Текст книги "Ярость"

Отсюда ей было видно Остерштрассе, где было еще открыто несколько киосков рождественской ярмарки. Ветер принес аромат жареных сарделек и глинтвейна. Она решила, что может заслуженно отдохнуть и подкрепиться.

Ей понадобилось некоторое время, чтобы дождаться очереди – так много желающих толпилось возле киоска Тео. Все тянулись через чужие головы, заказывая яичный пунш.

Петер Грендель забрал напиток и протянул ей. За это она положила несколько монет в его широкую ладонь каменщика.

– Без сдачи! – весело воскликнула она. Петер передал деньги Тео, который даже не посмотрел, сколько там.

Ей нравились остфризцы, которые сбивались в непогоду вместе, словно табун лошадей, и закрывали друг друга от ветра. Ей нравились их сдержанные, спокойные манеры.

Хольгер Блём рассказывал, как брал интервью у одного остфризца, который эмигрировал с родителями в Индию тридцать лет назад. Там у них во владении было столько земли, что у него уходило пять часов, чтобы просто объехать ее на машине.

– У меня в свое время тоже была такая колымага, – посочувствовал Петер Грендель.

Под всеобщий хохот она заказала себе еще пунша и подумала: завтра вы все уже будете делать, что я прикажу. Или вы все умрете. Все!

Ей нравилось разглядывать их лица, представляя, что все они уже трупы.

* * *

Проснувшись, Анна Катрин услышала шум Северного моря и почувствовала аромат яичницы с крабами и черного чая.

Карола Гейде уже приготовила завтрак на троих и расставила стулья так, чтобы каждый мог свободно любоваться морем. Широкими, плавными движениями она разливала по стаканам воду из графина, словно в мире не было занятия важнее.

Уббо Гейде поднял стакан, приветствуя заспанную Анну Катрину:

– Жена говорит, утро всегда следует начинать с большого стакана воды.

И демонстративно выпил воду.

– Да, – рассмеялась Карола, – это словно принимать душ изнутри. – Она указала на накрытый стол: – Мы могли бы позавтракать в кафе «Пуддинг» или «Упстальсбум». Но я подумала, так тоже будет неплохо.

Она уже принесла свежие булочки из пекарни «Больте», и Анна Катрина набросилась на еду с волчьим аппетитом, прежде чем отправиться в душ.

«С этой парочкой, – думала она, – я чувствую себя удивительно свободно, как дома. У них всегда найдется для меня местечко, и здесь я могу сидеть за столом заспанная, в растянутой футболке. Как здорово!»

Она выпила еще один стакан воды. Ей понравилась идея о душе изнутри.

* * *

Хольгер Блём любил ездить по утрам на работу на велосипеде. Прекрасный способ проветрить голову и размять тело. Он ехал против ветра. Хорошая тренировка для мышц ног, подумал он.

Он открыл посылку не сразу и заметил, что на ней нет ни марки, ни почтового штампеля. Когда он взял ее, по руке у него пробежали мурашки, словно посылка была заряжена электричеством.

* * *

Сотрудница департамента водоснабжения, природной и береговой охраны Нижней Саксонии еще не утратила надежду, что кто-то сыграл с ними очень дурную шутку. И при этом боялась вдохнуть. Ей даже было страшно прикоснуться к себе кончиком собственного пальца.

Она оставила все лежать на рабочем столе, вышла из кабинета в уборную и помыла руки так тщательно, как не мыла еще никогда в жизни.

Потом она позвонила начальству.

* * *

Посылка лежала на рабочем столе, рядом с пакетиком арахисовых хлопьев. Хольгер Блём открыл её и вытащил сначала записку. Прочитал и тут же набрал номер 110.

Марион Вольтерс ответила:

– Полиция! Экстренный вызов!

– Меня зовут Хольгер Блём.

– Тот самый Хольгер Блём? – переспросила Марион Вольтерс, преисполнившись уважения. Она выписывала журнал «Остфризия», и ей нравилась его внятная манера письма.

– Да, Хольгер Блём из журнала «Остфризия». У меня тут в редакции есть кое-что, – деловым тоном продолжил он, – что должно вас заинтересовать. Кто-то угрожает отравить питьевую воду во всей Остфризии и, если я не ошибаюсь, приложил к записке образец яда, которым он собирается нас всех убить.

