Текст книги "Звездные мошенники"

Первое, что сделал Ретиф после коронации, – навсегда отменил турнир, а также исключительное право дворян занимать государственные должности. Он также освободил, с присвоением очередного звания, лейтенанта, который отказался арестовывать его. А Фицрейвена отправил учиться в военную академию: будущее парня было обеспечено.

Вспомнив о смущении белокурого чемпиона, он улыбнулся. Когда рука блондина зажила, Ретиф предложил ему сатисфакцию; тот в ответ попросил прощения за недальновидность. Оценив его благородство и твердость характера, император присвоил ему звание капитана гвардии и сделал пэром.

Затем были упразднены неправдоподобно сложные ограничения, тормозившие развитие общества, окаменевшие обычаи и священные традиции. Венцом всего стало принятие современной конституции: королевству предстояло следовать по пути просвещения, к славе и достоинству.

Принцессу Монику тоже приятно вспомнить. Настоящая принцесса, с родословной, к которой не смог бы придраться самый замшелый аристократ из старой гвардии. Ретиф отрекся от престола в ее пользу.

Конечно, родословная Моники не так богата – у Ретифа в роду насчитывается семь, а то и восемь императоров в изгнании, – но ее вполне достаточно. Тем более после прискорбной истории с узурпатором граждане Нортройяла были рады появлению просвещенного правителя.

Оказалось, что не так-то легко покидать престол, занятый почти без труда. Особенно не хотелось расставаться с прекрасной Моникой, слишком напоминавшей другую красавицу, из совсем другого времени…

Его краткая карьера гладиатора обернулась месячным пребыванием на больничной койке, но теперь все хорошо. Что готовят ему судьба и командование Корпусом?..

– …Великолепную изобретательность, – послышались чьи-то слова. – Вы, должно быть, прекрасно проработали свою легенду, подготовили все необходимые вещи и документы. А качество работы! Просто замечательно. Подумать только, обмануть первосвященника в святая святых храма!

– Тщательное изучение материалов, не более того, – скромно пояснил Ретиф. – В архивах Корпуса нашлось все, что было нужно. Пришлось повозиться с печаткой, но это заслуга наших специалистов.

– Грамота поразила меня еще больше, – сказал молодой советник. – Ведь деталей недостаточно, надо еще понимать психологию тамошней аристократии.

Оживленно беседуя, присутствующие потянулись в зал. Пора и ему. Рассеянно улыбнувшись, Ретиф посмотрел в глаза молодому агенту.

– И опять тут нет моей особой заслуги. Грамота у меня лежит давно, и, в отличие от остального, она подлинная.

На пороге

Перевод О. Степашкиной

Опершись локтем на кухонный стол, служащий сейчас рабочим местом, бригадный генерал В. Ф. Страут поднял бинокль и посмотрел через окно второго этажа фермерского дома на объемистый предмет, что лежал, чуть наклонясь, на краю леса. Он осмотрел фигурки, суетящиеся вокруг серой груды, потом снял трубку полевого телефона.

– Билл, что там твои парни делают?

– Генерал, после ящичка, появившегося этим утром…

– Я знаю про ящик, Билл. Он уже в Вашингтоне. Что у тебя нового?

– Сэр, мне пока что не о чем доложить. У меня над этим трудится четыре команды, но оно по-прежнему выглядит абсолютно непроницаемым.

– Изнутри все так же раздаются звуки?

– Время от времени, генерал.

– Даю еще час, майор. Я хочу, чтобы вы ее вскрыли.

Генерал бросил трубку на рычажки и рассеянно содрал целлофановую обертку с сигары. Ему пришлось подсуетиться, подумал генерал, после того как полиция штата известила его вчерашним вечером, в 21:41. К полуночи его люди были на месте, район очищен от гражданских, и в Вашингтон ушел предварительный рапорт. В 02:26 они обнаружили куб со стороной в четыре дюйма, лежащий на земле в пятнадцати футах от объекта – корабля, капсулы, бомбы или что оно там такое. Но к данному моменту – четыре часа спустя – они не узнали ничего нового.

Полевой телефон зазвонил. Генерал схватил трубку.

