Текст книги "Великие любовницы"

Ультраправые, орлеанисты и бонапартисты, несмотря на взаимную ненависть, сходились в одном: они критиковали окружение короля, сваливая в одну кучу политиков и его друзей. Сторонники графа д’Артуа добились смещения герцога Деказеса, которого Людовик любил как сына, но которым был вынужден пожертвовать из политических соображений. А орлеанисты ополчились на фаворитку. Отсюда и пошли те грубые нападки, один из образчиков которых мы привели выше. Повторим еще раз, эти нападки были необоснованными. Пусть Зоэ преследовала свои интересы и даже была продажна, пусть она изменяла королю и обманывала его, пусть она виртуозно пользовалась своим влиянием на него, но, по крайней мере, в заслугу ей можно поставить то, что она сделала его счастливым. Благодаря ей Людовик XVIII последние годы своей жизни провел убаюканным нежной мелодией ее голоса, очарованным видом ее молодости, забывая, благодаря ей, обо всех своих болезнях и о заботах, связанных со сложной политической обстановкой в стране. Конечно, его благодеяния дорого обошлись государственной казне, но мы уже знаем, что милости фавориток никогда не были бесплатными…

Теперь, прежде чем закончить эту главу, попытаемся пролить свет на природу отношений, которые связывали этого старого человека на закате жизни и эту молодую женщину, прелестную во многих отношениях. Каждый день, когда Зоэ входила в кабинет короля, тот отдавал распоряжение, чтобы его не тревожили ни под каким предлогом, пока у него будет находиться посетительница. Каждый день король дрожал от нетерпения в ожидании той, кого он так любил. Это волнение стало причиной забавного происшествия. Однажды, когда король ждал прибытия графини, в дверь его кабинета постучался канцлер Дамбрей.

«Входи, Зоэ!» – воскликнул взволнованный король. Но тут же разочарованно вздохнул, увидев, что обманулся в ожидании. Из-за этого случая Дамбрея стали звать Робинзоном… поскольку король принял его за Зоэ…

Осталось только узнать, что происходило, когда король и графиня оставались наедине. Некоторые историки считают, что, несмотря на старческий облик, Людовик XVIII был еще полон мужских сил и поддерживал с Зоэ классические интимные отношения. Хотелось бы верить в эту идиллическую картину, но многие свидетели той поры ее опровергают. По их словам, Людовик XVIII к тому времени совсем одряхлел, и возбудить его могло лишь удовлетворение некоторых прихотей, мягко говоря, оригинальным способом. Поэтому, когда приходила графиня, он усаживал ее к себе на колени, расстегивал корсет и насыпал на ее довольно пышную грудь понюшку табаку, которую потом вдыхал носом! Если опять-таки верить слухам, в иных случаях, когда он чувствовал себя «на взводе», король нюхал табак не с груди Зоэ, а… несколько пониже!.. После чего Зоэ забирала набитый золотом кошелек и с достоинством удалялась. В своей биографии мадам Дюкейла Катрин Декур сообщает нам, не сильно настаивая на достоверности, об одном случае, про который рассказал маршал де Кастлен: однажды, когда графиня вышла из кабинета короля после очередного «табачного сеанса» и проходила мимо караульной, находившиеся там офицеры якобы принялись громко чихать. Зоэ с достоинством прошла мимо, сделав вид, что ничего не услышала…

После каждого визита фаворитки король устремлялся к окну кабинета и посылал ей вслед воздушные поцелуи. Иногда после ее ухода он приказывал подать карету и ехал к ее особняку только для того, чтобы несколько минут посмотреть на окна ее спальни… Да, повторяем, эта страсть была очень трогательной и придавала этому преждевременно состарившемуся мужчине, почти что импотенту, пыл молодости… Как метко написал Ламартин про эту запоздалую, но не ставшую от этого менее страстной любовь: «С первого же дня родилась любовь, которая пряталась сама от себя под именем дружбы и в которой возраст монарха и сдержанность молодой женщины не позволяли признаться…»

