню. И Выдрин услышал:

– Здравствуй, Ксения. Тебя муж шестой день ищет, а ты тут.

– Да хер он кого ищет.

– И дочь переживает. Ну разве можно так с родными?

– Ой, да ладно, началось!

– Ведь ты же приличная женщина, Ксения. Когда не пьешь. Ты же ответственную должность занимаешь.

– Да тошно мне, понял?

– Конечно. Сейчас домой пойдем. Александр Иванович, вы там не сбежали, надеюсь? А то у меня к вам серьезное дело.

Выдрин вышел. Ксюша сидела у окна и нагло ухмылялась.

– Еще и тарелки поколотила, – сказал Цыбиков и тронул носком ботинка крупный осколок. – А если бы в глаз отлетело?

Ксюша задрала юбку, сунула руку в трусы, достала пачку сигарет и закурила.

– Сигаретку хочешь, Баир?

– Я же не курю. Опусти, пожалуйста, юбку.

– А мне так нравится.

– Ну сиди так, раз нравится.

– Хочешь, трусы сниму?

– Я женат, – сказал Цыбиков. – Так вот, Александр Иванович, дело. Вы вроде выпивши?

Выдрин хотел соврать, но передумал.

– Немного шампанского выпил.

– А это? – Цыбиков кивнул на водочную бутылку.

– Это не я пил. Ко мне тут друг заходил недавно.

– Тот, который потом в больнице оказался?

– Так он вроде сбежал. Или его уже поймали? Ах! – догадался Выдрин. – Вы Олега Львовича имеете в виду?

– А кому тут голову расколотили? – спросил Цыбиков.

– Ему, – кивнул Выдрин. – Олегу Львовичу. А водку Дима пил. Он из дурдома сбежал сегодня. И ко мне сразу. Он неизлечимый алкоголик.

– Братуха! – крикнула Ксюша. – Давно ушел?

– Александр Иванович, давайте по порядку. Дело серьезное. Из больницы пришла телефонограмма. Человек в тяжелом состоянии. К вам много вопросов. Я провожу предварительную проверку. Потом придут опера. Они цацкаться не будут. Я бы тоже не стал. Но я-то вас знаю. Вы человек положительный. Портрет мой рисовали. Очень хороший. Я родителям послал. Им тоже очень понравилось.

– Приятно слышать, – сказал Выдрин.

– А меня нарисуешь? – спросила Ксюша.

Цыбиков посмотрел на нее:

– А ты что видела, Ксения? Кто кого по голове бил?

– Понятия не имею.

– Да, ее не было, – подтвердил Выдрин. – Она позже пришла.

– Хорошо. Тот человек как к вам попал? И по голове его кто отоварил? Вы? Или он сам? Или вы бодались тут?

Выдрин тронул шишку над глазом:

– Это другое. Недоразумение. Все недоразумение. «Вся жизнь моя», – промелькнуло в голове.

– Надо разрешить, – сказал Цыбиков, – недоразумение ваше.

Ксюша кинула окурок в бутылку.

– Я в комнате подожду. Ничего не хочу слушать. А то потом начнут спрашивать.

– Конечно, иди, Ксения, – разрешил Цыбиков.

Когда она вышла, Выдрин рассказал все, начиная с появления Димы и заканчивая встречей с Ксюшей.

Участковый сидел за столом и записывал.

– Безумная история, – сказал он. – Но правдивая. Правда ведь всегда безумна.

– Это еще не самое безумное, – завелся Выдрин. – На днях у меня кота арестовали. Ваши сотрудники. Какое-то управление «Ч».

– Никогда про такое не слышал, – ответил Цыбиков. – Прочитайте и распишитесь там, где написано «Мной прочитано, с моих слов записано верно».

Выдрин стал читать. Но смысл доходил с трудом. Слишком перевозбудился. Слишком испугался. Слишком перенервничал. Слишком устал. Но, кажется, Цыбиков записал все правильно.

– А что дальше? – спросил Выдрин.

– Будем проверять. Но к вам еще наверняка будут вопросы. Ну и вызовем еще. Хорошо, если как свидетеля.

– Так что, мне придется показания давать на Диму?

– А вы их уже дали. Или хотите вместо него? Если мужик этот умрет, то вам светит вплоть до двадцати. Ну, не вам, а тому, кто его ударил.

