Текст книги "Брачное ложе"

Сейчас она смотрит на него, и в ее глазах он видит грусть и страх. Ричарду вовсе не хочется, чтобы Изабель боялась его, но сила разгоревшейся в нем страсти пугает его самого: он сдерживал себя уже несколько часов, но каждая секунда отсрочки только подогревала его желание. Он искал только избавления. Избавления от обязанности, но не удовлетворения выжигающего его изнутри желания.

Она подошла к нему, скрестив на груди руки, и посмотрела прямо в глаза. Ее взгляд был полон смущения и раскаяния. Она не должна бояться его сейчас, когда он должен взять ее и сделать своей.

Небо сплошь заволокло облаками. Их серая масса, освещенная лучами заходящего солнца, местами отливала розовым. Сильный восточный ветер, проникая через узкое окошко, шевелил ее волосы, заставляя их то медленно взлетать, то опускаться на плечи. Его нежное дуновение напоминало прикосновения любящей матери. Но Ричард не хотел прикасаться к ней. Он знал: если он дотронется до нее хоть пальцем, то потеряет над собой контроль.

Но сам Господь требовал, чтобы он прикоснулся к ней.

Он стоял перед ней обнаженный до пояса. Она все еще была в нижнем платье и блио и в тусклом свете казалась таинственным темно-голубым облаком. Шелковые нити ее наряда отбрасывали искры света.

Он хотел ее.

И в этом его позор.

– Прости меня, – сказала она.

Ричард был поражен, услышав такие слова. Он проиграл эту битву. Ее голос, взывающий к нему через пелену вожделения, был настойчивым, но приятным.

– Я никогда не хотела, чтобы тебе было из-за меня стыдно. – Ее голос сорвался.

Он стоял как вкопанный.

Она подошла к нему, хотя сама признала, что ей известен источник его позора. Он не будет обсуждать это с ней. Всю силу его внутренней борьбы видит только Господь Бог.

Она подошла к нему, окутав облаком своего терпкого аромата. Ее волосы летели к нему, подгоняемые дующим ей в спину ветром. И тогда он ясно увидел, как поднимает ее юбки и погружается в нее прямо там, не сходя с места; ее ноги безвольно раскинуты, ее ногти страстно впиваются в кожу на его спине, ее черные волосы сплошной пеленой окутывают их обоих.

Он видел это.

Он чувствовал это.

Если она не отойдет от него…

– Отойди от меня! – хрипло прорычал он.

Он говорил ей так и прежде, и причина была той же. Он сгорал от страсти, от желания обладать ею.

Он говорил ей так и прежде, и она знала почему. Он ненавидит ее.

Как могло случиться, что ее мечты закончились таким образом? Как могли ее молитвы сослужить ей такую службу? Она просто хотела любить его и чтобы он отвечал ей тем же. А вместо этого она заставила его ненавидеть себя, невольно выставляя его на посмешище там, в Молтоне. Сможет ли он принять ее извинения?

Она попробует извиниться еще раз, постарается подобрать слова, которые заставили бы его понять, как ей горько сейчас: она не сумела увидеть, насколько уязвима гордость молодого мужчины. Она не думала о его гордости. Единственное, чем была занята ее голова, – это он сам.

Она хотела подобрать нужные слова, но они застряли у нее в горле, когда она посмотрела ему в глаза. Его взгляд почти напугал ее.

Ричард был в отчаянии. Он был в отчаянии оттого, что не хотел наслаждаться их соитием. Он должен сделать ее женщиной, и тогда все будет позади: его долг будет выполнен и совесть чиста.

А Изабель? Что она знает об обязанностях? Она знает только одно: у нее есть определенные желания и их надо удовлетворить, и чем скорее, тем лучше. Теперь он принадлежит ей, и это все, чего она хочет. Он вынужден расстаться со своей мечтой, чтобы воплотить в жизнь ее грезы. Внезапно Ричард почувствовал накатывающую на него волну гнева, но, к сожалению, это нисколько не охладило разрывающее его изнутри плотское желание.