– А вы открыли? – уточнила Марион Вольтерс.

– Ну да, иначе мне бы едва ли удалось прочитать письмо.

– Я имею в виду образец яда.

– Я же не сумасшедший. Я не притронулся к бутылочке.

– Хорошо. Больше ни к чему не прикасайтесь. Вы можете стереть следы…

– Не проблема. Я и так не собирался.

Марион Вольтерс откашлялась. Все были страшно заняты. Кроме того, убийство в Лере задействовало все их силы.

– Господин Блём, не могли бы вы запаковать все это в пластиковый пакет и привезти к нам?

– Надеюсь, вы не серьезно?! Я должен везти вам биологическое оружие через весь Норден? И как? На велосипеде? На такси? Мне казалось, здесь сразу появится кто-то из ваших людей и все безопасно ликвидирует. У вас же определенно есть опыт в подобных вещах.

– Гм, да… Конечно. Прекрасно вас понимаю. Но возможно, мы столкнулись всего лишь со студенческой выходкой. Проделкой выпускников. Мы же не хотим стрелять из пушки по воробьям.

Блём раздумывал, не проще ли будет просто позвонить ее шефу.

– Проделка выпускников? В конце ноября? В любом случае юмора я не понял, – продолжал упорствовать он, и Марион Вольтерс решила:

– Хорошо. Сейчас к вам кто-нибудь приедет.

Блём вышел из кабинета и запер за собой дверь. Потом он проинформировал обо всем коллег.

* * *

Старший полицейский советник Дикманн побелела как мел, когда Руперт положил ей на стол посылку со словами:

– Коллеги из Нордена нашли это сегодня утром перед участком. Точнее, вообще-то еще вчера вечером, но тогда никто не обратил на это особого внимания. Либо кто-то хочет нас разыграть, либо…

Дикманн очень осторожно отодвинула кресло назад, высоко подняла руки, словно хотела сдаться в плен, и часто задышала.

– Уберите это, – выдохнула она. Ее голос утратил сварливую командность. Теперь он скорее напоминал напуганного дошкольника. – Это… Это не шутки, – прошептала она, словно все могло взорваться, если говорить слишком громко.

Руперт уже давно задавался вопросом, обладают ли женщины шестым чувством и замечают недоступные мужчинам детали или они всего лишь истерички и видят за каждым углом притаившуюся опасность, хотя на самом деле там ничего нет. Но потом догадался: Дикманн просто знает больше его, и ему стало не по себе оттого, что он посчитал ее дурой.

– Значит, вы знаете, что там внутри, – заключил он, страдая от пульсирующей боли в крестцово-подвздошном суставе.

Дикманн не ответила. Она просто вышла с ним вместе из комнаты и, судя по ее виду, предпочла бы очистить здание и отдать приказ пустить все на воздух.

* * *

Анне Катрине не хотелось уезжать с Вангероге. Выглядывая из самолета, он почувствовала, что остров волшебным образом сохранил свою невинность. Она знала, что теперь будет приезжать сюда чаще, чтобы встретиться с Уббо. Ей не хотелось отказываться ни от его дружбы, ни от его опыта.

Он хотел еще пригласить ее на рыбный суп в «Компас», но тут пришло недвусмысленное сообщение от Веллера: «Нужна твоя помощь, мой ангел!»

Она дважды пыталась дозвониться ему с аэродрома, но он не снял трубку, а в центральном отделе ей заявили, что по какой-то причине не дают справок по телефону.

– Но, Марион, – рассмеялась она, – ты же узнаешь мой голос!

Но сотрудница, которую Руперт так любил называть «задницей», и которая была настолько болтливой, что окружающие давно прозвали ее «остфризским радио», была непреклонна:

– Нет, Анна Катрина, развязать мне язык не удастся. Лучше приезжай поскорее.

* * *

Потом появились вертолеты. Один приземлился на парковке на Штельмахерштрассе, прямо перед редакцией журнала «Остфризия». Из него вышли люди в футуристической спецодежде, словно здесь собирались снимать голливудский фильм о конце света.

