Текст книги "Правдивые истории о чудесах и надежде"

После ужина я пошла на кухню, где стояли собачьи миски, и позвала Лаки. Она тут же прибежала, и Сэм за ней – кто бы сомневался! Я положила каждому немного индейки, овощей и подливки, и они накинулись на еду. Самое время открывать подарки!

Обычно этот момент был самым волнующим, но сегодня все ощущалось по-другому. Сэм и Лаки мгновенно разделались с ужином, вернулись в комнату и крутились рядом с нами. Я взяла носочек Лаки и второй, который наполнила лакомствами и игрушками еще несколько дней назад. Джим и ребята помогли собакам «развернуть» подарки.

Лаки и Сэм получили по змейке, которая пищала, когда ее сжимали. При взгляде на Сэма, прыгавшего по гостиной, не скрывая восторга от того, что его окружало столько людей и столько любви, мое сердце растаяло. В детстве я всегда говорила детям, что на Рождество животных заводить нельзя, но благодаря Сэму, появившемуся в доме всего несколько часов назад, этот праздник стал для нас особенным.

Лаки веселилась от души, и остаток вечера собаки провели за игрой в «перетяг». В перерывах между битвами они гонялись за мячиками из скомканной упаковочной бумаги, и мы вдоволь нахохотались над Сэмом, который носился по всей комнате. Черные пятнышки вокруг глаз делали его похожим на забавного героя детской книжки.

Как обычно в Рождество, мы попытались посмотреть праздничное кино, но разве это было возможно? Ведь звездой сегодняшнего вечера был Сэм. Он перетягивал на себя все внимание, и мы по очереди играли с ним, не в силах противиться при взгляде на его обаятельную мордочку. Сэм стал героем нашего Рождества.

Иногда щенок замирал и оглядывал свой новый дом. Он будто вспоминал несчастные первые несколько месяцев своей жизни, а потом удивлялся, как он сюда попал и почему этот дом так отличается от тех, в которых ему довелось побывать.

Порой он казался немного напуганным, и мы поставили его корзинку к телевизору, чтобы он был у нас перед глазами, пока мы отдыхали и смотрели фильм.

Наступил вечер, и чем больше мы тискали Сэма, гладили его и играли с ним, тем меньше настороженности он проявлял. Видимо, понял, что в этом доме его ждет только любовь.

Лаки выбилась из сил. Вообще-то она могла бегать за мячом хоть весь день и ничуть не уставала, но Сэм не давал ей продохнуть, и к вечеру обе собаки уснули без задних ног.

И мы тоже легли спать задолго до полуночи – уставшие и счастливые.

Шли дни, и Сэм освоился на новом месте. Они с Лаки стали неразлучны. К счастью, щенок быстро научился справлять свои дела на улице. Через две недели после Рождества Джиму сделали запланированную операцию на бедре. Только он вернулся домой из больницы, как со мной случилось кое-что странное.

Ночью я проснулась оттого, что Джим толкал меня в бок.

– Ты чувствуешь? – спросил он.

– Конечно, – ответила я.

Мы откинули одеяло и взглянули на мои ноги: они тряслись и подпрыгивали.

– Я танцую ирландские танцы во сне, – пошутила я.

Но на деле мне было не до шуток. Я срочно поехала в больницу и прошла сканирование. Оказалось, что у меня разрыв двух межпозвонковых дисков. Несмотря на всю серьезность ситуации, первым делом я подумала о Сэме. Мы только завели его – и вот я оказываюсь прикованной к постели. Как мы будем справляться? Неужели придется отдать щенка?

Одна мысль об этом была невыносима: ведь все мы сильно его полюбили.

Но тогда мне приходилось думать о другом.

Консультант в больнице сказал, что нужна срочная операция на позвоночнике, чтобы удалить последствия разрыва дисков и вставить в позвоночник металлические стержни. Когда я рассказала о недавней операции Джима и нашем новом щенке, он ответил:

– Не переживайте. После операции вам нужно будет как можно больше ходить, чтобы восстановить мышечный тонус. Лучшего средства, чем собака, не найти.

