Текст книги "Политическая система Российской империи в 1881– 1905 гг.: проблема законотворчества"

На бюрократию любили жаловаться, но обойтись без нее не могли. Чиновники обладали необходимыми знаниями и опытом. Заменить их никто не мог. В сущности, это была власть «технократов», которые хорошо знали, как готовятся законы и указы. Их неизбежность доказывали даже критики бюрократического уклада современного государства, например, К.П. Победоносцев. «По-видимому, Министерство внутренних дел опасается, что при судебном председателе усложнится процедура, умножатся формальности, но мне кажется, что этому вопросу место не здесь, а при начертании процессуальных правил. Довести простоту судопроизводства до образца Людовика Святого, сидящего под дубом, теперь невозможно»[392]392
  Записки А.А. Половцова Александру III // ГА РФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 706. Ч. 5. Л. 11.


[Закрыть].

Чиновник чиновнику рознь. В бюрократическом мире существовали свои удивительные контрасты. Среди служащих канцелярий были и очень бедные, и весьма состоятельные люди, и блестяще образованные, и практически лишенные образования. В большинстве случаев работа не предусматривала творчества. Бюрократ переписывал бумаги, вел мало кому интересные подсчеты. А когда начальника по какой-то причине не было в канцелярии, неизменно отвлекался от рабочих дел, решал ребусы, шарады, сплетничал с коллегами[393]393
  Лопухин В.Б. Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел. С. 56. Публицист (а вместе с тем чиновник Министерства земледелия) И.Ф. Романов (Рцы) много писал о вредности бюрократической системы, как раз не способствовавшей мобилизации лучших представителей российского общества. Объектом его критики было продвижение по службе в соответствии с выслугой лет. По мнению Романова, это способствовало доминированию «Акакиев Акакиевичей», то есть «заведомых идиотов», и, напротив, весьма скромному положению «русских Бисмарков». Он вспоминал слова адмирала П.С. Нахимова: «Вы просите повышения, ссылаясь на десять лет плавания, но мой чемодан плавал двадцать лет и ни о чем не просит» [Рцы (Романов И.Ф.) Собр. соч. Т. 1. С. 252–253]. При этом Романов ставил под сомнение безусловное значение опыта на государственной службе: «Опытность приобретает только тогда незаменимую важность, когда она до некоторой степени способна заменить машинообразной автоматичностью сознание там, где действительно уместна бессознательная автоматичность. Живая деятельность требует, прежде всего, ясности мысли, способности отозваться на каждый предъявляемый ей запрос, способной охватить предмет в каждой новой комбинации, придумываемой проказницей жизнью, а со всеми этими основными качествами служебной деятельности – да и всякой – очень плохо мирится автоматичность и рутина, выдаваемые обыкновенно панегиристами тупоумия и бездарности за служебный опыт» (Там же. С. 254).


[Закрыть]. Назначения совершались преимущественно по выслуге лет, что гарантировало застой во всех учреждениях. Как вспоминал военный министр А.Ф. Редигер, «людей неспособных и дряхлых не увольняли, назначения шли по старшинству, способные люди не выдвигались, а двигались по линии, утрачивали интерес к службе, инициативу и энергию, а когда они добирались до высших должностей, они уже мало отличались от окружающей массы посредственностей»[394]394
  Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. С. 157158.


[Закрыть].

И все же скука царила далеко не везде. В Государственной канцелярии или же в Канцелярии Комитета министров от чиновников требовались инициативность и даже определенные таланты. Многое зависело от начала карьеры, что часто задавало ее дальнейшую траекторию. Из провинциальных чиновников редко вырастали государственные мужи. Обычно их пестовали в столичных канцеляриях. Как писал В.Б. Лопухин, «из местных деятелей пригодны для работы в центре только люди действительно выдающиеся. Если же таких людей нет, то надо довольствоваться для замещения высших должностей в центре наиболее даровитыми работниками центра же из числа обладающих соответственным служебным стажем»[395]395
  Лопухин В.Б. Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел. С. 59.


[Закрыть].

Бюрократия действительно не была однородной. Может быть, поэтому многие чиновники не любили чиновничество: порицали его формализм, незнание жизни, отсутствие интереса к делу. Для государственного секретаря А.А. Половцова олицетворением малосимпатичного образа российской бюрократии стал очень опытный и в чем-то даже талантливый статс-секретарь Департамента законов В.А. Железников: «Чиновник, готовый ворочать камни или делать мыльные пузыри, лишь бы прибыльно было. Идеал один – удовлетворение животных и самолюбивых похотений, средство к тому – письменный стол»[396]396
  Половцов А.А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. М., 2005. Т. 1. С. 123.