Хольгер Блём стоял у входа. Он не удержался. Невозможно было не сфотографировать, как они врываются в редакцию и забирают посылку из его кабинета.

Какое зрелище, подумал он и задался вопросом, не разместить ли в следующем номере поменьше материалов про рождественские ярмарки и побольше – об этих событиях, что бы здесь ни происходило. Ему казалось, это поможет поднять много вопросов и многое изменить. Правда, не в лучшую сторону.

Вдруг к нему подошел человек и по-военному представился офицером органов безопасности. В отличие от своих людей, он не носил спецодежды: на нем был серый костюм с красным галстуком. Он не стал заходить в здание, а остался стоять снаружи, у вертолета. Он попросил Хольгера Блёма:

– Позвольте ваш фотоаппарат?

– Нет, – ответил Блём, – не позволю.

– Фотографии придется удалить, – жестко сказал офицер.

Он протянул руку и хотел схватить фотоаппарат. Блём спрятал его себе за спину и сделал шаг назад.

– Меня зовут Хольгер Блём. Я главный редактор журнала «Остфризия». Могу я узнать, кто вы?

– Я возглавляю эту операцию как офицер органов безопасности, и вы сейчас отправитесь в карантин.

Хольгер Блём издал короткий, изумленный смешок.

– Получается, я отправлюсь в карантин, потому что отказался отдавать вам фотоаппарат? Но если я сделаю, как вы сказали, то все в порядке, я считаюсь здоровым и исцеленным и вы меня отпускаете?

Офицер ничего не ответил, только поджал губы. Потом раздраженно втянул щеки. Он делал так всегда, когда попадал под сильное давление, и Хольгер Блём понял, что он теряет самообладание и вот-вот взорвется. Но Блём не был готов так легко отдать фотоаппарат.

– Это, – сказал сквозь сжатые зубы офицер, – очень серьезная ситуация.

Его челюсть скрипела, как ржавые клещи. Он еще раз попытался разрешить ситуацию по-хорошему. Протянул открытую ладонь, словно прося милостыню.

– Фотоаппарат! – потребовал он, не размыкая губ.

– А вы не боитесь, что он заражен? Я ведь его трогал. А мы оба совершенно не хотим, чтобы с вами что-нибудь случилось… – сказал Хольгер Блём, и в его голосе не слышалось ни капли иронии.

Офицер службы безопасности отвернулся и заскрипел от злости зубами. У него были проблемы в общении со штатскими, и он об этом знал. Жена ушла от него, потому что он якобы был бесчувственным и черствым, и сын-подросток считал его «больным психом, которому нужно срочно лечиться». Женщины, пубертатные подростки и гражданские – со всеми ему приходилось непросто. Но особенно нервировали журналисты. С ними нужно иметь в виду, что каждое сказанное им слово будет потом процитировано и сделано смехотворным.

Он подозвал к себе двоих сотрудников. Они медленно, как в замедленной съемке, подошли в своих скафандрах к Блёму. И жестами попросили его залезть в некое подобие надувного презерватива на все тело.

Он сделал это отчасти из журналистского любопытства, отчасти из опасений, что опасность действительно существует. В любом случае он находился там, где, по его мнению, и следовало быть журналисту: в центре событий.

Фотоаппарат он так и не отдал, и мобильный тоже был по-прежнему у него. Он чувствовал себя вооруженным. Но злился на себя, что оставил пакетик с арахисовыми хлопьями на рабочем столе. Он сам страшно удивился, что именно сейчас, в этой ситуации, ему так захотелось арахисовых хлопьев.

* * *

Еще до Анны Катрины в полицейский участок приехали два человека из Ганновера. Сначала они поговорили со старшим полицейским советником Дикманн, а потом созвали всех в большую комнату для совещаний.

Анна Катрина штурмом взяла лестницу и, тяжело дыша, села на место. Между носом и верхней губой у нее выступили капельки пота.

Доктор Кайзер представился статс-секретарем министерства внутренних дел, а Отто Нюссен обозначил себя как близкого доверенного министра экологии.

У Кайзера был свежеподстриженный ежик волос, а над ушами было выбрито два сантиметра.

