Текст книги "Первый человек в Риме"

Год четвертый
(107 г. до н. э.)
Консульство Луция Кассия Лонгина и Гая Мария (I)

Никогда еще консульство не имело такого значения для человека, избранного на эту должность, как для Гая Мария – его первый срок. Он направился на инаугурацию в первый день нового года, твердо зная, что предзнаменования – а ночью он следил за знаками небес – не вызывают никаких сомнений и что его белый жертвенный бык наелся одурманивающего корма. Торжественный и отчужденный, Гай Марий стоял там перед всеми – консул с головы до пят: великолепного высокого роста, намного более аристократичный, чем любой из окружавших его в это свежее раннее утро. Старший консул Луций Кассий Лонгин, низкорослый, коренастый, в тоге выглядел довольно жалко и совершенно терялся в тени своего младшего коллеги.

И наконец появился Луций Корнелий Сулла – теперь тоже сенатор, с широкой пурпурной полосой на правом плече туники, личный квестор консула Гая Мария.

Хотя у Мария не было фасций на январь – эти перевязанные красной тесьмой пучки прутьев до февральских календ являются принадлежностью старшего консула Кассия, – тем не менее он созвал сенат на следующий же день.

– В настоящий момент, – обратился он к сенаторам, которые решили явиться почти все, поскольку не доверяли Марию, – Рим вынужден вести войну на три фронта, и, следовательно, в Испании сейчас мы драться не можем. Нам нужны войска, чтобы сражаться с царем Югуртой в Нумидии, со скордисками – в Македонии и с германцами – в Галлии. За пятнадцать лет, миновавших со дня смерти Гая Гракха, мы потеряли на полях сражений шестьдесят тысяч римских солдат. Еще тысячи уже не годятся для военной службы. Я повторяю, почтенные сенаторы: прошло всего пятнадцать лет. Это даже не половина жизни одного поколения.

Сенат молчал. Среди присутствовавших находился Марк Юний Силан, который чуть менее двух лет назад потерял более трети названного количества солдат – и все еще оправдывался от обвинений в измене. До сих пор никто не осмеливался во всеуслышание назвать эту ужасную цифру в стенах сената. И все же присутствующие хорошо знали, что данные, приводимые сейчас Марием, даже немного занижены. Сенаторов просто поразило, что он осмелился произнести все это вслух – на четкой, звучной латыни.

– Мы не можем набрать рекрутов, – продолжал Марий, – по одной убедительной причине. У нас недостаточно мужчин. Нехватка римских граждан и лиц, пользующихся латинскими правами, угрожающая. Но еще меньше у нас италийцев. Даже если мы объявим призыв в каждом районе к югу от реки Арно, нет никакой надежды набрать необходимое количество войск на этот год. Я предполагаю, что африканская армия, шесть легионов обученных и вооруженных солдат, вернется в Италию с Квинтом Цецилием Метеллом и будет отдана уважаемому коллеге Луцию Кассию для кампании против Толозы. Македонские легионы также хорошо вооружены, имеют статус ветеранов и, я уверен, успешно продолжают службу под руководством Марка Минуция и его младшего брата. – Марий перевел дыхание; сенат продолжал слушать. – Но остается проблема новой африканской армии. Квинт Цецилий Метелл имеет в своем распоряжении шесть очень опытных легионов. Предполагаю, что в условиях крайней нехватки людей смогу обойтись четырьмя. Однако у Рима нет в резерве четырех легионов! У Рима нет даже одного легиона в резерве! Чтобы освежить вашу память, приведу вам точные цифры, сколько человек должно находиться в армии, состоящей из четырех легионов.

