Текст книги "Руанда: принять примирение. Жить в мире и умереть счастливым"

6. Моя первая любовь, не совпадающая с моим призванием

Во время моего проживания в Европе я часто встречался с представителями руандийского сообщества и потому я влюбился в одну руандийскую девушку тутси. Девушка была настолько прекрасна, что я не мог остановиться и подошел к ней, когда мы впервые встретились в Театре де Пош 20 декабря 2005 г. В тот вечер я пригласил ее на свой концерт духовной музыки, который должен был состояться послезавтра. Когда я представился ей, она мне не поверила. Она не верила, что я Кизито, она думала, что я тот, кто работает на него. К ней я питал очень нежные и романтические чувства. Мы много спорили, но у нас было много прекрасных мгновений. Каждый уикенд я покупал билет на скоростной поезд Париж-Брюссель. Это было немного слишком для студента со стипендией 600 долларов, которая выплачивалась весьма нерегулярно.

Но за мессы и концерты мне платили, и потому я мог себе это позволить… Девушка жила со своей матерью и отчимом. Им не нравилось то, что я вращаюсь в среде хуту в руандийском сообществе. Когда я пришел к ним, они приняли меня как героя примирения. Они восхваляли и благодарили меня. Ее мама сказала, что я образец христианской веры для руандийской молодёжи и что я должен научить дочь примирению и избавить ее от межнациональной ненависти.

Я пообещал им, что сделаю всё для этого. Но когда я покидал их дом, их речи менялись: «Не нужно сопровождать Кизито, когда он ходит к хуту…» говорили родители своей дочери, и она уже не знала, как запомнить, что говорят они во время моего присутствия и что советуют, когда я отсутствую. Когда мы были одни, я тратил всё своё время на то, чтобы рассказать ей о своей жизни, о том, как я выжил во время геноцида и как жил после него, о моем пути к прощению и моей страсти к примирению.

Моя милая была весьма воодушевлена этими рассказами. «Я надеюсь, Бог вручит мне этот дар – жить со всеми в мире», – говорила она. «Старайся, а Бог исполнит остальное», – отвечал я. Но на самом деле, хоть моя подруга и выказывала восторг перед моим призванием и моим способом жизни, она не сделала ни малейшего усилия, чтобы сделать то же. Наоборот, ей нравилось критиковать моих друзей хуту, говоря мне, какие они мерзкие.

Я был очень удивлен, когда видел, как после геноцида тутси, жившие за пределами страны (например, в Бурунди, Конго, Танзании и Уганде – все те, кто вернулся с РПФ) с трудом переносили хуту, хотя мы, кто жил в то время в стране и физически претерпели на себе этот ужас, когда мачете и дубинки ударяли по телам наших близких и разрубали их; мы пытались научиться жить в мире со всеми нашими мучителями, простить их и даже примириться с ними. Это мне напоминает одну руандийскую пословицу, которую я спел несколькими годами позже: «Hataka nyirubokozwemo, naho nyirubuteruranwenakebo akinumira» (Те, кто потерял что-то, не переставая, зовут на помощь. Те, кто потерял всё, молчат).

Любовные отношения с самой прекрасной руандийской девушкой из Брюсселя, рожденной в Бурунди, выросшей в Европе, пришли к концу определенно по причине этих противоречий. Почти все мои любовные отношения с руандийскими девушками вплоть до сегодняшних дней имели подобные проблемы. Я не хочу любви, которая вмещает в себя ненависть и неприятие других.

Поскольку я не уверен в том, что выйду живым из тюрьмы, я не знаю, буду ли я когда-нибудь знать счастье супружества и отцовства. Но даже если это произойдёт, я уповаю на то, что у меня будет достойный выбор – остаться одному вместо того, чтобы согласиться стать экстремистом. Принять меня – значит принять примирение. Сейчас, когда я говорю это, я не знаю ни в руандийской диаспоре, ни в самой стране ни одной девушки, которая бы понимала меня и разделила бы мою страсть к примирению. Многие считают меня идеалистом. Я даже склоняюсь к тому, что если мне суждено найти жену, то мне нужно искать среди не руандиек. Жить каждый день с кем-то, кто не принимает мой выбор, мне кажется невозможным.