Услышав это, я испытала огромное облегчение и больше уже не сомневалась. Сэм останется с нами! С двумя собаками в доме у меня появится стимул чаще вставать и двигаться, да и Джим будет больше ходить и укреплять бедро.

Операция прошла успешно, и через три дня я вернулась домой. Сидеть мне не разрешалось – я могла только стоять, ходить или лежать. К моему изумлению, Сэм стал «учиться» хорошему поведению у Лаки. Я выводила их на совместную прогулку, а Сэм присматривался, как идет Лаки, и видел, что та не натягивает поводок и не вырывается вперед. Он научился не сразу, но стоило пару раз твердо окликнуть его, как он начал вести себя так же.

Хотя сначала я переживала, справимся ли мы – ведь оба пережили серьезные операции. Но в итоге все сложилось хорошо. Собаки очень нам помогали: они поднимали Джима по вечерам, заставляя его ходить, пусть даже и с тростью, а мне не давали прохлаждаться днем – я много двигалась, и это снимало нагрузку на позвоночник. Это было и к лучшему: Джим поправился и вышел на работу, а я по-прежнему сидела с трудом. Из-за этого я не могла работать, и не будь Лаки и Сэма рядом, чтобы составить мне компанию, я бы чувствовала себя очень одиноко.

За играми в саду и во время долгих утренних и вечерних прогулок Лаки учила Сэма основам хорошего поведения. В щенячестве она грызла все подряд – в том числе досталось нашему персидскому ковру. Но Сэм, кажется, понимал, что этого делать нельзя, и если ему и приходило в голову что-то уничтожить, Лаки вовремя его останавливала.

Стоило ей выйти в сад, как Сэм шел следом. Она научила его хватать брошенный мячик и приносить его. Сэм быстро понял, что играть на траве приятнее, и не совался в патио, где стояла садовая мебель. Он всюду следовал за Лаки, а той нравилась мягкая травка.

Правда, кое-какие черты характера Сэма передавались и Лаки, и это было не очень хорошо. В присутствии своего товарища по играм она иногда становилась непослушной. Я замечала, что вдвоем они порой слишком озорничают, и мне приходилось напоминать Лаки, что такое поведение недопустимо. Какое-то время я постоянно отчитывала Лаки за то, что та слишком расшалилась – но, к счастью, это длилось недолго.

Лаки с Сэмом стали лучшими друзьями. Они вместе носились по дому, гонялись друг за другом, а потом валились без сил и устраивали себе заслуженный отдых.

По мере того, как Сэм рос и креп, он начал наглеть. Лаки мирилась с его выходками, как старшая сестра мирится с проказами надоедливого маленького братца (хотя малышом на тот момент Сэма назвать язык уже не поворачивался).

Случалось, Лаки спала, а Сэм выталкивал ее из корзинки и ложился в нее сам, хотя корзинка была ему маловата. Лаки угрюмо топала к корзинке Сэма и засыпала там. Ей это не нравилось, но она не устраивала драку, а просто уступала место.

По вечерам, когда я давала им одинаковые лакомства, Сэм сразу бросал свое и выхватывал угощение Лаки у нее изо рта. Сначала та отдавала лакомство без возражений и подбирала брошенное угощение Сэма. И поначалу я ругала Сэма, но потом заметила, что эту битву за лакомства собаки превратили в игру. Вместо того, чтобы начать грызть угощение, Лаки сжимала зубы и принималась дразнить Сэма торчащим изо рта кусочком. Тот бросал свое лакомство, бежал к ней, и они начинали возню: Лаки рычала, Сэм скулил, и, наконец, Лаки «уступала» ему. Им обоим явно нравилась эта веселая игра, поэтому я перестала их одергивать. Я радовалась, видя, как Лаки снова резвится и развлекается. Кто я такая, чтобы нарушать веселье?

Лаки снова стала прежней Лаки. Ее хвост все время торчал вверх, она оживилась, радовалась прогулкам и играм в саду.