Гаю Марию не было нужды заглядывать в записи. Он просто стоял там, на консульском возвышении, впереди своего курульного кресла, и приводил цифры – по памяти:

– Общий состав: пять тысяч сто двадцать пехотинцев в одном легионе плюс тысяча двести восемьдесят нестроевых вольноотпущенников и еще тысяча нестроевых рабов на легион. Затем кавалерия: две тысячи конников и еще две тысячи нестроевых вольноотпущенников и рабов для ухода за лошадьми. Следовательно, передо мной стоит задача найти двадцать тысяч четыреста восемьдесят пехотинцев, пять тысяч сто двадцать нестроевых вольноотпущенников, четыре тысячи нестроевых рабов, две тысячи кавалеристов и две тысячи нестроевых вспомогательных сил кавалерии. – Марий оглядел сенат. – Набрать нестроевых солдат проблемой никогда не было и не будет. Для нестроевых солдат не нужен имущественный ценз, они бедны, как издольщики в предгорьях. С кавалерией также не возникает трудностей, поскольку уже много поколений Рим использует в конных войсках не одних только римлян или италийцев. Мы всегда найдем нужных людей в Македонии, Фракии, Лигурии и Заальпийской Галлии, а они приведут с собой и нестроевых солдат, и лошадей.

Затем он долго молчал, наблюдая за некоторыми из присутствующих. Скавр и неудачливый претендент на звание консула Катул Цезарь, великий понтифик Метелл Далматик, Гай Меммий, Луций Кальпурний Пизон Цезонин, Сципион Назика, Гней Домиций Агенобарб… В какую сторону кинутся эти люди, туда и побегут сенаторские овцы.

– Положение наше далеко не лучшее, отцы, внесенные в списки. Свергнув царей, мы отменили закон, по которому полевое снабжение армии осуществлялось за счет государства. По этой причине мы ограничили военную службу теми гражданами, которые в состоянии вооружить себя сами. И это требование было одинаковым для всех – римлян, латинян, италийцев. Богатому человеку есть что защищать. Для него жизненно важно сохранить свое государство и свое имущество. В сражение он вкладывает всю душу, все свои силы. По этой причине мы не хотели становиться заморской державой и всякий раз отказывались иметь провинции. Римляне защищали Рим. Но после поражения Персея похвальная попытка ввести в Македонии самоуправление нам не удалась. Македонцы так и не смогли понять иной системы, кроме автократии. И мы вынуждены были сделать Македонию римской провинцией, потому что не могли допустить, чтобы племена варваров совершали набеги на западное побережье Македонии – так близко от восточного побережья нашей Италии. Поражение Карфагена вынудило нас управлять Карфагенской империей в Испании, иначе возникала опасность, что ею овладеет кто-нибудь другой. Бóльшую часть африканского Карфагена мы отдали царям Нумидии и сохранили за Римом лишь небольшую провинцию вокруг самого Карфагена, чтобы предотвратить его возрождение. И все же – посмотрите, что происходит только потому, что мы слишком много отдали царям Нумидии! Теперь, чтобы защитить нашу маленькую провинцию, мы вынуждены завоевать Африку. Нам необходимо сокрушить вопиюще экспансионистскую политику одного человека – Югурты. Потребовался один-единственный человек, отцы, внесенные в списки, – и все, мы пропали. Царь Аттал после своей смерти оставил нам по завещанию Азию, а мы все еще пытаемся избежать ответственности объявить ее нашей провинцией! Гней Домиций Агенобарб открыл для нас побережье Галлии между Лигурией и Ближней Испанией, чтобы наши армии имели надежный римский коридор между Италией и Испанией. Но из-за этого нам пришлось создать еще одну провинцию.

Марий остановился, прочистил горло. Такая тишина!

– Наши солдаты вынуждены теперь сражаться за пределами Италии. Они уходят из дома надолго, их поля, сады и дома остаются без присмотра, их жены изменяют им, их дети не рождаются. В результате добровольцев у нас все меньше и меньше. Мы вынуждены все чаще вербовать новобранцев. Ни один человек, владеющий землей или каким-нибудь делом, не захочет застрять вдали от дома на пять, шесть или даже на семь лет! А когда его отпускают домой, то в любой момент могут забрать снова. – Тон оратора стал мрачным. – Но хуже всего то, что так много этих людей уже умерло за последние пятнадцать лет! А смены им нет! Во всей Италии не осталось необходимого количества мужчин, обладающих требуемым имущественным цензом, чтобы традиционным образом сформировать новую римскую армию.