Королю не было никакой необходимости признаваться в истинной природе своих чувств к Зоэ: после каждого ее визита на его лице читалось счастье. Даже если Зоэ и не была бескорыстной, ее нежность, по крайней мере, приносила ему успокоение, в котором он так нуждался. И то сказать, со всех сторон политические козни, а в семье король не находил поддержки, на которую мог бы рассчитывать. Его брат, граф д’Артуа, не стеснялся открыто критиковать его методы правления и не скрывал нетерпения занять его место. С самого своего восхождения на престол Карл X резко поменял политику, и нам известно, чем закончилась эта авантюра[129]129
  Июльская революция 1830 года, покончившая с монархией Бурбонов.


[Закрыть]. Коль скоро родной брат не любил Людовика XVIII, то и следующее поколение не испытывало к королю теплых чувств. Оба сына Шарля, герцог Ангулемский и герцог Беррийский, были неспособны выполнить обязательства, которые истекали из их положения: герцог Беррийский думал лишь о женщинах в пределах его досягаемости, а герцог Ангулемский был человеком с ограниченным умом и без должного величия. Маниакальное пристрастие к почесыванию себя пониже спины красноречиво говорило о его королевском достоинстве! Он женился на своей двоюродной сестре, дочери Людовика XVI и Марии Антуанетты. Испытания, которые ей пришлось пережить в молодости, оставили навечно на ее лице выражение траура. В присутствии дяди она напускала на себя кислое выражение лица, словно бы упрекала его в том, что он воспользовался трагической кончиной Людовика XVI и занял его место. По причине постоянно испытываемого ею горя мадам Руайяль хотела, чтобы при дворе были запрещены все развлечения и чтобы все скучали как можно чаще… Оставался еще двоюродный брат короля, герцог Орлеанский, будущий Луи-Филипп. Но тот тоже не скрывал своих амбиций, которые были направлены на желание влить новую кровь в королевскую власть путем замены на троне старшей ветви младшей ветвью королевского рода. Он испытывал к Людовику XVIII очень слабую симпатию, за что тот платил ему той же монетой и не упускал случая его унизить. Он не забыл, что отец Филиппа в прошлом проголосовал за казнь своего кузена Людовика XVI, что в порядочных семьях как-то не принято!

Как мы можем видеть из этого краткого описания, атмосфера, царившая в окружении короля, была вовсе безрадостной, и можно понять, что Людовик искал утешения в обществе Зоэ. Убийство в 1821 году герцога Беррийского стало для короля еще одним тяжелым испытанием, которое сделало присутствие мадам Дюкейла еще более ценным. Ловкая Зоэ старалась поддерживать хорошие отношения с премьер-министром графом де Вилелем, остерегаясь при этом открыто вмешиваться в государственные дела. Зато ей пришлось противостоять надоедливости Состена де Ларошфуко, который чуть ли не ежедневно забрасывал ее предложениями, рекомендациями, проектами с явной целью заставить ее поговорить об этом с королем. Ей очень трудно было отбиваться от этого вечного просителя, чья неспособность могла сравниться разве что только с его самодовольством. Был еще один неприятный для графини момент: из небытия внезапно возник Савари и захотел с ее помощью снять с себя все подозрения, которые висели на нем после убийства герцога Энгиенского. Для того, чтобы заставить фаворитку действовать, он прибегнул к веским аргументам: у него были письма, которые она присылала ему во время их любовной связи. Если бы эти письма оказались у короля, они могли привести, по меньшей мере, к скандалу. Опасность была очень велика, но Зоэ ловко вышла сухой из воды, посоветовав бывшему любовнику опубликовать мемуары, в которых он мог бы оправдать свои действия. Савари попался в ловушку и посчитал уместным свалить ответственность за эту трагедию на Талейрана. Прочитав этот документ, Людовик XVIII пришел в ярость. Ярость эта была тем более сильной, что король знал, какие отношения поддерживали в прошлом бывший министр полиции и любимая женщина старого монарха. Результат не замедлил сказаться: Савари повелели незамедлительно покинуть двор. Зоэ была спасена, но опасность прошла совсем рядом.