[Закрыть]. Половцов полагал бесхарактерность родовой чертой бюрократии[397]397
  Там же. С. 257. Эта точка зрения едва ли вполне безосновательная. Например,
  А.В. Ивановский так отзывался о своих коллегах чиновниках: «Большей частью это были люди совершенно посредственные, не умные, малообразованные, но ловкие и всецело поглощенные своими личными карьерными интересами. Интересовали их либо придворные сплетни, услышанные из вторых рук, либо разные великосветские скандалы, также большей частью полученные из вторых рук, либо разные веяния и настроения в чиновничьих сферах, полученные уже несомненно из первых рук. Меня эти вопросы мало интересовали, а чиновничья психология, хотя бы и на самых своих вершинах, мне всегда была органически противна. Изучить ее было нетрудно, ибо она была нищенски проста и единая для всех стран и времен. Сталкиваться же с нею изо дня в день было зеленой тоской. В этом отношении эти сановные разговоры нисколько не были интереснее разговоров рядового гвардейского офицерства о женщинах и чинопроизводстве и старшинстве» (Ивановский А.В. Воспоминания // ОР РГБ. Ф. 414. К. 2. Д. 2. Л. 198–199).


[Закрыть]. Последствия ее господства в царствование Александра III рисовались в воображении государственного секретаря в самых мрачных красках: «В это провозглашающее девизом восстановление дворянства царствование, все плотнее и плотнее сколачивается кучка поповичей, семинаристов, жадных проходимцев, которые морочат бедного владыку и добиваются разорения всего, что выше, добиваются неприкосновенности диких стадных форм существования серой толпы, не желая знать ни истории, ни политической экономии, ни какой бы то ни было науки, развивающей, совершенствующей дух человеческий, ставят идеалом русской политической жизни мнимую самобытность, выражающуюся поклонением самовару, квасу, лаптям и презрением ко всему, что выработала жизнь других народов. Идя по этому пути, разыгрывается травля против всего, что не имеет великорусского образа: немцы, поляки, финны, евреи, мусульмане объявляются врагами России, без всяких шансов на примирение и на совместный труд»[398]398
  Половцов А. А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. М., 2005. Т. 2. С. 477478.


[Закрыть].

Впрочем, Половцов был отнюдь не единственным противником бюрократии среди представителей «высших сфер». Сам Александр III побаивался назначать на высокие посты «чиновников» – лиц несамостоятельных, лишенных каких-либо убеждений[399]399
  Там же. С. 489. Царский корреспондент (и долгое время конфидент) князь
  В.П. Мещерский всячески укреплял императора в этом убеждении. 29 октября 1884 г. он прислал Александру III собственное стихотворение под названием «Песнь тайного советника»:
«Я тайный советник, о, Боже!Вчера еще слабый, хилой,Я крепче вдруг стал и моложе,Затих даже мой геморрой.Отныне, не зная границыДля воли сановной моей,В толпе нигилистов столицыМогу быть всех красных красней!Могу, застрахован от казни,Правительство громко бранитьИ с сладкой улыбкой приязниДрузей анархистов хвалить!Отныне стоять только будуЯ грудью за царских врагов,Но эту же грудь не забудуКрасой украшать орденов!И будут милы и приятныМне беды над Русской землей;И, сидя на должности штатной,Ждать пенсии буду большой.И ей обеспечен, я тайнамДетей научу, как с умомБыть явно советником тайнымИ тайным порядка врагом».  (Мещерский В.П. Письма к императору Александру III, 1881–1894. С. 51).


[Закрыть]. Это замечание касалось и непосредственных сотрудников царя. Ближайший его товарищ министр двора И.И. Воронцов-Дашков, по мнению императора, вовсе не имел никаких убеждений[400]400
  Половцов А.А. Указ. соч. С. 162. Видимо, это не соответствовало действительности. В 1905 г. граф И.И. Воронцов-Дашков подготовил императору записку, в которой доказывал необходимость проведения политической реформы. В сущности, речь шла о славянофильской программе. Главный пункт, на котором настаивал Воронцов-Дашков, – учреждение законосовещательного представительства, аналога Земского собора. «Правильный выход из настоящего ненормального положения вещей, требуемый неотложно сложностью современной русской действительности, необходим и вполне возможен. В Государственный совет, как это предлагал еще М.М. Сперанский, должны быть допущены и выборные от земли, чтобы суждения по каждому законопроекту, вносимому в Государственный совет, прошли через призму и познаний людей, прошедших большой административный искус, и народного разума, и реалий местных нужд, олицетворенных представителями земли. Царь выслушивает эти суждения, и ему облегчится возможность произнести свое последнее слово, дать народу справедливый, отвечающий действительным нуждам страны закон. Скажут, что этот путь к парламенту – но к русскому парламенту, к Земскому собору при самодержавном царе. Если, Ваше Величество, не станете теперь же на этот путь, то надо ожидать море крови, анархию, падение династии и раздробление России» (Черновые записки И.И. Воронцова-Дашкова // ОР РГБ. Ф. 58. Р. I. К. 95. Д. 29. Л. 2 об. – 3, 5).
  Впрочем, программа Воронцова-Дашкова к этому не сводилась. Основные ее положения он формулировал так:
  «1. Только враг России может помышлять об ограничении самодержавия царя.
  2. Желательно ограничения самодержавия министров.
  3. Единство действия министров по строго намеченному пути и направлению.
  4. Признание и охранение правительством прав собственности и личных прав в строгих пределах закона.
  5. Закон один для всех.
  6. Развитие и строгое определение прав и обязанностей хозяйственного самоуправления.
  7. Децентрализация административных функций.
  8. Строгая ответственность всякого служащего, кто бы он ни был и какую должность он бы ни занимал, перед законом» (Там же. Л. 6 об.).


