Текст книги "От разногласий к близости. Почему взлеты и падения – ключ к лучшим отношениям"

Надежда – в эпигенетике

Вас беспокоит мысль о том, что ваш жизненный опыт отразился в ваших генах и вдобавок вы несете в них опыт предков? Мы встречали людей, которые очень переживали по этому поводу, особенно если знали, что опыт предыдущих поколений был тяжелым и травматичным. Но по здравом размышлении можно сделать вывод, что эпигенетика преподносит нам урок надежды. Если экспрессия гена может меняться в зависимости от одних обстоятельств, то со временем она изменится и в других условиях.

Многие родители рассказывали о своих страхах, опасаясь, что их малыш, часто устраивающий истерики или создающий иные сложности во взаимоотношениях, вырастет трудным ребенком и со временем «станет таким, как дядя Билли», обладающим целым набором душевных расстройств. Каждый из нас наследует половину генетического материала от матери, а половину – от отца, причем гены передаются от поколения к поколению. Но исследования в области эпигенетики свидетельствуют о том, что если ребенок и несет в себе такие же гены, как у дядюшки Билли, то их воздействие на его поведение и развитие будет меняться в зависимости от обстановки, в которой он растет. Рэйчел Йехуда из медицинской школы «Айкан» при больнице «Маунт-Синай» изучала детей и внуков, выживших в холокост, пытаясь понять, как окружающая среда влияет на работу генов. В истории, которую вы сейчас прочитаете, рассказывается о выросшем ребенке бывших узников гитлеровских концлагерей.

Хильда и Карл попали в Освенцим детьми. В лагере они не знали друг друга. После войны оба вместе с выжившими родственниками эмигрировали в США, познакомились уже в Нью-Йорке, поженились и вырастили детей. Их организмы, и в частности нервная система, извлекли смысл из постоянной смертельной опасности, которой они подвергались во время войны. Эпигенетический процесс изменил их реакцию на стресс. В ответ на угрожающую действительность экспрессия отвечающих за выработку кортизола генов возросла, но в обстоятельствах, требующих сверхбдительности и сверхосторожности, повышенный уровень этого гормона помогал им адаптироваться, что, в сущности, служило их спасением. Те же эпигенетические изменения – сверхактивность регулирующих продукцию кортизола генов – передались и их сыну Эрику.

Но Эрику, жившему в относительно безопасном Нью-Йорке, не требовалась такая повышенная реакция на стресс, то есть в дополнительном кортизоле его организм не нуждался. Эпигенетический смысл, порожденный у родителей военными травмами и полученный с их генами, не соответствовал обстановке, в которой он появился на свет. Чтобы изменить полученный Эриком генетический смысл, потребуются время и множественные, непрерывно возникающие возможности извлечения нового смысла, то есть бесчисленные сбои и восстановления. Эти моменты были необходимы для устранения несоответствий между активностью его генов и сравнительной защищенностью послевоенной Америки.

К сорока годам жизнь Эрика, на первый взгляд, сложилась удачно: стабильный брак с Деворой, успешная карьера финансиста, двое здоровых сыновей. Однако его мучила тревожность, отягощенная постоянными сомнениями в себе. Эрик относился к себе крайне критично и, несмотря на внешние признаки, не считал себя успешным человеком, а его достижения удовлетворения не приносили.

Почти все свободное время он проводил в спортивном зале, полагая, что если ему станет комфортно в собственном теле, то беспокойство и неудовлетворенность собой перестанут грызть его. Но после сорока тревога только усилилась. Эрик стал фанатом здорового питания, на завтрак и обед ел только белковые смеси, а семейные ужины превращались в мучения для окружающих, так как он заставлял всех питаться исключительно «полезной» пищей.

Проблемы Эрика коренились не только в его генетическом наследии, но и в обстановке, в которой он рос. С самого раннего возраста он усвоил, что любая неожиданность, любой легкий стресс вызывает у родителей приступ беспокойства, и научился гасить эти проявления. Ко времени поступления в колледж юноша уже знал, что на вопрос матери «Как дела?» надо всегда отвечать: «Прекрасно!» Если ответы были иными, она любой разговор завершала вопросом: «Но у тебя точно все в порядке?», и он сдавался и отвечал: «Да, мама, все хорошо». Отец же от всего отстранялся, часто бывал погружен в себя. Узнав больше о том, что пришлось пережить отцу во время войны, Эрик понял, что его отрешенность была попыткой преодолеть владевшую им бесконечную печаль. Родители изо всех сил старались сделать мир семьи упорядоченным и безопасным. И когда вдруг в разговоре возникала тема холокоста, отец неизменно подчеркивал, как чудесна их нынешняя жизнь, упорно отказываясь вспоминать о прошлых травмах.