Однако в 1824 году здоровье Людовика XVIII стало резко ухудшаться. Вскоре у короля не осталось никаких иллюзий на свой счет, но он воспринял этот последний поворот судьбы с большим достоинством, как и мужественно выносил боли, становившиеся все мучительнее. К счастью для него, рядом была Зоэ, и король находил в этом поддержку, чтобы на время забывать про боль. Если иногда у королей не хватало умения жить, они всегда умели умирать по-королевски. И Людовик XVIII это доказал. Противясь страданиям и предписаниям врачей, он согласился на постельный режим только 12 сентября, когда сил бороться у него уже не было. Одновременно, до последнего часа не оставляя государственных забот, он постоянно откладывал соборование. Архиепископ Парижский не осмелился приблизить момент последнего причастия и поручил сделать это… «королеве сердца»! Парадоксально, но инструмент греха превратился в инструмент спасения души! Что ж, пути Господни воистину неисповедимы…

В ночь на 16 сентября, приведя свое сознание в согласие с Богом, Людовик XVIII покинул этот мир, оставив трон Карлу X, который сумел потерять его всего через шесть лет. Как и положено, Зоэ продемонстрировала напускное горе: одетая в траурные наряды, она присутствовала на похоронах короля в Сен-Дени. За это кое-кто ее осудил, в частности герцогиня де Майе написала в своих «Мемуарах»:

«Я поехала в Сен-Дени, чтобы проводить в последний путь короля Людовика XVIII. Я очень удивилась, увидев там мадам Дюкейла. Мне казалось, что признательность, по крайней мере, должна была внушить ей боль, которая заставила бы ее остаться дома. Я не могла понять, каковы были ее намерения, когда она появилась на людях по этому случаю. Может быть, она решила, что обязана отдать последние почести покойному королю? Или решила приударить за новым королем, приняв участие в церемонии, знаменовавшей собой начало его царствования? Как бы то ни было, есть что-то оскорбительное в этом поступке, который явно таил какой-то расчет и который не мог быть основан на подлинном чувстве».

Суждение недоброе, но явно справедливое. Боль Зоэ была искренней: она, в конце концов, привязалась к этому старому человеку, который был так нежен в обожании ее, а главное, так щедр… Что могло произойти теперь, когда этого настоящего «Деда Мороза» уже нет в живых? Когда такого человека, как графиня, постоянно волнует личная выгода, есть от чего беспокоиться. Как-то должен был повести себя новый король в отношении бывшей фаворитки? Она, естественно, не могла надеяться, что на нее по-прежнему будет падать манна небесная. Но она, по крайней мере, надеялась на то, что за ней сохранятся привилегии, которых она добилась в ходе кампании по очаровыванию усопшего монарха. Для защиты своих привилегий у нее было тайное оружие: на случай, если бы распоряжения, которые он предпринял в отношении Зоэ, не были выполнены новым королем, Людовик вручил графине два письма, где он высказал свою волю, дабы она могла их обнародовать. Эта предосторожность свидетельствовала о том, что покойный монарх мало доверял брату.

Вначале мадам Дюкейла не было необходимости использовать то, что Катрин Декур назвала «посмертным шантажом». Карл X не только оставил ей все, что было подарено его братом, но и назначил ей пенсию в двадцать пять тысяч франков в год и сделал ее президентом гобеленовой мануфактуры с приличным окладом. Этого могло бы хватить с лихвой, но мы знаем Зоэ и ее неутолимый аппетит к деньгам. С Людовиком XVIII она привыкла постоянно получать новые субсидии, и то, что новый прекратил эту «халяву», повергло ее в отчаяние! В письмах своему по-прежнему верному Состену она постоянно жаловалась на финансовые трудности. А в 1827 году она добилась аудиенции у Карла X и не постеснялась пригрозить королю опубликованием известных писем брата. Карл Х, как добрый принц, смирился и увеличил размер ее ежегодной пенсии до сорока тысяч франков. Но ей этого было мало! Покинув Тюильри, она написала Состену: «Я была поражена»[130]130
  Состен де Ларошфуко. «Мемуары».