[Закрыть]. Александр III отрицал их наличие и у весьма авторитетного государственного деятеля Д.М. Польского[401]401
  Видимо, император ошибался. У Д.М. Сольский был свой взгляд на окружавшую его государственную жизнь, свое понимание политического процесса, которое подталкивало его к пессимистическим выводам относительно будущего страны. Еще в 1880 г. он безусловно поддержал проект политической реформы, автором которого был великий князь Константин Николаевич [Перетц Е.А. Дневник (1880–1883). С. 63]. 4 января 1887 г. сенатор В.П. Безобразов записал в дневнике: «Вчера вечером я много и задушевно говорил с Сольским. Я поражен, как мрачно он смотрит на вещи. Он говорит, что впал в полный скептицизм и апатию, и удивляется, что я еще одушевлен надеждами на будущее» ([Безобразов В.П.] Дневник академика В.П. Безобразова // Русская старина. 1912. № 11. С. 297).


[Закрыть]. В 1885 г., после отставки министра юстиции Д.Н. Набокова, М.Н. Катков заметил царю: «Хорошие министры не даются Вашему Величеству!» Александр III неожиданно согласился: «Вот это верно!»[402]402
  [Суворин А.С.] Дневник Алексея Сергеевича Суворина. С. 305.


[Закрыть] И действительно император вынужден был, вопреки своим предубеждениям и антипатиям назначить Д.А. Толстого министром внутренних дел. И.А. Вышнеградского в должности министра финансов считал «необходимым злом»[403]403
  Феоктистов Е.М. Дневник // РО ИРЛИ. Ф. 318. Оп. 1. Д. 9122. Л. 27. При этом сам Вышнеградский довольно резко высказывался о правительственной политике царствования Александра III. 24 апреля 1891 г. В.Н. Ламздорф записал в дневнике, что министр финансов был весьма озабочен господствовавшим «реакционным направлением». Его возмущала «атака» на Судебные уставы 1864 г., которые он полагал гордостью предыдущего царствования. Для него были неприемлемы репрессии в отношении студенчества, меры генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича, направленные против евреев второй столицы (Ламздорф В.Н. Дневник, 1891–1892. М., 1934. С. 105).


[Закрыть].

В столичных салонах любили подчеркивать: чиновник по природе своей беспринципен; он не может быть надежной опорой престола. И.Д. Делянов в ответ на реплику князя В.П. Мещерского, что М.С. Каханов – «идеал петербургского бюрократа», заметил: «Каханов, я вам скажу, вот что за человек: сегодня он будет за правительство, а завтра, если ему предложат голос в какой-нибудь Convention nationale[404]404
  Национальный конвент (фр.).


[Закрыть], он руками и ногами подпишет резолюцию: a bas le gouvernement[405]405
  Долой правительство (фр.).


[Закрыть]…»[406]406
  Мещерский В.П. Письма к императору Александру III, 1881–1894. С. 74.


[Закрыть]

В прошлом начальник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии П.А. Шувалов в 1880-е гг. обвинял министра внутренних дел Д.А. Толстого в «узкобюрократическом» взгляде на вещи[407]407
  Половцов А.А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. М., 2005. Т. 1. С. 138.


[Закрыть]. Беспощадным критиком чиновничества был К.П. Победоносцев. В письме к С.Ю. Витте от 26 марта 1898 г. он отмечал, что бюрократия еще с 1860-х гг. утратила всякий интерес к социальным вопросам, полагая, что ситуацию будто бы можно улучшить, преобразовывая лишь систему управления: «Со времени самого освобождения крестьян правительство как бы забыло о народе, положившись на то, что для него все сделано дарованием ему свободы… А народ стал пищать и падать. Потом, когда уже ясно стало, что с нищетою хаос бесправия водворяется в деревне, принялись, увы, только за мысль обуздывать народ. И создано учреждение земских начальников с мыслью обуздать народ посредством дворян, забыв, что дворяне одинаково со всем народом подлежат обузданию»[408]408
  Переписка С.Ю. Витте и К.П. Победоносцева // Красный архив. 1928. № 5.
  С. 101. См. также: Полунов А.Ю. К.П. Победоносцев в общественно-политической и духовной жизни России. С. 119.