У Нюссена, напротив, была прическа позолоченного ангела, свалившегося спьяну с облака.

Анна Катрина ухмыльнулась. Оба были политическими чиновниками, но было сложно представить, что они принадлежат к одной и той же партии. Возможно, такой состав кабинета – результат коалиционного правительства. Одни получили министерство внутренних дел, а другие – министерство экологии.

На Кайзере был темный костюм, со складками на брюках, которые он явно выглаживал не собственноручно. Шелковый галстук ему подарила теща, и не нужно было уметь разбираться в людях, чтобы понять, что эта женщина его терпеть не может.

На Нюссене был синий блейзер и джинсы. Рубашку и галстук он, похоже, купил вместе, одним комплектом. Он ненавидел галстуки и, вероятно, не умел их завязывать. Рубашка была мала ему на размер в воротничке.

Ютта Дикманн кивала, пока они говорили, словно лично подтверждала каждое предложение.

Доктор Кайзер начал:

– Должен предупредить, что ни одно сказанное здесь сегодня слово не должно покинуть этой комнаты. Мы должны избежать паники и огромного вреда для экономики всей Остфризии и прибрежной области. Кто-то шантажирует нас, угрожая отравить питьевую воду. В опасности десять миллионов человек.

– Если вы хотели сохранить это в тайне, – усмехнулся Веллер, – то вашим людям не стоило вылезать из вертолетов в скафандрах…

Доктор Кайзер спокойно воспринял замечание Веллера. Старший советник Дикманн, напротив, бросила на него осуждающий взгляд, словно он сказал нечто непристойное.

– Официально мы представим это как учения, – пояснил Кайзер.

– Наша питьевая вода, – заговорил Нюссен, – самый важный и наиболее контролируемый продукт питания в мире. Вы можете не задумываясь пить из каждого крана. Уже ходили слухи, что «Аль-Каида» может совершить террористический удар по питьевому водоснабжению, но им это так и не удалось. Во-первых, негосударственной организации будет сложно достать такое количество отравляющих веществ, и во-вторых, у нас есть хитроумная система фильтрации, которая держится в секрете, чтобы предотвращать как раз такие случаи.

Анна Катрина сразу ему возразила:

– Швейцарцы обнародовали секреты своей системы безопасности: в кантоне Цюрих они полностью полагаются на водяных блох. Если они умирают, значит, что-то не так. В Берне же работают с форелью. Это тоже весьма чувствительные животные. Но, честно говоря, это меня не успокаивает…

Анна Катрина каждый раз поражала Веллера до глубины души. Он задавался вопросом, откуда она знает такие вещи. Или она просто все выдумывает?

Доктор Кайзер откашлялся и выразительно посмотрел на Дикманн, словно хотел подать ей сигнал, что пора позаботиться о покое и порядке.

– В любом случае, мы готовы ко всему, – уверял он. – У нас уже давно собрана команда… – казалось, он задумался, стоит ли настолько глубоко посвящать полицейских Остфризии, но потом все же решился, – из ста пятидесяти четырех высококвалифицированных, прошедших обучение в США специалистов, которые возьмутся за это дело. Введена строжайшая секретность. Все должны хранить абсолютное молчание. Ничего не рассказывать ни супругам, ни друзьям, необходимо сохранить это в тайне. Подобные вещи должны оставаться абсолютно непрозрачными. Кто нарушит правило, будет иметь дело с суровыми последствиями. Надеюсь, я выразился достаточно ясно?

Госпожа Дикманн закивала.

– О да. Я могу со всем только согласиться, и моя инстанция окажет вам любую необходимую поддержку.

Рике Герсема, пресс-секретарь, прошептала:

– Ее инстанция! Только послушайте!

Анна Катрина снова взяла слово. Дикманн выразила явное недовольство, но Анна Катрина ее проигнорировала:

– Возможно, преступник или преступница хотели нарушить вашу информационную политику, и поэтому отправили больше писем с угрозами и образцами яда, чем вы знаете?

Нюссен и так сказал больше, чем собирался, но он по-прежнему пребывал в таком шоке, что только сейчас начал осознавать информацию, полученную по пути из Ганновера в Аурих.