[Закрыть].

Она стала «поражена» еще больше, когда после революции 1830 года герцог Орлеанский стал королем французов под именем Луи-Филиппа.

Она немедленно примкнула к оппозиции новому монарху. Из своих легитимистских убеждений, а главное, потому, что все ее пенсии были отменены, равно как и президентство на гобеленовой мануфактуре. На сей раз бедная графиня почувствовала себя разоренной. Не по этой ли причине она приняла участие в безумной авантюре герцогини Марии-Каролины Беррийской? Как нам известно, невестка Карла X мечтала вернуть престол Бурбонам в лице своего сына герцога Бордосского[131]131
  Провозглашенный легитимистами Генрихом V, этот внук Карла Х, впоследствии известный под именем графа де Шамбора, имел возможность вернуть себе корону… спустя сорок лет. Но не смог этого сделать из-за своего упрямого желания заменить трехцветный флаг на белый штандарт Бурбонов.


[Закрыть]. Предприятие это было безрассудным, не имело ни малейшего шанса на успех, но Мария-Каролина ничего не боялась, и смелости ей было не занимать. 29 апреля 1832 года она высадилась в Ла Сьота во главе горстки своих сторонников. Прованс за ней не пошел, но она смогла захватить Вандею. Однако шуаны 1832 года были уже совсем не те, что воевали за королевскую власть в 1792 году. Мария-Каролина была арестована полицией Луи-Филиппа, заключена в каземат цитадели Блейе, откуда вышла только спустя несколько месяцев.

Проникшись монархической верой, мадам Дюкейла еще в 1831 году уехала в Англию, где при помощи финансиста Уврара попыталась собрать необходимые средства для поддержки восстания герцогини. Затем она переехала в Голландию для того, чтобы заручиться поддержкой короля Вильгельма, который был недоволен тем, что с помощью Луи-Филиппа бельгийцы освободились от голландской власти. Он думал, что реставрация Бурбонов могла бы позволить ему вернуть отделившуюся провинцию. Во всяком случае, на это надеялась графиня Дюкейла, прилагавшая все силы для поддержки дела Марии-Каролины. Несмотря на нелепость этих планов, нельзя не восхищаться упорством нашей героини, которая, готовая разменять шестой десяток, без колебаний стала заговорщицей… Добавим, что, руководствуясь своей привычкой соединять полезное с приятным, она сумела закрутить роман с богатейшим Увраром, а чуть позже и с самим королем Голландии!

Ее надеждам, увы, суждено было рухнуть, а авантюра герцогини Беррийской обернулась фарсом. Во время своего заключения в Блейе Мария-Каролина была вынуждена признаться в том, что… она ждала ребенка, как «память» о ее приключении в Вандее! И снова мадам Дюкейла примчалась ей на помощь и нашла «подставного отца», который согласился заявить о том, что он женился на герцогине до ее высадки во Франции! Конечно же, в Европе это никого не ввело в заблуждение, но приличия были соблюдены… Интересная подробность: «волонтер на роль отца», итальянский граф Луккези-Палли, получил от мадам Дюкейла за свои услуги награду… известного сорта. Доброта графини была беспредельна!