Голос Мария опять изменился, стал громким, он отдавался эхом от голых потолочных балок древнего зала, построенного еще во времена Тулла Гостилия, третьего римского царя.

– Со времени второй войны с Карфагеном вербовщики вынуждены закрывать глаза на имущественный ценз. А шесть лет назад, после потери армии молодого Карбона, мы даже начали брать в легионы людей, которые не могут купить себе оружие, не говоря уже о другом снаряжении. Но подобное всегда делалось лишь в крайнем случае, завуалированно и без официального одобрения. То время ушло, почтенные сенаторы. Я, Гай Марий, консул сената и народа Рима, обращаю ваше внимание на следующее обстоятельство. Я намерен вербовать свою армию, а не призывать в нее. Мне нужны те, кто пойдет за мной добровольно, а не те, кто с радостью избежал бы призыва и остался бы лучше дома! Вы спросите, где я собираюсь отыскать двадцать тысяч добровольцев? Ответ прост! Я намерен искать их в гуще простого люда, на самой глубине социального дна, среди тех, кто слишком беден, чтобы быть допущенным в один из пяти классов. Мои будущие солдаты – те, у кого нет денег, нет имущества и очень часто нет постоянной работы. Я собираюсь искать добровольцев среди тех, у кого никогда до этого не было возможности постоять за свою страну, за Рим!

Поднялся ропот. Он все усиливался и усиливался, пока весь зал не загремел:

– Нет! Нет! Нет!

Не подавая вида, что рассержен, Марий терпеливо ждал. Он не обращал внимания на размахивание кулаками, на красные лица, на крики. Сенаторы, шумя просторными тогами, повскакивали на ноги. Они гневно отталкивали свои складные стулья, и те со скрежетом отъезжали назад, царапали старый каменный пол, отполированный тысячами подошв.

Наконец шум стих. Как бы ни были сенаторы возмущены, они знали, что услышали еще далеко не все, и любопытство взяло верх над негодованием.

– Можете кричать, вопить, выть, пока уксус не превратится в вино! – крикнул Марий, как только они смогли его услышать. – Но предупреждаю вас здесь и сейчас: я собираюсь поступить именно так, как сказал! И для этого мне не требуется вашего одобрения! Нет такого закона, записанного на таблицах, который определенно запрещал бы мне это сделать. Но через несколько дней на таблицах будет записан другой закон – закон, который скажет, что я могу это сделать! Закон, который скажет, что любой законно избранный старший магистрат при необходимости может набрать армию из capite censi – неимущих. Ибо я, сенаторы, выношу этот вопрос на решение народа!

– Никогда! – воскликнул Далматик.

– Через мой труп! – крикнул Сципион Назика.

– Нет! Нет! Нет! – громыхал весь зал.

– Подождите! – раздался одинокий голос Скавра. – Подождите, подождите! Позвольте мне возразить ему!

Но никто его не слышал. Курия Гостилия, место заседания сената со времени основания Республики, сотрясалась от криков разъяренных сенаторов.

– Идем! – сказал Марий и вышел из зала в сопровождении своего квестора Суллы и народного трибуна Тита Манлия Манцина.

При первых же признаках недовольства сенаторов на Форуме собрались толпы. Колодец комиций уже был полон сторонников Мария. Консул Марий и народный трибун Манцин спустились со ступеней курии Гостилия, пересекли ростру и пошли вдоль дальней части комиций. Квестор Сулла, будучи патрицием, остался на ступенях курии.

– Слушайте, слушайте! – громко крикнул Манцин. – Созывается народное собрание! Я объявляю contio для предварительного обсуждения!

