Текст книги "Украденная дочь"

6. Лаура, твою бабушку обмануть невозможно

Моя новая школа называлась «Санта-Марта», а ее директрисой была монахиня, которую все звали «сестра Эсперанса». Она была такой толстой, такой самоуверенной и такой расторопной в вопросах контроля над всем, что происходит в школе, что рядом с ней мы чувствовали себя маленькими и ничтожными. Она любила повторять, что мы поступили в эту школу для того, чтобы стать настоящими женщинами. С директрисой обо мне разговаривали моя бабушка и Анна, потому что в тот период мама проходила интенсивный курс занятий йогой и сказала, что познакомится с директрисой и учителями, когда сможет заехать за мной. Школа произвела на меня сильное впечатление, потому что ее двор, на котором дети играли в перерывах между уроками, был огражден стенами в пять метров в высоту. Эта школа была чем-то похожа на монастырь, и мне подумалось, что в будущем я, возможно, тоже стану монахиней.

Бабушка всегда заезжала за мной на своем «мерседесе». Иногда меня забирала из школы мама. Когда же мне исполнилось шестнадцать лет, я сказала, что хочу ездить из дому в школу и обратно на автобусе, – как все мои одноклассницы. Хотя поначалу эта идея моей бабушке не понравилась (она заявила, что я буду тратить на такие поездки слишком много времени в ущерб учебе), мама, решив поддержать меня, сказала, что, раз до сих пор не произошло ничего плохого, то нет оснований полагать, что что-то плохое еще может произойти. Эта ее фраза запечатлелась в моей памяти, потому что в ней имелся какой-то скрытый смысл. Дело в том, что с ученицами этой школы вообще вряд ли могло произойти что-то плохое. Монахини, занимавшиеся уборкой и приготовлением пищи, присматривали за нами и контролировали ситуацию буквально на каждом квадратном миллиметре школьной территории. Я в какой-то степени уже давно привыкла к тому, что за мной постоянно кто-то наблюдает и что ко мне прикован то взгляд какой-нибудь из монахинь, то взгляд бабушки Лили. Мне даже казалось, что Лили – соглядатай, приставленный ко мне самим Богом, и что она знает обо мне буквально все: знает, что я в тот или иной момент делаю, знает, о чем я думаю… И обмануть ее было попросту невозможно.

7. Банановый сплит для Вероники

Анна пришла с Гусом к нам домой еще до того, как мама вернулась с работы. Она, как обычно, возвестила о своем приходе, три раза быстро нажав на кнопку звонка. Анна привезла нам подарок из Таиланда – тайских кукол. Ей нравилось много путешествовать, уезжать далеко-далеко, летать на самолетах. Меня смущало то, что она представляла собой такую вот светскую женщину, была знакома с огромным количеством людей и знала так много, потому что по сравнению с ней мы выглядели дремучей деревенщиной. А еще я иногда в глубине души боялась, что маме может захотеться стать такой, как Анна, но у нее ничего не получится и она очень сильно расстроится.

Я сказала Анне, что мы можем до прихода мамы сходить в парк, чтобы Гус там порезвился. Анна, с восторженным видом всплеснув руками, ответила, что это прекрасная, замечательная идея. Она никогда не скупилась на комплименты и энтузиазм, и это было первым, что надлежало усвоить для того, чтобы стать такой, как она: нужно легко приходить в восторженное состояние, не дожидаясь, когда и в самом деле произойдет что-нибудь такое, от чего может вскружиться голова и радостно заколотиться сердце. Анна отпустила поводок Гуса (тот тут же начал бегать туда-сюда как сумасшедший) и направилась вместе со мной в кафе, где продавались различные напитки и сладости. Мы никогда не сидели семьей за столиком в этом кафе, потому что мои родители, в отличие от Анны, себя не баловали и не потакали своим ежеминутным прихотям и желаниям.