[Закрыть]. По словам морского министра И.А. Шестакова, министр государственных имуществ М.Н. Островский – «сердитый чиновник, мечтающий, что от него только свет и пристойность, а кругом тьма и бурлачество»[409]409
  Шестаков И. А. Дневники. С. 119.


[Закрыть]. По мнению В.И. Гурко, чиновникам было характерно «бюрократическое разрешение вопроса, т. е. чувство, что, в сущности (чиновник. – К. С.), не уполномочен никем вопрос решать – боязливость, происходящая от незнания, чувство оторванности от жизни»[410]410
  Черновые записки В.И. Гурко // РГВИА. Ф. 232. Оп. 1. Д. 217. Л. 120.


[Закрыть]. При обсуждении будущего положения земских начальников А.А. Абаза отмечал, что на местах следует полагаться на более устойчивый элемент – землевладельца, а не на коронного чиновника[411]411
  Записки А.А. Половцова Александру III // ГА РФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 706. Ч. 5. Л. 11 об.


[Закрыть].

Чиновники критиковали чиновников. Тем более естественно, что они их хвалили. Бюрократы часто любили вспоминать о своих особых навыках, умениях, которыми не обладали рядовые обыватели: прежде всего речь шла об искусстве составления правового акта. Действительно, работа в канцеляриях требовала немалых знаний. Подготовка документов была сложным технологическим процессом. В середине XIX в. в департаментах министерств были известны 34 делопроизводственные операции при рассмотрении любого дела, в Комитете министров – 36, в губернском правлении – 54[412]412
  Ремнев А.В. Самодержавное правительство: Комитет министров в системе высшего управления Российской империи (вторая половина XIX – начало XX вв.). С. 95.


[Закрыть].

Высокопоставленный чиновник чувствовал свое безусловное превосходство перед непрофессионалом. Он знал практику управления, мыслил не публицистическими клише, а реалиями делопроизводства и законотворчества. Столичный чиновник, знавший механику работы министерских канцелярий, свысока смотрел на провинциальных коллег[413]413
  Лопухин В.Б. Записки бывшего директора Департамента Министерства иностранных дел. С. 59.


[Закрыть]. Порой новичком в деле управления мог оказаться и сам министр, которому требовалась немалая сила духа, чтобы избавиться от назойливого контроля со стороны своих сотрудников. Граф И.И. Толстой, вспоминая о первом месяце во главе Министерства народного просвещения, рассказывал о многочасовых докладах в Департаментах ведомства: «Заведующий разрядом докладывал мне сущность вопроса, а также свои соображения относительно дальнейшего направления дела, а затем ожидал почтительно моей резолюции. Все кругом молчали, но стоило мне раскрыть рот и выразить мнение, как вмешивались обыкновенно все… и представляли соображения свои, почему нельзя разрешить вопроса именно так, как я того хотел, очевидно, по своей неопытности. Каждый раз я пытался изречь мудрую резолюцию и. почти каждый раз я, оказывается, попадал, что называется, пальцем в небо: или моя резолюция противоречила формальному закону, или целый ряд циркуляров моих предшественников решал подобные вопросы как раз в противоположном смысле, на что имелись непреложные свидетельства в виде подлинных документов, или, наконец, я создавал такой прецедент, с которым пришлось бы потом возиться до второго пришествия. Одним словом, я чувствовал себя в положении бессмертного Санчо-Пансы, когда его возвели в сан губернатора и угощали за обедом, за которым ему подавали исключительно такие блюда, которые он, по мнению наблюдавших его врачей, без риска умереть не имел возможности есть»[414]414
  [Толстой И.И.] Воспоминания министра народного просвещения графа И.И. Толстого. С. 39.


[Закрыть].

Одновременно с тем бюрократия не была отгорожена от общества стеной. Она жила его интересами и чаяниями. Один и тот же человек в мундире представал государственным служащим, верным престолу и Отечеству, в халате – порой фрондировавшим общественным деятелем. В большинстве случаев он был аполитичным: ведь служба от него требовала знаний и умений, а не убеждений. Вместе с тем среди чиновников, даже самых высокопоставленных, было немало тайных оппозиционеров, что в полной мере сказалось в 1905 г., во время Первой русской революции. Практически за полвека до нее, еще в 1861 г., П.А. Валуев писал: «На безусловную исполнительность и преданность значительнейшей части служащих чиновников нельзя полагаться. Одни вообще не представляют коренных условий благонадежности, другие имеют притязания не руководствоваться указаниями высших правительственных инстанций, но руководить им в духе так называемого “современного направления”; еще другие уже глубоко проникнуты теми идеями, которые ныне волнуют часть литературы и молодое поколение, и суть тайные враги, скрывающиеся в общем строе администрации; наконец, большинство признает над собой, кроме начальственной власти, власть общественного мнения, и потому часто повинуется условно, исполняет нерешительно и вообще более озабочено будущим, чем настоящим»[415]415
  Записка П.А. Валуева Александру II «Общий взгляд на положение дел в империи с точки зрения охранения внутренней безопасности государства» // Судьбы России: Проблемы экономического развития страны в XIX – начале XX в. / подг. Л.Е. Шепелев. СПб.: Лики России, 2007. С. 134. Сам Валуев в частных беседах выступал как либерал, говорил о своем неприятии общего правительственного курса, подчеркивал факт противодействия его политики со стороны коллег-министров (Либрович С.Ф. На книжном посту: Воспоминания. Записки. Документы. М., 2005. С. 240).