На ораторскую платформу перед рострой вышел Гай Марий. Он повернулся так, чтобы видеть и комиций, и открытое пространство нижнего Форума. Те же, кто стоял на ступенях курии Гостилия, видели лишь его спину. Когда все сенаторы, за исключением патрициев, стали спускаться с ярусов комиция туда, откуда они могли смотреть на Мария и действовать ему на нервы, ряды клиентов и сторонников новоизбранного консула вдруг заблокировали проход и никуда их не пустили. Начались потасовки, то и дело вспыхивали драки, страсти накалялись, но сторонники Мария выдержали. Только еще девяти трибунам позволили пройти на ростру, где те стояли с суровыми лицами и молча размышляли о том, возможно ли будет наложить вето и остаться при этом в живых.

– Народ Рима, мне говорят – я не могу делать то, что необходимо для спасения Рима! – кричал Марий. – Риму нужны солдаты! Риму очень нужны солдаты! Мы со всех сторон окружены врагами! Но почтенные сенаторы, как всегда, больше обеспокоены сохранением своего наследственного права управлять, чем обеспечением безопасности Рима! Это они выпили кровь римлян, латинян, италийцев, бездумно бросив на смерть тех, кто традиционно пополнял ряды легионов! Я говорю вам, из тех людей не осталось ни одного! Жадность, самонадеянность и глупость консулов-командующих погубила их. Те же, кто еще дышит, – те либо искалечены и больше уже не могут быть солдатами, либо до сих пор служат в легионах! Но есть другой источник добровольцев, готовых встать в строй и служить Риму! Я имею в виду простых людей – неимущих; граждан Рима или Италии. Они слишком бедны, чтобы иметь право голосовать в центуриях, слишком бедны, чтобы иметь землю, слишком бедны, чтобы купить солдатское снаряжение! Настало время призвать к оружию тысячи тысяч этих людей. Они могут сделать для Рима больше, чем стоять в очереди за дешевым хлебом! Больше, чем локтями и кулаками проталкиваться в цирк по праздникам! Больше, чем плодить сыновей и дочерей, которых они не в состоянии прокормить! Да, у них нет ничего, но они не бесполезны! Я не верю, что они любят Рим меньше, чем состоятельные граждане. На самом деле я убежден, что их любовь к Риму намного чище, чем та, которую демонстрируют большинство почтенных членов сената!

Марий выпрямился, расправил плечи, широко раскинул руки, словно желая обнять весь Рим.

– Я пришел сюда с народными трибунами, чтобы получить от тебя, народ Рима, мандат, в котором сенат мне отказывает! Я прошу у тебя права использовать военный потенциал простого народа! Я хочу превратить неимущих из бесполезного ничтожества в солдат римских легионов! Я хочу предложить пролетариям профессию! Она поможет им обеспечить будущее для себя и своих семей, даст им честь и положение в обществе! Я хочу предложить им сознание своего достоинства и полезности, возможность сыграть важную роль в дальнейшем росте могущества Рима!

Он остановился. Комиций смотрела на него в полном молчании. Взгляды всех были прикованы к его энергичному лицу, горящим глазам, гордо выдвинутому подбородку и выгнутой груди.

– Почтенные сенаторы не дают шанса этим тысячам тысяч людей! Не позволяют мне воззвать к их преданности, к их любви к Риму, к их желанию послужить Риму! А почему? Уж не потому ли, что почтенные отцы сената любят Рим больше, чем я? Нет! Потому что они любят себя и свой собственный класс больше, чем Рим или что-либо еще! Поэтому я обращаюсь к тебе, народ Рима, дай мне – и Риму! – то, в чем отказывает сенат! Дай мне неимущих! Отдай мне самых униженных из самых низших слоев общества! Позволь мне превратить их в граждан, которыми Рим может гордиться! В граждан, которых Рим может использовать, а не просто терпеть! В граждан, которые будут вооружены, обучены, которые получат от государства плату за верную службу! Дашь ли ты мне то, что я прошу? Дашь ли ты Риму то, в чем он нуждается?

Поднялся всеобщий крик. Слышались громкие возгласы, топанье ног. Столетние традиции явно рушились. Девять народных трибунов искоса посмотрели друг на друга и молча согласились воздержаться от вето, ибо все они хотели жить.