Жесткая приверженность Эрика к здоровому образу жизни оказывала разрушительное воздействие на его семейные отношения. Девора посоветовала мужу обратиться к психотерапевту. Она не хотела, чтобы сыновья росли в такой же обстановке напряжения и страха, как ее муж в детстве. Эрик понимал, что жена права и надо что-то менять. Однако все его знания о психотерапии отличались от того, что он постиг при работе с доктором Олдсом.

Голод по осмыслению

После первой сессии Эрик почувствовал мощную связь с доктором, которая, как он вспоминал спустя годы, возникла благодаря прежде недоступному ему ощущению безопасности. Примерно к середине разговора он ощутил, что доктор Олдс способен понять его и помочь разобраться в мучительных, болезненных чувствах. Страх перед любыми разногласиями заставлял Эрика держать все в себе. Они с Деворой любили детей, однако в отношениях друг с другом вели себя скованно и держали дистанцию. С сыновьями Эрику было комфортно и легко, но эмоциональная близость с женой, которой она так ждала, напрягала его.

Вслед за первым визитом Эрик испытал состояние, хорошо известное в психоаналитической терапии: у пациента наблюдается регрессия, которую Винникотт назвал зависимым положением. В отношениях между пациентом и терапевтом намечается динамика, схожая с отношениями «родитель – дитя». Эти новые взаимодействия позволяют пациенту понять, а затем изменить нездоровые паттерны.

На протяжении сорока с лишним лет Эрик всеми правдами и неправдами старался держать себя в руках, отметая все сложные и сильные чувства, а теперь весь его эмоциональный опыт совершил мощный выброс. Он посещал психотерапевта дважды в неделю, и между визитами вел себя как вполне зрелый человек. Но неожиданно доктор Олдс отправился в отпуск, и напряжение стало для Эрика невыносимым. Он таинственным образом утратил способность есть: буквально боролся с собой, чтобы положить что-то в рот и проглотить. Когда доктор вернулся из отпуска и приступил к работе, эти проявления исчезли, но возникли вновь, когда ему снова пришлось куда-то уехать. За годы совместной работы проблема несколько сгладилась и Эрик наконец понял, что он всю жизнь испытывал «голод по осмыслению». Встретив человека, помогавшего ему разбираться в сложностях отношений, он впервые почувствовал, что этот «голод» утолен. Но при внезапном прекращении такого «питания» Эрик снова не мог принимать пищу. Так продолжалось до тех пор, пока мужчина по-настоящему не разобрался в своих чувствах.

Памятуя об истории семьи, не приходится удивляться тому, что родители не предоставляли Эрику пространства для восстановления. Мать вечно беспокоилась о нем, отец же держался отстраненно. Оба старались избегать обычных, каждодневных сложностей и сумятицы взаимоотношений. Мир родителей был раз и навсегда зафиксированным и хрупким. Доктор Олдс разительно отличался от них. Во время первого визита Эрик еще не мог сформулировать свои впечатления, но тем не менее сразу понял, что здесь можно выразить все свои чувства – и гнев, и любовь, и страх, – и доктор в любом случае будет на его стороне: и выслушает, и не станет постоянно требовать заверений, что у пациента все в порядке.

Но, возможно, самое главное заключалось в том, что Эрик вместе с доктором мог двигаться от разрывов и несовпадений к восстановлениям, и Олдс не боялся этого и охотно признавал свои ошибки. Как-то раз, в самом начале лечения, возникла путаница по поводу времени сеанса. Эрик приехал на встречу, увидел, что кабинет заперт, и испытал невыносимый ужас: он подумал, что с доктором что-то случилось. Подобно ребенку, столкнувшемуся с «каменным лицом», Эрик изо всех сил старался извлечь смысл из произошедшего. У него не хватало опыта столкновений со сложностями взаимоотношений, поэтому, встретившись с реальной нестыковкой, он впал в отчаяние. Но когда Эрик и доктор Олдс проработали эту ситуацию, их отношения стали глубже, что послужило поворотным пунктом на пути к исцелению.