– Генерал, мы обнаружили на верхней стороне тонкий участок; пока мы можем сказать лишь, что в этом месте толщина стенок уменьшается.

– Хорошо. Продолжайте, Билл.

Ну вот, уже хоть что-то. Если у него получится разобраться к тому моменту, как Вашингтон осознает, что дело серьезное… так он давно уже ждет вторую звезду. Это его шанс, и он, черт побери, выжмет из него все, что только можно.

Страут посмотрел через поле на эту штуковину. Она лежала наполовину в лесу, наполовину на поле, с прямыми стенками, скругленными концами, без каких-либо приметных деталей. Возможно, стоит спуститься и лично взглянуть на нее поближе. Вдруг он заметит что-нибудь такое, что проглядели остальные. Эта вещь может в любую секунду взорваться и разнести всех их в клочья, но черт побери! Он заработал свою звезду в Гранаде, благодаря собственной храбрости. И она по-прежнему при нем.

Он взял трубку:

– Билл, я спускаюсь.

Повинуясь внезапному порыву, генерал прихватил с собой пистолет. Конечно, против бомбы размером с дом он мало чем поможет, но тяжесть пистолета действовала успокаивающе.

По мере того как джип подъезжал к штуковине, подпрыгивая на свежевспаханном поле, она выглядела все больше. Отсюда генералу стала видна тонкая линия, идущая чуть ниже стыка верха и боковой стороны. Грир о ней не упоминал. Линия была вполне заметна; на самом деле это скорее трещина.

И эта трещина вдруг разошлась со звуком наподобие того, с каким бейсбольный мяч врезается в перчатку кетчера; верхняя половина откинулась, и люди съехали с нее – а потом она застыла открытой, невероятно, чуть вибрируя, словно внезапно поднявшаяся крыша дома. Водитель джипа дал по газам. Раздались крики и пронзительный прерывистый звук, от которого у Страута заныли зубы. Люди теперь бежали обратно, двое из них тащили третьего.

Майор Грир выскочил из-за объекта, огляделся и побежал в сторону генерала, крича на бегу:

– …Один погибший. Она лопнула, мы этого не ожидали…

Страут выскочил из машины к бегущим; они уже остановились и стали оглядываться. Внутренняя сторона поднявшейся крышки была переливчато-черной. Пронзительный тоненький звук несся над полем. Тяжело дышавший Грир подошел к генералу.

– Что произошло? – рявкнул Страут.

– Я… осматривал это тонкое место, генерал. И вдруг почувствовал, как оно… поднимается подо мной. Я упал. Тэйт был на другой стороне. Он вцепился в крышку, и его ударило об дерево. Его череп…

– Что это за мерзкий шум?

– Это, генерал, тот самый звук, который исходил изнутри. Там внутри что-то живое…

– Ладно. Соберитесь, майор. Мы к этому готовы. Выводите свои бронетранспортеры на позиции. Танки будут тут через полчаса.

Страут взглянул на стоящих вокруг людей. Надо им показать, что такое настоящий лидер.

– А вы возвращайтесь обратно, – сказал он, спокойно пыхнул сигарой и пошел к маячащему впереди объекту.

Шум внезапно прекратился. Какое облегчение! В воздухе висел слабый необычный запах, что-то вроде хлора… или морских водорослей… или йода.

На земле вокруг штуковины не было никаких следов. Ее явно опустили прямо на это место. А еще она была тяжелая. Со всех сторон образовались холмики мягкой почвы, где-то с фут высотой.

Страут услышал, как позади кто-то закричал. Он обернулся. Люди Грира на что-то показывали; джип рванул к нему, увязая во вспаханной земле и прокручивая колеса. Генерал посмотрел вверх. Над краем серой стены, в шести футах над его головой, шевелился, что-то нашаривая, красноватый отросток наподобие крабовой клешни.

Действуя на автомате, Страут выхватил из кобуры свой сорок пятый калибр, снял его с предохранителя и выстрелил. Мягкое вещество разлетелось брызгами, клешня дернулась и спряталась обратно. Визг возобновился, сделавшись возмущенным, а потом потонул в реве мотора, когда джип, проскользив, остановился. Страут наклонился, схватил листик с прилипшим подрагивающим комком, запрыгнул в машину, и та рванула с места; потом вдруг обрушился удар, машину занесло на скорости, она перевернулась…

– …Повезло, что земля мягкая.