– Образцы уже исследовали. Эти люди нас не обманули. Напротив. В каждой посылке было свое высокотоксичное вещество. Рицин, антракс и…

Доктора Кайзера все это не устраивало. Он прервал Нюссена:

– Были распознаны отравляющие вещества различных групп. Бактерии – микроорганизмы, которые размножаются делением и могут вызывать у людей серьезные заболевания. Они относятся к самым известным биологическим ядам. Например, антракс вызывает сибирскую язву. Бактерии способны прекрасно выживать и вне носителя. Вирусы же, напротив, внутриклеточные паразиты, без собственного обмена веществ.

– Мы что, на уроке биологии? – поинтересовался Руперт.

Ютта Дикманн теребила рукав своего кашемирового свитера, словно там ползал маленький зверек, которого она пыталась поймать. Она растерла что-то между пальцами и выбросила прочь. Ее беспокоило, что ситуация выходит из-под контроля. Она заговорила:

– Преступники потребовали десять миллионов. Они будут арестованы при передаче денег, но это не наша забота. Для этого есть… – Она сделала вдох.

– Сто пятьдесят четыре специалиста?! – предположил Руперт.

– Именно, специалисты, – согласилась она, словно была благодарна за эту реплику, и снова расправила рукав свитера.

* * *

Веллеру на айфон пришло короткое сообщение из Лера. Их коллеги нашли не только сейф за картиной, но и несколько работающих веб-камер.

«Значит, он наблюдал за нами, – мрачно подумал Веллер. – Кем бы ни был этот доктор Вольфганг Штайнхаузен, все это время он был к нам ближе, чем мы к нему».

Веллер передал новость Анне Катрине.

* * *

Он отправился прогуляться по гребню дамбы и съел в «Дикстер Кёкен» порцию жареной сельди с картошкой. Позволил себе угоститься. Он мог по несколько дней жить на воде и кофе, а потом вдруг проглотить полкило шоколада или съесть три главных блюда подряд. Разумеется, при этом он переходил из заведения в заведение, чтобы не обращать на себя внимания. Если человек закажет после венского шницеля с соленым картофелем рыбную тарелку, официант его не сразу забудет, а он не хотел оставаться в чьей-либо памяти.

Но если заказывать ужин в разных ресторанах, то о тебе останутся лишь весьма противоречивые показания.

«Да, он ел жареную сельдь в «Дикстер Кёкен» и заказал к ней безалкогольного пива».

«Нет, он ел стейк средней прожарки в «Реджина Марис» и заказал к нему красного вина».

«Быть не может! Он ужинал в «Гиттис Гриль», заказал большую колбасу карри с картофелем и майонезом и большое пиво».

Он улыбнулся, подумав, как легко можно запутать людей и манипулировать ими.

Чтобы полиция смогла провести розыск и закрыть дело, проще всего было подсунуть ей преступника. И лучше всего, чтобы это выглядело как самоубийство.

Он представил, как засунет Майку в рот ствол и нажмет курок. Нет, только не свою «Беретту». Она ему еще пригодится. Он чувствовал на себе оружие, и это его успокаивало.

Полиции был нужен преступник. Хорошо, они его получат. К тому же у них, скорее всего, давно уже другие заботы. Действие началось, и он должен быть совсем рядом.

Он наслаждался паникой и беспомощностью властей.

* * *

Несколько часов спустя Хольгер Блём освободился от своей защитной пленки в одном из специально оборудованных для таких случаев грузовиков. Он почувствовал едва преодолимое желание немедленно принять душ.

Молодой врач, который казался компетентным и внушал доверие одной лишь своей манерой держаться, сказал ему:

– Вы не прикасались к этой штуке, иначе вам уже было бы очень плохо…

– Думаю, мне бы уже полегчало…

Врач понимающе улыбнулся.

– В пузырьке, который вы, к счастью, не открыли, был порошок рицина. Это крайне ядовитый белок. Ноль запятая двадцати миллиграмм достаточно, чтобы убить взрослого человека. Он попадает под Конвенцию о биологическом оружии и одновременно под Конвенцию о химическом оружии Объединенных Наций. В апреле письма с рицином получили Барак Обама и мэр Нью-Йорка Блумберг. Так что у вас неплохая компания.