[Закрыть]. Практически спустя 20 лет тогдашний товарищ министра государственных имуществ А.Н. Куломзин заявлял: «Настоящего антагонизма между нами и революционерами нет, вот в чем дело. Непрерывная цепь связывает людей самых благонамеренных с заговорщиками»[416]416
  Головин К.Ф. Мои воспоминания. Т. 1. С. 372.


[Закрыть]. В 1881 г. министр внутренних дел жаловался императору на «чиновничью» крамолу. В 1883 г. К.П. Победоносцев возмущался: «Болит моя душа, когда вижу и слышу, что люди, власть имущие, но, видно, не имущие русского разума и русского сердца, шепчутся еще о конституции»[417]417
  Половцов А.А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. М., 2005. Т. 1. С. 73.


[Закрыть].

Можно согласиться с тем, что чиновничество в значительной своей части не было довольно существовавшим политическим строем и порой даже не скрывало своих оппозиционных взглядов. По оценке журналиста С.Ф. Либровича, министр юстиции Д.Н. Набоков был сторонником конституции[418]418
  В связи с этим С.Ф. Либрович писал: «Конституция, по его [Набокова] мнению, должна была явиться великим самостоятельным государственным актом, а не уступкой, сделанной горсти “преступников”» (Либрович С.Ф. На книжном посту: Воспоминания. Записки. Документы. С. 238).


[Закрыть]. Будущий министр земледелия и человек, близкий С.Ю. Витте, Н.Н. Кутлер еще в феврале 1905 г. выступал за радикальную политическую реформу. 21 февраля 1905 г. он писал брату: «Дело в том, что наш государственный строй нуждается в коренной реформе и не может быть поддержан мелкими поправками. Нам нужна конституция, а не добавление к Государственному совету совещательного установления от выборных людей. Я пришел к этому заключению медленно и, откровенно сознаюсь, неохотно, не видя в нашем обществе элементов для прочного возведения конституционного строя. Да и сейчас думаю, что российская конституция явится чем-то крайне несовершенным, быть может, даже уродливым. И тем не менее, она необходима»[419]419
  Выписка из письма Н.Н. Кутлера П.Н. Кутлеру 21.02.1905 // РГИА. Ф. 1282. Оп. 2. Д. 1978. Л. 1.


[Закрыть].

1 января 1902 г. А.Н. Куропаткин долго общался с С.Ю. Витте. Тот прибывал в дурном настроении, на будущее смотрел мрачно. «Мы ходили по зале, где были собраны члены Государственного совета, министры, сенаторы. Там же стояли офицеры Кавалерийского полка. Показывая на толпу эту рукой, Витте сказал: “Уверяю Вас, что все они, за исключением офицеров, думают о конституции в России”. Потом он поправился и сказал, что не так выразился, что надо принять, что 80 % находившихся в зале недовольны правительством». По мнению Витте, во всех домах говорили о конституции. С этим он связывал и студенческие беспорядки[420]420
  Куропаткин А.Н. Дневник // РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1871. Л. 63.


[Закрыть]. Видимо, Витте несколько преувеличивал. Тем не менее в его словах была немалая доля истины.

Будущий видный член партии кадетов князь В.А. Оболенский в 1893 г. поступил на государственную службу – в Отдел (с 1894 г. Департамент) сельской экономии и сельскохозяйственной статистики Министерства земледелия. Там он занял должность младшего редактора, что в других департаментах соответствовало должности столоначальника (иными словами, он практически сразу оказался на «среднем этаже» российской бюрократической иерархии). Именно в эти годы Оболенский сблизился с марксистами, часто встречался с А.Н. Потресовым и П.Б. Струве, подумывал о непосредственном сотрудничестве в социал-демократическом издании[421]421
  Оболенский В.А. Моя жизнь, мои современники. Воспоминания. 1869–1920 / вступ. ст. и коммент. К.А. Соловьева: В 2 т. М., 2017. Т. 1. С. 160–187.


[Закрыть].