– А что с водителем?

Тишина. Страут открыл глаза.

– Что… с…

На него сверху вниз смотрел какой-то тип самого заурядного вида, лет тридцати пяти.

– Не волнуйтесь, генерал. Вы неудачно упали. Все остальное в порядке. Я Пол Либерман, из университета.

– Водитель, – с усилием выговорил Страут.

– Он погиб, когда джип опрокинулся.

– Опро… кинулся?

– То существо хлестнуло отростком наподобие скорпионьего жала; он ударил в джип и опрокинул его. Вас выбросило наружу. Водитель выпрыгнул, и его придавило джипом.

Страут заставил себя сесть.

– Где Грир?

– Здесь, сэр. – Майор Грир вышел вперед и встал, весь внимание.

– Билл, танки прибыли?

– Нет, сэр. Мне позвонил генерал Маргрейв. Там какая-то задержка. Что-то насчет того, чтобы не уничтожать научный материал. Я доставил с базы минометы…

Страут встал. Чужак взял его за руку:

– Генерал, вам следует лечь…

– Вы кто, черт побери, такой? Грир, тащите эти минометы сюда и разместите их между вашими бронетранспортерами.

Зазвонил телефон. Страут схватил трубку:

– Генерал Страут слушает.

– Страут? Говорит генерал Маргрейв. Рад, что вы пришли в себя. Там едут ученые из университета штата. Окажите им содействие. Вам придется продержаться как минимум до тех пор, пока я не смогу прислать вам замену…

– Замену? Генерал, я не выбыл из строя. Ситуация под контролем…

– Это мне решать, Страут. Насколько я понимаю, у вас еще потери. Куда делся ваш оборонительный потенциал?

– Это был несчастный случай, сэр. Джип…

– Я знаю. С этим мы разберемся позже. Сейчас я звоню по более важному вопросу. Шифровальщики достигли кое-каких успехов с этой вашей коробкой. Она передает какое-то сообщение.

– Да, сэр.

– Они настроили приемник, переводящий его в слышимый звук. Половина сообщения – оно всего двадцатисекундное, повторяющееся – на английском. Это отрывок из дневной радиопередачи, один из спецов ее опознал. Остальное – какая-то тарабарщина. Они продолжают над этим работать.

– Что…

– Брайан говорит, они думают, что там какое-то сообщение между двумя частями этого послания. Ну не знаю. На мой взгляд, это какая-то угроза.

– Согласен, генерал. Ультиматум.

– Ладно. С этого момента отведите своих людей на безопасное расстояние. Довольно с меня потерь.

Страут положил трубку и проклял свою судьбу. Маргрейв хочет заменить его, и это после того, как он принял все возможные меры предосторожности! Надо что-то сделать, и быстро, разобраться с этой штуковиной, пока она не выскользнула у него из рук.

Генерал посмотрел на Грира:

– Я обезврежу эту вещь раз и навсегда. Здесь никого больше не убьют, пока я за это отвечаю.

Либерман встал:

– Генерал! Я протестую против какого-либо нападения на эту…

Страут стремительно развернулся:

– Здесь я руковожу, профессор. Я не знаю, кто вас сюда пустил и почему, но решения тут принимаю я. Я остановлю этого человекоубийцу, прежде чем оно выползет из своего гнезда и, возможно, доберется до поселка за лесом. Там четыре тысячи гражданских. Это моя работа – защищать их.

Он резко кивнул Гриру и размашистым шагом вышел из комнаты. Либерман двинулся следом, продолжая протестовать.

– Генерал Страут, это существо не выказывает никаких признаков агрессии…

– Не считая двух погибших?

– Вам следовало не подпускать их…

Страут остановился:

– Так, значит, это я во всем виноват?

Развернувшись, он уставился на Либермана с холодной яростью. Этот гражданский как-то пробрался сюда, а теперь ему хватает наглости обвинять его, бригадного генерала Страута, в смерти двух его человек? Если бы этот тип хоть на пять минут надел мундир…

– Генерал, вы нездоровы. Это падение…

– Не путайтесь под ногами, профессор, – бросил Страут и двинулся вниз по лестнице. Эта неудача может уничтожить его карьеру, а тут еще всякие яйцеголовые лезут…

Вместе с Гриром Страут подошел к краю поля.