Выполнив до конца свой легитимистский долг, Зоэ Дюкейла в 1833 году вернулась во Францию. Власть явно снисходительно отнеслась к ее играм заговорщиков, и она спокойно поселилась в своем замке в Сент-Уэне. Несмотря на ее утверждения о том, что она якобы разорена, графиня продолжала устраивать у себя роскошные приемы, на которых бывали все, кто испытывал ностальгию по старому режиму, все «эмигранты» из Сен-Жерменского предместья. Все оставшиеся двадцать лет жизни Зоэ провела счастливо, ибо, как мы знаем, давно привыкла быть счастливой… Единственной тучкой на небе ее счастья была тяжба с дочерью Валентиной. Та упорно требовала от матери часть отцовского наследства. Валентина тоже любила деньги, яблоко от яблони недалеко падает…

В марте 1852 года, прожив богатую приключениями жизнь, графиня Дюкейла скончалась. Она не дожила нескольких месяцев до того, как другой «Буонапарте», как она выражалась, простер над Францией крылья имперского орла. Зоэ умерла слишком рано. Возможно, у нее была бы возможность снова поменять свои политические взгляды. Или броситься в омут нового заговора…

8
Имперский эпилог

Помимо сорока королей, которые, по преданию, правили Францией в течение тысячи лет, нашей страной управляли три императора. В хронологическом порядке ими были: Карл Великий, Наполеон I и Наполеон III[132]132
  Карл III, по прозвищу Толстый, был императором Запада только теоретически.


[Закрыть].

Мы мало что знаем о личной жизни первого из императоров, но, судя по его воинским подвигам и принимая во внимание нравы того времени, можем предположить, что он был крепким молодцом и походя задирал красоткам юбки. Однако история не упоминает о том, что он кого-то из них сделал «королевой сердца», и посему мы не можем распространяться по поводу его любовных похождений. А жаль, черт возьми!..

Зато последующие обладатели императорской короны не скрыли ничего из своих амурных дел: нам известно все о любовных приключениях обоих Наполеонов, и мы знаем, что племянник превзошел в этом своего дядю. Правда, первый из Наполеонов был очень занят завоеванием Европы и, не имея достаточно времени для серьезных романов, чаще всего довольствовался случайными и быстротечными связями. Это достойное сожаления положение хорошо продемонстрировал следующий случай. Как-то вечером император работал в своем кабинете в Сен-Клу, ожидая приезда мадемуазель Дюшенуа, молодой актрисы театра «Комеди Франсез», которой он назначил свидание… вовсе не для того, чтобы послушать, как она читает стихи! В восемь часов вечера верный камердинер Констан постучал в дверь и сказал:

– Сир, эта дама только что приехала…

– Отлично, – ответил Наполеон, – попросите ее подождать, я занят.

Мы знаем, что, когда император готовил военную кампанию или проект закона, он так увлекался своими замыслами, что забывал счет времени. В десять часов он продолжал писать за столом. Констан вернулся и деликатно напомнил императору, что посетительница все еще ждет в прихожей.

– Отведите ее в мою спальню! – приказал тот слуге.

Шло время, пробило полночь… Констан снова вернулся и напомнил про актрису.

– Пусть она раздевается и ложится, я скоро приду, – сказал ему Наполеон.

Час проходил за часом, а Наполеон и не думал вставать из-за стола. К шести часам утра Констан предпринял последнюю попытку:

– Что мне сказать мадемуазель Дюшенуа, сир? – спросил он у своего повелителя.

– Пусть одевается и уходит! – ответил император, которого работа захватила сильнее желания.

Среди других его мимолетных увлечений можно также назвать фрейлину его сестры Каролины, королевы Неаполитанской, Элеонору Денуэль де Лаплэнь. С той дело зашло намного дальше – девушка заявила, что забеременела трудами императора. Но тот сильно усомнился в своей личной к этому причастности, ибо знал ее повышенную активность на любовном фронте[133]133
  Однако сын, рожденный от этой связи, получил от отца титул «графа Леона». Таким образом, император дал ребенку половину своего имени, что было лучше, чем ничего.


[Закрыть]. Она, очевидно, была не самого высокого мнения о мужских способностях своего венценосного партнера, поскольку во время их «переговоров» ей случалось передвигать ногой на полчаса вперед минутную стрелку висевших над изголовьем кровати часов. В результате Наполеон вскакивал с постели в удивлении от того, что время пролетело так быстро.