Просмотрев меню, мы выбрали сладости. Для меня – банановый сплит. Я была одета в короткие штанишки, а Анна – в платье из красного шелка с большими – до середины бедер – разрезами по бокам. Она заказала себе джин-тоник, зажгла сигарету, скрестила ноги, достала из сумки шариковую авторучку, положила на стол несколько открыток и уставилась на небо. Обстановка вокруг меня радовала глаз: туда-сюда сновали какие-то улыбающиеся люди, а на соседних столах виднелись огромные шарики земляничного, орехового и шоколадного мороженого с малюсенькими кусочками ананаса и воткнутым сверху крохотным зонтиком. Я стала потихоньку есть свое мороженое ложечкой, а Анна тем временем что-то писала, курила и пила джин-тоник.

– Ну как, вкусно? – спросила она, не переставая что-то писать.

Я утвердительно кивнула головой.

– Как у тебя дела в школе?

Я пожала плечами.

– Как обычно. Я ничего не соображаю в математике.

Анна хихикнула.

– Ты не одна такая. Когда станешь взрослой, разберешься и с математикой.

И тут я решилась задать давно волнующий меня вопрос:

– Ты знаешь, кто такая Лаура?

Анна бросила на пол окурок – уже, должно быть, третий, – раздавила его плоской подошвой одной из своих туфель, похожих на балетные тапочки, и впервые посмотрела на меня очень и очень внимательно.

– Девочка с коротко подстриженными волосами, в джинсовом комбинезоне. Мама хранит ее фотографию в портфеле из крокодиловой кожи.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Какая еще девочка?

– Ты должна помнить эту фотографию, потому что как-то раз мама тебе ее показывала. Я была с Гусом на веранде и видела, как она достала ее из портфеля и показала тебе. Кто эта девочка?

– Я ничего подобного не помню. Твоя мама – женщина очень впечатлительная, со своими причудами, и иногда она мучает себя тем, о чем следовало бы забыть. Тебе необходимо о ней заботиться. Она очень хорошая.

Я потупила взгляд. Возможно, я не забочусь о своей матери так, как следовало бы.

Она в течение некоторого времени ходила к психиатру, и тот прописал ей какие-то таблетки, которые она принимала на ночь, запивая стаканом молока. Врач также посоветовал ей держать дома побольше цветов и заниматься физическими упражнениями.

Анна никак не гармонировала внешностью и манерой поведения ни с моей мамой, ни с нашим домом. Каждый раз, когда я ее видела в нашей гостиной, мне казалось, что она зашла туда по ошибке. У нее, конечно же, имелись другие подруги – подруги стильного поведения и без причуд, которые ходили выпить бокальчик-другой в различные модные клубы и играли в большой теннис. Тем не менее Анна частенько захаживала к нам. Я была знакома с ней с самого раннего возраста. Анна – «та, у которой есть собака» – стала подругой моей мамы еще до того, как родилась я. Мне было бы интересно узнать, где они познакомились. Иногда они казались похожими друг на друга – им, например, нравились одни и те же фасоны одежды, – а иногда очень сильно друг от друга отличались. Интересно, а мы с моей подругой Росаной тоже в конце концов станем друг на друга похожи?

– На днях она едва не нашла дом, в котором живет эта девочка.

Анна скрестила ноги и закурила еще одну сигарету. Ее ноги показались мне более длинными, чем обычно.

– А ты откуда это знаешь?

– Она рассказывала об этом папе. Со слезами на глазах.

– Но она эту девочку так там и не нашла.

– Нет. Думаю, она просто ошиблась.

Анна пошевелила той из скрещенных ног, которая была сверху. Ее туфля при этом задвигалась очень изящно. Анна была необычайно элегантной.

– А что сказал Даниэль?

– Что мы не можем продолжать жить так, как живем.

Туфля слегка отделилась от пятки: Анна наклонилась на стуле вперед.

– Нам нужно помочь твоей маме отучиться думать о странных вещах. Твой папа ее очень любит.

– Она не любит мою бабушку.

– Да? Ну ничего, это пройдет. Это обычные распри между матерью и дочерью, которые не имеют никакого значения.