– Приготовься, – сказал он, еле сдерживая свои чувства.

Неужели это и есть та ночь, о которой она мечтала? Неужели это и значит быть женой Ричарда? Неужели ее муж – этот холодный человек, отдающий тупые прямолинейные распоряжения? Не так она представляла себе Ричарда, приглашающего ее на брачное ложе. Этому человеку она отдала свое сердце, этот человек знал ее лучше, чем кто бы то ни было, этого человека она безответно любила столько лет. Неужели он не понимает всю важность и прелесть этого момента? Неужели не понимает всю сладость обладания ею как своей женой? Глядя на него сейчас, на его застывшее грозное лицо, она поняла: нет.

Она медленно выскользнула из блио, а затем из нижнего платья. За ними последовала светлая нижняя рубашка. Он следил глазами за падающей на пол одеждой. А затем он стал с мрачным и решительным видом, скрывающим его бурное желание, рассматривать свою невесту.

Ее светящиеся глаза были похожи на две полные луны – такие же яркие и светлые.

Ее ноги были красивыми и стройными, бедра – округлыми, живот – гладким. Ее груди были довольно полными и налитыми, и Ричард как зачарованный уставился на ее нежные розовые соски. Ее кожа была цвета слоновой кости, черные волосы прикрывали плечи и грудь, а в орехово-зеленых глазах застыла тревога. Она была точной копией его суккуба, его ночного мучителя. И она была его женой.

Глядя на нее, на это совершенное Божье создание, Ричард понял, что ему будет еще труднее, чем он полагал. Он задул тонкую свечу около двери, и комната погрузилась во мрак ранних сумерек.

Он делает то, что требует от него чувство долга. И ничего больше. Он не будет обращать внимание на обволакивающее его со всех сторон желание, сдавливающее грудь, заставляющее дышать тяжело и часто. Он не может хотеть ее, свою жену Изабель. Он не может прикоснуться к ней, иначе сгорит на месте. Не может. Не может.

И все же Господь не дал ему другого пути.

Он толкнул ее назад, не обращая внимания на мягкость ее кожи, на ее белизну, заметно контрастирующую с прикасающимися к ней пальцами. Она упала на кровать, и ее беззащитное, но напряженное тело предстало его глазам.

Его мужское естество пульсировало от напряжения, и Ричард закрыл глаза, чтобы не видеть открывающейся ему картины. Есть столько способов, которыми он мог взять ее, столько мест на ее теле, которые он мог бы обследовать своими губами и языком, но все, что от него требовалось сейчас, – это выполнить свою обязанность. Он не должен делать больше, чем требует от него долг: ему нужно только лишить ее девственности, пролив кровь ее невинности, и тем самым сделать ее своей, как хочет того Господь.

– Поцелуй меня, Ричард, – попросила она дрожащим голосом. – Пожалуйста, поцелуй меня, как тогда…

Поцеловать ее? Да он не хочет находиться рядом с ней в одной комнате. Ей нужна слепая страсть и бушующее желание их первого и единственного поцелуя? Она хочет снова утонуть в океане вожделения? Нет, этого не будет.

Ее рот был розовым и мягким, что было отчетливо видно даже в уходящем свете дождливого дня. Он не мог перестать смотреть на ее рот.

– Я не хочу целовать тебя, – сказал он.

Он стоял рядом с кроватью, глядя на нее сверху вниз и больше всего мечтая закрыть глаза и прогнать от себя ее образ. Но его глаза отказывались повиноваться. Он положил руки ей на бедра и развел их в стороны, не обращая внимания ни на ее тщетные усилия свести их вместе, ни на ее руки, удерживающие его за запястья, ни на то сильное отчаяние, которое овладело им, когда он прикоснулся к ней.

