Текст книги "Вы сотворили нас"

Хотя в этом заключалось гораздо больше, чем просто сочувствие и желание помочь; больше, чем просто понимание. Здесь были и воспоминания о тепле и свежести ее тела в моих объятиях; и счастливое выражение, с которым она взглянула на меня там, на постоялом дворе, и глаза ее мягко сияли в свете ведьмина очага… После многих лет, после многих женщин, которых я встречал во многих дальних странах, я нашел, наконец, Кэти. Я вернулся в места своего детства, не зная, правильно ли поступаю, не уверенный, что там найду, – и нашел Кэти.

Женщина принесла яичницу с ветчиной, и я принялся за завтрак.

А пока я утолял голод, совершенно нелогичная мысль зародилась и окрепла в мозгу. Я пытался отделаться от нее, ибо идея казалась абсолютно беспочвенной и безосновательной; но чем больше я старался, тем больше завладевало мной убеждение, что я найду Кэти, – но не в Геттисберге, а в Вашингтоне, кормящей белок перед решеткой Белого Дома.

Я вспомнил, как мы говорили о белках в тот вечер, когда я провожал Кэти домой; пытался припомнить, кто завел этот разговор и что именно было сказано; однако в памяти засел лишь сам факт – и ничего, что могло бы оправдать мою нынешнюю уверенность. И тем не менее я продолжал пребывать в этом бессмысленном, глубоком убеждении, будто встречу Кэти возле Белого Дома. Вдобавок я ощущал еще и необходимость спешить – нужно было оказаться в Вашингтоне как можно скорее, чтобы не упустить ее.

– Мистер, – спросила женщина из-за стойки, – где вы так расцарапали лицо?

– Упал.

– И на голове у вас сбоку отвратительная болячка. Видно, здорово досталось. Как бы вам инфекции туда не занести. Надо бы доктору показаться.

– Некогда.

– Старина док Бэйтс живет ниже по улице, – сказала она. – У него не слишком обширная практика, и вам не придется ждать. Старина док не ахти какой лекарь, но рану обработать сумеет.

– Не могу, – повторил я. – Мне надо как можно скорее добраться до Вашингтона. Мне нельзя терять времени.

– У меня есть на кухне йод. Давайте я промою и смажу йодом. Да и чистое посудное полотенце найдется. Не стоит рисковать заражением.

Некоторое время она смотрела, как я уписываю яичницу, потом сказала:

– Не беспокойтесь, мистер. Я знаю, как это делается. Работала одно время медсестрой. Дура я была, что бросила это дело и содержу такую забегаловку.

– Вы говорили, у вашего сына есть велосипед. Вы не могли бы его продать?

– Ну, не знаю, – протянула она. – Он разболтанный и не много чего стоит, но без него нам будет не доставить яиц.

– Я хорошо заплачу, – предложил я.

– Я могу у него спросить, – поколебавшись, сказала она. – Мы с ним можем обсудить это на кухне. А заодно я и йод поищу. Не могу вам позволить уйти отсюда с такой раной на голове.

18

Женщина пообещала, что день выдастся жарким, так оно и вышло. Волны зноя плыли над тротуаром мне навстречу. Небо превратилось в медную чашу, и ни малейшего дуновения ветерка не чувствовалось в знойном воздухе.

Поначалу велик доставил мне некоторые неприятности, но уже через несколько миль тело восстановило приобретенные еще в детстве навыки, и я почувствовал себя уверенно. Тем не менее, ехать было нелегко, хотя и лучше, чем идти пешком, разумеется; к тому же это был мой собственный выбор.

Я пообещал женщине хорошо заплатить, и она поймала меня на слове. Сто долларов, которые пришлось выложить, составляли почти всю мою наличность. Сотня – за новейшее достижение древней конструкторской мысли, связанное проволокой и скрепленное болтами, и стоившее никак не больше десятки. Но нужно было или раскошеливаться, или идти пешком, а я торопился. «И если нынешнее положение будет продолжаться, – говорил я себе, – возможно, я не так уж и переплатил. Если бы только я мог сохранить лошадь, она стала бы самым ценным имуществом. Будущее могло принадлежать великам и лошадям».