Анна, разговаривая со мной, так спокойно курила и так невозмутимо подписывала свои открытки, что я невольно успокоилась. Похоже, что и в самом деле не происходило ничего экстраординарного. В жизни, конечно, должно случаться что-то чрезвычайное, но это еще не означает, что оно обязательно произойдет.

8. Лаура, мы уходим с пляжа

Мне очень хотелось научиться курить так, как курит Анна. Это была одна из ее замечательных способностей. Ничто не нарушало общую гармонию ее внешности – ни ее мимика, ни ее жестикуляция, ни ее обувь, ни ее носовой платок, ни ее духи. Ее накрашенные ногти смотрелись очень красиво, однако были не менее красивыми и тогда, когда она их не красила. Даже Гус, казалось, родился на белый свет для того, чтобы дополнять прекрасный образ своей хозяйки: ошейник и поводок Гуса были изготовлены вручную так, чтобы гармонировать со стилем одежды Анны. Образ Анны был самым идеальным из всех, которые я когда-либо видела, и мне, вполне возможно, уже никогда не доведется увидеть в своей жизни что-нибудь подобное.

Что мне меньше всего в ней нравилось – так это то, что она уж слишком часто возила мою маму Грету в Таиланд. Из‑за того, что у мамы постоянно были романы с какими-то мужчинами, и из‑за того, что она ездила с Анной в Таиланд, я проводила больше времени с бабушкой Лили, нежели с мамой. Лили говорила, что у моей мамы ветер в голове и что мне следует сделать все возможное, чтобы не быть похожей на нее. Именно поэтому, наверное, даже монахини в школе упрекали меня в том, что я уж слишком серьезная.

Моей маме очень нравилось жить светской жизнью и иметь любовников. Когда она упоминала этих своих мужчин, то называла их не женихами и не друзьями, а именно любовниками. Мужчины делились у нее на хороших и плохих любовников, и если ее очередной любовник оказывался «хорошим», она бывала очень счастлива. Со стороны, конечно же, казалось, что она предается развлечениям гораздо больше замужних мам моих подруг. Меня очень огорчало то, что мы с ней такие разные, и ее подруга Анна была одной из причин этого различия. Лили говорила, что Анна является в нашей жизни необходимым злом (я всегда считала это ее высказывание преувеличением), что вина в том, что Грета появляется у себя дома только для того, чтобы отдохнуть и снова набраться сил, лежит не на Анне, что она, Анна, использует свои поездки за границу для того, чтобы заработать денег (это было еще одним преувеличением, потому что, насколько мы знали, Анна не занималась каким-либо бизнесом, схожим с бизнесом нашей семьи), а вот Грета, к сожалению, хочет лишь наслаждаться жизнью. Лили тосковала по тем временам, когда Грета пыталась стать художницей, пусть даже у нее ничего и не получилось.

Я не могла игнорировать Лили, как это делала мама, а потому мне приходилось отдуваться перед ней за двоих. Мне приходилось быть такой «правильной» и такой ответственной, чтобы этого хватало на двоих. Я должна была радовать бабушку за двоих.

А этим летом мы отдыхали все втроем – точнее говоря, вчетвером, потому что мы поехали в Аликанте и повезла нас туда на своем автомобиле Анна. Она намеревалась провести с нами два дня, а затем куда-то уехать, поскольку у нее имелись другие планы, в которые мама, похоже, не была включена. Мне очень хотелось, чтобы Анна оставила нас одних, потому что уже одно только ее присутствие всегда заставляло меня задумываться о том, что у человека может быть какая-то другая, роскошная и привольная жизнь. Чего мы не могли себе представить, приехав в Аликанте, так это того, что уедем из него опять вчетвером, да еще и с Гусом.