В моменты сбоев и разногласий Эрик так же, как и его отец, уходил в сторону, самоустранялся, причем не только в отношениях с Деворой и родителями, но и с другими людьми. Но такой паттерн требовал жертв: Эрик не осознавал, что избегать негативных ощущений – тяжелая работа. Его пищевые предпочтения были проявлениями адаптации к тому состоянию, когда он старался держать себя в жестких рамках. Однако, чтобы добиться близости, ему следовало раскрепоститься и прекратить сдерживать свои эмоции. Доктор Олдс предоставил ему безопасное пространство, где они вместе могли трансформировать неосознанные реакции, в том числе реакции тела, в слова.

История исцеления Эрика подтверждается психотерапевтическим исследованием, демонстрирующим связь между понятием «восстановление после разрыва в альянсе» и выздоровлением. Психоаналитик Лестон Хэвенс отмечает важность «выживания после столкновения» пациента и психотерапевта – эта идея перекликается с сутью самых первых открытых динамических систем, описанных Хокингом. Концепция выживания после разрушения взаимоотношений напоминает динамику формирования Вселенной в результате Большого взрыва!

За пять лет лечения Эрику пришлось пережить множество разрывов и несостыковок, как больших, так и малых. Его ощущение себя как цельной личности окрепло, обсессивное стремление контролировать потребляемую пищу исчезло. Отныне его больше не пугали путаница, сложности, недостаточное понимание чего-либо; не было нужды и в строгих правилах в отношении еды. Он научился спокойно реагировать на разрывы и разлады с Деворой, а ведь прежде эти эпизоды вызывали у него лишь приступы гнева. Их близость крепла, и семья все больше и больше ощущала себя единым целым. Ко времени окончания лечения вокруг Эрика образовалось сообщество друзей и коллег, где он мог свободно двигаться от сбоев к восстановлениям. Доверие, которое выработалось в общении с доктором Олдсом, проложило путь к доверию к другим, открыв доступ в широкий мир социализации.

Эрик также примирился с ограничениями, поставленными перед ним родителями, и заново открыл для себя радость общения с отцом и матерью; зафиксированность их мира больше не пугала его. Он начал получать удовольствие от интеллектуально насыщенных, хотя и эмоционально отстраненных, отношений с отцом. И смог отвечать на потребность матери слышать, что «все в порядке», оставаясь самим собой.

Многие люди десятилетиями живут в отношениях, кажущихся более-менее стабильными, однако на деле бывают недостаточно близки и не ощущают себя цельными личностями (подробнее поговорим об этом в главе 8). Они осознают это, вступая во взаимоотношения, в которых чувствуют себя достаточно безопасно, чтобы преодолевать трудности без страха утратить себя.

Множественные пути создания смысла

Парадигма создания смысла в эксперименте «Каменное лицо» демонстрирует, что младенец способен создавать смыслы задолго до того, как у него разовьются части мозга, ответственные за образное мышление и язык. А опыт Голодной зимы в Голландии свидетельствует о том, что создать смысл может даже плод в утробе матери, у которого мозг вообще не сформирован.

В создании смысла участвуют психика, поведение и сознательное мышление, что нашло воплощение в выражении «доверяй своему внутреннему голосу». Сенсорная и двигательная, эндокринная и иммунная системы, вегетативная нервная система (отвечает за функции тела), генетика и даже микробиота – миллиарды живущих в кишечнике микроорганизмов – играют свои роли в процессе создания смысла на основе личного опыта. Все эти смыслы существуют наряду со смыслами, выражаемыми словами.

Но выраженная вербально неспособность Эрика принимать пищу в отсутствие доктора Олдса смысла не имеет. В детстве он не испытывал физического голода, но организм хранил память о нехватке эмоциональной пищи. Жесткая модель пищевого поведения до начала терапии имеет то же происхождение, что и чрезмерная реакция на отпуск доктора. Этих эпизодов, описанных словами, было недостаточно для изменения образа существования Эрика в мире. Обсуждение военной травмы, пережитой родителями, занимало лишь часть времени, которое он проводил в кабинете доктора. Обмен словами – не более, но и не менее, – происходящий здесь и сейчас, опыт сбоев и восстановлений – вот что питало происходившие в сознании Эрика перемены. Его разуму и телу было необходимо научиться новому способу взаимоотношений, свободных от жесткости и страха перед сложностями и неразберихой.