Автострада была забита безжизненными машинами – легковушками и грузовиками, тут и там встречались автобусы, но нигде не было видно людей. У всех, застрявших здесь, было достаточно времени, чтобы убраться с шоссе. Это было угнетающее зрелище – словно все внезапно остановившиеся автомобили были живыми существами, убитыми и оставленными лежать здесь; да и сама автострада прежде была живой, полной шума и движения, а теперь умерла.

Я жал и жал на педали, утирая заливавший глаза пот рукавом рубашки, и мечтал лишь о глотке воды – и неожиданно заметил, что добрался до пригорода.

Люди здесь встречались, но уличного движения не было. Попадалось, правда, довольно много велосипедистов, и я заметил несколько человек на роликовых коньках. В мире не сыщется зрелища забавнее, чем человек, облаченный в деловой костюм, с кейсом в руках, пытающийся сохранить невозмутимый вид, направляясь куда-то по улице на роликовых коньках. Однако в большинстве своем люди ничего не делали – просто сидели на поребриках, на ступеньках, лежали в садах и на уличных газонах; некоторые с безнадежным видом куда-то шли.

Я подъехал к небольшому парку – типичному вашингтонскому парку, со статуей в центре, скамейками под деревьями, пожилой женщиной, кормящей голубей, и питьевым фонтанчиком. Этот фонтанчик и привлек меня. Несколько часов езды по солнцепеку превратили мой язык в ком ваты, забивший рот.

Много времени я тратить не стал. Утолив жажду и чуть-чуть отдохнув на одной из скамеек, я снова сел на велик и погнал дальше.

Подъезжая к Белому Дому, я увидел выстроившуюся полукругом толпу, заполнившую тротуар и часть улицы и в молчании рассматривающую – вероятно, кого-то, стоящего возле решетки.

«Кэти», – подумал я. Именно в этом месте у ограды я и ожидал ее встретить. Но почему они на нее так воззрились? Что происходит?

Яростно нажимая на педали, я подъехал к толпе и соскочил с велика. Позволив ему рухнуть на тротуар, я ввинтился в толпу и принялся, толкаясь и пихаясь, протискиваться вперед. Люди ругали меня, некоторые возвращали мне тычки, другие сердито ворчали, но я продолжал прокладывать себе путь и наконец прорвал внутренний ряд и вырвался на тротуар.

И здесь действительно стоял – но не Кэти, а тот, кого, хорошенько подумав, я должен был бы ожидать встретить тут, – Старый Ник, Его Сатанинское Величество, Дьявол.

Одет он был так же, как во время нашей последней встречи, непотребное брюхо свешивалось на грязный кусок ткани, позволявший ему соблюсти минимум приличий. В правой руке он держал свой хвост, пользуясь шипом на его конце как зубочисткой и ковыряя им в замшелых клыках. С бесстрастным видом он привалился к ограде, упершись раздвоенными копытами в пересекавшую асфальт трещину, и злобно поглядывал на толпу, явно стараясь раздразнить ее. Однако, едва завидев меня, он тотчас же оставил в покое хвост, шагнул навстречу и приветствовал, как закадычного и долгожданного приятеля.

– Приветствую героя! – протрубил он, быстро подойдя ко мне с распростертыми объятиями. – Вернулись из Геттисберга? Вижу, вы ранены. Где вы нашли очаровательную плутовку, так ловко перевязавшую вам голову?

Он попытался обнять меня, но я отшатнулся, раздраженный тем, что нашел его там, где ожидал встретить Кэти.

– Где Кэти? – требовательно спросил я. – Я ожидал встретить ее здесь.

– А, маленькая самочка, – отозвался он. – Вы можете за нее не опасаться. Она в безопасности. В большом белом замке на холме. Полагаю, вы его видели.

– Вы обманули меня! – яростно сказал я. – Вы говорили.

– Обманул, – подтвердил он, разводя руками и как бы желая показать, что ничего не скрывает. – Это один из моих наименьших недостатков. Что может значить маленькая ложь для хороших друзей? Кэти в безопасности – до тех пор, пока мы с вами играем в одну игру.

– Играть в одну игру с вами?! – с отвращением воскликнул я.