Оболенский был далеко не единственным из чиновников, кто по завершении государственной карьеры оказался в рядах оппозиции. В их числе был и товарищ министра внутренних дел князь С.Д. Урусов, и главноуправляющий землеустройством и земледелием Н.Н. Кутлер. Немалый опыт государственной службы был у историка А.А. Корнилова, который до 1900 г. заведовал крестьянскими делами при иркутском генерал-губернаторе. И.В. Гессен долгое время был чиновником Министерства юстиции. В этом же ведомстве служил и его родственник В.М. Гессен. Б.Э. Нольде возглавлял Второй департамент МИД. Все они впоследствии вошли в партию кадетов или же были близки к ней. Среди видных октябристов (и членов фракции «Союза 17 октября») бывших чиновников было и того больше: попечитель Казанского, а впоследствии Харьковского учебного округа М.М. Алексеенко, попечитель Харьковского, а затем Санкт-Петербургского учебного округа В.К. Анреп, чиновник особых поручений при финляндском генерал-губернаторе Э.П. Беннигсен, руководитель отдела печати МИД и директор Санкт-Петербургского телеграфного агентства А.А. Гирс, чиновник особых поручений при

министре народного просвещения Е.П. Ковалевский, старший инспектор Государственного банка Г.Г. Лерхе, директор и председатель Совета Санкт-Петербургского телеграфного агентства Л.В. Половцев, директор департамента в Министерстве земледелия и государственных имуществ Н.А. Хомяков. Эту же должность (правда, позднее) занимал другой заметный представитель «Союза 17 октября» С.И. Шидловский. Стоит упомянуть и кутаисского губернатора В.А. Старосельского, который вскоре после отставки вступил в РСДРП[422]422
  Соловьев КА. Бюрократия versus бюрократия. Парадоксы государственной службы в России в конце XIX – начале XX в. // Новое литературное обозрение. 2017. № 2 (144). С. 116–117.


[Закрыть].

Впоследствии в четырех созывах Думы было немало депутатов с опытом государственной службы.

Подсчитано по: Государственная дума Российской империи, 1906–1917: Энциклопедия / отв. ред. В.В. Шелохаев. М., 2008.

Показательна фракционная принадлежность этих депутатов.

Подсчитано по: Государственная дума Российской империи, 1906–1917: Энциклопедия.

Все это не было случайностью. Партийность бывшего чиновника чаще всего не обозначала радикальной смены взглядов. Оппозиционные взгляды были распространены на среднем и нижнем «этажах» российского чиновничества, что ставило под сомнение его надежность как инструмента управления. По словам товарища министра внутренних дел С.Е. Крыжановского, в период выборов в Государственную думу «правительство не могло быть даже уверено, что стоящие у избирательных ящиков должностные лица не будут действовать ему во вред»[423]423
  Крыжановский С.Е. Воспоминания: из бумаг С.Е. Крыжановского, последнего государственного секретаря Российской империи / подг. текста, вступ. ст., коммент. А.В. Лихоманова. СПб., 2009. С. 102–103.


[Закрыть]. В России же местная бюрократия, вопреки воле своего начальства, иногда даже поддерживала оппозицию. Так, во время выборов в Первую Думу некоторые члены избирательных комиссий (а их составляли государственные служащие) вместе с билетами на вход раздавали готовые бюллетени с кадетскими списками кандидатов в выборщики[424]424
  О причинах успеха на выборах в Государственную думу крайних партий // РГИА. Ф. 1327. Оп. 2. 1906. Д. 40. Л. 37.


[Закрыть]. В ходе выборов во Вторую Думу податные инспекторы Орловской губернии открыто агитировали в пользу конституционных демократов[425]425
  Письма и выписки из писем разных лиц // ГА РФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 162. Л. 25. О ненадежности финансовых агентов писал Александру III князь В.П. Мещерский в декабре 1885 г.: «За последние годы вся Россия наводнена чиновниками по финансовому управлению, которые взяты и берутся доселе из самой неблагонадежной среды. Это может подтвердить всякий губернатор» (Мещерский В.П. Письма к императору Александру III, 1881–1894. С. 235).


[Закрыть]. Аналогичный случай имел место в Ярославской губернии: податной инспектор разъезжал по волостным правлениям и раздавал воззвания партии кадетов, членом которой он состоял. В Саратовской губернии податной инспектор распространял противоправительственные прокламации[426]426
  Крыжановский С.Е. Воспоминания. С. 103.


[Закрыть].