– Да, спасибо. Значит, я могу рассматривать это как своего рода повышение?

Врач понимающе улыбнулся.

– Мы должны провести несколько тестов, и я предпочел бы оставить вас здесь на ночь, но если хотите, можете идти. – Врач принялся вращать плечами. Потом выпятил грудь вперед и, сидя на стуле, начал делать движения, будто едет на лошади. – У вас нет никаких симптомов. У вас давно должно было начаться сильное воспаление слизистых, жжение во рту и в горле.

Хольгер Блём тяжело сглотнул и схватился за горло.

Врач продолжил, чтобы успокоить его:

– А еще высокая температура и рвота с кровью. Обычно смерть наступает из-за остановки кровообращения. Противоядия, к сожалению, не существует.

– Ну класс, тогда все в порядке.

У Блёма зазвонил мобильный. Он вопросительно посмотрел на врача. Тот кивнул, и Блём ответил своей жене, Анджеле. Он уверял, что с ним все хорошо и ей не о чем беспокоиться.

– Но ты говоришь так, будто заболел гриппом. У тебя хриплый голос, и…

– Нет, у меня не хриплый голос, – возразил Блём. – Просто здесь очень сухой воздух, Анджела.

Она поинтересовалась, не хочет ли он пойти с ней сегодня вечером поесть в «Смутье» ягненка.

– Да, – ответил он, – прекрасная мысль, только я еще точно не знаю, когда здесь освобожусь.

Врач вращал головой вперед и назад. Он постоянно делал какие-то упражнения, пока сидел, какую-то лечебную гимнастику для тех, кто в стрессе.

* * *

Доктор Кайзер все еще пытался говорить общепонятным языком, но это явно давалось ему с трудом:

– Этот журналист Блём и сотрудница департамента водоснабжения, природной и береговой охраны Нижней Саксонии еще находятся в карантине. Но оба в добром здравии, – подчеркнул Кайзер.

Руперт резко переменился после этого высказывания.

– Если Блём и эта особа из водоснабжения направлены в карантин, почему никто не наблюдает за мной? Или… – он указал на госпожу Дикманн, и та резко побледнела.

– В пузырьке из вашей посылки был возбудитель холеры. Это высокоподвижные бактерии. Эта болезнь давно нами побеждена. Теперь она возникает лишь в бедных странах, где недостаточно хорошо разделены системы питьевого водоснабжения и сточных вод. Здесь достаточно элементарных защитных мер: кипячение, мытье рук и…

Руперт закашлялся.

– Мне дурно.

– Почему, – спросила Анна Катрина, – преступник прислал нам разные яды? Рицин в редакцию, антракс в водоснабжение и возбудителя холеры в полицейский участок?

Доктор Кайзер сделал глоток воды, словно хотел этим показать, что они полностью контролируют ситуацию. Правда, пил он из пластиковой бутылки.

– Хочет продемонстрировать нам свои большие способности, – предположил Веллер, вызвав всеобщее согласие. Он обратил внимание, что никто не притронулся к кексам, стоящим на столе. Даже к кексу с шоколадной глазурью, а их обычно съедали первыми.

– Последняя большая вспышка холеры произошла в 2010 году на Гаити. Тогда заболело более полумиллиона человек. Из них умерло более семи тысяч. Но существует очень эффективное противоядие и профилактические меры. Последняя эпидемия в нашей стране случилась в 1892 году, в Гамбурге, погибло более 8600 человек. Тогда Роберт Кох…

Веллер наклонился к Анне Катрине:

– Думаю, они неплохо в этом разбираются…

Она с ним согласилась:

– Да, на такие встречи не приходят без подготовки. Они уже давно занимаются этими проблемами, – а потом громко задала вопрос: – Почему именно Остфризия? Разве преступнику или преступнице не было удобнее выбрать какой-нибудь большой город?

