Текст книги "Великие равнины. Трилогия"

Эти письма Пола и Сьюзи я перечитывала, думая о Генри. Надеялась, что он вскоре вернется.

«Мы высадились во Франции. Берег морской ее был так же прекрасен, как и ее старинные города. Бой был горячим.

Сьюзи, если бы ты видела нашу далекую родину, то, наверное, удивилась бы ее необычности. Хоть перемены в войне и предвещали успех, я сомневался в успехе ее социальных перемен, зная, что на ее счету Вторая мировая война. Наверное, это самодурство – борьба за передел Мира. Вот именно Мир я и приехал защищать.

День был ясным. Напряжение чувствовалось. Нас встретили немцы, а затем мы двинулись в тыл врага. Огонь и взрывы поджидали нас на каждом шагу. Вера в то, что я вернусь, согревала меня».

Пол продолжал писать каждую свободную минуту.

«Твои волосы, присланные мне, были всегда со мной рядом. Завернутые в маленькую тряпочку или то, что осталось от кровавого платка, когда мне экстренно пришлось перевязывать рану другу, когда в ход шло все. От платков до шнурков».

«Дорогая Сьюзи, привет!

Я люблю тебя!

Ты просила меня рассказать о войне. Не скрою, что говорить о ней не стоит. Но кое-что я могу тебе рассказать, чтобы никогда больше человечество не начинало войн.

Мы ввязались в бой. Никто и не думал, что дойдет до рукопашной. Немцы, как трусливые псы, рычали на нас из последних сил, тарахтя своими пулеметами. И вот однажды я вышел один на один на командира небольшого отряда, что встал на пути. У меня был в руках нож, у него пистолет. Он не стал стрелять, и я понял, что в пистолете нет патронов. Он только хотел припугнуть меня, иначе бы пристрелил. Я начал наступать; он не отступал, что-то мне говорил на своем лающем языке. Перед самым контактом с ним я выхватил у него из рук пистолет и врезал ему в морду. Откинул его в сторону со словами «Сдавайся и своим собратьям скажи!». Грег, мой напарник по этому походу, полз позади меня и не спешил подниматься. Я отвернулся и было направился обратно в окоп, чтобы передать, что позиция, которую нам предназначалось захватить, взята. Но не тут-то было. Я услышал выстрел за своей спиной. Обернулся и увидел, что стоит немец, в руках держит нож, а Грег в десяти шагах от него с пистолетом. Так мне спасли жизнь… Немец перед смертью сказал лишь одно единственное слово, которое понимают все люди на любом языке – «мама…»

«Дорогой и горячо любимый Пол! Лучше бы ты не писал мне о войне. Мое сердце чуть не оборвалось, когда я прочла твое письмо. Периодически перечитывала его и плакала два дня. Почему люди такие жестокие? Зачем им власть и война? Тут, вдали от бед, в труде, среди животных и природы, я чувствую печаль за весь Мир и за наше будущее. Господи, убереги, пожалуйста, от смерти!

Очередная весна принесла нам не только котят, но и птичек размером с ладошку. Они поселились на нашей крыше. Я одну назвала Пол, а вторую Сьюзи. У них скоро будут птенцы, и это вселяет в меня веру и надежду на скорейшее твое возвращение.

Обнимаю тебя, дорогой мой. Твоя Сьюзи».

* * *

Семья Клэр продала квартиру и на вырученные деньги сопроводила Генри в Индию, как и обещал Рой. Мария осталась жить во второй половине дома, а после смерти Роя и вовсе принялась за хозяйство, с тем же рвением, когда впервые пригласила Тома к ним в гости в дом под горой. Том после колледжа устроился на работу помощником и сменщиком Роя и так и остался работать на заправке недалеко от их общего дома. Они никогда не нуждались финансово, потому что Рой все время работал. Так же поступил и Том, чему женщины семьи были несказанно рады.

Клэр была уверенна, что ее дочь будет замужем, как за каменной стеной. Том был разговорчив, но так же спокоен, как и Рой, поэтому они смогли сработаться и дополняли друг друга на работе. Том как-то по новому на все смотрел в силу своей молодости, а Рой прислушивался, и рабочие вопросы решались легко. Мудрость и новаторство сошлись воедино. Мария и Клэр были рады. Отец и зять нашли общий язык. Мария сможет сохранить семью. Клэр была в этом уверенна. И Том будет с ней всегда.