– Гай Марий – хищный, подлизывающийся оборотень, – сказал Марк Эмилий Скавр в сенате, когда был принят lex Manlia – закон Манлия, по которому действующий консул мог набирать в армию добровольцев из числа неимущих. – Гай Марий – зловредная язва на теле сената! Гай Марий – вот наиболее очевидная причина, почему, уважаемые сенаторы, мы должны сомкнуть наши ряды против «новых людей». Нельзя давать им места даже в самом заднем ряду этого почтенного учреждения! Что, спрашиваю я вас, может знать какой-то Гай Марий о сути Рима, о неувядаемых идеалах его традиционного правления? Я принцепс сената – места, где сохранен самый дух Рима! За те долгие годы, что я пребываю среди этих столь любимых мной стен, я никогда не видел человека более коварного, опасного, вероломного, чем Гай Марий! Дважды за три месяца он захватил свято чтимые прерогативы сената и швырнул их на грубый алтарь народа! Сначала он ликвидировал наш сенаторский эдикт, по которому Квинту Цецилию Метеллу был продлен срок консульства в Африке. А теперь, чтобы удовлетворить собственные амбиции, он эксплуатирует невежество народа, желая получить от него власть вербовать солдат. Это противоестественно, бессовестно, безрассудно и неприемлемо!

На собрании присутствовали все. Из трехсот сенаторов свыше двухсот восьмидесяти явились на эту сессию – вытащенные Скавром и другими лидерами из своих домов и даже поднятые с одра болезни. Они сидели на низких складных стульях в три яруса по обе стороны курии, как огромный выводок белоснежных кур на шестах в просторном курятнике. Только пурпур на тогах старших магистратов нарушал эту белизну. Десять народных трибунов восседали на длинной деревянной скамье. По другую сторону, отдельно от основной массы, разместились два курульных эдила, шесть преторов и два консула – на красивых резных креслах из слоновой кости, поставленных на возвышении в дальнем конце зала, напротив огромных бронзовых дверей.

На этом же возвышении находился и Гай Марий – рядом, но чуть позади старшего консула Кассия. Такое расположение было чисто традиционным. Марий выглядел спокойным, удовлетворенным, как кот. Он слушал Скавра без смятения, без гнева. Дело сделано. Он получил необходимый мандат. Он мог позволить себе быть великодушным.

– Сенат должен сделать все возможное, чтобы ограничить полномочия, которые Гай Марий предоставил простолюдинам. Простолюдины должны оставаться тем, чем были всегда, – бесполезным сбродом голодных ртов, о которых мы, более привилегированные, должны заботиться – и никогда не требовать взамен никаких услуг. Раз пролетарий не делает для нас никакой работы, не приносит нам никакой пользы, значит он не более чем просто зависимый человек. Как жена римлянина, которая не трудится и не обладает властью, не имеет голоса. Простолюдин не может ни на что претендовать, не может требовать от нас то, чего мы не хотим дать, ибо он ничего не делает. Он просто существует. Но благодаря Гаю Марию мы оказались лицом к лицу с проблемами и нелепостями того, что я должен называть армией профессиональных солдат – людей, у которых нет иного источника дохода, иного способа обеспечить себе существование, людей, которые захотят оставаться в армии от кампании до кампании, людей, которые обойдутся государству в огромные суммы. И еще, почтенные сенаторы, теперь эти люди будут утверждать, что отныне имеют право голоса в решающих вопросах, поскольку они служат Риму. Вы слышали народ? Сенаторы, которые ведут дела казначейства и распределяют общественные фонды, должны порыться в сундуках и найти там деньги, чтобы обеспечить армию Гая Мария оружием, снаряжением и всем другим, необходимым для ведения войны. Такова воля народа Рима. Народ также велел нам платить этим солдатам регулярно, а не в конце кампании, когда у нас появляются трофеи, за счет которых мы можем возместить издержки. Снабжение армий из неимущих сломает финансовый хребет государства!

– Чепуха! – возразил Марий. – В казне денег столько, что Рим не знает, что с ними делать! Вы, почтенные сенаторы, никогда их и не тратили! Вы только копите и прячете.