Нюссен прошелся изящными пальцами пианиста по своей ангельской шевелюре и сказал:

– Департамент водоснабжения здесь, в Нордене, отвечает за весь регион. – Он начал перечислять: – Аурих, Ольденбург, Ганновер, Хильдесхайм, Брауншвейг, Гёттинген, Меппен, Штаде, Браке, Люнебург… – Он прервал перечисление жестом, показав, что может перечислять еще долго. – Возможно, преступник считает, что в равнинных областях вроде Нижней Саксонии особенно сложно проконтролировать, чтобы ничего не попало в систему питьевой воды, но мы готовы к подобным угрозам.

Он посмотрел на Ютту Дикманн, которая продолжала теребить свой свитер, и она ему кивнула. Это трое явно собрались уходить. В комнате возникло негодование.

– А теперь мы все примемся за работу, за которую получаем деньги, – объявила Дикманн. – Кроме того, мы все будем хранить молчание и окажем коллегам любую поддержку, которая им понадобится.

Анна Катрина хотела что-то сказать, но ее никто не слушал.

Ютта Дикманн, доктор Кайзер и Нюссен попрощались, бесцеремонно помахав всем руками, хотя Анна Катрина громко крикнула им вслед:

– Подождите! У нас есть еще несколько вопросов, и я очень хочу получить на них ответы!

Рике Герсема похлопала Анну Катрину по плечу:

– Не только у тебя, Анна, не только у тебя.

– А до меня, очевидно, вообще никому дела нет? – пожаловался Руперт.

– Кстати, выглядишь ты неважно, – проворчала Рике Герсема.

Тогда Анна Катрина громко, на всю комнату задала вопрос:

– Если кто-то хочет шантажировать туристический район… Каким надо быть дураком, чтобы делать это в ноябре, когда здесь почти никого нет?

Вопрос повис в воздухе, словно клочья тумана. Веллер разогнал воздух рукой.

* * *

Словно олицетворенная нечистая совесть, в коридоре стояла Мария Реннефарт-Нойманн, приветливая молодая девушка, которая проводила с Рупертом тест Баума. По мнению Руперта, она была невыносимо, чуть ли не демонстративно здоровой, спортивной и в хорошем настроении.

– Вы забыли про нашу встречу? – спросила она, многозначительно улыбаясь.

– Какую встречу? Не знаю я ни о какой встрече.

– Вы же попросили меня помочь вам улучшить ваши сомнительные личные достижения, чтобы постепенно достичь уровня ваших коллег.

– Я вас ни о чем не просил, – прошипел Руперт. – Мне нужно в туалет. Не могли бы вы пропустить меня?

Она вытащила из внутреннего кармана куртки сложенный вдвое листок бумаги, покачиваясь при этом в коленях, словно проверяя, достаточно ли прочен пол, на котором она стоит.

Она развернула бумагу. Руперт сразу узнал штамп остфризской криминальной полиции.

– Точно, – рассмеялась она. – Вы меня ни о чем не просили, меня просила ваша начальница, старший полицейский советник Ютта Дикманн.

Руперт с трудом выдохнул. Он не знал, чем именно вызвано ощущение сжатия в его яйцах – смещением крестцово-подвздошного сустава или стрессовой ситуацией с этой женщиной в коридоре. В любой момент из комнаты для совещаний мог выйти кто-то из его коллег. Ему было неловко. Он не хотел быть причисленным к вышедшим в тираж сотрудникам и относиться к третьему разряду по физической подготовке.

Сильнее всего ему сейчас хотелось запустить руку в штаны, чтобы хотя бы поправить жмущие трусы, но он не мог сделать этого на глазах у этой девушки, и, как назло, именно в этот момент в коридор вышли Веллер с Анной Катриной.

Руперт считал, что в сомнительной ситуации лучшая защита – нападение, и он перешел на повышенный тон:

– Этот тест, – закричал он, – совершенно антинаучен!

Девушка сделала шаг назад. Она не ожидала такой эмоциональной атаки.

Анна Катрина остановилась и пристально посмотрела на Руперта. Она не могла припомнить, чтобы хоть когда-нибудь слышала прежде от Руперта слово «антинаучный».

Она дружелюбно кивнула Марии Реннефарт-Нойманн и спросила Руперта:

– Что ты имеешь в виду? Антинаучн… Разве для этого есть какие-то критерии?

– Да! Это совершенно несправедливо!