7. Проблеск настоящей любви

В Бельгии в Валлонском Брабанте, а точнее, в коммуне Энкур, я нашел церковь, которую полюбил. Церковь Сен-Жозеф де Глим. В то время, когда я жил в Европе, кюре этой церкви был руандийским священником – отец Огюстин Мбандахе, известный в Руандийской церкви литургической музыкой, которую он написал, будучи семинаристом. Ему нравились многие мои композиции, и мы хорошо ладили. Когда я жил в Европе, я любил с ним видеться время от времени, проводить уикенд с ним и аккомпанировать воскресным мессам на церковном органе.

В этой церкви я познакомился с одной христианской парой, у которой была необычайная вера в Бога. Пьер Десмартон и Гислейн Скокар стали моими ближайшими друзьями. Когда я учился музыке в Париже, моя жизнь была не совсем лёгкой, т. к. моя стипендия в 600 долларов часто задерживалась. Но внезапно в конце месяца я получал 200 евро в дар от этой пары, которая так меня полюбила. Мы становились всё ближе и ближе, и во время каникул я делал всё, чтобы с ними повидаться. Я был очень тронут их верностью Деве Марии и молитве, но очень огорчался тем, что в 50 лет у них не было детей. Мне нравилось посещать их чаще, чтобы… помочь им тем или иным образом.

В 2008 году, спустя 5 лет после нашего знакомства, когда я был в машине вместе с Пьером, который вез меня на вокзал Жамблу, он мне предложил нечто, что никогда не приходило мне в голову. Он мне сказал, что если я не буду против, они хотели бы усыновить меня. Я спросил его, возможно ли это в моём возрасте, и он ответил, что да. Я уже не верил в то, что любовь может существовать на свете, но мои отношения с этой франко-бельгийской парой снова вселили в меня надежду. Мой биологический отец был убит руандийцами, а мои соотечественники, с которыми у нас одним со мной язык, одна культура, один цвет кожи и т. д., несколько лет спустя посадят меня в тюрьму, попытавшись убить.

И вот эти люди другой культуры, другого языка, другой страны пообещали мне родительскую любовь. То, что нас объединяло с этой парой, была христианская вера, и этого было достаточно. Это был для меня новый источник надежды. Я поверил, и мне было подтверждено, что Любовь на самом деле существует и исходит от Бога. Я думаю, что человек, который не верит в Бога, не может ничего узнать на самом деле. И я считаю, что тому, кто не знал Божественной любви, будет трудно любить своих близких.

Моё усыновление Пьером Десмартоном и Гислейн Скокар будет объявлено годом позже в суде города Нивель.

Когда я создал Фонд Кизито Михиго за Мир в 2010, я начал регулярно ездить в Руанду для того, проводить концерты-акции в Кигали, чтобы объяснять всем руандийцам, что Примирение и Мир – это благородные занятия, которым я хотел был посвятить свою жизнь. Я стал практически одержим этим проектом, который занял всё моё время и обязывал меня непрестанно ездить в Кигали и возвращаться оттуда.

Когда я прибывал в Кигали, это был успех, все местные средства массовой информации хотели со мной говорить, но я начинал всё больше и больше уставать. Всё, что я хотел, это чтобы мой фонд начал работать, а для этого нужно было финансирование. Нелегко найти финансирование в Руанде для негосударственного проекта. Чистого сбора с моих концертов было недостаточно для того, чтобы запустить фонд, но я не терял оптимизма. Я сказал себе, что вся страна начала понимать мой страстный призыв к прощению и примирению, и это для меня важнее денег. Цель моей миссии – высказывать и распространять миролюбивые ценности в стране и, если удастся, то до конца, до смертного моего часа.

Мои приемные родители начали беспокоиться моей нестабильностью. Они читали обо мне в руандийских СМИ, но когда я возвращался в Бельгию, я продолжал быть тем же бедняком. «Но зачем всё это?» – спрашивали они с большой досадой и любовью. «Не беспокойтесь, я чувствую, что скоро всё будет!» – отвечал я с большой убежденностью. Для меня самым важным являлось то, что моя кампания прощения и примирения распространилась по всей Руанде. Я пытался добиться, чтобы мой фонд начал работать, как разрешенная неправительственная организация.

Цели «Фонда Кизито Михиго за Мир» были ясны – упрочить Мир и Примирение после геноцида 1994 года. Если это принесет мне деньги, это хорошо, но не они мне необходимы. Я ощущаю себя посланником прощения и примирения в первую очередь, а только затем – музыкантом.