Рой ушел из жизни раньше, чем Клэр. Больше снов она не видела… Вся жизнь для нее стала сном наяву. Видела ли она другие Миры или жила уже в новом сне? Неизвестно. О судьбе Генри больше ничего не знала. Мария жила счастливо в своей семье с Томом. У них родился сын-инвалид. Они горячо любили его и заботились о нем. Когда Клэр узнала об этом, то не растерялась и поддержала Марию и Тома. Ребенка они оставили и полюбили его больше, чем себя, как это бывает в обычных семьях, а тут и подавно – нужно было так сделать, дабы не натворить преступлений против души своей и ребенка. Клэр успокоилась, когда увидела, что все то, что они дарили в семье с Роем друг другу, отразилось в детях. Любовь, заботу, которую передали Марии, она привнесла в свою жизнь, своему дитя.

Готовиться уйти из жизни Клэр было тихо и радостно, тепло. Тем более, она всегда слышала любящий голос мужа, – он звал ее прийти к нему.

* * *

Клэр пришла к Рою. Не боялась смерти, а просто в один из дней во сне остановилось сердце… Белые розы, ее любимые розы… Если бы вы видели, сколько этих цветов было на ее похоронах! Их принесли Мария и сотрудники общественной организации «Ясные глаза», которую возглавляла ныне покойная Мэри, знающие о любви и страсти Клэр к белым цветам.

Дорогая подруга Мэри успела издать сборник психологических записок о семейной жизни Клэр до ее смерти. Распространяла его среди активистов и членов ее организации «Ясный взгляд». Перед своим уходом Клэр все время вспоминала ее слова: «Люди хотят в руках держать теплые книги, а не холодные компьютеры и планшеты… пиши, моя дорогая Клэр, а я издам твои письма». Клэр не получила никаких лавров с этих книг. И не ждала ничего более, чем просто делиться своими открытиями о семейной жизни и сердечным теплом. Если бы она могла вернуться в прошлое, то обязательно бы вернулась, но пока ей было хорошо и тепло там… Возможно, она встретила Роя и Генри, и тогда ей точно не нужно будет возвращаться. И они зажили новой семьей, но это будет уже другая история, за гранью земной жизни…

Клэр Маккартни

Часть 2. Записки Марии, Генри и других

* * *

После отъезда Генри не было и дня, чтобы Мария не позаботилась о Рое и Клэр. Рой ушел из жизни раньше Клэр.

Мария рассказывала, что последнее письмо от Генри из Индии было такого содержания: «Не могу больше… Ухожу медитировать… во имя Любви». С тех пор писем от него уже не было на протяжении многих лет.

* * *

После того, как Генри проводили в Индию, я и мой муж Том взяли все заботы семьи на себя. Мама продолжала писать свои заметки по психологии и дневники о семейной жизни как и прежде, оставаясь дома. Мама понимала, что Генри ищет себя. Она всегда в душе поддерживала сына, и не привязывала его к себе. Свобода, с которой мы с братом так рано познакомились, радовала и огорчала нас одновременно. Нам приходилось брать за свои поступки ответственность с юности, а то и ранее. Мама не вмешивалась в наши с братом разговоры и страдания по поводу влюбленностей и дружбы, но мы всегда знали – если нам нужно будет посоветоваться или припасть к плечу, обратиться к любящему сердцу, то родители, никогда открыто не осуждая, примут нас. Нам с братом повезло.

Что бы я могла еще рассказать о маме? Она завещала мне продолжать писать. Я согласилась не сразу, но Том поддержал меня. Сказал, что, наверное, Клэр, зная о том, что будет продолжение дневников, получит силы прожить дольше с нами. И тогда я согласилась, а потом втянулась сама в процесс написания. Тогда мама еще была жива.

Я начала писать со своей стороны, как я видела нашу семью. И это оказалось удивительным путешествием, которое сблизило нас с Клэр еще больше.

Моя дорогая мама любила меня и брата одинаково. Только о брате она всегда говорила и беспокоилась больше, потому что он был раним и чувствителен. Мне же палец в рот не клади. Могла прикусить. Но я была больше похожа на отца в поведении, а в разговоре – на Сьюзи, мою прабабушку.

Мама была молчалива с другими, но много говорила с отцом и детьми. Мы никогда не слышали, чтобы мама ругала нас. За помощью в воспитании прибегала к папе, а тому хватало лишь строго посмотреть на нас и спросить: «Дети, что вы делаете такого, что расстраиваете маму? Наверное, нам с мамой придется поменяться местами, – продолжал отец, – я буду дома готовить вам ужин…» Этого мы не могли допустить. Иначе мы бы остались голодными. Папа мог только запаривать хлопья. Все время есть кукурузу мы были не готовы. В итоге слушались маму.