Против своей воли он наклонился вниз и поцеловал ее тонкую шею. Кровь застучала у нее в висках, и она повернула голову, подставляя шею его жадным поцелуям. Покорная. Испуганная.

Ее страх не остановил его. Ничто не могло удержать его от выполнения предписанного Богом долга.

Он провел пальцами правой руки вверх по внутренней стороне ее бедра. Ее кожа была мягкой и теплой, она вся дрожала. Он просунул пальцы в ее скрытое темными завитками волос лоно и почувствовал, что там сухо. Она еще не готова.

– Я не хочу прикасаться к тебе, – прошептал он ей в ухо.

Он направил свою руку вверх по ее телу, минуя нежное бедро и плоский живот, и остановился на мягкой округлости груди. Его тяжелая ладонь накрыла чувствительный холмик, и нежный сосок мгновенно затвердел. Он не хотел причинять ей боль. Он не хотел брать ее неподготовленной.

Но это уже не имело значения. Он не мог остановиться. Так глубоко было его желание, так силен был зов плоти. Но он не хотел брать ее такой: испуганной и невозбужденной. Он прикасался к ее телу, ласкал его.

– Я не хочу чувствовать твои груди, их мягкость, их тяжесть.

Он ласкал ее, его рука познавала ее тело, хотя он не хотел этих знаний. Ее сосок нашел кончики его пальцев и заставил ласкать себя против их воли. Он возбуждал ее, стараясь ни о чем не думать, чтобы не поддаться вожделению, которое она в нем вызывала. И потерпел неудачу. Он отдавал своим прикосновениям слишком много страсти, хотя знал, что она этого не чувствует.

Изабель чувствовала только душевную боль. Она лежала тихо, неуверенная и напуганная. Каждая его фраза была ударом, который бил больнее копья. Это не были слова любви и желания. Не так она представляла все это.

Он не хочет ее.

Он не любит ее.

Мечта о нем, о них рассыпалась, как карточный домик, и одна она, казалось, понимала это. Неужели он не чувствует, что все рушится?

– Так не делай этого! – закричала она, отдаляясь от него, высвобождаясь из его рук. Она радовалась, что в комнате темно и он не видит ее наготы. Ее абсолютной наготы. Он не чувствовал к ней ничего, это следовало из каждого его слова, ощущалось в каждом прикосновении.

– Не делать? – спросил он, также радуясь темноте: она не могла видеть всю силу его плотского желания. Несмотря на все его сопротивление, вожделение сжигало его изнутри. – Я должен. Как твой муж, я должен выполнить свой долг. Ты знаешь, что это правда, Изабель.

Он лгал. Лгал себе, лгал ей. Он прикасался к ней, потому что не мог остановиться. Он возьмет ее, потому что он животное, которое не может сдерживать свое желание, свою похоть, даже если его партнерша – Изабель. И теперь Изабель увидит его таким, какой он есть. Даже знание этого не могло остановить его. Он должен обладать ею, чувствовать себя в ней, обнимать ее.

Он так отдалился от Бога, что любое проклятие будет казаться ему раем в сравнении с тем, что творится в его душе. Использовать Изабель подобным образом и ее же винить, что вызвала в нем эту жажду… даже он не знал, как далеко человек может зайти в своей развращенности.

Она восприняла его слова как упрек, потому что уложила его на брачное ложе, взывая к чувству долга. Но такого она не ожидала. Он вел себя так, как будто ненавидит ее.

Она должна попросить у него прощения. Возможно, если он поймет всю глубину ее раскаяния и простит, все будет хорошо.

– Прости меня, Ричард, – сказала она, переборов свой страх. – Пока я не увидела, как Элис бегает за Эдмундом, я не понимала, что сама делала то же по отношению к тебе.

Она отползала от него, удерживая его запястье, стараясь оторвать от своей груди его вторую ладонь. Она не может разрешать ему касаться себя таким образом. И все же, казалось, он вездесущ: она не могла увернуться от его прикосновений, кровать лорда была слишком маленькой, чтобы позволить ей отдалиться от него.