– Все ужасно глупо, – сказал Выдрин.

– Согласен. Но тут уж вы сами…

– Что?

– Сами виноваты.

– Почему?

– Ну а зачем вы Диму этого пустили? Потом еще мужика этого.

– А что было делать?

– Не пускать.

– Диме я помочь хотел.

– Так говорите, будто он огнем горел, а вы мимо шли с ведром воды.

– Нет, но…

– Пора мне, Александр Иванович.

– Подождите, Баир Петрович. А что вы думаете про моего кота? За что его? И кто? И как так вышло? Он же кот.

– Простите, – сказал Цыбиков, вставая. – Но я информацией не владею.

Он вышел в прихожую и крикнул:

– Ксения, пора домой.

Ответа не было. Цыбиков заглянул в комнату и засмеялся:

– Сбежала потихоньку. Что за женщина! Нет, не женщина, а дикая кошка, вот кто!

Так он и ушел, посмеиваясь и качая головой.

Выдрин собрал крупные осколки, а мелкие смел веником в совок и вытряхнул в ведро. Надо было сходить в душ и смыть с себя весь этот сумасбродный день. Но сил не осталось. Он доковылял до кровати и повалился, не раздеваясь. Снов не было. Он будто опустился на дно колодца, а потом стал подниматься. Проснувшись посреди ночи, Выдрин долго лежал и пытался угомонить скачущие мысли. Почему-то не давал покоя соседский мешок с мусором. Словно там внутри хранилось нечто важное. Ответы на все вопросы. Ключ к решению проблем.

В темноте Выдрин прокрался на кухню, развязал мешок и вывалил содержимое на пол. Ничего важного там, конечно, не нашлось. Только несколько сухих куриных костей, чайные пакетики, картофельные очистки, упаковка от творога, коробка из-под ряженки и множество таблеточных блистеров. Почти все они оказались из-под «аллохола». Еще парочка из-под «глицина» и одна из-под витамина Е.

Сложив мусор в мешок, Выдрин помыл руки и вернулся в кровать. Как ни странно, мысли угомонились. Он уснул и увидел сон, в котором сидел за столиком в ресторане, а перед ним сидела двухголовая женщина. Головы были разные, и обе Выдрину незнакомые. Пришел сутулый официант, почему-то в белом медицинском халате.

– Две чашки синего чая, пожалуйста, – сказала правая голова.

– И мне то же самое, – сказала левая голова.

– Саша, а ты что хочешь? – спросила правая голова.

– Чтобы ко мне вернулись Лена и Диего, – ответил Выдрин.

– Кто такой Диего? – спросила правая голова.

– Художник, – ответила левая голова.

– А Лена?

– Лена – его баба. Правильно?

– Правильно, – повторил Выдрин.

Стало очень грустно. Он хотел добавить, что любит ее так сильно, как не любил ни одну другую женщину, хотя они не живут вместе и он даже незнаком с ее детьми. Выдрин подумал, что, если скажет это, в его жизни все наладится. Но сон прервался. Зазвучала яростная симфоническая музыка и вытащила Выдрина в дождливое серое утро. На айфоне Олега Львовича сработал будильник. Слепых предпочитал просыпаться под «Танец рыцарей» Прокофьева. И делал это в восемь часов. Выдрин опаздывал. Успел лишь умыться и почистить зубы. На бритье времени уже не осталось. Но вообще щетина ему шла, только почему-то не нравилась Лене. Поэтому каждое утро он брался за бритву. Это вошло в привычку.

По дороге в школу он пытался понять, есть ли в его странном сне какой-то скрытый смысл. Ушла ли Лена от него насовсем. И действительно ли он ее так сильно любит. Во сне казалось, что да. Хотя вчера он считай изменил ей с первой встречной бабой. Правда, никаких обязательств у них с Леной друг перед другом не было. К тому же он подозревал, что она время от времени спит с бывшим мужем.

От этих мыслей настроение стало паршивым. Разболелась голова. Нужно было поскорее купить новый телефон и поговорить с ней. Магазины еще не открылись. Оставалось ждать, когда закончатся уроки. Было чувство, что к тому времени он свихнется. «А еще Диего. Что с ним сейчас? Поговорив с Леной, надо обязательно позвонить Черненко. Или сначала позвонить Черненко, а потом Лене? Первый звонок должен быть удачным. Тогда и второй звонок окажется удачным», – так он думал.