Поднялся ропот, лица стали покрываться пятнами, но Скавр поднял правую руку, призывая к порядку:

– Да, казна Рима полна! Но так и должно быть! Даже при крупных затратах на общественные работы, которые я определял в бытность мою цензором, казна оставалась полной. Но в прошлом были времена, когда она действительно пустела. Три войны, которые мы вели с Карфагеном, подвели нас к самому краю финансового краха. Так что плохого в том, спрашиваю я вас, чтобы постараться предотвратить подобное? Пока казна полна, Рим будет процветать.

– Рим будет процветать куда больше, если его неимущие граждане получат деньги, которые они смогут тратить, – возразил Марий.

– Это не так, Гай Марий! – воскликнул Скавр. – Голодранцы растранжирят свои деньги по мелочам. Эти средства уйдут из обращения и не дадут прироста.

Он отошел от своего стула в первом ряду и встал около больших бронзовых дверей, откуда все могли хорошо видеть и слышать его.

– Я говорю вам, почтенные сенаторы, что в будущем мы должны, не щадя сил, противиться, если консул захочет воспользоваться законом Манлия и набрать рекрутов из неимущих. Народ приказал нам оплатить именно армию Гая Мария, но в законе не сказано, что мы должны оплачивать любую армию, какая будет набираться впоследствии! И такой линии поведения мы должны придерживаться и впредь. Пусть следующий консул соберет всех нищих, каких только захочет, чтобы пополнить ряды своих легионов. Но когда он обратится к нам, хранителям денег Рима, мы должны будем отказать ему. Государство не может позволить себе финансировать полевое обеспечение армии нищих, это ясно. Нищие – ленивые, безответственные люди, они не уважают имущество, ни движимое, ни недвижимое. Будет ли человек беречь полученную даром кольчугу, как свою собственную? Нет! Конечно не будет! Зачем? Ведь она не стоила ему ни гроша. Он оставит ее ржаветь на соленом воздухе или под дождем. Он вытащит колья из палатки и забудет взять ее с собой или сложит ее в изножье кровати какой-нибудь иноземной шлюхи. А потом еще будет удивляться, почему эта женщина ночью украла ее, чтобы отдать своему приятелю-скордиску! А что будет потом, когда эти нищие уже не смогут служить в легионах? Наши традиционные солдаты имеют собственность, у них есть дома, куда они возвращаются. Неимущие ветераны будут представлять для нас серьезную опасность. Многим ли из них удастся скопить сколько-нибудь денег из тех, что государство будет им платить? Многие ли из них положат в банк свою долю в трофеях? Нет! И в конце своей оплачиваемой службы возвратиться им будет некуда. У них не будет дома, не будет средств к существованию. Ах да, я слышу, как вы говорите: «А нам-то какое до этого дело? Они же всегда кое-как сводят концы с концами!» Но, почтенные сенаторы, эти армейские неимущие за годы военной службы привыкнут к тому, что государство их кормит, одевает, дает им жилище. После отставки они лишатся всего этого. Они будут очень недовольны. Любая жена, которую сначала избаловали и которой потом начали отказывать в деньгах, становится сварливой. И вот тогда-то от нас потребуют, чтобы мы изыскали возможность платить этим нищим ветеранам пенсии! Этого нельзя допустить!

Я повторяю, коллеги, члены возглавляемого мной сената: наша будущая тактика должна быть направлена на то, чтобы вырвать жало у тех бессовестных, кто вербует солдат среди нищих!