Когда мы гуляли вместе, прохожие то и дело останавливались и спрашивали разрешения сфотографироваться с нашим замечательным щенком. Но заставить его замереть на месте было не так уж просто. Сэм выказывал изрядное любопытство и тут же бросался обнюхивать своих обожателей и исследовать их фотоаппарат.

С возрастом он стал проявлять черты доминантного пса. Впрочем, от помеси акиты этого следовало ожидать. Раз в неделю мы водили его на собачьи курсы, чтобы он привык находиться среди собак разных размеров. Это очень помогло, но типичные черты акиты все же прорезались. Стоило кому-нибудь постучать в дверь, как Лаки начинала лаять и бросалась к входу, спеша сообщить нам: кто-то пришел! А Сэм вел себя по-другому. Он не выходил, пока гость не оказывался в доме – достаточно близко, чтобы можно было как следует его рассмотреть и изучить. Иногда он даже злился на Лаки за ее нетерпеливость и «приказывал» ей сидеть тихо. Наверняка в такие минуты он по-своему, по-собачьи, «говорил» ей: Погоди, Лаки. Давай посмотрим, что к чему, а потом уже выйдем.

В нем были сильны черты сторожевой собаки: он выжидал, анализировал ситуацию и лишь потом действовал.

Рядом с бесстрашной Лаки и осторожным от природы Сэмом мы с Джимом чувствовали себя в безопасности. Мы знали, что даже если грабитель не испугается лая Лаки и заберется в дом, Сэм гарантирует ему неожиданный испуг уже на месте.

Что до друзей и родных, приходивших к нам в гости, Лаки всегда им очень радовалась, и ее восторженное настроение передавалось Сэму. Он заражался ее примером, и потом их бывало трудно успокоить. Время шло, и Сэм перестал повторять все за Лаки и стал самостоятельной собакой.

В глубине души он оставался ранимым и во всем полагался на предчувствия. Он всегда был настороже – я списывала это на особенности породы и думала, что эту черту характера уже не искоренить. Если на прогулке кто-то шел позади, Сэм одним глазом следил за незнакомцем, а другим смотрел на дорогу.

Он также умел заставить людей посмотреть страху в лицо, причем не спрашивая, хотят они этого или нет. Мой брат Артур боялся собак до смерти, и каждый раз, когда он набирался смелости и приезжал к нам в гости, Сэм делал вид, что не замечает, как Артур нервничает. Он подбегал к нему и заваливался к нему прямо на колени. Шли месяцы, Сэм набирал вес, но, видимо, не понимал, что теперь он уже очень большая собака. Он совершенно не осознавал своих размеров. Он вырос мощным псом, у которого к тому же на все было свое мнение. Сэм рассказывал мне о том, как провел день, выл и лаял. А если ему чего-то хотелось, он сразу давал об этом знать!

Лаки не позволяла Сэму командовать собой и, хотя весила всего 20 кг против его 37,5, ни капли его не боялась. Один раз нам пришлось отчитывать ее за то, что она подбила Сэма отправиться с ней на охоту за белками в сад. Она знала, что он последует за ней, и, когда хотела, не боялась навлечь на него неприятности.

Конечно, хорошо, что Лаки терпеливо сносила его поведение – ведь Сэм хоть и относился к ней со всей душой, порой не рассчитывал свои силы. В щенячестве он толкал ее со всех сторон, а когда подрос, не оставил своей привычки с разбегу налетать и врезаться в нее. Но он знал, что подруга все простит. Со временем мы обнаружили, что до тех пор, пока у Сэма есть что-то в зубах – например, его любимая змейка, – они с Лаки могли бегать сколько угодно, и проблем не возникало. Драки начинались, когда Сэм впадал в раж, а змейки рядом не оказывалось. Тогда он мог куснуть и Лаки. Та злилась и убегала. Но Сэм тотчас понимал, что расстроил ее, и утихомиривался, пока она его не «прощала».

Хотя он был горазд поиграть ей на нервах, он никогда не причинял ей вреда.