Вообще-то император опасался женщин и не очень их уважал. Несомненно, воспоминания о похождениях Жозефины, часто изменявшей ему в первые годы их брака, способствовали тому, что он заявил: «Я вовсе не желаю, чтобы моим двором управляли женщины. Они очень навредили Генриху IV и Людовику XVI. Передо мной стоит задача, намного более важная, чем была у этих принцев, а французы стали слишком серьезными, чтобы простить своему монарху открытые любовные связи и официальных любовниц».

И добавил: «Не в французских обычаях давать власть женщинам».

Таким образом, не в его намерениях и не в его обычаях было возобновление традиции королевских любовниц.

И все же, несмотря на свою занятость и женоненавистничество, Наполеон I пережил трогательный роман с Марией Валевской. Но если той, кого он называл своей «польской женой», и удалось на некоторое время овладеть сердцем монарха, она не смогла стать «королевой сердца». Наполеон не желал делиться властью ни с кем, пусть и с женщиной, которую любил. Однако она внушила ему столь сильную страсть, что он стал подумывать над тем, как бы возродить Польшу из пепла. Кроме того, подарив ему сына (в своем отцовстве он на этот раз даже не сомневался), Мария доказала, что он был способен иметь детей. Рождение этого плода любви имело следствием развод императора с Жозефиной и его последующую женитьбу… нет, не на Марии, а на эрцгерцогине Австрийской Марии-Луизе.

Его встреча с Марией похожа на волшебную сказку: 1 января 1807 года Наполеон направлялся в Варшаву, и в Брони, последней остановке перед польской столицей, его карету окружила восторженная толпа польских крестьян. Вдруг от толпы отделилась какая-то белокурая девушка в крестьянской одежде и сказала императору дрожавшим от волнения голосом: «Добро пожаловать на нашу землю. Ничто из того, что мы сделаем, не сможет сравниться с удовольствием видеть, как вы ступаете на землю страны, которая ждет только вас, чтобы возродиться вновь».