– Вы хотите, чтобы забегали прелестные машинки, – проговорил он. – Хотите, чтобы заболтало радио. Чтобы зазвонили телефоны…

Толпа беспокойно зашевелилась. Огородившее нас полукольцо сжалось; пока еще люди не понимали, что происходит, однако навострили уши, как только Дьявол упомянул машины и радио.

Но Дьявол их игнорировал.

– Вы можете стать героем, – говорил он. – Вы можете положить начало переговорам. Сыграть великую роль.

Я не желал быть героем. И чувствовал, что толпа становится угрожающей.

– Пойдемте, – предложил Дьявол, – и поговорим с этими в откровенку, – и он ткнул пальцем через плечо в направлении Белого Дома.

– Нам туда не попасть, – возразил я. – Мы не можем просто взять и войти.

– Вы ведь аккредитованы при Белом Доме? Есть у вас пресс-карточка?

– Да, конечно. Но это не означает, что я могу приходить туда, когда захочу Особенно с птичкой вроде вас на буксире.

– Вы хотите сказать, что войти нельзя?

– Не так, как вы хотите.

– Послушайте, – чуть ли не просительно проговорил Дьявол, – мы должны с ними потолковать. Вы болтаете на их тарабарщине и знаете протокол. Я сам ничего не смогу добиться. Они не станут меня слушать.

Я покачал головой.

Несколько охранников вышли из ворот и по тротуару зашагали к нам. Дьявол заметил, что я поглядываю на них.

– Неприятности? – поинтересовался он.

– Наверное, – отозвался я. – Вероятно, охрана позвонила в полицию – нет, не позвонила, я забыл… Скорее, они послали кого-то сказать копам, что здесь что-то назревает.

Он придвинулся ближе и произнес, почти не разжимая губ:

– Неприятности с копами мне ни к чему.

Вытянув шею, он посмотрел на охранников. Они приближались. Дьявол схватил меня за руку.

– Пошли!

С громовым раскатом земля провалилась из-под ног, меня окружила тьма, в которой слышался рев тяжелых крыльев. Затем мы оказались в просторной комнате, посреди нее стоял длинный стол, вокруг которого сидело много народу с Президентом во главе.

Дым струйками поднимался от выжженного места на ковре, где стояли мы с Дьяволом, а в воздухе повис тяжелый запах серы и паленой ткани. Снаружи кто-то яростно барабанил по створкам ведущих в комнату дверей.

– Пожалуйста, скажите им, – попросил Дьявол, – что никто не сможет сюда войти. Боюсь, что двери заговорены.

На ноги поднялся человек со звездами на плечах. Его оскорбленный рев наполнил комнату.

– Что все это значит?!

– Генерал, – обратился к нему Дьявол, – пожалуйста, займите свое место и сделайте все, что можете, чтобы быть не только офицером, но джентльменом. Никто не пострадает.

И он яростно взмахнул хвостом, как бы подчеркивая свои слова.

Я быстро оглядел комнату, чтобы проверить свое первое впечатление, и убедился, что оно было правильным. Мы оказались здесь как раз в разгар заседания кабинета – а может быть, даже чего-то большего, поскольку здесь присутствовали и другие: директор ФБР, глава ЦРУ, несколько высокопоставленных военных, а также изрядное количество мрачного вида людей, совершенно мне не знакомых. Вдоль стены сидели в ряд несколько очень серьезных джентльменов – судя по всему, ученые мужи.

«Ну, парень, – подумал я, – теперь мы совсем пропали!»

– Хортон, – мягко и спокойно (он никогда не волновался) обратился ко мне государственный секретарь, – что вы здесь делаете? Когда я последний раз о вас слышал, вы были в отпуске.

– Я взял отпуск. Только, кажется, он не слишком затянулся.

– Вы, разумеется, слышали о Филе?

– Да.

Генерал снова вскочил на ноги; в отличие от госсекретаря, он был крайне взволнован.

– Быть может, государственный секретарь объяснит мне, что происходит?

В двери продолжали ломиться – громче, чем когда-либо. Похоже, парни из секретной службы, пытаясь взломать двери, пустили в ход стулья и столы.