Около школы Выдрин увидел Ирину Михайловну. Она курила тонкую сигаретку и медленно расхаживала из стороны в сторону, странно вышагивая, будто цапля.

– Александр Иванович, Саша, – сказала она. – Не спешите.

Выдрин посмотрел на часы.

– Уроков сегодня не будет, – добавила Ирина Михайловна. – Но вы, подозреваю, не в курсе.

– Не в курсе, – повторил Выдрин.

– А потому что чат не читаете. Я вас там несколько раз отметила. Вы так и не прочитали.

– Я телефон разбил. Случайно.

– О голову, что ли?

Выдрин машинально потрогал лоб и промолчал.

– Простите, Саша. Это было невежливо. Просто нервничаю ужасно.

– Ничего страшного. Я понимаю.

Он ждал, что она еще скажет. Но Ирина Михайловна курила молча. И смотрела в одну точку. Потом выкинула окурок и разогнала рукой дым.

– Идемте, в кабинете поговорим.

Они зашли в непривычно тихий вестибюль. Пожилая охранница в черной спецовке на секунду отвлеклась от сканворда и поздоровалась.

– Доброе утро, – отозвался Выдрин.

Ирина Михайловна вздохнула.

На лестнице она, чуть оглянувшись, сказала:

– Меня назначили директором. Пока ио.

– Поздравляю, – ответил Выдрин ей в спину.

И тут же понял, что сглупил.

– Еще бы при других обстоятельствах, – сказала Ирина Михайловна. – Ах, при других обстоятельствах!

В кабинете она сняла плащ, повесила в шкафчик, огляделась, достала с полочки обувную губку и протерла туфли. Движения ее были чуть заторможенными. Ирина Михайловна села на диванчик, откинулась на спинку и вытянула короткие толстые ножки в широких черных брюках.

– Садитесь, Саша, что вы стоите?

Потоптавшись, Выдрин сел на край дивана.

– День нас ждет непростой, – сказала Ирина Михайловна. – Кстати, вы принесли справку?

– Какую справку?

– От следователя. Вы ведь вчера к следователю ходили, правильно?

– Да.

– И?

– Черт, я забыл.

– Ну как же так, Саша?

– Ирина Михайловна, знали бы вы, сколько всего вчера случилось.

Она вздохнула:

– Принесете потом. Вы же еще будете с ним встречаться?

– Да, – сказал Выдрин. – Принесу.

– Хорошо. Теперь о наших невеселых делах. Уроков не будет. Это я уже сказала. Сегодня похороны Леонида Григорьевича. Будет небольшая церемония прощания. Потом поедем в крематорий.

Внезапно Выдрин вспомнил свой детский страх, связанный со смертью дедушки. Он был уверен, что в крематории придется смотреть, как того сжигают. Ночью он не мог уснуть. А утром, когда мама подняла его с постели и сказала, что пора собираться, расплакался.

– Я не поеду, – сказал он. – Я боюсь.

– Перестань, – ответила мама. – Мне тебя не с кем оставить. Будь мужчиной, Саша, а не то я дам тебе пощечину.

Конечно, тело дедушки сожгли без свидетелей. На прощание пришли его бывшие сослуживцы. Дедушка лежал в гробу в кителе капитана первого ранга. И выглядел не страшно. Он был похож на куклу.

Голос Ирины Михайловны доносился издалека:

– Саша, вы слышите?

Он сморгнул воспоминания.

– Простите…

– Его привезут через час. Церемония в актовом зале. Учащиеся могут прийти по желанию, но, думаю, никто не придет. Сотрудники будут все.

– Кого привезут? – спросил Выдрин.

– Леонида Григорьевича, кого же еще. Гроб поставим на сцену. На стол для пинг-понга.

– Ирина Михайловна, простите, а зачем?

– Ну, стол для пинг-понга, как оказалось, идеально подходит, чтобы поставить гроб.

– Я не о том. Зачем его сюда привезут?

– Это не моя инициатива.

– Но вы говорили, от него мало что осталось.