– Ну что, майор, пускайте в ход ваш пятидесятый калибр.

Грир отдал команду, отрывисто загрохотали выстрелы. Запах кордита и голубой дымок из дул… Вот так уже лучше. Это положит конец всей этой нелепице. Он тут командует, у него власть…

Грир опустил бинокль.

– Прекратить огонь! – крикнул он.

– Кто вам скомандовал отдать этот приказ, майор?! – рявкнул Страут.

Грир посмотрел на него:

– Мы ее даже не поцарапали.

Страут взял бинокль.

– Ладно, – сказал он. – Попробуем что-нибудь помощнее. Дайте залп сорокамиллиметровыми гранатами.

Либерман подошел к Страуту:

– Генерал, я обращаюсь к вам от имени науки. Подождите еще немного, хотя бы до того момента, как мы узнаем, о чем говорится в сообщении. Возможно, это существо…

– Уйдите с линии огня, профессор.

Страут повернулся к гражданскому спиной и поднял бинокль, чтобы посмотреть, какой эффект окажет безоткатный гранатомет.

Раздался мощный хлопок вытесненного воздуха и оглушительный грохот разорвавшегося снаряда. Страут увидел, как серый силуэт подпрыгнул и задрожала поднятая крышка. Вокруг клубилась пыль. И больше никакого результата.

– Продолжайте стрелять, Грир! – гаркнул Страут почти с ощущением триумфа. Эта штука неуязвима для артиллерии – и пусть теперь кто-то попробует сказать, что она не несет угрозы!

– Как насчет минометов, сэр? – сказал Грир. – Мы можем дать несколько залпов и выкурить тварь из гнезда.

– Хорошо, попробуйте, если крышка не закроется. А то мы до нее не доберемся.

«И я не знаю, что мы тогда станем делать, – подумал генерал. – Мы не можем уронить на нее ничего действительно серьезного, если не эвакуируем все графство».

Миномет выстрелил с глухим стуком. Страут напряженно смотрел. Пять секунд спустя корабль изверг фонтан бледно-розовых брызг. Крышка закачалась, по ее опалесцирующей поверхности потекла розоватая жидкость. Второй взрыв, потом третий. Большой фрагмент зловещей клешни повис на ветке дерева в сотне футов от корабля. Страут схватился за телефон.

– Прекратить огонь!

Либерман в ужасе смотрел на эту бойню.

Телефон зазвонил. Страут взял трубку.

– Генерал Страут слушает, – сказал он. Он навсегда покончил с этой угрозой.

– Страут, мы расшифровали сообщение! – взволнованно сообщил Маргрейв. – Просто охренеть…

Страуту хотелось прервать его, доложить о своей победе, но Маргрейв продолжал бубнить:

– …Странное сообщение, но определенная аналогия просматривается. Во всяком случае, я уверен, что переведено оно правильно. По-английски…

Страут выслушал. Аккуратно положил трубку на рычажки.

Либерман уставился на него:

– Что в нем было, в этом сообщении? Они его перевели?

Страут кивнул.

– Что в нем говорилось?

Страут откашлялся. Он повернулся и несколько секунд смотрел на Либермана, прежде чем ответить.

– В нем говорилось: «Пожалуйста, позаботьтесь о моей малышке!»

Гибрид

К. Королева

1

Глубоко в толще планеты корни, прочнее стальной проволоки, вгрызались в стеклянистый песок, торили путь сквозь плотные слои глины и пористые залежи сланца, натыкались на инертные элементы и двигались дальше, разыскивая и поглощая кальций, железо, серу и азот.

Еще глубже другая корневая система цеплялась за массивную скальную породу; чувствительные «усики» отслеживали самые незначительные колебания планетной коры, ритм приливов и отливов, нарастание и таяние льдов и поступь диких тварей, что охотились в широкой, добрую милю в поперечнике, тени гигантского дерева Янда.