– Все это очень странно, – спокойно проговорил Президент. – Но раз уж джентльмены оказались здесь, я подозреваю, их появление преследует какую-то цель. Полагаю, нам следует их выслушать, а потом вернуться к нашим делам.

Разумеется, все это выглядело нелепо, и у меня создалось ужасное впечатление, словно я все еще нахожусь в Воображенном Мире, что я никогда его не покидал, а вся эта сцена с Президентом, его кабинетом и всеми остальными – не больше, чем непродуманная пародия, пригодная лишь для картинки в комиксе.

– Полагаю, – сказал Президент, – вы должны быть Хортоном Смитом, хотя я вас и не узнал бы.

– Я был на рыбалке, господин Президент, и мне не подвернулось случая переодеться.

– Не беспокойтесь, мы здесь не особенно придерживаемся этикета. Однако я не знаю вашего друга…

– Не уверен, сэр, что он – мой друг. Он утверждает, будто он – Дьявол.

Президент серьезно кивнул:

– Я так и подумал, хотя это и кажется невероятным. Но если он Дьявол, то что ему здесь нужно?

– Я пришел, чтобы потолковать о сделке, – объяснил Дьявол.

– Об этих затруднениях с машинами? – оживился министр торговли.

– Но это же безумие! – возразил министр здравоохранения, образования и социального обеспечения. – Я сижу здесь, гляжу на происходящее и говорю себе, что этого не может быть. Если бы даже такой персонаж, как Дьявол, существовал… – Он повернулся, чтобы воззвать ко мне: – Мистер Смит, – воскликнул он, – знаете ли, мистер Смит, так нельзя!

– Действительно, – согласился я.

– Я согласен, – заявил министр торговли, – все, что происходит сейчас, очень необычно, но мы и находимся в необыкновенной ситуации. Если мистер Смит и его сернистый друг обладают некоей информацией, мы обязаны их выслушать. Мы выслушали уже великое множество других, в том числе – и наших ученых друзей, – он обвел жестом рассевшихся в креслах вдоль стены, – однако все это неисчислимое воинство твердило исключительно о том, что случившееся невозможно. Научная общественность информировала нас, что происходящее откровенно игнорирует физические законы, отчего ученые попросту окосели. Инженеры утверждают…

– Но Дьявол!.. – взревел звездоносный генерал.

– Если это Дьявол, – вставил министр внутренних дел.

– Друзья мои, – устало проговорил Президент, – некогда один из моих предшественников – великий президент военного времени – когда его упрекнули за переговоры с сомнительными иностранцами, сказал: «Если понадобится навести мост через реку, я пройду по нему и с Дьяволом».[30]30
  намек на Франклина Делано Рузвельта (1882–1945), 32-го президента США, четырежды занимавшего этот пост, и его слова, сказанные по поводу договора со Сталиным


[Закрыть] А сейчас другой президент не побоится вступить в сделку с Дьяволом, если это поможет найти выход из положения. – Он посмотрел на меня. – Мистер Смит, не объясните ли вы мне, что, к черту, здесь происходит?

– Господин Президент, – запротестовал минзос, – не слишком ли нелепо растрачивать на это наше время? Если пресса пронюхает хоть о чем-либо, происходящем в этих стенах…

– Не больно-то они разживутся, – фыркнул государственный секретарь. – Как бы они этим воспользовались? Связь-то не работает. К тому же, мистер Смит сам является представителем прессы – стоит ему захотеть, и нам ничего не удастся сохранить в тайне.

– По-моему, мы напрасно тратим время, – вмешался генерал.

– Мы все утро попусту тратили время, – не удержался от замечания министр торговли.

– Я потратил его куда больше, – сказал я им. – И могу объяснить все происходящее, только вы не поверите ни единому слову.

– Мистер Смит, – проговорил Президент, – мне не хотелось бы вас упрашивать.

– Вы и не упрашивали меня, сэр, – огрызнулся я.

– Тогда, может быть, вы со своим другом присядете к столу и расскажете, зачем сюда пришли?

Я пересек комнату и подошел к одному из указанных кресел; Дьявол, тяжело ступая, последовал за мной – хвост его дергался от возбуждения. По дверям больше никто не молотил.