Гай Марий поднялся, чтобы ответить:

– Более близорукое и странное отношение трудно найти даже в гареме парфянского сатрапа, Марк Эмилий! Почему ты отказываешься понимать? Если Рим хочет сохранить то, что сегодня принадлежит ему, тогда он должен вкладывать деньги во всех своих людей, включая и тех, кто не имеет права голосовать в центуриях! Мы допустили, чтобы военные кампании выкосили наших земледельцев и мелких предпринимателей! Мы бездумно посылали их сражаться, поставив во главе легионов таких безмозглых, некомпетентных начальников, как Карбон и Силан… О, ты здесь, Марк Юний Силан? Извини! Что плохого в том, чтобы воспользоваться услугами очень многочисленного слоя нашего общества, – слоя, который до этого времени был Риму не полезнее, чем сиськи буйволу? Если единственным возражением на это является то, что нам придется немного потрясти казну, – в таком случае мы глупы и близоруки! Ты, Марк Эмилий, говоришь, что неимущие окажутся плохими солдатами. Ну а я убежден, что они будут замечательными солдатами! Неужели мы так и будем стенать по поводу необходимости платить им? И откажем им в вознаграждении в конце их службы? Вот чего ты добиваешься, Марк Эмилий! А вот мне бы хотелось, чтобы государство выделило некоторые общественные земли для того, чтобы после отставки солдат-простолюдин мог получить небольшой участок земли. Своего рода пенсия. И вливание свежей крови в ряды наших мелких землевладельцев, поредевших в десятки раз. Что принесет это Риму, кроме пользы? Почему вы не хотите понять, что Рим может стать богаче только в том случае, если захочет разделить свое процветание, образно говоря, не только с «китами», но и с «кильками»?

Все сенаторы вскочили, заорали, и Луций Кассий Лонгин, старший консул, решил, что благоразумнее закрыть собрание и распустить почтенных отцов сената.

Марий и Сулла поставили целью найти двадцать тысяч четыреста восемьдесят пехотинцев, пять тысяч сто двадцать нестроевых вольноотпущенников, четыре тысячи нестроевых рабов, две тысячи конников и две тысячи нестроевых солдат для обеспечения кавалерии.

– Я возьму на себя Рим, а ты – Лаций, – мурлыча от удовольствия, сказал Марий. – Я сильно сомневаюсь, что нам придется далеко углубляться в Италию. Мы на правильном пути, Луций Корнелий! Что бы они ни делали, мы все-таки правы. Я направил Гая Юлия, нашего тестя, поговорить с оружейниками и подрядчиками, а кроме того, послал в Африку за его сыновьями. Мы можем их использовать. Я не считаю, что Секст или Гай Младший способны стать настоящими лидерами, но они отличные исполнители, трудолюбивые и умные, а еще преданные.

Гай Марий и Сулла прошли в кабинет, где Мария ждали двое. Один – сенатор лет тридцати пяти, чье лицо показалось Сулле смутно знакомым. Другой – молодой человек лет восемнадцати. Марий представил их своему квестору:

– Луций Корнелий, это – Авл Манлий, которого я попросил быть моим старшим легатом.

Сенатор. «Один из патрициев Манлиев, – подумал Сулла. – Марий действительно имеет друзей и клиентов во всех слоях общества».

– А этот молодой человек – Квинт Серторий, сын моей кузины Марии из Нерсии, мы зовем ее Рия. Я определил его в мой личный штат.

«Сабин», – определил Сулла. Он слышал, что они бесценны в армии – не вполне управляемые, но отчаянно храбрые, неукротимого духа.

– Ну хорошо, пора за работу, – произнес Марий, человек дела, человек, который двадцать лет ждал, чтобы воплотить в жизнь свое представление о римской армии. – Разделим наши обязанности. Авл Манлий, ты отвечаешь за мулов, повозки, оборудование, нестроевые службы и за все снабжение, от провианта до баллист. Мои шурины, оба Юлия Цезаря, должны вот-вот приехать – они помогут тебе. Я хочу, чтобы ты был готов отплыть в Африку к концу марта. Ты можешь рассчитывать на любую помощь, какая тебе понадобится, но позволь дать совет: сначала поищи нестроевых солдат и выбери из них лучших, чтобы взять с собой. Так ты сэкономишь деньги и заодно начнешь обучать новобранцев.