Искусство – служение этому призванию, но никак не наоборот. Моя цель – не петь, не развлекать публику и продавать музыку. Моя миссия – это наставлять или даже учить прощению и примирению тех, кто выжил в геноциде в Руанде. На самом деле до сегодняшнего дня я считал, что эти духовные и человеческие ценности важнее всего в моей жизни. Я искренне верю в это.

Любовь моих приемных родителей оказалось такой собственнической, что ей всегда требовалось моё физическое присутствие. По-человечески я их понимал на все 100 процентов. Это нормальное человеческое желание всех родителей, но я, к сожалению, не мог его удовлетворить, потому что я был обуян моими амбициями и моим проектом. Разочарование моих приемных родителей, которым очень хотелось побаловать их собственного нового ребёночка, но которые не видели меня, кроме как в СМИ, с 2011 по 2014 год, было настолько велико, что наши контакты вскоре почти что прервались.

Я считаю, что их ожидания были всегда завышенными, и я не мог им соответствовать. Мне кажется, что нужды родителей, у которых никогда не было детей, не могут быть полностью удовлетворены усыновлением. И особенно усыновлением взрослого человека. Когда я оказался в тюрьме, когда я снова нашел контакт с ними, я попросил у них прощения за моё отсутствие. Я нисколько не жалею о том, что пытался сделать что-то для своей страны, даже если это произошло не так, как ожидалось. Встреча с моими приемными родителями и мои отношения с ними – это что-то священное. Для меня это проблеск божественной любви в моей жизни. И то, чему я научился в этих отношениях – если я когда-нибудь решу усыновить ребенка, я сделаю это не для своего счастья, но для его счастья. Я ничего не буду ждать от него взамен, потому что, если я чего-то жду или требую, то любовь становится соглашением. А соглашение – это не любовь.

8. Мои встречи с президентом Кагаме

Первая встреча:

В апреле 2010 года, когда я был в Кигали, я через премьер-министра Бернара Макуза, обычно приглашавшего меня к себе каждый раз, когда у меня были каникулы, попросил встречи с президентом Кагаме. Также я написал официальное письмо с просьбой о встрече. Я хотел лично встретиться с президентом и спросить его, не сам ли он ли распорядился выделить мне стипендию на обучение, и если это так, поблагодарить его и представить ему мой проект Фонда Кизито Михиго за Мир. Когда проходила неделя официального поминания 16-й годовщины геноцида, президент принял меня в своём бунгало. Я был в черном костюме, белой рубашке и галстуке в чёрно-белую полоску.

Я прибыл на такси, был тщательно обыскан на входе, а также сильно раскритикован военными из президентской охраны. По их словам, машина была недостаточно чистой для того, чтобы проехать дальше. Машина припарковалась очень далеко, и я направился к бунгало. Военные, которые меня сопровождали, позволили мне взять с собой мой фотоаппарат, но попросили сделать один снимок для пробы. Что я и сделал.

Я вошел в бунгало, в котором был огромный экран на стене. Я смотрел CNN в ожидании прибытия президента. В рубашке с длинными рукавами и в брюках из «обычной» ткани президент вошел в бунгало. Я поднялся и ждал, когда он подаст мне руку. Он подал. Он указал мне на кресло, в которое я должен был сесть, и сел справа от меня. Он привел съемочную группу телевидения и убавил громкость телевизора. Я молчал. Он подозвал кого-то и велел предложить мне сока или воды. Я попросил воды.

Он взглянул на меня и сказал: «Bite?» («Как дела?») Я начал: «Хорошо, господин Президент, во-первых, я хочу поблагодарить Вас за приглашение. Я не уверен, знаете ли Вы обо мне. Меня зовут Кизито Михиго, я родился в Кибехо… и так далее…» Он слушал меня очень внимательно. На самом деле на этой встрече я обнаружил не того человека, которого я ожидал встретить, о котором я был наслышан из СМИ. Я думал, что передо мной будет очень сильный, с военной выправкой человек, у которого нет большого количества времени на разговоры с такими людьми, как я. Но тот, кого я встретил, был человек обстоятельный, внимательный и умеющий слушать.

После того, как я рассказал ему всю мою жизнь, а особенно те ее моменты, которые были связаны с геноцидом и моими усилиями в деле прощения и примирения (история Бландин и мои концерты в Европе были среди прочих), я спросил его, не он ли поручил выплачивать мне стипендию для обучение музыке? Он подтвердил, что это было его распоряжение после того, как премьер – министр поговорил с ним обо мне. Он сказал, что когда назначал мне стипендию, он не знал, что я тот, кто выжил в геноциде. Он поздравил меня с успешным окончанием учёбы и поблагодарил за инициативы в деле распространения Примирения.