Эта селянка, говорящая на прекрасном французском языке, заинтриговала Наполеона. Тем более что она была очаровательна. Прибыв в Варшаву, он распорядился, чтобы ее отыскали. Но очаровательная крестьянка сама очень скоро обнаружилась: это была графиня Мария Валевская. Выданная семьей замуж за знатного польского вельможу старше ее на пятьдесят лет, она была охвачена страстной любовью к родине и мечтала о том дне, когда страна снова обретет независимость. Однако она отказалась от приглашения на бал, которое было прислано ей по приказу императора. Графиня догадалась о причинах этого приглашения, и ее гордая душа отвергла подобную сделку. Понадобилась вся настойчивость ее мужа, чтобы она в конце концов согласилась отправиться на бал. Мария сдержанно восприняла признание Наполеона в том, что заинтересовала его. Чем холоднее она с ним держалась, тем сильнее императора охватывало желание завоевать эту красивую женщину. Он забросал ее страстными письмами, умолял снова встретиться. Но оскорбленное самолюбие Марии заставляло ее сопротивляться. Вокруг нее сформировался настоящий заговор: польская знать сплотилась, чтобы убедить молодую женщину уступить императору, ибо ее «жертва» была единственным шансом возродить Польшу. Даже муж графини поддержал своих друзей, что свидетельствовало о его высоком чувстве самоотречения! Загнанная в тупик, не зная, какому святому молиться, Мария в конце концов сдалась и отправилась к императору. И холодной ночью она оказалась наедине с ним, вся дрожа, словно Эсфирь, готовая к «холокосту». Император со свойственным ему напором, который он проявлял, когда видел перед собой предмет своих желаний, стал говорить о своей любви. Он был то нежным, то величественным, то заискивающим, то резким. Мария была взволнована и лила слезы. Ее горе так взволновало Наполеона, что в четыре часа утра она вернулась к себе… в том же состоянии, в каком и уходила. Спустя несколько дней состоялась их новая встреча. И снова император дал волю своему красноречию и напору… что привело к обмороку бедной Марии. Когда она очнулась, Наполеон признался, что воспользовался потерей сознания и овладел ею. Странное дело, но вместо того, чтобы рассердиться на него, она была поражена этой неудержимой любовью и с той поры стала разделять чувства своего имперского воздыхателя. Как честная натура, она посчитала необходимым откровенно рассказать об этом своему старому мужу, но тот, как и вся польская шляхта, не нашел возражений против любовной связи, которая могла помочь возрождению родины. Действительно, Наполеон, как и обещал Марии, заставил Пруссию освободить захваченный ею кусок Польши и образовал Великое княжество Варшавское, ставшее зародышем будущего польского государства. Но молодую женщину уже влекло к императору не чувство патриотизма: она искренне его полюбила, с тем избытком чувств, который свойственен славянской душе. Что же касалось Наполеона, то, удовлетворив свое желание, он продолжал любить молодую женщину, что для него было случаем исключительным, раньше он никогда не чувствовал себя в своей тарелке в отношениях с женщинами, а галантность не была его стихией. Таким образом, его «польская жена» стала исключением в его любовной жизни. Это даже встревожило Жозефину, которая стала опасаться, как бы «польская жена» не стала законной женой императора! Как уже говорилось, роман с Марией стал причиной развода, поскольку в 1810 году графиня подарила любовнику-императору сына, которого назвали Александром и которого рогоносный граф Валевский был вынужден признать своим ребенком. Потом, во время правления кузена левой руки, другого императора Наполеона, Александру Валевскому суждено было занимать самые высокие государственные должности Франции. Пикантная подробность: жена Александра изменяла ему с Наполеоном III, и таким образом бесчестье не вышло за рамки семьи.

Рождение этого ребенка, подтвердившее способность императора к зачатию детей, не помешало Наполеону договориться о полезной для страны женитьбе на Марии-Луизе. Этот брак и политические замыслы, толкавшие его все дальше по тропе войны, вынудили императора разлучиться с прекрасной полячкой. Но Мария не перестала его любить. После первого отречения императора поведение пани Валевской было намного благороднее, чем поведение обеих императриц: она приехала на остров Эльбу с маленьким сыном, и это было последним свидетельством верности Наполеону со стороны его «польской жены». Вскоре после этого, в 1817 году, она умерла в возрасте тридцати одного года. Но, хотя ее жизнь была очень короткой, память о ней дошла до нас как символ нежности и чистоты.

А вот к мисс Гэрриет Ховард понятие чистоты совершенно неприменимо. Та, кто мечтала быть не просто «королевой сердца» Наполеона III, но и вознестись еще выше, имела довольно красочный «послужной список». В пятнадцать лет эта внучка трактирщика была очаровательным созданием, которое уже сумело найти «потребителя» в лице некоего барышника. Но потом быстро с ним рассталась и стала вести довольно бурную жизнь. Эта «бурность», если верить злым языкам, довела ее до проституции. К счастью для нее, соблазнительность позволила ей взять у жизни головокружительный реванш, благодаря одному майору королевской гвардии, человеку богатому несметно. Майор, вероятно, крепко сидел у нее на крючке, поскольку он осыпал молодую женщину золотом. В 1846 году, когда ей было двадцать три года, она познакомилась с принцем Луи Наполеоном Бонапартом. Тот жил в ссылке после побега из форта Ам, куда его посадили после провала попытки государственного переворота. Он тотчас же очаровался красотой мисс Говард… и ее миллионами! Красавица-англичанка претендовала на звание белой вороны: она была единственной королевской любовницей, которая вместо того, чтобы вытягивать из любовника деньги, обильно снабжала ими своего партнера.