Мне кажется, что все началось тогда, когда я потеряла на пляже шапочку, которую мама привезла мне из Нью-Йорка. По этой шапочке было заметно, что она американская, а потому она мне не очень-то нравилась. Я эту шапочку, точнее, не потеряла – у меня ее украли. Я оставила ее на полотенце и пошла купаться. Находясь уже в воде, я увидела, как какая-то женщина взяла ее и куда-то понесла. Я поплыла что есть сил к берегу, но, когда вышла из воды, той женщины уже и след простыл. Я рассказала о случившемся Лили, которая сидела под пляжным зонтиком и ничего не видела. Мама и Анна в это время ходили по песку, давая физическую нагрузку ногам, чтобы те сохраняли свою красивую форму.

«Не переживай, мы купим тебе другую шапочку», – сказала бабушка и снова закрыла глаза.

Начиная с этого момента поиски такой же шапочки стали для Лили поводом для того, чтобы слоняться по вечерам по всем местным базарчикам, на которых продавались сумки, очки, рубашки и головные уборы. Эти товары были разложены продавцами – высокими и худыми темнокожими юношами – прямо на земле. Для меня это превратилось в мучение, потому что мне приходилось сопровождать бабушку, в то время как Анна и мама сидели в каком-нибудь уютном уличном кафе и ждали нас. Бабушка расспрашивала у продавцов, сколько стоит та или иная вещь, и задавала им еще множество всяких вопросов. Я уже начала подумывать, что мы никогда не найдем такую шапочку (а мне не очень-то и хотелось ее найти), когда вдруг увидела, как мимо нас промчался Гус, а несколько секунд спустя вслед за ним быстрым шагом прошла Анна. Я не осмелилась броситься за ними вдогонку и оставить бабушку одну, а потому вскарабкалась на какую-то тумбу и, всмотревшись, увидела Гуса в центре группы людей, среди которых была девочка. Она играла с Гусом. Анна вскоре вернулась. Мама к тому моменту уже подошла ко мне и бабушке.

– Я встретила своих друзей, – сказала Анна с таким серьезным видом, как будто эти люди были для нее скорее врагами, чем друзьями, – и мне придется поужинать с ними.

Мама и бабушка с обеспокоенным выражением лица пару минут смотрели вслед удаляющейся Анне, а затем мама возмущенно пробурчала, что «это никогда не закончится».

– Это все было тебе во благо, – с упреком в голосе возразила Лили.

– Из‑за этого «блага» мы уже второй раз рискуем нарваться на большие неприятности, – сказала мама, слегка покачиваясь из стороны в сторону в своем длинном – аж до щиколоток – белом платье, которое купила днем раньше на рынке. – Напоминаю тебе, что я в это ввязываться не хотела. Но теперь я влипла. Вы говорили, что не будет никаких проблем, что это абсолютно безопасно. Ну и что теперь? Мы переехали в другой дом, потом мы стали ездить на другой пляж… Что дальше?

– Лаура, мы уходим с пляжа. С шапочкой придется подождать. Те, которые я здесь видела, мне не понравились, – сказала Лили, поворачиваясь к маме спиной и прижимая меня к себе.

На следующее утро мы уехали в том же составе, в котором приехали. Лили сказала, что возле моря очень влажно и у нее разболелись от этого колени. Мама заявила, что ей больше не хочется отдыхать летом с семьей и что если Анна возьмет ее с собой, то она поедет на отдых с ней. Анна ответила, что ей самой придется проводить отпуск со своей семьей, после чего в машине воцарилось долгое молчание, потому что она никогда раньше не упоминала о своей семье – по крайней мере, при мне. Я неизменно видела ее либо одну, либо с Гусом, а потому считала как бы само собой разумеющимся, что она даже родилась на белый свет такой, какой была сейчас, – одетой в красивое платье и с собакой на поводке.

9. Восхитительная жизнь Вероники

Мне перенесли экзамен по математике на сентябрь, но это меня не очень-то удручало, потому что в это лето жизнь в первые дни каникул стала у меня прямо-таки восхитительной. Дедушка и бабушка, живущие в Аликанте, предоставили в наше распоряжение квартиру, которую сдавали в теплый сезон иностранцам и которая пока была свободна. Обстановку в квартире они еще давно специально сделали такой, что она могла вынести любую бурю и даже боевые действия: мебель была изготовлена либо из крепкой древесины, либо из неломающегося пластика, а растения в горшках подобраны такие, которые почти не нужно поливать. «Вот это жизнь!» – усмехался отец, сминая опустошенную им банку из-под пива, пакетик от жареной картошечки и ресторанную салфетку.