По дороге я чувствовал, как буравят мне спину взгляды сидящих за столом. «Господи Боже мой, – подумал я, – что за положение – заседать вместе с Президентом, его кабинетом, пентагонскими шишками, сонмом высокоученых мужей и всяческих консультантов! И хуже всего, что не успеет еще все кончиться, как они разорвут меня на клочки».. Я мечтал лишь разыскать обладающего властью или близкого к ней человека, который согласился бы просидеть на месте достаточно долго, чтобы выслушать меня.

И вот они все готовы внимать мне – и не просто один человек, а битком набитая комната – а я до смерти перепуган. Министр здравоохранения, образования и социального обеспечения уже показал зубы, генерал тоже; остальные пока бесстрастно помалкивали, но я не сомневался, что и они вскоре последуют примеру этих двоих.

Как только я сел и придвинулся к столу, Президент обратился ко мне:

– Расскажите нам все, что вам известно. Я несколько раз видел ваши выступления по телевидению, а потому не сомневаюсь, что вы сумеете сделать ясное и интересное сообщение.

Я не знал, как начать, как уложить в минимальное время повествование обо всем случившемся за последние несколько дней. И вдруг понял, что для этого существует лишь один путь – представить, что стою перед камерой и микрофоном и делаю лишь то, чем занимался годами. За исключением того, что мне придется труднее обычного. Ведь в студии у меня всегда было время мысленно выстроить схему всего, о чем я хочу сказать, а порой мне мог помочь выйти из затруднения сценарий. Здесь же я был предоставлен себе, и это мне не слишком нравилось, но мне не оставалось ничего, кроме как выбираться из этого положения любым способом.

Все взгляды были устремлены на меня, и я понимал, что многие из присутствующих готовы выплеснуть на меня всю злость, вызванную оскорблением, которое наносило происходящее их интеллекту; другие же просто забавлялись, отлично зная, что никакого Дьявола в природе существовать не может, и ждали, чем же закончится этот анекдот. Кроме того, полагаю, кое-кто из них был напуган, однако это не имело значения, поскольку они испугались еще до нашего с Дьяволом здесь появления.

– Кое-что из того, о чем я собираюсь рассказать, вы можете проверить, – я посмотрел на государственного секретаря. – В частности, обстоятельства гибели Фила. – Я видел, что он удивлен, но продолжал, не давая ему возможности вставить слово: – Однако большую часть проверить невозможно. Я буду придерживаться правды – или настолько близко к правде, насколько смогу. А уж поверить ли в это, полностью или хотя бы частично, или нет – решать вам…

Теперь, когда я уже начал, продолжать оказалось легче. Я представлял себе, что нахожусь не в президентском кабинете, а в студии, и по окончании рассказа просто встану и уйду.

Они сидели и спокойно слушали, хотя время от времени кто-то и начинал тревожно ерзать, словно собираясь прервать мою речь. Но всякий раз Президент жестом призывал их к молчанию, предлагая мне продолжать. Я не следил за временем, однако полагаю, что занял не больше пятнадцати минут. Я излагал лишь самую суть, отбросив все, кроме основного.

Когда я закончил, на протяжении какого-то времени никто не проронил ни слова; я тоже молча сидел, поглядывая на них.

Наконец зашевелился директор ФБР.

– Очень интересно, – сказал он.

– Да уж! – едко поддержал его генерал.

– Как я понял, – проговорил министр торговли, – ваш друг возражает против того, что мы вносим в этот мифический мир слишком много разнородных элементов, которые обрезают крылья любым попыткам образовать порядочное правительство.

– Не правительство, – быстро возразил я, поражаясь, как можно в политических терминах говорить об описанном мною мире. – Культуру. Или, может быть, это стоит назвать образом жизни. Или целью – хотя в этом мире, кажется, не существует единой цели. Каждый следует собственным веселым и сумасбродным путем. Не существует никакого общего направления. Конечно, я провел там всего несколько часов и, как вы понимаете…

Министр финансов бросил испуганный взгляд на министра торговли.

– Неужто вы хотите сказать… – он почти кричал, – что хоть чуть-чуть верите… в эти сказки… эти…

– Не знаю, верю ли, – ответил министр торговли. – Но перед нами достойный доверия очевидец, который, я уверен, лжесвидетельствовать не станет.