Да, это было неслыханно – а все потому, что она безумно влюбилась в изгнанника, в каковом статусе пребывал в то время будущий император. Влюбилась так сильно, что порвала со своим содержателем, который, как порядочный человек, согласился уйти в сторону… оставив ей свои миллионы. Этой манной небесной Луи Наполеон хорошо попользовался, начав с того, что переехал к любовнице и стал жить большей частью на ее деньги.

Но вот для Луи Наполеона Бонапарта стало вырисовываться будущее на родине: вернувшись во Францию после революции 1848 года, он был избран депутатом, а затем стал президентом республики. Несмотря на то что он старался скрыться за скромной внешностью, его честолюбие стало подводить его к реставрации империи. Любовница разделяла его мечты. Неужели она также видела себя на троне? Вполне возможно. Она считала, что имеет на это право: именно ее деньгами была оплачена предвыборная кампания любовника. И она начала мало-помалу выходить из тени, в которой держалась до той поры. Она поселилась в особняке рядом с Елисейским дворцом, и принцу-президенту достаточно было просто перейти улицу, чтобы прийти к своей нимфе. Что он и делал каждую ночь. Кстати, стараясь упрочить свои позиции, она появлялась на всех праздниках, на всех парадах с участием президента и всегда была в первых рядах, разъезжая в карете, украшенной его вензелем. Кроме того, она часто сопровождала любовника в его пропагандистских «турне», что вызывало недовольство здравомыслящей части общества, видевшей в этом возрождение института королевских любовниц времен Людовика XIV и Людовика XV. Министру Одилону Барро, который осмелился упрекнуть президента в том, что во время одной из таких поездок фаворитку поселили к одному из высокопоставленных государственных служащих, Луи Наполеон резко ответил: «Очень сожалею, что особа, настолько преданная и с таким возвышенным характером, попала случайно в дом, где под маской религиозности скрывается лишь хвастовство чопорной добродетели, лишенной христианского милосердия».

Это уважение к Гэрриет объяснялось довольно просто: она продолжала обильно подпитывать деньгами кампанию принца-президента по восстановлению империи. В общем и целом, она пожертвовала на его дело более пяти миллионов, и эти миллионы были заработаны известно каким образом… Но в политике, как все знают, деньги не пахнут. Поспешим добавить, что, дорвавшись – это слово очень уместно – до трона, Наполеон III вернул долг своей благодетельнице и прибавил к этому титул графини и замок в подарок.

А пока, с течением времени, звезда Наполеона становилась все ярче, а с ней росли надежды англичанки. В день государственного переворота, 2 декабря 1851 года, претендент произвел новое заимствование из ее кошелька на сумму двести тысяч франков. Само собой разумеется, она была посвящена в тайну заговора и подталкивала любовника перейти Рубикон. Она несомненно рассчитывала на то, что, когда Наполеон получит корону, он проявит к ней признательность и сделает ее своей «королевой сердца», если не императрицей. Но если он сам и не помышлял об этом браке, который мог показаться, по крайней мере, странным, то о такой перспективе со страхом задумывались люди из его окружения, такие как, например, его адъютант генерал Флери. Для иных же эта мысль была очень приятна, в том числе для посла Англии лорда Норманди, который был бы рад увидеть на французском троне свою соотечественницу.

Успех государственного переворота и последовавшее спустя несколько месяцев за ним восстановление империи так вскружили голову мисс Ховард, что даже заставили ее потерять. Однажды вечером в Тюильри во время официального приема она повела себя как императрица, которой не хватало лишь короны. Но на сей раз это было уже слишком. В своих «Воспоминаниях» генерал Флери рассказывает нам об этом происшествии и о его последствиях:

«Начиная с этого вечера мисс Ховард показала нам свое настоящее лицо: лицо куртизанки, честолюбивые планы которой надо было сорвать любой ценой. О скандальном впечатлении, произведенном появлением любовницы, отважно сообщил префект полиции»[134]134
  Цитируется Аленом Деко по кн. «Империя, любовь и деньги».


[Закрыть].