Мама во время подготовки к этой поездке снова стала нормальной мамой. Нам предстояло провести в Аликанте целый месяц, и ей нужно было разобраться, где какие скидки, чтобы купить нам купальные костюмы и шорты. Папе она купила бермудские шорты, доходившие почти до колен, и спортивные рубашки – с короткими рукавами и разного цвета. Себе она купила два купальных костюма бикини и парео. Еще она купила переносной холодильник (потому что квартира находилась довольно далеко от пляжа) и соломенную корзину (чтобы носить в ней обычные полотенца и четыре махровых банных полотенца разного цвета – красного, зеленого, синего и желтого, – которые были самыми лучшими полотенцами из всех, какими мы когда-либо пользовались). Вечером, после возвращения с пляжа, мама наряжалась, и мы шли на набережную, чтобы полакомиться мороженым и поужинать. От такого времяпрепровождения кожа у мамы постепенно темнела, а глаза – светлели, и отец ее очень часто целовал. В белом платье и с распущенными волосами она была очень красива.

Мы проводили на пляже бóльшую часть дня: мы втыкали пляжный зонтик в песок в десять часов утра и не уходили оттуда аж до трех. В переносном холодильнике у нас всегда были прохладительные напитки и пиво. Мы с братом только то и делали, что купались либо загорали, а наши родители читали, сидя под пляжным зонтиком. Если они и покидали нас надолго, то по очереди – чтобы не оставлять нас одних. Мама была уверена, что если она ежедневно будет ходить по песку два-три часа подряд, то через месяц ноги у нее будут как у фотомодели. Отец же любил заплывать далеко-далеко – туда, где не было больше никого. Плавал он очень хорошо, а еще умел кататься на горных лыжах. Он не раз говорил, что научит кататься на них и меня с братом. Пока он кормил нас такими обещаниями, его горнолыжное снаряжение лежало в кладовой и постепенно устаревало. Анхель иногда надевал огромные горнолыжные ботинки отца и строил из себя супергероя.

Мой брат в возрасте восьми лет уже был склонен к задумчивости: повозившись вдоволь с песком, он, поднявшись на ноги и упершись руками в бока, подолгу смотрел на море. О чем он думал? Тревожили ли его, как меня, резкие перемены в настроении и поведении нашей мамы?

В то утро ее прогулка была короткой, и она вернулась сильно взволнованной, с перекошенным лицом и какой-то шапочкой с козырьком в руке. Мой мозг, мое зрение и мой слух тут же всецело сконцентрировались на маме. Она, подойдя к моему отцу, слегка помахала этой шапочкой и развела руки в стороны. Она принялась что-то говорить с таким видом, как будто о чем-то его умоляла, и при этом ходила перед ним то в одну сторону, то в другую. Отец испуганно выслушал ее и стал уговаривать успокоиться. Затем поднялся со своего красного махрового полотенца и взял ее за плечо. Мама отвела его руку в сторону.

– Я уверена, что это она. Если ты туда сходишь… Возможно, они еще не ушли, – пробормотала мама, с трудом выговаривая слова.

– Мы не можем оставить детей одних.

Мама посмотрела на меня. Я сидела у кромки воды и нагребала песок себе на ноги. Маме вряд ли пришло в этот момент в голову, что я, можно сказать, превратилась в сверхчеловека, который видит ее и папу и слышит почти так же хорошо, как если бы находилась рядом с ними.

– Я вернусь туда. Я с ней поговорю.

– Неужели ты не понимаешь, что в нашей стране так много пляжей, что попросту не может быть, чтобы она волею случая оказалась именно там, где находимся мы? Ради Бога, будь благоразумной!

– Не могу. Я знаю, что видела именно ее.