– Ну, его сшили, склеили, кое-где подложили муляжи, насколько я знаю. Но вообще гроб будет закрыт. – И добавила: – Я надеюсь.

Выдрин тоже откинулся на спинку диванчика и вытянул ноги. Подумал, что еще на прошлой неделе тут сидел еще не сожранный медведем директор в такой же позе.

– Теперь о главном, – сказала Ирина Михайловна.

– Так это еще не главное было? – спросил Выдрин.

– Ваш сарказм неуместен.

– Никакого сарказма. Я и правда удивился.

– Как вы помните, наш ученик Миша Капустин недавно повесился.

– Повесился Юра Климов. А Миша Капустин первый сообщил об этом.

– В голове все вверх дном уже, – вздохнула Ирина Михайловна. – Ладно, речь вот о чем. Кто-то должен сходить от школы к его родителям. Выразить соболезнования и все такое.

– Что «все такое»?

– Я не знаю, Саша, не цепляйтесь. Это необходимо сделать. Случилась трагедия, погиб ребенок. В общем, мы не можем выразить наше участие, лишь отчислив его по факту смерти. Понимаете?

– Понимаю, – сказал Выдрин.

А еще он понял, кто пойдет. И Ирина Михайловна тоже поняла, что он понял.

– Приказать я вам не могу. Вы вправе отказаться.

– Почему я, Ирина Михайловна?

– Вы мужчина. И ни слова про трудовика.

Выдрин молчал. Потом шмыгнул носом. Ирина Михайловна внезапно погладила его по спине:

– Сашенька, больше и правда некому.

Ему ужасно не хотелось. Но он понимал, что тянуть время, спорить, жаловаться, ругаться бесполезно. Он все равно пойдет. Будь мужчиной, Саша, а не то получишь пощечину.

– Когда? – спросил Выдрин.

Она легонько похлопала его между лопаток:

– Сегодня. После прощания. Зато вам не придется ехать в крематорий и говорить речь. А потом я вам предоставлю отгул. И даже два. В любые дни, когда захотите.

– Хорошо.

Ирина Михайловна бодро поднялась, вытащила из тумбочки бутылку коньяка и две стопки:

– Считаю, это нам сейчас необходимо.

Выдрин подумал: «А может, напьемся и будем сидеть тут весь день. И никаких похорон».

Подрагивающей рукой Ирина Михайловна разлила коньяк.

– Секретарь созвонилась с родителями Юры… Юры?

– Юры.

– В общем, они в курсе, что придет человек из школы.

– А вы уверены, что они хотят кого-то видеть?

– Возражений не было, – сказала Ирина Михайловна и подняла стопку.

Выдрин вздохнул и выпил. Он думал, что продолжения не будет, но Ирина Михайловна налила по второй. Прежде чем выпили, он сказал:

– Я не представляю, что им говорить.

– Саша, слушайте ваше сердце, оно само подскажет. Он сильно сомневался.

После третьей Ирина Михайловна с заметной неохотой убрала бутылку. Движения ее стали легкими, плавными. Выдрин опьянел слабо. У него началась изжога. Чтобы отвлечься, он пытался придумать сочувственную речь для родителей Юры. В голове крутились лишь идиотские фразы. И представлялись их лица, почерневшие и перекошенные от горя. Они смотрели на него как на убийцу.

– Ох, – вырвалось у Выдрина вместе с кислотной отрыжкой.

Ирина Михайловна посмотрела на него исподлобья:

– Саша, в чем дело?

Глаза у нее немножко помутнели и разъехались. Вспомнился Олег Львович. «Неужели он теперь навсегда останется кретином?» – подумал Выдрин.

– Все в порядке. Я немного прогуляюсь, подумаю.

– Но только возвращайтесь. Гроб скоро привезут. – Она посмотрела на часы. – Через сорок семь минут.

– Я вернусь, – сказал Выдрин.

В вестибюле ему встретился трудовик.

– Ты не в курсе, фуршет будет? – спросил он.

– Какой еще фуршет?

– Ну, поминки, поминки в смысле.

– Не знаю, может, в крематории что-то будет.

– Ясно. А директор тут?

– Какой? Бывший или нынешний?

– Тот, который живой, – ответил трудовик и захохотал на весь вестибюль.