– Я знаю, я опозорила тебя. Прости меня. Я просто очень хотела быть твоей. Я не желала смерти Хьюберта, я только хотела, чтобы лордом Уорфилда был ты, а не он. Я не думала, что это станет реальностью… если он умрет.

Он выпустил ее грудь, и она подумала, что самое худшее – позади. Но только на мгновение, потому что в следующую секунду его руки легли ей на бедра и развели их в стороны. Она почувствовала, как холодный ночной воздух проникает к ее самым интимным местам.

– Прости меня. За мои мольбы, чтобы ты ушел из монастыря, отказался от той жизни, к которой обратился из-за меня. Из-за того, что я делала. Из-за того, что делали мы. Из-за нашего поцелуя, – плакала она.

Она доползла до изголовья кровати, но он резко притянул ее обратно. Ее согнутые в коленях ноги свесились с кровати, слезы текли у нее по щекам. Эта ночь совсем не вязалась с ее мечтами. Но, видимо, это расплата за ее бездумные эгоистичные молитвы. Он сильно прижал ее к кровати, когда она выкрикивала слова прощения.

– Остановись, Изабель, чтобы мы смогли выполнить то, что предписал нам Господь, – велел он, и голос его был холоднее ночного ветра.

Она просит о прощении, в то время как он навис над ней, готовый взять силой? Как плохо знает она человека, с которым сочеталась браком. Но нет, возможно, теперь это изменится.

Он освободился от бриджей: Изабель слышала, как скользит ткань по его ногам. Но видеть она этого не могла. Ее глаза распухли от слез.

– Пожалуйста… – взмолилась она.

– Не я поставил перед собой эту задачу, не я выбрал для себя этот путь, – сказал он. В темноте комнаты его тело казалось огромной черной тенью. Он грозно навис над ней. Никогда еще его размеры не казались ей такими устрашающими, такими громадными.

– Я не хочу погружаться в тебя, – бормотал он, отчаянно желая, чтобы это было правдой. Он не хотел быть человеком, который может вот так вот взять женщину. Но остановиться уже не мог. Он потерял себя, потерял во грехе, в плотской жажде, в чувственном желании. И Изабель была поймана в плен его рук, потому что он стремился быть пойманным в плен ее горячего лона.

Все, что он знал о себе, оказалось правдой, правдой, которая сейчас всем своим весом навалилась на дрожащее тело Изабель.

Крепко держа ее за бедра, он вошел в нее. Она знала, что должна подчиняться, но не могла заставить себя. Она продолжала отползать от него, тщетно силясь высвободиться из его объятий. Она чувствовала боль, жгучую, рвущую на части боль, боль внутри, боль снаружи. Это расплата за грехи, и она ничего не может сделать, чтобы избежать этого.

– Я не хочу желать тебя, – прошептал он, выплескивая семя в ее жаркие недра. Изабель не слышала его слов, заливаясь слезами. Уже второй раз за этот вечер Ричард порадовался, что в комнате темно.

Глава 16

– Прости меня, прости меня, прости меня… – повторяла она сквозь слезы, ее грудь горестно вздымалась.

Он выскользнул из нее, все еще стоя рядом с кроватью. Она притянула колени к груди и свернулась калачиком посреди огромной кровати, подобно маленькому обиженному ребенку. С ее уст слетали слова боли, слова вины. В тот момент ему хотелось только крепко обнять ее, утешить, согреть, дать сил. Ему знакомо было это отчаяние, эта жажда прощения.

Бедная Изабель, ее проступки ничто в сравнении с его грехом.

– Не проси прощения, – сказал он, возвышаясь над ее сжавшимся в комочек телом.

Значит, он не может даже простить ее. Он никогда не простит ее. Может быть, если бы он только понял, если бы только дал ей шанс объясниться, он смог бы найти в себе силы простить ее.