Он признался мне, что для него в прощении есть нечто героическое, поскольку это выше человеческих способностей. По его словам, «месть оправдана, поскольку мы делаем зло тому, кто нас оскорбил. Но прощение – это добро, которое не оправдывается человеческим разумом, но просит превзойти себя». Мне понравились его слова, и я позволил себе поддержать его фразой: «Да, господин Президент. Прощение есть Благодать Божья, но желание должно исходить от самого человека».

Я рассказал ему потом о своих проектах – о Фонде Кизито Михиго за Мир и о школе классической музыки в Руанде. Ему было любопытно узнать о такой школе. Я объяснил ему, что музыка в Руанде никогда не была предметом, преподающимся в школе. Традиционные произведения великих руандийских композиторов не были записаны в партитуры, не были архивированы, а потому не были известны, не исполнялись за рубежом. Я сказал ему, что нужно научить молодых руандийцев музыке Моцарта и Бетховена, изучая при этом и нашу собственную музыку, и наши традиционные инструменты. Ему это понравилось, и он обещал поговорить с Министром культуры.

Он сказал мне, что ему нравятся мои песни, но он находит их чересчур религиозными. Я ответил, что родился и вырос в церкви и что я преимущественно религиозный композитор. «Да, конечно, но следует учиться быть выше религиозной власти или какой-либо другой… не правда ли?» Я внимательно взглянул на него (на самом деле я размышлял, что именно он хотел мне этим сказать) и ответил: «Да, господин Президент, то, что Вы говорите, правда».

Он мне сказал, что недавно встречался с господином Смарагдом Мбоньинтеге, епископом Кабгаи и президентом Руандийской Епископальной конференции. Речь президента об их беседе была весьма критична.

«Этот епископ меня очень удивил, когда он попытался меня убедить в том, что нужно приложить все усилия для обучения людей Любви. Я сказал ему, что нужно научить руандийцев работать, создавать собственные рабочие места, обучаться технологии, бороться с бедностью… Возможно ли любить кого-то, когда ты умираешь от голода?» Президент говорил со мной очень непосредственно и открыто.

Это вызвало улыбку на моих губах, но я не хотел продолжать эту религиозную дискуссию с ним хотя бы потому, что у меня мало времени на разговор о моих проектах. Я сказал ему очень быстро, что верую в Иисуса, который был Христом, Сыном Божьим, но также, по-моему, он был активным участником мирных преобразований, гуманистом, какими были Махатма Ганди, Мартин Лютер Кинг, Нельсон Мандела и другие. Я откровенно рассказал о своём Фонде, о его миссии примирения, которая вдохновлена, среди всего прочего, Евангелием.

Говоря о моём Фонде, я упомянул один концерт, который организовал и который состоялся на прошлой неделе в отеле «Серена», самом шикарном в столице. Я рассказал ему об артистах, которые принимали участие, и упомянул имя поэта Эдуарда Бампорики.

«Тот самый… Если вы будете держаться вместе, вы сможете совершить хорошую миссию… К тому же, я собираюсь поговорить о вас с моими друзьями – продюсерами фильмов о том, могут ли ваши свидетельства появиться в их фильме, рассказывающем о примирении». И это сказал мне руководитель государства, который принимал меня не в кабинете, но в официальной резиденции.

Это была насыщенная беседа с терпеливым и внимательным собеседником. Встреча продлилась час с небольшим. Выходя из бунгало, президент подал мне руку и сказал президентской охране проводить меня до дома.

– Он на своей машине, – ответили они.

– Спасибо и хорошего дня, господин Президент!

– И тебе тоже.

И я вернулся домой весьма вдохновленный… Я не мог в это поверить! Неужели я встретился с Полем Кагаме, президентом Руанды, широко известным героем и спасителем страны, чья заслуга – мир и прогресс в Руанде после геноцида? Я был очень горд, я не мог это удержать в себе. Я быстро связался с Бернаром Макуза, чтобы поблагодарить за помощь в устройстве этой встречи. Я сказал ему, что она прошла замечательно.