До 1905 г. о настроениях в чиновничьей среде можно лишь догадываться. Революция создала ситуацию политического выбора, перед которым оказались и бюрократы разного уровня. Тогда с очевидностью и выяснилось, что они в значительной своей части отнюдь не сочувствуют существующему политическому строю. Уже в январе 1905 г. появились кружки, в которые вошли представители самых «высших сфер». Они обсуждали перспективы политической реформы. В один из них вошли будущий обер-прокурор Синода князь А.Д. Оболенский, министр земледелия и государственных имуществ А.С. Ермолов, начальник Главного управления уделов князь В.С. Кочубей, петербургский губернатор А.Д. Зиновьев и т. д. Участники этого объединения отстаивали славянофильскую политическую программу, иными словами, идею созыва законосовещательного представительства[427]427
  Бобринский А.А. Дневник // РГАДА. Ф. 1412. Оп. 8. Д. 292. Л. 175 об.


[Закрыть]. К апрелю 1905 г. оформился сравнительно многочисленный «Отечественный союз», которому, правда, не хватило отчетливой программы и выстроенной организационной структуры, чтобы стать партией. И в этом объединении тон задавали неославянофилы, призывавшие к коренному обновлению политической системы[428]428
  Киреев А.А. Дневник, 1905–1910. С. 47–52.


[Закрыть]. В союз вошли заметные фигуры: 41 предводитель дворянства (в том числе 8 губернских и 33 уездных)[429]429
  Анкеты членов «Отечественного союза» // РГАДА. Ф. 1412. Оп. 2. Д. 276. Л. 12, 22, 27, 31,34–36, 49, 50, 53–55, 58, 66, 69, 72, 74, 94, 105–109, 114, 117–118, 122, 124–125, 127–128, 131, 133, 139, 143, 154, 166, 168, 197, 205, 262.


[Закрыть], 8 сенаторов[430]430
  Там же // РГАДА. Ф. 1412. Оп. 2. Д. 276. Л. 8, 14–15, 17, 84, 113, 300; Д. 277. Л. 305, 355.


[Закрыть], 15 военных в звании генерала[431]431
  Там же // РГАДА. Ф. 1412. Оп. 2. Д. 276. Л. 9, 37–38, 61, 67–68, 82, 96, 120, 127, 153, 256; Д. 277. Л. 304.


[Закрыть] (примечательно, что, судя по сохранившимся анкетам, всего в «Отечественный союз» входило около 350 чел.)[432]432
  Там же // РГАДА. Ф. 1412. Оп. 2. Д. 276. Л. 3, 7, 10, 12, 19, 22, 24, 26–28, 30, 32–33, 38, 47, 50–51, 60, 66–67, 69, 72, 97, 130–131, 136, 140, 168, 227, 284; Д. 277, 339–340, 344, 389, 401.


[Закрыть]. Иными словами, многие представители высшей бюрократии вполне откровенно заявили о своем неприятии сложившегося положения вещей и стали требовать серьезных политических преобразований[433]433
  Впрочем, и среди чиновников оказались лица более консервативных взглядов, которые также почувствовали необходимость объединиться. Зимой-весной 1905 г. с известной регулярностью проводились совещания на квартирах членов Государственного совета Б.В. Штюрмера и С.А. Толя (Бобринский А.А. Дневник // РГАДА. Ф. 1412. Оп. 8. Д. 292. Л. 177 об., 198, 200), председателя особых совещаний об охране государственного порядка и по вопросам веротерпимости А.П. Игнатьева (ГА РФ. Ф. 588.
  Оп. 1. Д. 323. Л. 4–8). Высшая бюрократия включилась в разворачивавшуюся общественную дискуссию. Подобно обществу, чиновничество раскололось на части, представители которых видели будущее России по-разному.
  Их взгляд мог разительно отличаться от того, что ожидали от них представители консервативной общественности. В связи с этим весьма характерно настроение директора Департамента общих дел МВД А.Д. Арбузова в 1905 г.: «Жеденев, чиновник переселенческого отдела, пришел к Арбузову, который исправляет должность директора Департамента общих дел, просить другого назначения. Арбузов спросил его, какое у него направление? Жеденев отвечал, что находит, что необходима крепкая власть для водворения порядка. Арбузов на это сказал: “23 года проявлялась эта крепкая власть, и вот что из нее вышло – беспорядок, который теперь мы переживаем. Нет, таких, как вы, нам не надо”» (Богданович А.В. Три последних самодержца. С. 347). Примерно тогда же товарищ министра внутренних дел Э.А. Ватаци 6 апреля 1905 г. писал своему бывшему начальнику П.Д. Святополк-Мирскому, за полгода до этого поднявшего вопрос о необходимости политической реформы: «Вы действительно создали эпоху. Россия обязана Вам тем возрождением общественных сил, которое мы теперь переживаем, и тем участием общества в политической жизни, от которого поворота назад уже нет» (Письмо Э.А. Ватаци П.Д. Святополк-Мирскому 6.04.1905 г. // ГА РФ. Ф. 1729. Оп. 1. Д. 503. Л. 56 об.).


[Закрыть].