– Его одурачили! – возопил министр финансов.

– Или он валяет дурака перед публикой, – заявил минзос.

– Если позволите, джентльмены, – проговорил госсекретарь, – хочу заметить, что меня поразило одно из утверждений. Согласно заключению коронера, Филип Фримен скончался от сердечного приступа. Однако ходили упорные толки о том, что он был убит стрелой, выпущенной человеком, одетым на манер древнего лучника. Никто, разумеется, в это не поверил. Слишком невероятно. Однако история, которую мы только что выслушали, также невероятна и…

– А вы в нее верите? – спросил минзос.

– Поверить трудно, – ответил госсекретарь, – но я бы не советовал просто отбрасывать ее, запихивать под ковер, не взглянув вторично. По крайней мере, ее стоит обсудить.

– Возможно, нам стоит поинтересоваться, что думают на этот счет наши достопочтенные ученые, – предложил генерал; повернувшись на стуле, он кивнул в сторону людей, сидевших вдоль стены.

Один из них медленно встал. Это был нервный, худой старик, седой и на свой странный лад довольно внушительный. Он говорил осторожно, сопровождая слова легкими жестами рук, изрисованных синими прожилками вен.

– Я не могу выступать от имени всех своих коллег, и я оставляю каждому из них возможность поправить меня, если я ошибаюсь. Но с моей – и тщательно обдуманной – точки зрения, обрисованная нам ситуация представляется, должен прямо сказать, нарушающей все известные научные принципы. Я бы сказал, что такое невозможно.

И он сел – так же осторожно, как вставал, предварительно крепко ухватившись за подлокотники.

В кабинете повисло молчание. Некоторые из ученых выразили согласие легкими кивками, остальные не шевельнулись.

– Эти тупицы и ничтожества не верят ни единому слову, – обращаясь ко мне, сказал Дьявол.

Он произнес это достаточно громко, чтобы в наступившей тишине его услышали все; можно предположить, что и раньше кому-нибудь случалось охарактеризовать их подобным образом, однако вот так, прямо в лицо им заявили об этом, скорее всего, впервые в жизни.

Я кивнул Дьяволу, упрекая за выбор слов, но соглашаясь с их существом. Я понимал, что они не отважатся поверить; ведь всякий поверивший рисковал превратиться во всеобщее посмешище.

Вскочив на ноги, Дьявол грохнул по столу массивным, волосатым кулаком. Из ушей у него взвились тоненькие струйки дыма.

– Вы сотворили нас! – завопил он. – Своими грязными, злобными умишками; своими прекрасными, расплывчатыми умами; своими мямлящими, неопределенными, томящимися, боязливыми умами – вы сотворили нас и мир, в который нас поместили. Вы сделали это, не ведая, что творите, и вас нельзя за это винить, хотя можно было бы предположить, что люди, столь сведущие в физике и химии, смогли бы разобраться и в этих невозможных вещах, которые, как утверждают ваши ученые, происходить не могут. Но теперь, когда вы знаете, когда знание это навязано вам насильно, – теперь вы морально обязаны предложить средства для исправления тех плачевных условий, в которых вы обрекли нас существовать. Вы можете…

Президент тоже вскочил на ноги и, подобно Дьяволу, также хватил по столу кулаком – хотя общий эффект был заметно меньшим, поскольку дым у него из ушей не повалил.

– Месье Дьявол, – воскликнул он. – Я требую, чтобы вы ответили на ряд вопросов. Если верить вашим словам, это вы остановили машины, прекратили работу радио и…

– Вы чертовски правы, их остановил я, – взревел Дьявол. – Я остановил их по всему миру, но это лишь предупреждение, наглядно демонстрирующее, что может произойти. Я поступил гуманно. Машины остановились плавно, ни единая живая душа не пострадала. Я позволил самолетам приземлиться, прежде чем их двигатели заглохли. Я позволил работать заводам, чтобы сохранились рабочие места, заработки, чтобы производилась продукция…

– Но мы погибнем без транспорта! – воскликнул министр сельского хозяйства, до сих пор хранивший молчание. – Если нельзя перевозить продовольствие, начнется голод! Если положение не улучшится, бизнес зайдет в тупик!