Когда самолет попадает в зону турбулентности, наш рациональный разум обычно говорит, что беспокоиться не о чем. Но желудок, который, кажется, выворачивается наизнанку, вспотевшие руки, непроизвольно вцепившиеся в подлокотники, свидетельствуют об обратном. Мы можем твердить себе, что от турбулентности еще никто не умер, но тело реагирует так, будто смерти не миновать. При встрече с бывшим боссом, который много лет назад наделал вам кучу гадостей, ваше сердце начинает колотиться, руки дрожат, а в голове все путается, хотя вы прекрасно осознаёте, что эта неприятная история осталась в далеком прошлом и думать о ней вообще не стоит. Дети, по природе своей натуры творческие и непоседливые, столкнувшись с жесткими школьными рамками, возможно, не сумеют облечь свой новый опыт в слова, например такие: «Я неспособен со всем этим смириться». Но у ребенка может, к примеру, внезапно развиться экзема – таким образом иммунная система пытается переработать данный опыт.

Страхи и фобии, которые кажутся иррациональными, будучи выраженными словесно, представляются лишенными смысла, на самом деле могут корениться в самом раннем, довербальном эмоциональном опыте. Эрик почти не помнил семейных выездов на Рокауэй-бич – он тогда был слишком мал, однако, будучи взрослым, испытывал страх перед океаном: боялся, что его захлестнет волна или медуза попадется под ноги. В этих конкретных страхах выражались напряжение и беспокойство, пережитые в раннем детстве. После сеансов с доктором Олдсом Эрик полюбил океан. Теперь волны восхищали его, и он радостно смеялся вместе с сыновьями, пытаясь кататься на серфе. Созданный им смысл океана как пугающего и ужасного в контексте новых взаимоотношений превратился в смысл позитивного, радостного события.

Ошибайтесь!

Далее мы поговорим о том, как современная культура, призывающая к совершенству во всем, бросает вызов главному уроку, извлеченному из парадигмы «каменное лицо». На самом деле именно ошибки предоставляют возможность для исцеления и роста. Недавно Клаудиа давала интервью для одного журнала, и ей задали вопрос: «В чем секрет успеха?» Она не колеблясь ответила: «Не бояться совершать ошибки». Для роста они необходимы. Работа над неизбежными малыми и большими сбоями делает нас сильнее, а нашу жизнь – богаче. В результате рождается что-то новое и непредвиденное.

Зигмунд Фрейд сказал: «Любовь и работа – вот краеугольные камни нашей человечности». Почему для одних любовь – это радость, а работа приносит им удовлетворение, в то время как другие увязли в нездоровых взаимоотношениях и безуспешно пытаются отыскать смысл и цель жизни? Исследования, предпринятые после эксперимента «каменное лицо», дают удивительный ответ. Родители, супруги, братья и сестры, учителя, врачи, коллеги по бизнесу – большинство из них считают, что все в жизни должно идти гладко. Но представление о том, что жизнь – как в работе, так и в любви – должна быть размеренной и бесконфликтной, неминуемо ведет к беде. Наше исследование, сосредоточенное на самых ранних любовных взаимоотношениях, показывает, что рост и креативность – плоды бесчисленных ошибок, неизбежно возникающих в ходе человеческих взаимодействий. Люди строят отношения, проникнутые доверием и близостью, путем восстановления ежемоментно возникающих разрывов, и вместе создают смыслы из своего опыта. Напротив, недостаток возможностей для сбоев и восстановлений приводит к беспокойству и недоверию. Люди перестают развиваться и рискуют погрузиться в состояние безысходности и уныния.

Осознавая это, можно сформулировать определение успеха, приемлемое для всех культур и каждого человека в отдельности. Успех, понимаемый как способность формировать близкие отношения и находить смысл в жизни, основан на преодолении неизбежных разрывов в самых тесных, самых страстных взаимоотношениях, причем преодоление это начинается с самого рождения.