Они же оказывали непосредственное влияние на императора. Следуя советам флигель-адъютантов А.Ф. Гейдена и Н.Д. Оболенского, Николай II дал аудиенцию представителям нелегально созванного земского съезда (6 июня 1905 г.)[434]434
  Богданович А.В. Три последних самодержца. С. 356.


[Закрыть].

Многие чиновники отнюдь не стыдились своих конституционалистских взглядов. В полной мере это сказалось после издания Манифеста 17 октября 1905 г. По воспоминания В.И. Гурко, товарищ министра внутренних дел Д.Ф. Трепов был в восторге от этого решения императора и заявил начальнику петербургского охранного отделения А.В. Герасимову: «Вся страна будет завтра праздновать великий патриотический национальный праздник нарождения новой, свободной России». Градоначальник же Санкт-Петербурга В.А. Дедюлин «собирает у себя вечером 17 октября высших чинов полиции, читает им Манифест, целует его и приступает затем к обсуждению не столько способов охранения спокойствия в городе, сколько порядка оглашения Манифеста, причем даже высказывается мысль об объявлении его посредством особых герольдов»[435]435
  Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. С. 469.


[Закрыть]. Впрочем, среди государственных служащих были и убежденные в том, что Манифест – лишь первый шаг в деле демократизации страны. В начале ноября 1905 г. в Совете министров государственный контролер Д.А. Философов и министр путей сообщений К.С. Немешаев поставили вопрос о введении всеобщего избирательного права, в сущности, солидаризировавшись с радикальной оппозицией. По мнению В.И. Гурко, лишь благодаря вмешательству председателя Совета министров С.Ю. Витте руководители ведомств нехотя «умерили» свои требования[436]436
  Там же. С. 480–481.


[Закрыть].

И впоследствии, в 1906 г., бюрократия (вернее, ее значительная часть) серьезно рассчитывала на дальнейшие коренные преобразования политического режима. В мае 1906 г. члены Государственного совета А.С. Ермолов и Д.М. Сольский полагали необходимым сформировать ответственное перед Думой правительство[437]437
  Мнения // Новое время. 1906. № 10862, 10866. 11, 15 июня. По словам В.И. Гурко, в 1905 г. А.С. Ермолов «даже настоль расхрабрился, что за довольно многолюдным ужином общественного характера демонстративно чокнулся с лицом, предложившим тост за введение в России демократической конституции, причем лицом этим была известная актриса императорских театров М.Г. Савина» (Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. С. 75). Примечательно, что еще в декабре 1886 г. товарищ министра финансов П.Н. Николаев говорил князю В.П. Мещерскому об А.С. Ермолове как об одном из «опасных» и «вредных» сотрудников Министерства финансов (наряду с Е.Э. Картавцевым и А.А. Рихтером). Николаев подозревал своих подчиненных в «либерализме». В то время Ермолов занимал должность директора Департамента неокладных сборов (Мещерский В.П. Письма к императору Александру III, 1881–1894. С. 399).


[Закрыть]. О позиции Д.Ф. Трепова и барона В.Б. Фредерикса неоднократно писалось в историографии[438]438
  Россия в 1905–1907 гг.: Энциклопедия. С. 692–695.


[Закрыть].

Может быть, не слишком и ошибался Александр III, когда подозревал, что в Государственном совете большинство составляли скрытые конституционалисты[439]439
  Половцов А.А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. М., 2005. Т. 2. С. 162. И самого Половцова Александр III подозревал в либерализме и недолюбливал. 14 июля 1892 г. он писал брату великому князю Сергею Александровичу: «Я действительно хочу назначить на место Половцова государственным секретарем Муравьева и очень надеюсь, он поведет дело почище Половцова, а в особенности без этого проклятого упрямого либерализма, вкоренившегося в Государственный совет с легкой руки Коко [великого князя Константина Николаевича] и К°» (Великий князь Сергей Александрович Романов: биографические материалы. Кн. 4. 1884–1894 / сост. и коммент. И.В. Плотникова. М., 2011. С. 546).


[Закрыть]. «Какой парламент, какая оппозиция? – возражал Половцов. – Да Вы позовите тамбурмажора, да прикажите ему под этим окном выстроить членов Совета, и будут они маршировать в ногу. Вам гораздо труднее заставить их говорить, чем молчать»[440]440
  Половцов А.А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. М., 2005. Т. 2. С. 490. Эту же проблему современники констатировали в первой половине XIX в. В частности, М.А. Корф записал в дневнике 18 марта 1839 г.: «После нескольких недель испытаний и в департаментах, и в общем собрании новые наши члены – Тучков и гр. Гурьев – оказываются совершенно соответствующими нынешнему составу Совета, то есть безмолвными, безгласными, безыдейными, словом совсем бесполезными, как и самая большая часть их сотоварищей» (Корф М.А. Дневники 1838 и 1839 гг. М., 2010. С. 312, 259–264).


[Закрыть].