– Я не могла не хотеть тебя, – рыдала она. Слова не могли передать ту бурю, которая разыгралась у нее в душе. – Я не хотела становиться причиной твоего позора. Я только… я только хотела быть рядом с тобой.

Она заставила себя выпрямиться и говорить спокойно. Она заставила себя смотреть на него, но он не удостоил ее взглядом. Он спрятал лицо, отвернувшись к двери. Ричард смотрел на свечу так, словно хотел зажечь ее взглядом. Он был слишком сердит, чтобы смотреть на то, что сделал.

– Разве тебе не хотелось того же? Разве ты не чувствовал ко мне нежность? – спросила она, ненавидя свой предательски дрожащий голос. – Наш поцелуй… тот единственный поцелуй… в конюшне, в тот день… ты должен помнить его, я знаю. Он оставил отпечаток как в моем сердце, так и в твоем, ведь правда? После этого ты очень скоро уехал в монастырь, и я знала… или думала, что ты сделал это из-за нашего поцелуя. И из-за того, что ты не мог обладать мной, а я – тобой. И все из-за Хьюберта.

Она снова заплакала. Ей казалось, что она никогда не сможет остановиться, хотя знает, что Ричард не выносит женских слез. Она должна перестать плакать. Она должна убедить его простить ее.

– Я молилась, чтобы Господь освободил меня от необходимости выходить за твоего брата. Но я ни слова не говорила ни твоему отцу, ни своему, ни тем более Хьюберту. Здесь твоя честь осталась незапятнанной, Ричард. Я говорила только с Господом, просила Его исполнить желания моего сердца, умоляла дать мне человека, которого люблю больше жизни. Разве я поступала неправильно? Я и подумать не могла, что из-за меня умрет столько людей. Я вовсе не хотела этого…

Она посмотрела на его широкую спину. Казалось, он был непреклонен. Он никогда не простит ее. Их брак разрушился еще до того, как успел начаться.

– Что-то же ты чувствовал ко мне, правда? Неужели ты не можешь найти во мне хоть что-то, достойное твоей любви сейчас? – спросила она. Изабель знала, что ее слова звучат жалко, но не могла остановиться. Она боролась за Ричарда, а он стоил любых унижений.

– Ричард, прости меня, – просила она хриплым от плача голосом. – Прости меня, – повторяла она, зарываясь лицом в покрывало, – прости меня…

Она сказала ему все, что могла, она рассказала ему о своих опасениях, своих затруднениях. Она искренне раскаялась в своих поступках. Волосы закрывали ее содрогающееся в рыданиях тело, от света луны, проникающий через узкое окно, они блестели и искрились.

Луна вышла из-за облаков, прогоняя их прочь, освещая влажную землю, заставляя природу забыть о недавнем дожде. Однажды, давным-давно случилось так, что Бог послал дождь на заселенную людьми землю, наказывая их за бесконечные грехи. И шел тот дождь ровно сорок дней и ночей. И смыл он с лица земли все людские пороки и нечистоты. И стала она чиста и безгрешна. Хотелось бы и Ричарду также смыть всю грязь с их брака, сделав его чистым.

Но он не мог.

Единственное, что он мог сделать, – это разделить с Изабель груз ее вины и стыда. Он не мог позволить ей терпеть муки безосновательного самоуничижения. Она должна узнать человека, с которым связала свою жизнь. Перед ней все еще стоит образ того незрелого юнца, которого она знала и которым восхищалась. Но пришло время открыть ей глаза. Она должна увидеть его таким, каков он есть.

– Ты не сделала ничего, за что должна просить прощение, – сказал он, глядя на ее сжавшуюся в комочек фигурку. – Я не испытываю к тебе неприязни и ни в чем не виню тебя. Встань, Изабель, и посмотри мне в лицо. Ты увидишь, что я говорю правду.

Она подняла голову. Слезы заблестели у нее на щеках, отражая призрачный лунный свет. Темные глаза казались двумя черными озерами.