На поверхности, высоко вверху, вздымался громадный ствол, по виду схожий с могучим утесом, неохватный и стоящий крепко и несокрушимо; он возносился на девять сотен футов над землей, привольно раскидывая толстенные ветви.

Дерево лишь смутно ощущало шевеление воздуха, что скользил по гладкой коже его бесчисленных листьев, да испытывало порой легкую щекотку от трения молекул воды, углерода и кислорода. Оно инстинктивно реагировало на напор ветра и выворачивало ветки таким образом, чтобы каждый лист был постоянно обращен к свету, проникавшему через обширную и густую крону.

Так тянулись день за днем, год за годом. Воздух складывался в затейливые узоры, свет тускнел и оскудевал заодно с накоплением паровых масс в субстратосфере, питательные молекулы перемещались по капиллярам ствола, камни глубоко внизу терпеливо выдерживали немыслимый вес… Неуязвимое в своей громадности, дерево дремало, пребывая в состоянии сонливой разумности.

Однажды, когда солнце уже клонилось к западу, его лучи, рассекавшие многослойную атмосферу, приобрели зловещий багровый оттенок. Ветки дерева шевелились, поворачиваясь вслед за светилом. По-прежнему в полусне на грани забытья дерево прятало нежные почки, оберегая от подступающего холода, регулировало собственный теплообмен, расход влаги и чувствительность к свету. В своих дремах оно видело давние события – как блуждало среди всяческого зверья, пока инстинкт не заставил пустить корни и врасти в землю. Дерево-патриарх помнило, как оно почковалось, как взрослели и мужали ростки…

Стемнело, задул ветер. Особенно сильный порыв налетел на громаду дерева; толстые ветви заскрипели, сопротивляясь, а скукожившиеся перед заморозками листья совсем съежились и прижались к гладкой коре.

Глубоко под землей корни впились в камень, передавая стволу сигналы, которые соответствовали сведениям, что собирали листья наверху, и предрекали приближение бури. Нутро планеты вибрировало, относительная влажность росла, а давление воздуха падало.

Постепенно сложилось предвосхищение опасности. Дерево шевельнулось, по раскидистым ветвям пробежала дрожь, и наземь осыпались ледяные хрусталики, осевшие было на коре. Сознание обострилось, сонливость резко отступила. Медленно, словно с неохотой, восстановились скрытые способности. Дерево проснулось.

Оно моментально оценило ситуацию. Буря надвигалась с моря, грозя превратиться в мощный тайфун. Предпринимать какие-либо решительные меры было поздно, поэтому дерево, игнорируя боль от непривычной активности, лишь выпустило новые корни – этакие щупальца трех дюймов в диаметре и прочные, как закаленная сталь, – чтобы надежнее вцепиться в каменную твердь в сотне ярдов к северу от основной корневой системы.

Больше ничего не оставалось. Дерево бесстрастно ожидало бурю.

2

– А внизу ураган, – сказал Мэлпри.

– Нестрашно, нас он не заденет, – не отрываясь от визора, откликнулся Голт и подкрутил окуляры.

– Ладно, давай сделаем новый заход, – кивнул Мэлпри. – Вы с Жутиком.

– Мы с Жутиком, Мэл, утомились слушать твои указания.

– Когда приземлимся, – вставил Пантейль, – я тебе это припомню, Мэл. Сколько раз говорить – терпеть не могу прозвище Жутик.

– Ты опять за свое? – укорил его Голт. – Уже все синяки прошли с прошлого раза?

– Не до конца, в космосе это небыстро.

– Тогда не рыпайся. Мэл тебе не по зубам. А ты, Мэл, кончай его дразнить.

– Я-то с ним кончу, – тихо проворчал Мэлпри. – Вырою яму и запихну туда…

– Прибереги силы для планеты, – прервал Голт. – Если снова промахнемся, все пойдет насмарку.

– Капитан, разрешите провести полевую разведку? – вызвался Пантейль. – Моя подготовка по биологии…

– Нет, ты останешься на корабле. Это не обсуждается. Будешь нас ждать. Нам не хватит сил затащить тебя обратно, если что.

– Капитан, в последний раз произошел инцидент…

– И в предпоследний тоже. Все, хватит. Ценю твой энтузиазм, Пантейль, но у тебя две левые ноги и десять больших пальцев.