– А армия! – вскричал генерал. – Без самолетов, техники, связи…

– Это еще что, – пообещал им Дьявол. – В следующий раз вне закона будет объявлено колесо. Ни одно из них не повернется. Ни заводы, ни велосипеды, ни роликовые коньки, ни…

– Пожалуйста, месье Дьявол, – заорал Президент, – не можете ли вы умерить голос? И пусть все остальные говорят потише. Мы ничего не выиграем от ссоры. Мы должны быть благоразумны. Я задал один вопрос, а теперь хочу задать другой. Вы утверждаете, что сделали это. А теперь скажите нам, как.

– Ну, я… – Дьявол замялся. – Ну, я просто сделал это – и все. Я сказал, чтобы это произошло, – и оно произошло. Я многое делаю так. Видите ли, таким вы меня представляли, и вы сами вложили в меня эти способности. Дьявол может учинить все что угодно – дурное, разумеется. Сомневаюсь, чтобы я столь преуспел в добрых делах.

– Колдовство, джентльмены, – сказал я. – Вот единственное объяснение. И не упрекайте в этом Дьявола – мы сами измыслили его таким.

Старый джентльмен, выступавший от имени ученых, с трудом воздвигся на ноги. Он потрясал над головой сжатыми кулаками.

– Колдовство! – пискнул он. – Колдовства быть не может! Законы науки отрицают…

Он собирался продолжать, однако голос изменил ему; старец еще некоторое время стоял, пытаясь совладать с дыханием и голосом, но отказался от своего намерения и сел.

– Может быть, и нет, – согласился Дьявол. – Может, законы науки и отрицают. Но что нам до науки? Следующим на очереди будет колесо, потом электричество, затем, скорее всего, огонь, хотя так далеко я пока не заглядывал. А когда все это свершится – назад, к феодальному замку, к старым добрым средним векам, когда о нас думали много и честно…

– Теперь, сэр, – перебил его Президент, – следующий вопрос, если вы уже кончили с угрозами.

– Благородный сэр, – проговорил Дьявол, изо всех сил пытаясь быть вежливым. – Я вовсе не угрожаю. Я лишь поясняю, что может быть сделано и что будет приведено в исполнение…

– Но почему? – спросил Президент. – На что вы жалуетесь?

– Жалуюсь! – взревел Дьявол, начисто забывая в гневе о вежливости. – Вы спрашиваете, на что я жалуюсь? Хортон Смит, раненный под Геттисбергом; голыми руками сражавшийся с Дон Кихотом; едва не пойманный в ужасной чаще злобным чудовищем, – Хортон Смит выразил причины моего недовольства достаточно ясно. – В знак своих честных намерений Дьявол с рева перешел на обычный крик. – Некогда наша земля была заселена стойким народом – некоторые из нас были откровенно добрыми, другие – столь же откровенно злыми. Я не обманываю вас, друзья, – лично я принадлежал к числу самых злых. Но у нас, по крайней мере, была цель, и стремление к ней уравновешивало добро и зло, чертей и фей. Но к чему мы пришли теперь? Я говорил вам об этом. Теперь среди нас Ли Абнер, Чарли Браун и Пого. Среди нас Сиротка Энни и Дагвуд Бамстед, Двойняшки Бобси, Горацио Олджер, мистер Магу, Тинкербелл, Микки-Маус, Хауди-Дуди…[31]31
  Весь этот перечень составляют персонажи комиксов и мультфильмов, причем нередко – того и другого сразу.


[Закрыть] Президент знаком попросил его замолчать.

– Полагаю, мы поняли вашу точку зрения.

– У них нет характеров, – проговорил Дьявол. – Нет ни вкуса, ни стиля. Совершенно бессодержательные существа. Нет в них ни честного зла, ни подлинного добра – от их добродетелей попросту тошнит. Признайтесь как на духу – можно ли построить стоящую цивилизацию, имея дело с такими обитателями?

– Тошнит не только этого джентльмена, – вмешался минзос. – Понять не могу, к чему нам весь этот балаган?