Молодой Серторий смотрел на Мария, явно очарованный. А Сулла был очарован Серторием – даже больше, чем Марием, к которому уже привык. Не то чтобы Серторий был для него сексуально привлекателен, вовсе нет. Но в сабине чувствовалась мощь, странная в таком молодом человеке. По достижении зрелости он обещал стать необыкновенно сильным физически. Высокий – но мускулы уже так развиты, что создавалось впечатление, будто Серторий совсем небольшого роста. У него была квадратная голова на короткой шее и пара чудесных светло-карих глаз, глубоко посаженных – неотразимых.

– Сам я намерен отправиться в конце апреля с первой группой солдат, – продолжал Марий, удивленно поглядывая на Суллу. – А ты, Луций Корнелий, продолжай набирать легионы и найди мне приличную кавалерию. Я буду счастлив, если ты управишься со всем и отплывешь к концу июля. – Он повернул голову к Серторию, ухмыльнулся. – Что касается тебя, Квинт Серторий, тебе я покоя не дам, будь уверен. Я не хочу, чтобы про меня говорили, будто я держу при себе родственников без дела.

Парень улыбнулся, медленно и задумчиво:

– А я не люблю покоя, Гай Марий.

Неимущие повалили записываться в легионы толпами. Рим никогда не видел ничего подобного. И в сенате никто не ожидал такой реакции – и от кого! От презренной черни! Сенаторы никогда не утруждались всерьез озаботиться судьбой этих людей – разве что во времена нехватки зерна, когда благоразумнее было снабжать неимущих дешевым хлебом, чтобы избежать мятежа.

За несколько дней число добровольцев, обладающих статусом римских граждан, достигло двадцати тысяч четырехсот восьмидесяти, но Марий не прекратил набора.

– Записывай всех желающих, – сказал он Сулле. – У Метелла шесть легионов, и я не понимаю, почему бы мне не иметь столько же. Особенно если за все платит государство! Такого больше никогда не будет, если верить нашему дорогому Скавру. А Риму могут понадобиться два лишних легиона – инстинкт мне подсказывает. Во всяком случае, в этом году военной кампании у нас не намечается, поэтому сосредоточимся на обучении и снаряжении. Хорошо то, что эти шесть легионов будут целиком составлены из римских граждан, а не из италийских ауксилариев. Это означает, что на будущее у нас сохраняется резервная возможность использовать италийских пролетариев.

Все шло по плану. Впрочем, удивляться не приходилось, поскольку Гай Марий все взял в свои руки. К концу марта Авл Манлий был уже на пути из Неаполя в Утику. На его транспортные корабли были погружены мулы, баллисты, катапульты, оружие, провиант – тысяча и одна мелочь для обеспечения боеспособности армии. Как только Авл Манлий высадился в Утике, корабли возвратились в Неаполь и взяли на борт Гая Мария с двумя из шести легионов. Сулла задержался в Италии – сформировать еще четыре легиона, снабдить их необходимым и набрать кавалерию. Он отправился на север, в районы Италийской Галлии, на противоположный берег реки Пад, где и навербовал великолепных конников из галло-кельтов.

Армия Мария была поистине новшеством в военном искусстве Рима. Не только потому, что состояла почти исключительно из неимущих. В легионы пришли люди, совершенно незнакомые с традициями военной службы. Они понятия не имели, в чем она состоит. И следовательно, не в состоянии были ни противиться изменениям, ни противопоставить им что-либо свое.

За долгие годы старое тактическое подразделение, называемое манипулой и насчитывающее шестьдесят – сто двадцать человек, доказало, что оно слишком малочисленно. Старой манипуле не под силу стало состязаться с огромными недисциплинированными армиями – теперешним противником легионов. На практике манипулу постепенно вытесняла когорта, бывшая в три раза больше. Но до сих пор никто не перестраивал легионы и не реорганизовывал иерархию центурионов, чтобы иметь дело с когортами, а не с манипулами. А Гай Марий сделал это в первый же год своего консульства, за весну и лето. Теперь манипула как самостоятельная боевая единица официально перестала существовать. Она лишь красиво вышагивала на парадах. На практике осталась когорта – она была куда более эффективна.