– Я стараюсь исправить свою координацию движений. Капитан, я читаю…

Корабль содрогнулся, едва войдя в атмосферу планеты. Пантейль невольно вскрикнул.

– Ой, боюсь, я снова поранил левый локоть.

– Только меня кровью не залей, болван неуклюжий, – процедил Мэлпри.

– Заткнулись оба! – рыкнул Голт. – Не до вас, честное слово!

Пантейль наложил на рану носовой платок. Нужно осваивать те расслабляющие упражнения, о которых он недавно читал. И конечно, надо поскорее начинать поднимать тяжести и соблюдать диету. Тогда, если он будет осторожен, у него наверняка получится навалять Мэлпри – сразу после высадки.

3

Даже раньше, чем проявились первые признаки разрушения, дерево осознало, что проиграло эту битву надвигающемуся тайфуну. В мимолетной тишине, когда очутилось в оке бури, оно проанализировало повреждения. Никак не откликался северо-восточный участок сенсорной сети, где корни оторвало от каменной основы, и теперь только главный корень впивался в пористый массив. Хотя само дерево устояло, ведь его волокно было практически неразрушимым, камень оказался не столь прочным, и вскоре дереву Янда предстояло обрушиться под собственным колоссальным весом.

Буря продолжалась – и нанесла новый безжалостный удар, налетела с юго-запада, напала с безудержной яростью. Корни трещали и лопались, каменные глыбы стонали и выворачивались из почвы, а грохот, с которым они разламывались, терялся в завываниях ветра. Внутри ствола давление неудержимо нарастало.

В четырех сотнях футов южнее главного корня земля разошлась в трещине, которая на глазах становилась все шире. В трещину под напором ветра хлынула вода, размягчая грунт и ослабляя хватку миллионов крошечных «усиков». Вот и большие корни пришли в движение, сместились, бесцельно затрепетали…

Высоко вверху величественная крона дерева Янда поддалась – пока незаметно – неумолимому натиску ветра. Могучий северный выступ ствола, прижатый к каменной основе, издал пронзительный вопль, когда его структура начала распадаться, а потом разлетелся вдребезги с оглушительным ревом, перекрывшим даже завывания бури. Земля южнее дерева вздыбилась, вырванная освободившимися корнями, и открылся зияющий провал.

Буря унеслась дальше, засыпав окрестности многочисленными обломками и окатив дерево проливным дождем. Финальный порыв ветра встряхнул напоследок ветви Янда – и торжествующий победитель умчался прочь.

Замершее среди опустошения гигантское древнее дерево стало неотвратимо крениться к земле под аккомпанемент канонады – это хрустели, лопались и погибали его конечности; оно падало величаво, без всякой спешки, все с той же сновидческой невозмутимостью.

Сознание в древесном мозге сгинуло во вспышке непереносимой боли.

Пантейль спустился по трапу из люка и привалился к опоре, переводя дыхание. Ему казалось, что должно быть проще. Наверное, всему виной скудное питание; и надо было все-таки заняться гимнастикой с утяжелениями. Так или иначе с Мэлпри сейчас связываться не стоит. Вот когда он отдохнет, наберется сил, надышится свежим воздухом…

– Съедобно, – подтвердил Голт, вытер иглу анализатора о штанину и сунул прибор обратно в карман, после чего кинул Пантейлю два крупных красных плода. – Когда наешься, найди чистой воды и приберись внутри. А мы с Мэлпри пока осмотримся.

Товарищи ушли. Пантейль присел на мокрую траву и откусил от чужого плода, размерами напоминавшего яблоко. Мякоть больше смахивала на авокадо, пахучая кожура хрустела на зубах; возможно, в ней содержался природный ацетат целлюлозы. Зерен не попадалось. Значит, это, по сути, вовсе не плод. Было бы любопытно поизучать местную флору, а по возвращении домой, на Землю, записаться на курс экзоботаники. Пожалуй, стоит отправиться в Гейдельберг или в Уппсалу, побывать на живых лекциях выдающихся ученых. Ну да, снять уютную маленькую квартирку, двух комнат вполне достаточно, в старой части города, по вечерам дискутировать с друзьями за бутылочкой вина…

Ладно, хватит фантазировать, пора браться за дело. Вон там, на склоне холма, будто бы бьет родник. Пантейль доел плод, взял ведра и отправился за водой.