Выдрин заметил, что охранница тоже хихикает, прикрыв рот ладошкой.

– В кабинете, – сказал он и показал пальцем на потолок.

– Пойду поздаровкаюсь.

На улице моросило. Выдрин поднял ворот плаща. Зачем-то представил голую Лену, слегка возбудился, горестно вздохнул, мысленно матюгнулся и зашагал по лужам.

Через два квартала он увидел открывшийся салон сотовой связи в павильоне-стекляшке. Купив недорогой смартфон, вышел под изморось и понял, что боится его включать. Он нажал кнопку, тут же отпустил, снова нажал, опять отпустил. Сердце выдало пулеметную очередь, желудок сжался и плеснул в горло порцию кислоты. Выдрин подумал, что батарея, возможно, разряжена и тогда почти до вечера он сможет пожить в состоянии тревожного, но комфортного неведения. Однако батарея оказалась заряжена почти до половины своего ресурса. И когда экран зажегся, Выдрин торопливо сунул смартфон в карман, решив, что сначала зайдет в аптеку, а потом уже проверит сообщения и позвонит Лене и Черненко. Или первому Черненко, а затем Лене.

На покупку желудочного геля ушло меньше минуты. Не отходя от кассы, Выдрин достал из коробочки флакон и тремя глотками прибил изжогу. Настроение чуть-чуть улучшилось. Он достал смартфон. Не было никаких личных сообщений. И только в рабочем чате Ирина Михайловна, как и говорила, шесть раз его отметила. А Лена была онлайн в три часа ночи. Выдрин почувствовал волнение и ревность. Что-то случилось? Или просто переписывалась с бывшим мужем, договариваясь о следующем дежурном перепихоне? Или нашла себе юного любовника? Такого, лет двадцати, который может отжаться от пола не шесть раз, а двести.

– Простите, – окликнула его девушка-фармацевт. – А вы ведь школьный учитель?

– А? – Он отвлекся от смартфона и своих ужасных мыслей. – Да. Откуда вы знаете?

– Моя дочка у вас учится. Я вас видела в школе. Выдрин не знал, что сказать.

– Какой кошмар, правда?

Он пожал плечами. Потом сообразил:

– Вы про директора?

– Да, конечно. Такой молодой.

– Ему было за шестьдесят.

– Разве? А я думала, и сорока нет.

– Вы его видели?

– Ну конечно видела. На линейке первого сентября. Помните, как он пел в конце?

Она слегка прочистила горло и звонко запела:

 
Буквы разные писать
Тонким перышком в тетрадь
Учат в школе, учат в школе,
Учат в школе.
Вычитать и умножать,
Малышей не обижать
Учат в школе, учат в школе,
Учат в школе…
 

И спела песню целиком. А Выдрин стоял и слушал. Закончив, она немножко порозовела и опустила глаза.

– Вы хорошо поете, – сказал он. – У вас талант.

– Я замужем, – ответила она.

– А я вас что, замуж звал? – спросил Выдрин и вышел на улицу.

Изморось перешла в небольшой дождик. Отыскав в кармане монетку, он подкинул, посмотрел, что выпало, и нажал вызов. Лена ответила через шесть долгих-долгих гудков.

– Да, Саша, – сказала она.

– Здравствуй, Лена, это я, – ответил он машинально. Фраза была заготовлена.

– Ну, я сразу так и поняла. Я же вижу, кто звонит.

– Нам надо поговорить.

Еще заготовка.

– Саша, я сейчас не могу. У Глеба понос. Давай, когда у него закончится все, тогда и поговорим.

– Через сколько? Минут пятнадцать?

– Ну какие пятнадцать? Он с ночи дрищет. Я врача вызвала. А вдруг дизентерия? В общем, давай потом, завтра. Я сама тебе позвоню или напишу.

– Хорошо, – пробормотал Выдрин.

Она отключилась.

«Хорошо? – подумал он. – А чего хорошего-то?»

Пошарив в карманах, он отыскал визитку капитана Черненко и набрал номер. Тот ответил через гудок:

– Черненко. Кто говорит?

– Привет, это Саша.

– Какая Саша?

Выдрин запнулся на полуслове, кашлянул и, зачем-то понизив голос, назвал свою фамилию.

– Так, – сказал Черненко.

И ничего не добавил.