У мамы была огромная и неподдельная материнская любовь, которая рождается в сердце у любой матери, но вот сохранить это чувство в суете жизни, перипетий и тревог может, к сожалению, не каждая.

Книжные полки мамы занимала сплошь психологическая и духовная литературы, и я начала почитывать ее. Интересно, что в некоторых книгах встречался подчеркнутый текст с пометками. Например, пометка «Как я должна поступить с Роем» или «Как мне общаться с Марией» и т. п. Я, прочитав их, старалась вспомнить, в какой момент мама могла применить эти знания. Иногда мне это удавалось, и я возвращалась в свою юность и детство. Было не только интересно, но и захватывающе читать эти книги, азартно. Увлекательно осознавать, что эти книги не лежали мертвым грузом. Мама жила ими и пользовалась, беря советы, используя их в общении с нами.

Когда у меня родился сын-инвалид, у которого был детский церебральный паралич, я вспомнила все мамины советы о любви. Знаете, как будто бы открыли святую книгу, светлую аудиозапись, из которой маминым голосом полилась информация: «…береги себя и мужа», «…ребенок посреди вас», «…от вас зависит его психическое и физическое здоровье», «…ребенок-инвалид – это благословение свыше. Значит, в вашей семье во стократ любви в сердцах больше, чем у других» и т. п. Свою вину перед сыном-инвалидом я смогла пережить, дабы больше горе не нести в будущее. Мой сын улыбался, так как дедушка Пол. Разве могла не любить его?

Мамы уже нет с нами, но она иногда мне снится. Она улыбается, и от нее исходит свечение. Именно Светом она являлась мне во снах. Наверное, смирение и светлые чувства были безграничны в ее сердце. Молодость была не очень ласкова к ней. Умер первый муж, и все детство Генри она воспитывала его сама. У нее были трагичные секреты – больная мама и сошедшая с ума сестра.

Клэр не стала злой и обидчивой на жизнь. Я все время удивлялась, как простая женщина смогла сохранить теплоту в душе после смерти Роя и семейных трагедий с ее мамой и сестрой. Клэр жила загородом, вдалеке от суеты, никогда не ссорилась с мужем. Возможно, в ее молчании есть маленькая тайна.

О папе писать мне сложнее, больнее на душе. Я его очень хорошо помню. Иногда складывается ощущение, что я – это он. Наши характеры настолько похожи, что не заметить это было невозможно. Основная общая черта в наших характерах – это спокойствие и рассудительность. Но было и одно отличие – моя резкость и однозначность, – если я что-то решила, изменить мое решение, сбить меня с пути или сдвинуть с места не в силах был никто.

Рой любил маму любовью тихой и говорил ей об это только шепотом. Что это означает, я стала понимать, только прожив жизнь…

Как мы могли, будучи детьми, понять, что папа любит маму? Все просто – они никогда не ссорились. А все тревожные разговоры были за дверью их спальни. Так что нам, детям, никогда не доставались их печали и тревоги. Порою мне кажется, что у нас была идеальная семья. Сейчас я осознала, что именно благодаря этому была готова к моему замужеству и инвалидности ребенка, а Генри – к его путешествиям.

Мой дорогой отец был сильным и воспитанным мужчиной. Семья воспитала его в любви. Это его основное и верное образование. Многим умным людям, закончившим институты, не хватает чувств. У него с душевным теплом было все в порядке даже после колледжа.

Как-то больше не получается сказать о Рое. На этом все.

Ах, этот засранец, мой старший брат Генри! Не писал уже очень давно. Папе после его отъезда в Индию всегда было тревожно за Генри, хоть и не показывал виду. А мама просто молилась и улыбалась, когда вспоминала о нем. Я грустила и злилась. Но где-то глубоко в душе радовалась за него. Все-таки он делал все, как хотел, и мы его поддерживали в этом. Мама знала, что с ним все хорошо, чувствовала сердцем. Душа ее никогда не обманывала.