Мама положила шапочку в соломенную корзину и быстрыми шагами пошла прочь. Нам пришлось прождать ее до половины четвертого. Анхель ныл, что он уже проголодался. Мне же есть совсем не хотелось: я смотрела, не отрываясь, в сторону подъемных кранов, видневшихся километрах в пяти от нас на фоне ясного неба, и надеялась, что вот-вот увижу, как возвращается мама.

– Что случилось с мамой? Почему она ушла? – спросила я у отца, благодушное настроение которого после разговора с мамой сменилось угрюмостью.

– Она решила совершить еще одну долгую прогулку.

– А что это за шапочка?

– Она ее нашла.

– Можно я ее надену?

– Нет. А вдруг где-нибудь поблизости будет проходить ее хозяйка? Мы тогда окажемся в очень неловком положении.

Отец отвечал на мои вопросы, как какой-нибудь робот – с абсолютно безучастным видом. Затем он растянулся на своем махровом полотенце и положил руки обратной стороной ладони себе на лоб.

Я больше ничего ему не сказала. Я знала, что ситуация снова стала ненормальной, какие бы объяснения ни придумывал для происходящего отец. Восхитительная жизнь закончилась.

Мама, вернувшись, вытерла меня и Анхеля полотенцем, в котором было полно песка. Затем она вытряхнула все полотенца (отчего образовалось целое облако пыли), положила их в корзину рядом с шапочкой и надела парео. Отец, сворачивая пляжный зонтик, краем глаза наблюдал за ней. Они не обменялись и словом. Ноги моей мамы и в самом деле стали чуть более стройными, но сказать ей об этом можно было разве что часа четыре назад. Сейчас такой комплимент был бы неуместным.

В этот вечер мама, вопреки обыкновению, наряжаться не стала. Она лишь причесалась, не глядя на себя в зеркало. Губы она тоже не накрасила. Она надела джинсы и рубашку (белое платье, должно быть, показалось ей слишком уж праздничным). Со стороны казалось, что из нее изверглась огромная туча, и теперь эта туча висит над нашими головами, бросая на нас тень и грозя бурей. Когда мы ужинали в итальянском ресторанчике, привлекшем нас спагетти, отец спросил у мамы: «Ты ее еще раз видела?» Мама отрицательно покачала головой. Отец с задумчивым видом посмотрел в сторону.

Шапочка исчезла из корзины, да и вообще из моего поля зрения. Я, конечно, могла поискать ее в квартире или среди наших вещей, но не стала этого делать: она принесла в нашу жизнь тучу, из‑за которой на нас упала тень, а потому мне хотелось, чтобы она исчезла вместе с этой своей тучей. Я больше не упоминала и даже не думала о ней – главным образом потому, что именно из‑за нее закончилась наша восхитительная жизнь.

И вдруг, вскоре после инцидента с этой шапочкой, когда мы, как и в любой другой вечер, покупали мороженое, чтобы затем полакомиться им на набережной в ожидании ужина, мы увидели Анну – «ту, у которой есть собака». Я никогда так сильно не радовалась встрече с каким-то человеком. Сначала мы увидели ее пса, а затем и саму Анну, которой, казалось, было суждено внезапно – словно молния – появляться в нашей жизни, где бы мы при этом ни находились.

– Глазам своим не верю! – радостно воскликнула мама, увидев Гуса. – Это ведь собака Анны, да? Гус! – позвала она пса.

Гус неторопливо подбежал к нам, слегка повиливая – видимо, от радости – хвостом. Он наверняка был не меньше удивлен тем, что встретил нас так далеко от тех мест, где привык нас видеть. Мы все четверо встали вокруг него. Он появился рядом с нами весьма кстати. Гус был для нас сейчас своего рода струей чистой воды, которую нам нужно было глотнуть, и дуновением свежего воздуха, который нам нужно было вдохнуть. Упавшая на нас тень, которая грозила омрачать нам отдых до самого последнего его дня, вдруг начала потихонечку исчезать.

– Где твоя хозяйка? – спросила у пса мама.