4

– С какой стати нам себя изнурять? – проворчал Мэлпри.

– Нужна физическая нагрузка, – объяснил Голт. – До следующего случая четыре месяца ждать.

– Мы что, туристы, прилетевшие любоваться видами?

Мэлпри остановился и, тяжело дыша, плюхнулся на камень. Его взгляд скользнул по стенкам кратера, по переплетению корней и по спутанной массе веток и листьев рухнувшего дерева.

– Рядом с ним наши секвойи все равно что одуванчики, – заметил Голт. – Верно, буря постаралась, та самая, которая нас обошла стороной.

– И что с того?

– Такая громадина заставляет задуматься…

– А денег на ней заработать можно? – криво усмехнулся Мэлпри.

Голт посмотрел на него с осуждением:

– Эх ты, циник. Идем дальше.

– Зря мы оставили Жутика одного на корабле.

– Слушай, почему ты никак от мальца не отвяжешься? – спросил Голт.

– Мне не нравятся придурочные.

– Не пори чушь, Мэлпри. Пантейль умен, просто он… своеобразный. Может, ты это ему прощать не хочешь?

– У меня от него мурашки.

– Нормальный парень, всегда рвется помогать…

– Ну да, – состроил мину Мэлпри. – Рваться-то он рвется, но не особо…

Оглушенное падением сознание дерева постепенно восстанавливалось. Случайные сигналы все чаще прорывались сквозь какофонию призрачных импульсов от искалеченных датчиков…

Давление на нуле… Давление сто двенадцать и растет… Давление отрицательное…

Колебания исходят от… исходят от…

Температура сто семьдесят один градус… Температура минус сорок градусов… Температура двадцать шесть градусов…

Сильное излучение в синем диапазоне… в красном диапазоне… в ультрафиолете…

Относительная влажность максимальна… ветер северо-восточный, скорость не определяется… ветер вертикальный, скорость не определяется… ветер с востока и запада…

Наконец древесный мозг решительно отключил все сбесившиеся нервные окончания и сузил восприятие до анализа общей ситуации. Короткой проверки оказалось достаточно, чтобы оценить степень повреждений.

Дерево отнюдь не стремилось к продолжению личного существования. Но требовалось предпринять некоторые срочные меры для распространения спор в чрезвычайных условиях, поэтому древесный мозг мгновенно перешел в режим выживания. Капилляры расширились, целенаправленно гоня жизненные соки к мозгу. Синапсы запульсировали, стимулируя нейронную деятельность. Сознание мало-помалу распространялось по системе основных нейроволокон, которые затем распределяли его крупицы по индивидуальным участкам через соединительные сосуды.

Вот турбуленция молекул воздуха вокруг поврежденных тканей; вон волновая структура света, падающего на открытые поверхности. Микроскопические фрагменты стягивались, предотвращая обезвоживание гигантского израненного организма.

Древесный мозг сосредоточился, принялся сканировать невероятно сложную клеточную структуру. Там, среди общей сумятицы, обнаружилась упорядоченность – в бесконечном и неустанном перемещении частиц, в токе жидкостей, в затейливых изгибах альфа-спирали. Древесный мозг аккуратно перестроил эту функциональную мозаику, чтобы приступить к порождению спор.

Мэлпри вдруг остановился и заслонил глаза рукой от света. В тени ветвей, на склоне холма, виднелась стройная человеческая фигура.

– Похоже, мы повернули обратно вовремя, – проговорил он.

– Черт! – Голт ускорил шаг, а Пантейль спустился им навстречу. – Я же велел тебе оставаться на корабле.

– Я все сделал, капитан. Вы ведь не сказали…

– Ладно, понял. Неприятности были?

– Нет, сэр, но я кое-что вспомнил…

– Позже, Пантейль. Давай сначала вернемся на корабль. У нас полно работы.

– Капитан, вам известно, что это такое? – взмахом руки Пантейль указал на поваленное дерево.