Генри объявился совсем недавно, пару месяцев назад. Письмо пришло из ашрама. Меня это успокоило. Написал три слова: «Жив. Люблю. Не приеду». Я ему ответила: «Засранец, я тебя люблю. Сама приеду, если не укатишь опять в неизвестном направлении. Не могла написать тебе по—иному. Не знаю, как ты там живешь. Как у тебя дела? С кем ты, так же без семьи или нет? И вообще, как выглядишь сейчас?! Хоть бы фотокарточку выслал!»

Мы с Томом не хотели рано заводить детей, но жизнь распорядилась по-своему. Нам не нужно было зарабатывать на отдельное жилье, так как нам перешел дом от родителей. Родители ушли из жизни рано, и мы стали жить теперь одни. Ребенок перевернул наше привычное восприятие жизни с ног на голову. А, вернее, вернул нас на землю и открыл в нас фонтан любви. Иначе и быть не могло. Куда бы я дела своего сына-инвалида? Нет, я не могла куда бы-то ни было его деть! Если за несовершенство платить отказом, то нет шансов проявиться совершенной любви. Она пришла в наш дом через сына. О нем и о Томе пойдет дальше речь.

Том вышел из простой семьи рабочих. Отец его был водителем школьного автобуса, а мама трудилась поваром в кафе. Эта мужская профессия привлекала ее тем, что она могла свое чувство заботы передать людям через пищу. Она мало говорила, но со мною делилась, что в детстве любила наблюдать за процессом приготовления еды и тогда вот точно решила, кем станет.

Том был улыбчив, но склонен к грусти. Что за грусть посещала его, не всегда было мне ясно. Однажды я поговорила с Томом о его детстве, и выяснилось, что родители все время работали и мало уделяли ему внимания, так он считал. Папа иногда был с ним строг, а мама все время пыталась накормить. От того он был упитаннее, чем сейчас.

– Я не мама, – однажды сказала Тому.

Он засмеялся и ответил:

– На кухне ты хлопочешь так же заботливо, как и она.

– Дорогой, у меня двое мужчин дома и, потом, Клэр хорошо воспитала меня. Например, я могу испечь отличный торт, – продолжала я.

– Вот потому я и люблю тебя… Не только за еду и умение готовить, конечно. Ты у меня самая-самая интересная девушка в этом районе, – подмигивая, закончил речь Том.

– А ты – мой самый лучший начальник автостанции, – поддержала его, хваля.

И мы засмеялись.

Моего сына мы назвали в честь моего деда Пола. Теперь у нас был Пол-младший.

Пол-младший принес в нашу жизнь счастье и веру в его выздоровление. Исправить тело ребенка с ДЦП мы не смогли, зато исправили свое отношение друг к другу в семье.

…Том решил преобразовать бензозаправку и открыл небольшое кафе при ней, где с помощью своей замечательной мамы организовал пространство, чтобы наш Пол-младший и другие инвалиды могли работать на кухне. Мне эта идея очень понравилась, и я рассказала об этом в нашей местной газете, где у нас остались связи после смерти Мэри. Тем более, что ее нынешний владелец был членом общественной организации «Ясный взгляд», которую возглавляла ранее Мэри. Вспомните, что члены этой организации были недовольны дневниками Клэр, когда та писала о старости.

После публикации о том, что открывается кафе, где будут работать инвалиды, нам пришли тысячи писем и поступили сотни просьб об устройстве на работу в кафе. Тогда я, как мама Тома и хороший организатор, решила подключиться к процессу переписки для дальнейшего развития дела. Мы устроили небольшую видео-конференцию по скайпу между теми, кто хотел работать у нас и с нами. Организовали группу активистов и зарегистрировали общественную организацию. Написали проект развития кафе и гостинцы, чтобы любой желающий мог приехать, остановиться у нас и пообщаться. Запрос на общение в основном был у таких же инвалидов, как и наш сын, но, как это обычно бывает, информация разлетается быстро, и нам продолжали писать инвалиды не только с ДЦП. Все хотели посмотреть наше уютное кафе и специально оборудованную для работы кухню. С этого момента началась другая история под названием «Кафе маленького Пола». Нам удалось в одном проекте объединить не сотни, а тысячи людей. И я решила написать Генри о наших успехах.

«Привет, дорогой брат!

У меня родился сын-инвалид. Его бабушка по отцу – отличный повар. Да и я всегда готовила хорошо. Этому научила меня наша мама. Вспомни, как Клэр удивлялась, откуда я стала такой хозяйкой, когда познакомилась с Томом. Оттуда и стала – Том любит вкусно поесть.