Гус обернулся и понюхал воздух. Анны нигде не было видно. Мы не давали псу уйти, потому что, раз он находится здесь, с нами, сюда рано или поздно придет и его хозяйка. Мы нуждались в ком-то, кто поговорит с нами и развеет наши мрачные мысли.

Вскоре и в самом деле появилась Анна. Гус вырвался из нашего кольца и бросился ей навстречу.

– Ах ты негодник, я тебя везде ищу! – сказала она, обращаясь к псу, и удивленно посмотрела на нас. – Ой, вот так сюрприз! Самый настоящий сюрприз!

Мы стали чрезмерно бурно выражать свою радость. В обычной ситуации мы явно не стали бы так себя вести. Даже Анхель – и тот весь аж засветился от счастья. Мы предложили Анне поужинать с нами. Она ответила, что находится здесь со своими друзьями и что их нужно поставить в известность. В какой-нибудь другой ситуации мы сказали бы, что не хотим нарушать ее планов, но в этот момент нам нужно было в первую очередь думать о том, как вытащить самих себя из пропасти, в которую мы уже почти начали падать. Отец принялся уговаривать Анну остаться с нами.

Мы в этот вечер пошли не в итальянский, а совсем в другой, гораздо более солидный ресторан, в котором подавали устриц и омаров. Взрослые выпили за ужином шампанского. Наша жизнь, казалась, вот-вот возвратится в нормальное русло. На следующий день Анна уехала. Она сказала, что ее ждет один особый друг и что, возможно, когда-нибудь она нас с ним познакомит. Еще она сказала, что этот ее друг – очень богатый мужчина, с которым она познакомилась в Таиланде, и что, когда их отношения станут более серьезными, она пригласит всю нашу семью к нему домой. Прежде чем расстаться с нами, она сняла с шеи красно-белый платок и дала его мне. На этом платке было написано слово «любовь» на разных языках, но я смогла прочесть его только на испанском и английском.

Начиная с этого момента значительная часть разговоров моих родителей была посвящена тому богатому таиландцу и авантюризму Анны. Мама в глубине души ею восхищалась, потому что в жизни Анны не бывало никаких несчастий и потому что внутри нее не образовывались тучи, бросающие на нас тень и грозящие бурей. Если бы с мамой не произошло каких-то трагических событий, связанных с пресловутой Лаурой, она тоже жила бы беззаботной жизнью – она вела бы себя, как те матери, которые весьма далеки от того, чтобы все время наблюдать за своим ребенком, высматривая, не угрожает ли ему какая-нибудь опасность. Она вела бы себя, как те матери, которые курят с прищуренными глазами, хотя их дети играют рядом с проезжей частью, где их может задавить автомобиль. С этими детьми волею судьбы ничего плохого не происходит, и они дорастают до своего совершеннолетия здоровыми, сильными, уверенными в себе и энергичными.

Дом богатого таиландца находился в Бангкоке. Я представляла его с огромной крышей, прудами, покрытыми водяными лилиями, и статуями Будды в саду. Мама говорила, что поездка в Таиланд будет стоить нам кучу денег, но зато позволит увидеть мир. Она также говорила, что нужно быть отчаянной женщиной, чтобы решиться установить близкие отношения с узкоглазым мужчиной, живущим совсем в другом мире и совсем в других условиях – пусть даже шикарных. Отец в ответ сказал, что человек везде человек – что здесь, что в Китае.

Мы с Анхелем стали тренироваться есть рис палочками, чтобы не выглядеть неуклюжими, когда приедем в Таиланд. Я была благодарна Анне за то, что она, можно сказать, немножко приобщила нас к Юго-Восточной Азии – пусть даже польза от этого заключалась лишь в том, что мы более-менее хорошо провели остаток отпуска. Когда же поездка, о которой мы столько мечтали, так и осталась всего лишь мечтой, мама сказала, что, по всей видимости, роман Анны с азиатом закончился ничем и что лично она не станет напоминать Анне об этом ее провале на любовном фронте.