Я собирался также разыскать моего друга Эдуарда Бампорики, чтобы сказать ему, что он станет великим вестником примирения и прославится на весь мир, поскольку он произнесет наше свидетельство в американском фильме. Я сказал ему, что я встретился с Боссом и он пообещал мне сделать всё, чтобы этот фильм вышел. Бампорики поздравил меня и сказал: «Я тоже хотел бы с ним встретиться. Как тебе это удалось?» Я ответил: «Я попросил о встрече». Бампорики тоже попытался сделать так и спустя несколько лет он признался, что ему удалось встретиться с первой леди, но не с президентом.

После этой судьбоносной встречи я регулярно виделся с Министром культуры, господином Жозефом Хабинеза, и спрашивал его, не говорил ли президент с ним о моих проектах, а особенно – о музыкальной школе? Я отослал документы проекта в Министерство, и министр Хабинеза пообещал мне сообщить тогда, когда президент скажет что-то. Я вернулся в Европу, чтобы повидаться с моими приемными родителями и рассказать им о том успехе, который я имел в Кигали. Им было приятно посмотреть со мной видео моих концертов в Кигали и оценить христианское рвение Руанды.

Правдой было то, что мои концерты собирали толпы в Кигали, и большинство католиков, которые без всякого смущения прыгали и плясали, когда я начинал мои христианские песни. Не это ли свидетельство того, что христианская вера укоренилась в сердцах руандийцев? Не это ли свидетельство того, что Руанда – это католическая страна в основе своей? И неужели в стране, где христианский культ привлекает огромное количество адептов, не укоренились еще христианские ценности? Эти вопросы я часто задавал, когда выступал по руандийскому национальному телевидению.

Вторая встреча:

Через год после первой встречи с Президентом, когда министр культуры еще не сообщил мне, что вторая встреча состоится, я решил вернуться в Кигали на годовщину геноцида и напомнить Президенту о его обещаниях. В апреле 2011 г. была семнадцатая годовщина геноцида. За два дня до того, как я сел в самолет в Завентеме, я записал очень простую мелодию с текстом на киньяруанда, в котором говорилось об истории Руанды и был призыв всех уважать и хранить историю страны, потому что она ее богатство. «Twanze gutoberwa amateka» было ее название. Последний куплет я написал уже в самолете, я выразил в нем свои христианские убеждения, сравнив геноцид с крестом, возложенным на плечи Руанды.

Когда я исполнил песню впервые на официальной церемонии годовщины геноцида на Национальном стадионе Амахоро в присутствии главы государства и всех высокопоставленных персон нашей страны, она стала очень популярна в наших социальных сетях. Она быстро стала гимном примирения после геноцида. IBUKA – организация, которая объединяет все ассоциации, занимающиеся делами спасшихся от геноцида, поздравила меня и приблизила к себе. Я, в свою очередь, отдал им права на исполнение моих произведений, когда они пожелают, на мероприятиях, посвященных жертвам геноцида.

Неделю спустя они подарили мне корову в знак благодарности. Местные СМИ долго говорили об этом, а некоторые даже называли эту песню гимном примирения после геноцида, поскольку она стала популярнее национального гимна.

Национальное телевидение Руанды, единственное в своем роде, эксклюзивно «крутило» эту песню примерно шесть раз в день во время недели годовщины геноцида. Я был приглашен во все местные СМИ на интервью по поводу этой песни. Я использовал это для агитации своего фонда, который только что был признан юридически.

Когда моя машина ехала по улицам Кигали, многие шоферы сигналили. Однажды женщина, которая управляла джипом Тойота Ланд Крузер V8, блокировала меня на дороге. Я остановился. Она вышла из машины и вынудила меня выйти тоже. Она крепко меня обняла и пристально всматривалась в мои глаза около десяти секунд. Чтобы разблокировать дорогу, я отдал ей свою визитную карточку. Несколько дней спустя она мне позвонила и сказала: «Я очень сожалею о том, что произошло с тобой во время геноцида».

– Спасибо, мадам, но все в Руанде были затронуты этой трагедией, и Вам тоже нужны слова утешения.

– Спасибо, но можно еще один вопрос, и я больше не буду тебе досаждать.

– Вы вовсе мне не досаждаете.

– Правда ли то, что Вам отрезали член во время геноцида?

Я был шокирован и засмеялся, прежде чем смог сказать: «Нет, это неправда».

В то время обо мне ходило множество слухов, и самым распространенным был слух о том, что я собираюсь жениться на Бландин. Я объяснялся множество раз в СМИ, используя эти случаи как прекрасную возможность заявить о своей позиции и призвать к примирению. Всё же лучше, если люди узнают мою личную жизнь и найдут то, что они хотят, и в конце концов обретут примирение. Ведь я полностью отдался служению этим божественным ценностям.