– Мое решение стать бенедиктинцем никак не связано с тобой, – произнес он, стоя в другом углу комнаты. Он не мог стоять рядом с ней и чувствовать запах собственного семени, не мог смотреть на ее белые груди, наполовину закрытые прядями черных густых волос. Он предпочитал стоять поодаль, потому что не знал, как может повести себя его тело в следующий момент.

– С чем же тогда? – спросила она срывающимся голосом. Он видел, что она не верит ему. Ее память и ее грезы говорили ей совсем противоположное. Всему виной – она. Такие мысли причиняли ей боль, а он не мог просто стоять и смотреть, как Изабель изводит себя. Вина лежала не на ней, а на нем. Она должна понять это.

– Что ты увидела, когда только приехала в Молтон? – мягко задал он свой вопрос. Изабель некоторое время смотрела на него, и слезы перестали течь из ее глаз. Она вяло пожала плечами и ответила:

– Прекрасный холл из темного камня цвета морской волны.

– Я увидел свою судьбу, – сказал он. – Я увидел место, в котором сумею сделать себе имя.

– Каждый мальчик на твоем месте думал бы об этом, – сказала она.

Ричард заглянул ей в глаза и произнес:

– Но я собирался добиться этого во что бы то ни стало. Это были не просто мечты о славе. Молтон стал тем местом, где я должен был найти себя, и я собирался так и сделать.

– И сделал.

Ричард устремил взор через узкое оконце на луну, которая была отчетливо видна на очистившемся от облаков небе. Она была полной и ярко освещала ночное небо. Изабель не понимает. Она слишком высокого о нем мнения.

– Сначала мне пришлось трудно там, в Молтоне. Но я легко не сдаюсь. Я думал только о своей цели и стремился к ней изо всех сил. Я хотел стать великим рыцарем. У меня не было времени ни играть, ни шутить, ни подтрунивать над другими мальчишками. – Он не сказал ей о грубостях, которые ему пришлось выслушать, когда ее преданность ему стала очевидной. Как только ему подворачивался случай подружиться с другим оруженосцем, ее навязчивое обожание тут же все разрушало. Но он не винил ее, таков был ее характер, она никому не желала зла. – Лорд Хенли заметил мое рвение в учебе и тренировках и вплотную занялся совершенствованием моих навыков. Ты помнишь?

– Я помню, что он был о тебе хорошего мнения и с увлечением рассказывал о твоих успехах.

– Как родной отец.

– Да, как отец, – согласилась она.

– Леди Бертрада, его жена, тоже… вплотную занялась мной.

– Они оба были довольны тобой. Я помню, – сказала Изабель. Она хорошо это помнила, потому что частенько попадала в немилость Бертрады из-за невыполненных обязанностей. Но Изабель не хотела шить, она хотела везде и всюду следовать за Ричардом.

– Она была достойной леди, ты согласна? Щедра, добра, изящна. И так красива. – Его голос звучал все тише. Он опустил глаза на свои сжатые в кулаки кисти рук. – Я делал все, чтобы она была довольна.

– И чтобы Хенли тоже был доволен.

– Да, – подтвердил он, – и Хенли.

– И ты добился своего. – Слезы на ее щеках высохли, оставив после себя мерцающие в лунном свете следы. – В Молтоне ты добился прекрасных результатов. И заслужил свои шпоры.

– Я заслужил свои шпоры, – эхом повторил он. – Но я не достиг своей цели, точнее, я не сделал знаменитым свое имя, как задумал в самом начале, когда мальчишкой приехал в Молтон.