Выдрин растерянно молчал.

– У меня мало времени.

– Я про Диего хотел узнать.

– Что именно?

– Ну как он там. Есть ли новости?

Черненко засопел:

– Он сидит. А следствие идет. Новостей нет. Послушай, я ведь сказал вчера, ищи адвоката. Все. Нет, не все. Звони мне только в случае действительной необходимости. Крайней. Но лучше не звони.

– Хорошо, – пробормотал Выдрин.

Черненко отключился.

Побродив, он вернулся к школе. Во дворе стоял микроавтобус с черной полоской на борту. Водитель курил и постукивал ногой о переднее колесо. Выдрин прошел мимо, потом вернулся.

– Скажите, гроб уже вынесли?

– Агась, – сказал водитель.

В вестибюле стояли скорбные учителя и несколько прилежных учеников. Выдрин поздоровался. Заметил в сторонке Нику.

– А ты чего тут? – спросил он.

Она пожала плечами.

– Вам вообще не обязательно было приходить, – сказал Выдрин.

– Как-то неудобно, – ответила Ника.

– Тогда хоть в крематорий не езди.

– В крематорий не поеду. Как ваши дела?

Теперь он пожал плечами:

– Вроде ничего. Забыл тебе шоколадок купить.

– Да ну, ерунда.

Подошел Сергей Павлович и взял Выдрина под руку.

– Слушай, – сказал он, не обращая внимания на Нику. – Ты сказал, в крематории будет фуршет… помнишь? А я же жареного не ем. – Он захихикал через нос и вытаращил глаза. – Ну ты понял, понял?

– Понял, – сказал Выдрин.

Пришла Ирина Михайловна:

– Коллеги, проходите в зал. Будем начинать.

Учителя медленно двинулись к лестнице. Кажется, никому не хотелось идти первым. Ирина Михайловна придержала Выдрина, сунула ему в руку бумажку и сказала:

– Адрес родителей Капустина.

– Климова.

– Вечером напишите мне, как все прошло. Но не в общий чат.

– Хорошо. Можно я прямо сейчас пойду?

– Нет, Саша, нужно поучаствовать в церемонии.

– Кому это нужно, Ирина Михайловна?

– Там представитель РОНО.

– Он что, записывает всех, кто пришел?

– Все возможно. Саша, я вам предоставлю три отгула.

– Можно с завтрашнего дня?

– Вот так, сразу?

Выдрин посмотрел на нее.

– Саша, конечно!

Они поднялись в актовый зал, напомнивший Выдрину кабинет капитана Черненко. Привычно пахло пылью. Учителя с видом незваных гостей рассаживались. Закрытый гроб стоял на сцене. Ирина Михайловна шепталась с представителем РОНО. До Выдрина долетели обрывки фраз:

– Чайковский… Наверно, в алфавитном порядке? Я? Или вы? Я?

Перестав слушать, Выдрин сел и откинулся на спинку. Достал смартфон, проверил соцсети. Лена заходила десять минут назад. Может, консультировалась с подругами насчет поноса? И перенесла встречу с бывшим мужем. Или юным любовником. А может, не перенесла? Он стиснул смартфон, и тот немножко захрустел.

– Александр Иванович, вам плохо?

Ника села рядом.

Он спрятал смартфон.

– Все хорошо.

– У вас такое лицо…

– Будто живот прихватило?

– Будто у вас сердце болит. Он через силу улыбнулся:

– Сердце в порядке.

– Я слышала, вы пойдете к родителям Юры?

– Да. Как только тут закончится, так сразу и пойду.

– Вы сами вызвались?

– Нет.

– Хотите, я с вами схожу?

– Ну что ты! Нет, конечно! Зачем?

– Вам так легче будет.

– Все и так хорошо.

– Ладно. Юра жил с мамой и бабушкой. Отца нет. Маму я видела один раз. Приятная женщина.

– Только вот что им сказать, я не знаю.

– Я тоже не знаю.

Раздался гул фонящего микрофона, затем голос Ирины Михайловны. Она стояла на сцене.

– Коллеги…

Заиграло оглушительное техно.

– Павлик, ты чего там включил? – заорала Ирина Михайловна.

Техно умолкло.