Теперь к делу. Том на автозаправке отца решил открыть кафе для Пола-младшего. Тем более, после реконструкции автостанция стала еще больше, и автопоток увеличился. Кафе мы оборудовали так, чтобы инвалиды могли работать в нем. Я написала в районную газету, и по истечении полугода к нам стали съезжаться семьи с такими же инвалидами и сами инвалиды, чтобы посмотреть, как у нас все устроено. В планах – постройка гостиницы для желающих проживать и общаться с нами.

Я почувствовала, что нужно поделиться с тобой нашими новостями и семейным решением.

Благодарю тебя, мой брат, что прочитал письмо. Твоя любящая сестра, Мария».

В ответ я получила письмо:

«Дорогая Мария, приезжаю к вам в следующем месяце. Ждите. Буду рад помочь.

Твой Генри, незасранец…»

Счастью не было предела. Наконец-то я, мой сын и муж увидим моего дорогого брата Генри! Том начал готовить комнату Генри к его приезду. Я убрала пыль и все лишнее, что могло там скопиться за долгие годы его отсутствия. Иногда мне кажется, что время в доме нашей семьи остановилось. Уже технический прогресс шагнул до создания 3D-принтера, а у нас, как и прежде, кипятили чай на домашней плите и сидели у камина за книгой, а не перед телевизором, хоть имелись и обыкновенный электрочайник, и современная спутниковая связь.

Генри вернулся в свою родную страну. Америка встретила его с распростертыми объятиями, а семья была на седьмом небе от счастья. Брат влился в работу кафе, взял общественные связи на себя и начал путешествовать по миру, как и мечтал. Будучи последователем своего просветленного духовного учителя-весельчака, он вел скромную и наполненную улыбками, радостью и позитивом жизнь. Брата я могла узнать только по его глазам. У него к тому времени уже была небольшая борода и очки. Образ напоминал нам хиппи и относил нас в 60—70 годы двадцатого века. Но это было не страшно, а даже приятно и удивительно.

Брат встретил свою судьбу в Италии, куда он поехал, чтобы рассказать о нашем быте и жизни в кафе. Учитель благословил его на распространение опыта и миротворчества во всем Мире. Брат встал на путь сострадания. На одном из вечерних приемов, организованном Общественным европейским советом по защите прав инвалидов при участии благотворительного фонда, Генри повстречал Элизабет и больше расстаться с ней не смог. Затем, попутешествовав с рабочими визитами по Франции и Испании, они уже вдвоем уехали в Индию. Cыграли свадьбу, а через семь месяцев у них родился ребенок.

Я вспомнила – что-то о семейном будущее Генри читала у Клэр в дневниках. Нашла эти письма и решила непременно их включить в ее второй посмертный сборник.

Генри прилетал в Америку, ездил по штатам, рассказывая о нашем кафе, собирал пожертвования на строительство гостиницы в бедленде с современным залом для конференций, а так же залом для приемов и праздников. Наши мечты стали потихоньку сбываться. Мы строили гостиницу, и жизнь текла своим чередом. Самое интересное, по-моему, происходило у Генри. Об этом я и расскажу далее.

Мой брат с подросткового возраста осознал себя мальчиком-геем. Однако после долгого проживания в Индии он стал неожиданно себя вести по отношению к своим первым осознаниям. Особенно после того, как в зрелом возрасте встретил Элизабет.

«По-моему, у них роман, и это надолго», – подумала я впервые, когда узнала о встрече Генри и Эл. После, прочитав пророческую запись Клэр о Генри, живущем в Индии, я стала наблюдать, все ли так сложится, как виделось маме.

У Генри и Элизабет родилась дочь. Затем, через три года, еще одна девочка. Юношу из видения мамы мы не наблюдали. Я ждала. И вот молодой человек в очках появился. Это был парень, которого полюбил Генри. «Полюбил, как себя», – как выражался он сам.

Я спрашивала брата, было ли у него что-нибудь интимное с Марком, – так звали этого парня. Генри отвечал, что ничего не было. Один раз они, правда, по словам брата, очень крепко обнимались и целовались, но до чего-то большего не доходило. Видимо, не получалось, решила я. А может, было не положено по новой вере Генри. Он же мне говорил, что они любили друг друга как-то особенно нежно, но не стремились заниматься сексом. Уж мне это было не понять. Я не была настолько осведомлена в этих однополых вопросах, окрашенных в таинственность. Если бы только мама была жива, то, она, наверное, рассказала бы мне обо всех особенностях моего брата.