– Еще бы – это дерево. – Голт покосился на Мэлпри. – Идем…

– Конечно дерево, но какой именно породы?

– Я что, похож на ботаника?

– Капитан, это очень редкая порода. Вообще-то, считается, что такие деревья вымерли. Вы когда-нибудь слышали о Янда?

– Нет… Хотя да. – Голт пристально посмотрел на Пантейля. – Хочешь сказать, это оно?

– Я уверен, сэр. Это очень ценное дерево, капитан.

– Деньжат срубить можно? – Мэлпри бросил взгляд на Голта.

– Не знаю. Что в нем особенного, Пантейль?

– Это раса разумных деревьев. Юные Янда – животные, бродят и охотятся, потом они пускают корни, врастают в почву и становятся деревьями. Очередной способ природы обеспечить конкуренцию в естественном отборе, а дальше сознательный выбор места обитания.

– Как нам на нем заработать?

Пантейль посмотрел на огромный ствол, сотню или даже две сотни футов в диаметре, на скопище переломанных и скрученных ветвей. Кора выглядела гладкой и почти черной. Листья, каждый около фута в поперечнике, отливали разными цветами.

– Это великое дерево… – начал Пантейль, явно собираясь произнести прочувствованную речь.

Мэлпри нагнулся и подобрал обломок треснувшего корня.

– Отличная деревяшка, – проворчал он, – как раз подойдет вышибить тебе мозги.

– Заткнись, Мэлпри! – велел Голт.

– Думаю, оно бродило по планете десять тысяч лет назад, когда еще было животным, – поведал Пантейль. – Инстинкт привел его сюда, чтобы оно могло завершить природный цикл. Только представьте, как это древнее создание ступает по земле, как оно прощается с прежним миром накануне своего превращения…

– Бред! – фыркнул Мэлпри.

– Ему была уготована участь всех особей мужского пола в их роду, проживших достаточно долго, – врасти в какую-либо вершину и вспоминать на протяжении мириад лет краткую славу юных дней. Он превратился в памятник самому себе.

– Откуда ты набрался этой белиберды? – язвительно осведомился Мэлпри.

– Здесь его место, – закончил Пантейль. – Здесь ему суждено умереть.

– Так, хорошо, – поморщился Голт. – Очень трогательно. Ты упомянул, что это ценная порода…

– Капитан, это дерево еще живо, оно еще не умерло. И даже когда сердцевина отомрет, оно продолжит жить. Новые побеги прорвут кору, причем это будут безмозглые твари, никак не связанные с древним мозгом; они паразиты, пожирающие труп, сходные с теми животными, к числу которых когда-то принадлежал и этот великан. Мы наблюдаем закат миллионов лет эволюции…

– Ближе к делу, Пантейль.

– Мы можем вырезать сердцевину дерева. У меня есть книга, там описаны подробности анатомии Янда. Главное – сохранить ткани живыми. Когда вернемся домой, мы попробуем возродить дерево заодно с мозгом. Правда, это будет небыстро.

– А если продать древесину?

– Разумеется, любой университет хорошо заплатит…

– Долго возиться?

– Вряд ли. Если пустить в ход бластеры с узкой апертурой…

– Ясно. Тащи свою книгу, Пантейль. Попробуем разжиться товаром.

По всей видимости, отметил мозг Янда, прошло очень много времени с того момента, когда порождение спор было стимулировано близостью носителя. Погруженное в свои интровертные грезы, дерево не обращало сознательного внимания на разрыв призрачного контакта со спорами и на уход новых носителей. Но теперь оно усилием воли оживило накопленные впечатления. Было понятно, что никакой самки ожидать не приходится. Раса Янда погибла. Лихорадочный инстинкт пробудил к жизни механизмы порождения спор в чрезвычайной ситуации – но этот позыв оказался тщетным. Совокупность заново отрощенных зрительных органов оглядела приземистые джунгли (глаза еще не подстроились, поэтому изображение вышло расфокусированным). Бесчисленные нервные окончания, ждавшие контакта, бездействовали, хватательные конечности, готовые подтащить ближе очередного носителя, бессильно обвисли, а семенные мешочки опустели понапрасну. Сделано все возможное – зря, и теперь остается лишь ждать смерти.