В апреле 2011 года я возобновил контакт с семьёй президента, чтобы узнать, могу ли я встретиться с Боссом снова и сказать ему, что я всё еще жду исполнения его обещаний. Я сделал это при помощи одной женщины – очень спокойной и благочестивой – по имени Патрисия, которая работала в доме у Босса. Президент согласился меня принять во второй раз, но на этот раз – на своем рабочем месте.

В деревне Уругвиро я был допущен в один VIP-салон. Сначала я встретил девушку моих лет по имени Кеурия Сангва. Перед тем, как я вошел в салон, она попросила меня о личной услуге: «Можешь ли ты поговорить с моей матерью по телефону? Она тебя так сильно любит». «С удовольствием», – ответил я.

Я разговаривал с ее мамой, ожидая, когда же дочь позволит мне войти в салон президента Республики. Позже меня заинтересовало, смогу ли я настолько узнать эту девушку, чтобы приударить за нею и даже, возможно, попросить ее руки… В то же время, я обнаружил, что она и сама весьма озабочена этим… и прекратил попытки.

Когда я вошел в салон, Кеурия шла впереди меня, я увидел передо мной президента, который стоял и примерял пиджак. Я почти бегом приблизился и подал ему правую руку. В моей левой руке снова были документы моих двух проектов, на этот раз лучше проработанные. Бюджет одного был чуть меньше миллиарда руандийских франков, т. е. чуть меньше, чем миллион евро. Президент указал мне на место, где мне сесть, а Кеурия осталась записывать распоряжения в блокнот. Как и в прошлый раз, президент спросил меня, как мои дела?

Я прямо обратился к фактам и напомнил ему в нескольких словах, о чем мы говорили в предыдущий раз, проинформировал, что его обещания не выполнены, что я встречался с министром культуры, но он не проявил никакой инициативы, и потому мои проекты до сих пор не стартовали. Я положил перед президентом документы, которые были со мной. Он быстро проглядел их, особенно в той части, что касалась бюджета. Нам нужно было немногим больше, чем миллион евро.

«Это большие деньги, но можно вас поддержать для начала, а затем, я надеюсь, вы станете самостоятельными. Вы говорите, что вы некоммерческая организация, но, тем не менее, вы должны искать способы стать финансово независимыми в будущем». Так сказал президент, который всегда внушал мне эту идею.

Я согласился с ним, сказав, что мы собираемся открыть музыкальную школу, которая сможет нам помочь, когда ученики своими платежами покроют издержки. Затем он попросил Кеурию связаться с министром культуры и попросить его о встрече со мной, а также о том, чтобы он изыскал финансы для поддержания наших инициатив. Встреча была короткой, не более двадцати минут. Я вышел, Кеурия отдала мне визитную карточку, и я сел в машину. Несколькими днями позже я встретился с новым министром культуры, господином Протасом Митали, чтобы поговорить с ним о моих проектах и спросить, был ли у него контакт с президентом? Он поддержал мои проекты, но у него до сих пор не было никаких инструкций. У меня были три прекрасных встречи с президентом и я очень этим гордился.

В июле 2014 года министр Митали пригласил меня в свой кабинет. Я знал, что мы будем говорить о моих проектах. Я пришел вместе с членами комитета нашего фонда. Министр нас принял вместе с директором по культуре, который заведовал в Министерстве развитием искусств. Я поблагодарил министра за встречу и попросил времени, чтобы рассказать о проектах нашего фонда.

За исключением школы, которая должна будет давать вечерний курс сольфеджио (а потом и игры на инструментах) ученикам начальных и средних школ Кигали фонд предлагал следующие проекты:

– Национальная кампания по школам страны, заключающаяся в беседах с руандийской молодёжью о прощении, о мире и Примирении;

– Тур по тюрьмам Руанды с беседами с заключенными о Примирении и разрешении конфликтов.

– Еженедельные телевизионные трансляции и межрелигиозные диалоги по всей стране.

На эти проекты министр изыскал сорок миллионов руандийских франков, что было менее чем пятьдесят тысяч евро. Вместе с министром мы решили, что эти деньги мы потратим на аренду офиса фонда на один год, на покупку оборудования (компьютеры, принтеры и т. д.), на зарплату трём постоянным работникам фонда. Мы получим деньги в конце года, и я буду писать финансовые отчёты каждый триместр министру и президенту.