– Коллеги, – повторила она после паузы. – Скорбное событие соединило… собрало нас вместе… тут… в этом зале. Нас покинул… Ушел из жизни замечательный, прекрасный, удивительный человек, наш любимый директор Манильский Леонид… Леонид…

– Григорьевич, – подсказал кто-то.

– Леонид Григорьевич. Простите, я волнуюсь.

Вспомнилось, как директор обозвал его кретином.

В столовской очереди Выдрин случайно наступил ему на задник ботинка и стащил с ноги.

– Это тяжелая утрата для всех нас, дорогие коллеги… Кхм… Павлик, что там с музыкой?

– Сейчас, минутку! Медленно грузится, – ответил из-за сцены Павлик.

– А вы будете говорить? – спросила Ника.

– Нет.

Он ошибся. Закончив, Ирина Михайловна позвала его на сцену:

– Александр Иванович, скажете пару слов?

Павлик как раз справился со своими обязанностями и включил Шестую симфонию Чайковского. Выдрин вышел на сцену, оглядел микрофон. Ирина Михайловна стояла рядом и шумно дышала. Коллеги смотрели на него из зала, будто члены расстрельной команды. Сергей Павлович сидел, развалившись и закинув ногу на ногу. Как в кинотеатре.

– Покойтесь с миром, Леонид Григорьевич, – быстро сказал Выдрин. И, подумав, добавил: – Вам будет нас не хватать.

– Нам вас, – чуть слышно процедила Ирина Михайловна.

Выдрин отдал ей микрофон и вернулся на свое место. Ника неуверенно погладила его по руке:

– Хорошо сказали. Четко и по делу.

– Что мы тут делаем? – тихо спросил он.

– Хотите уйти? – спросила Ника.

– Теперь уже поздно.

– Можно сделать вид, что вам стало плохо.

Выдрин хмыкнул. Получилось громко. На него оглянулась учительница физики. Выдрин выдержал ее презрительный взгляд, а когда она отвернулась, закрыл глаза и попытался отключиться от происходящего. Почему-то хотелось скрипеть зубами и ерзать ногами.

Со сцены раздался голос Сергея Павловича:

– Старик, ты прожил богатую, насыщенную, интересную жизнь, пора и честь знать…

– Вы что, Сергей Павлович? – спросила Ирина Михайловна. – Спасибо, садитесь.

– Еще два слова.

– Нет-нет, спасибо.

Судя по громкому шороху и нарастающему гулу, они боролись за микрофон.

– Погуляй там за всех нас! В раю! – крикнул Сергей Павлович. И добавил чуть слезливо: – А мы подтянемся!

Выдрин встал и шатаясь вышел из зала. Сзади успел долететь удивленный голос Ирины Михайловны:

– А… Э… Александр Иванович!

Он добрел до туалета, обхватил ладонями скользкую раковину и некоторое время стоял над ней, приоткрыв рот и пытаясь понять, вырвет его или нет. Но тошнота отступила. Выдрин умылся прохладной водой и посмотрел на себя в зеркало. Глаза у него были зеленые, а лицо серое. Вообще-то вполне подходящий внешний вид для визита к матери и бабушке Юры Климова. Всяко лучше, чем если бы к ним явился розовощекий весельчак.

Что-то громко щелкнуло в одной из кабинок, и запахло табачным дымом. Выдрин замер и спросил:

– Кто здесь?

После недолгого молчания ответил знакомый голос:

– Здравствуйте, Александр Иванович! Ну как там? Гроб стали открывать?

Это был Саша Иванов.

– Что ты тут делаешь? – спросил Выдрин.

– А вы? Пописать захотелось? Писайте, не стесняйтесь.

– В школе запрещено курить, – сказал Выдрин и выключил воду.

– Знаю. Слышал, вы домой к Юре пойдете.

– Пойду. А что?

– Ничего. Удачно сходить!

– Спасибо, – сказал Выдрин.

– Пожалуйста.

– Выброси сигарету, сработает пожарная сигнализация.

– Вот весело будет, правда? Интересно, гроб потащат, когда побегут на улицу?

– Ты специально решил это устроить?

– Александр Иванович, ну вы чего! Тут температурные датчики стоят, на дым не реагируют.

– Дай тогда и мне сигарету.