Девушка, проводившая тест Баума, спросила:

– Почему несправедливо? Такого я еще не слышала. Вы считаете, что кто-то жульничал? Обманывал вас?

Удар Руперта пришелся в воздух, словно он пытался нокаутировать противника на две головы выше себя.

– Нет же, черт побери! Но вы только подумайте, – он постучал себя по лбу. – Мужчин и женщин оценивают раздельно. Но при этом нельзя же сравнивать результаты двадцатилетних и пятидесятилетних и потом говорить, кто может дольше продержаться, кто быстрее или кто выше прыгает. Это просто идиотизм! – Он снова постучал себя по голове. – Человека нужно сравнивать по возрастной группе, а по-хорошему, даже по весовой категории, как в боксе…

Мария Реннефарт-Нойманн снова отступила назад, но теперь перед Рупертом встала Анна Катрина, словно хотела предложить себя в качестве спарринг-партнера в его тренировке по боксу.

– Коллега, боюсь, ты не прав, – сказала она. – Только представь себе это на практике. Пятидесятилетний коллега с лишним весом вступает в схватку с двадцатилетним преступником. Лучше всего, профессиональным кик-боксером. И что, коллега должен сказать: «Секундочку, секундочку, так нечестно. Подождите-ка, я позову полицейского вашего возраста и весовой категории»?

На мгновение Руперт лишился дара речи.

Веллер громко рассмеялся, и это разозлило Руперта еще сильнее, потому что он чувствовал, что отчасти Веллер смеется над ним.

Веллер небрежно прислонился спиной к стене и наблюдал за словесной дуэлью. Он знал, что Руперту не одолеть Анну Катрину.

Тот невольно почесался в том самом месте, которое зудело у него все это время.

– Но тест же направлен не против вас, – сказала Мария Реннефарт-Нойманн. – Он должен помочь вам улучшить ваши достижения, выявить слабые места и…

Руперт поднял указательный палец.

– Ха! – воскликнул он. Наконец ему удалось отыскать надежный оборонительный рубеж. – Если нет разграничения по возрасту и весовые категории не играют никакой роли, тогда, любезная Анна Катрина, объясни-ка мне, зачем разделяют мужчин и женщин? Получается, стоя перед этим известным боксером, ты скажешь: «Подождите секундочку, я позову коллегу мужского пола, причем того, кто показал в тесте Баума лучшие результаты, чем я»?

– Таких немного, – заметила Мария Реннефарт-Нойманн.

Анна Катрина согласилась с Рупертом:

– Верно. Так не пойдет. И поэтому я тоже держу себя в форме, и у меня, как ты знаешь, очень хорошие навыки рукопашного боя.

В некотором смысле Веллер был с ней согласен, но это и рассердило его. Ему больше нравилось разыгрывать из себя в подобных ситуациях героя. Все-таки он тоже был рядом, готовый в любой момент заступиться за Анну Катрину или занять ее место.

– Я считаю, – сказала Анна Катрина, – что не следует делить коллег на внутренних и внешних. Например, если придется действовать, объединив усилия, потому что хулиганы терроризируют центр города, внутренние становятся такими же внешними, как и остальные, и не могут повесить себе на шею табличку с надписью: «Пощадите, я на самом деле из внутренней службы».

Девушка откашлялась и попыталась снова перенаправить беседу в конструктивное русло.

– Мы оборудовали в полицейском участке в Аурихе несколько помещений для занятий, и я разработала для вас персональный план тренировок, с ним вы сможете восстановить физическую…

– Да вы что, все с ума посходили? – вконец разозлился Руперт.

На этот раз Анна Катрина пришла к нему на выручку:

– Наш коллега очень благодарен вам за план тренировок. Но сейчас… Нам нужно расследовать убийство.

Руперт выдохнул и уже гораздо дружелюбнее сказал Реннефарт-Нойманн:

– Вот видите, госпожа профессор Баум, все в порядке. Только, к сожалению, сейчас у нас нет времени на ваши церемонии.

– Я не госпожа профессор Баум. Тест разработан господином профессором Баумом. Я только мультипликатор, отправленный в Остфризию, чтобы работать с тестом здесь. Он широко распространен, в Нордрайн-Вестфалии и в…