Изабель была в недоумении. В словах Ричарда не было смысла. У нее даже не было слов возразить ему. Она не знала, какой вопрос задать. Но Ричард опередил ее:

– Разве ты не заметила, ты, которая постоянно следовала за мной, всегда и везде была рядом, как часто ко мне приходила Бертрада? Она понимала мои стремления. Она понимала мои чувства, она читала мои мысли, которые я не мог облачить в словесную форму. С ней я чувствовал, что… – Он замолчал. – Чувствовал себя… – Оцененным по достоинству? Понятым? Он не мог подобрать слов для определения того, что он чувствовал, – ни тогда, ни сейчас.

Но как это ни назови, результатом был грех.

– Я совершил смертный грех. И именно поэтому я присоединился к ордену Святого Бенедикта, – произнес он наконец резко и холодно.

Смертный грех? Изабель обдумывала эти слова, приходя к выводу, что Ричард, конечно же, преувеличивал. Гордость. Зависть. Лень. Чревоугодие. Жадность. Гнев. Похоть.

Нет, он не очернил свою душу смертным грехом… хотя, возможно, его большим грехом является гордыня.

Его слова эхом отражались в ее мозгу. Он чувствовал… что-то… когда находился рядом с Бертрадой. Необъяснимая тревога вдруг закралась в ее сердце. Она никогда не слышала, чтобы Ричард говорил о том, что «чувствовал». Он говорил о долге, о цели, но никогда не тратил слов на описание чувств. Он никогда не говорил, что он чувствует к ней, хотя она его жена. Женщина, которая была обещана другому и которую он поцеловал со всей страстью.

Она была обещана другому. Его собственному брату.

Тревожное ощущение усиливалось, наваливаясь на нее всей своей тяжестью.

Как изменились воспоминания об их поцелуе, когда она взглянула на них под другим углом.

Сколько должно быть чести в человеке, показывающем свою страсть женщине, которая никогда не будет принадлежать ему?

Слова родились у нее в мозгу одновременно, в нужном порядке.

Похоть.

Бертрада.

Бенедиктинец.

При этих мыслях Изабель содрогнулась от ужаса, тряся головой, стараясь отогнать от себя страшную правду. Этого не может быть. Так быть не должно. И все же Ричард своей странной манерой хотел выразить именно это. Он жаждал близости Бертрады, жены его лорда, самой неприкосновенной женщины, вокруг которой вращалась вся жизнь Молтона. Она была им как мать, она была женой лорда, которому Ричард поклялся в верности. Это походило на кровосмешение. Разве Ричард приехал в Молтон не в десять лет? Несомненно, он совершил прелюбодеяние с единственной женщиной, которой никто не мог, никто не смел касаться. Бертрада наставляла ее, учила быть благородной леди и безупречной женой. И Бертрада совокуплялась с Ричардом.

– Поэтому ты так резко покинул Молтон? – выдавила она из себя, решив, что он скажет это вслух, открыто признается в содеянном.

– Да, – только и сказал он.

И она поняла, что это правда. Ричард бежал в монастырь, чтобы всю жизнь искупать свой грех молитвами и работой. Причиной тому не был их поцелуй. А она была настолько наивна, настолько глупа, что посчитала их единственный целомудренный поцелуй таким важным и значительным. Она просто дура. В них жила любовь, страсть, которую они не могли удовлетворить? Нет, с Бертрадой его не удерживали никакие рамки. У них просто не было рамок. Бертраде он не мог сопротивляться.

Она поняла это, сидя в темноте на брачном ложе. Она льстила себе, полагая, что Ричард оставил свои шпоры из-за противоречивых чувств к ней. Ее гордыня – великий грех, и теперь она несет за него расплату.

Но это было не самое худшее из сделанных этой ночью признаний.

В комнате было темно, и Ричард казался страшной черной тенью, обитавшей в покоях ее отца. Луна давно скрылась, и все же Изабель видела все так же ясно, как при дневном свете. Ричард не мог скрыться от этой правды, куда бы он ни прятался, так же как теперь и она.

– Но уединенная жизнь в монастыре среди братьев не помогла, правда, Ричард? – спросила она твердым неумолимым голосом. – Ты все еще любишь ее.