Пачка прилетела из дальней кабинки и упала Выдрину под ноги. Зажигалка лежала внутри. Выдрин закурил и положил пачку на подоконник.

– Ты Юру хорошо знал? – спросил он.

– Кое-что знал, – ответил Саша. – Хотите секреты разведать?

– Хочу знать, что сказать его матери. Я понятия не имею.

– Ну там слова соболезнования всякие…

– Это понятно. Но как-то мало.

– Скажите ей, что он не виноват.

– Но он же сам повесился. Правильно?

– Да. Но он не виноват.

Выдрин вздохнул и пожал плечами:

– Ладно, посмотрим. – Бросил сигарету в унитаз ближней кабинки. – Пачка на подоконнике.

И вышел.

Окончания церемонии Выдрин ждал в вестибюле. Сначала пронесли гроб. Его тащили четверо крепышей из ритуальной конторы. Потом появились коллеги. Ирина Михайловна подошла к Выдрину и больно схватила за локоть:

– Саша, в чем дело?

– Мне стало плохо, – ответил он.

– Вы же мужчина!

Он не ответил.

– Я надеюсь, – продолжила она, – что сейчас вы пойдете к Климовым.

– Пойду, пойду.

– Напишите мне вечером, не забудьте.

– Не забуду.

– Но не в общий чат.

– Я помню, Ирина Михайловна.

Когда все вышли, он испытал небольшое облегчение.

«Может, не ходить? И сказать, что они меня не пустили?»

Его окликнула Ника:

– Вам лучше, Александр Иванович?

– Да, – соврал он.

– Может, я схожу с вами?

– Нет. Даже не думай.

– Александр Иванович, мне уже пятнадцать.

– И что?

– Ну просто не ребенок уже.

– Ребенок, – ответил Выдрин. – Иди домой.

Она закатила глаза. И вышла на улицу. Он еще немного постоял в вестибюле.

– А гроб открывали? – спросила охранница.

– Нет.

– Я читала, от него там рожки да ножки остались. Ни головы, ни рук, ни ног.

– Где вы такое читали?

– В новостях.

– В новостях, – повторил Выдрин.

– Что же там положили? Может, один костюм?

«А остатки по карманам рассовали», – подумал Выдрин.

– Говорят, – продолжила охранница, – что там всех в куче сжигают и пепел вам может достаться непонятно чей. Гробы используют по многу раз. Тело вынули, в печь кинули, а гроб обратно на склад.

– Как будто это все имеет какое-то значение, – ответил Выдрин.

– Ну как же?! Во-первых, за гроб я заплатила деньги. Во-вторых, зачем мне чужой пепел? Мне мой нужен.

– Всего доброго, – сказал Выдрин и вышел.

Автобус как раз уезжал со двора. Дождавшись, пока он скроется с глаз, Выдрин поплелся следом. Он решил напиться. Но почти сразу передумал. Проходя мимо спортивной площадки за школой, он вцепился в турник, повисел на нем, будто сушеная вобла, потом стиснул зубы и с усилием подтянулся один раз. Кто-то поаплодировал ему. Выдрин спрыгнул и огляделся. Поблизости никого не оказалось. Ладони саднило. Выдрин зашагал дальше, на ходу достал смартфон, проверил соцсети и убрал назад.

Он битый час расхаживал по окрестностям, оттягивая момент, когда придется зайти во двор нужного дома, позвонить через домофон в нужную квартиру, подняться на нужный этаж и сказать незнакомым людям, изнемогающим от горя, нужные слова. Соблазн свалить никуда не делся. И Выдрин придумывал все новые несостоятельные отговорки для Ирины Михайловны, которые понадобятся, когда она выяснит, что он дезертировал. Но, может быть, и не выяснит. Нужно ли соврать ей, что он навестил родню Юры? Или все-таки соврать, что его не пустили. А если выяснится, что это вранье, можно соврать, что он ошибся квартирой или домом.

Выдрин зашел в рюмочную, долго читал прайс, лежащий на стойке, а на самом деле решал, выпить для храбрости или нет. В прайсе было два вида водки и бутерброд с вареным яйцом на закуску.

– Что, муки выбора? – спросила раздатчица. – Могу подсказать.

Он развернулся и вышел. Приходить с выхлопом к не с частным людям совсем уж бесчеловечно. Так он решил.