– Чуточку терпения, – сказал Президент. – Я хочу попытаться извлечь из этого рациональное зерно. С вашего разрешения, разумеется…

– Очевидно, – заметил Дьявол, – вы раздумываете сейчас над тем, что можно предпринять.

– Совершенно верно, – подтвердил Президент.

– Вы можете положить конец всему этому идиотизму. Можете остановить всех этих Ли Абнеров, Микки-Маусов и Хауди-Дуди. Можете вернуться к честной фантазии. Можете думать о злых и добрых силах и существах, верить в них…

– В жизни не слыхивал более позорного предложения! – воскликнул, вскочив, министр сельского хозяйства. – Он предлагает ввести контроль над мыслями! Он станет диктовать нам шкалу ценностей, с которой мы должны соизмерять развлечения, хочет задушить литературное творчество и театр. И даже согласись мы на это – как осуществить подобную программу? Законов и указов окажется недостаточно. Если начать какую-то секретную кампанию, а она должна быть совершенно секретной, то я уверен, удержать такую затею в тайне удастся не больше трех дней. Но пусть даже нам повезет – и в этом случае потребуются миллиарды долларов и долгие годы всяческих ухищрений Мэдисон Авеню; да и то вряд ли выйдет что-нибудь путное. У нас не темные века, честностью помыслов которых, по-видимому, так восхищается этот джентльмен. Мы не можем заставить наш народ или народы всего мира снова поверить в дьяволов и чертей – да и в ангелов тоже. Предлагаю закончить на этом обсуждение.

– Мой друг воспринимает этот случай слишком всерьез, – заявил министр финансов. – Ни я, ни – подозреваю – большинство остальных здесь присутствующих не смотрят на это так. Обсуждать эту смехотворную ситуацию даже в сослагательном наклонении – значит, по-моему, наносить оскорбление нормальной процедуре.

– Слушайте! Слушайте! – воскликнул Дьявол.

– Хватит с нас ваших дерзостей! – оборвал его фэбээровец. – Не в лучших американских традициях позволять не имеющему никакого реального, фактического права на существование порождению абсурда преднамеренно оскорблять государственный совет.

– Ну, все! – взъярился Дьявол. – Не имеющий фактического права на существование, говорите вы? Я вам покажу, дурачье! В следующий раз я приду, когда прекратят вращаться колеса, исчезнет электричество – я вернусь, и тогда, может быть, у нас появится фактическое право на честную сделку. – С этими словами он схватил меня за руку. – Мы уходим, с вашего позволения.

И мы исчезли – несомненно, во вспышке зловония, света и дыма. Во всяком случае, мир вновь исчез, сменившись тьмой и ревом ветра, а когда мрак рассеялся, мы опять оказались на тротуаре перед оградой Белого Дома.

– Ладно, – победоносно провозгласил Дьявол, – кажется, я им все растолковал. Посбил спеси. Видели вы их физиономии, когда я назвал их дурачьем?

– Да, это у вас неплохо вышло, – с отвращением согласился я. – С изяществом борова.

Он потер руки.

– А теперь – колесо!

– Подождите с этим, – предостерег я. – Вы уничтожите этот мир, но что произойдет тогда с вашим собственным?

Однако Дьявол не слушал меня. Со странным выражением он воззрился на что-то, происходившее на улице у меня за спиной. Толпа, окружавшая Дьявола в момент моего появления, рассосалась, но в парке на той стороне улицы скопилось немало народу, и все они возбужденно гудели.

Я повернулся и посмотрел.

И менее чем в полуквартале увидел Дон Кихота, стремительно приближавшегося к нам верхом на галопирующем мешке с костями, служившем ему лошадью. Забрало его шлема было опущено, щит поднят, на солнце сверкало замершее параллельно земле копье. За ним поспешал Санчо Панса, с энтузиазмом нахлестывая осла, который, сгорбившись, скакал на прямых ногах, чем-то напоминая вспугнутого кролика. Одной рукой Санчо размахивал хлыстом, а другой крепко прижимал к боку наполненное какой-то жидкостью ведро – оно опасно накренилось, когда осел попытался догнать несущегося коня. А за ними гарцевал единорог – ослепительно-белый в ярком солнечном свете; стройный серебряный рог походил на серебряное копье.