Однажды мы гуляли в парке, и к нам подбежала одна отважная собачка. Она попыталась наскочить на Лаки. Сэм не рычал на нее, не лаял: он просто преградил ей путь. Собака пыталась обойти его, но он раз за разом вставал между ней и Лаки.

Бывало, что такое поведение выходило ему боком. Он любил играть с небольшими собаками – думаю, потому, что считал их такими же, как Лаки, своими закадычными друзьями. Но вскоре мы поняли, что он не может свободно бегать среди них. Из-за своих размеров он всегда сбивал их с ног. После того, как это случилось несколько раз, в присутствии маленьких собак мы стали брать его на поводок. Когда же рядом оказывались собаки крупных пород, Сэм обычно начинал рычать. Мы отчитывали его за это, и в целом он подчинялся. Однажды на него напала большая собака, и он стал защищаться, хотя первым никогда не нападал.

Но после того случая стало очевидно, что драка произвела на него сильное впечатление. Теперь каждый раз, когда он видел большую черную собаку – похожую на ту, что набросилась на него в парке, – он начинал лаять и проявлять агрессию. Поэтому раз в неделю мы стали отправлять его на прогулку со Стивом – тот выгуливал чужих собак и брал с собой еще семерых на поводках. Вскоре проблема с агрессией была решена.

Еще я заметила, что Сэм меня оберегает – видимо, сказывались особенности породы. Как всех акит, его характеризовали упрямство и решительность. И хотя обычно он был немного рассеянным, в нужный момент тут же «включался». К некоторым людям – например, к Артуру – он сразу проникался симпатией и позволял себя гладить. Но других к себе не подпускал. Однажды летним вечером мы с Джимом вывели его на прогулку. Наш путь лежал мимо паба. Стоял теплый субботний вечер, и двое мужчин выходили из паба, собираясь домой. Они были слегка навеселе, но, увидев нас с Сэмом, заговорили с нами и заметили, какая красивая у нас собака. Мы с Джимом ответили, что Сэм из «Баттерсийского дома собак и кошек», и его история произвела на них большое впечатление. Пока мы разговаривали, я заметила, что они пытались погладить Сэма, но это им никак не удавалось. И не потому, что они перебрали и не видели его толком, а потому, что Сэм уворачивался от них. Видимо, он понял, что ребята навеселе. Через несколько минут Джим тоже это заприметил, мы переглянулись и с трудом удержались от смеха. После Джим сказал Сэму: «Какой умный мальчик». Сэм же помахал хвостиком и пошел дальше.

На следующее Рождество Лаки с Сэмом скакали по гостиной, пока я ставила елку и занималась обычными праздничными приготовлениями. В тот год Сэм получил змейку размером побольше – он до сих пор любит таскать ее в зубах. Сейчас ему два с половиной года, но он по-прежнему носится, как щенок. Подобно большинству собак, он готов на все ради угощения, а если не дать его сразу, начинает зевать, и зевок перерастает в рык. Видимо, так он хочет сказать: «Ну давай же, не тяни!»

Теперь в нашей спальне стоят лежаки Лаки и Сэма, но мы не закрываем дверь, и когда сыновья приезжают погостить, собаки любят уходить к ним в комнаты. Если уходит Лаки, за ней следует и Сэм, и нет ничего приятнее, чем видеть, как крепко они подружились.

После Хэмиша Сэм – лучшее, что случилось в жизни Лаки. Думаю, она со мной согласится.

На прошлой неделе Майкл вернулся домой после двухнедельного отсутствия и хотел сперва поздороваться с Лаки – ведь она всегда была «его» собакой. Он взял ее с собой в зимний сад и закрыл дверь, чтобы погладить ее и побыть с ней наедине. Но не тут-то было. Лаки бросилась к двери, принялась царапать ее и поглядывать на Майкла. Она словно говорила ему: впусти его, впусти! Впусти Сэма! Она так любит Сэма, что не может расстаться с ним ни на минуту. Неудивительно, что Сэм считает себя очень важной персоной! Расхаживает по дому и требует внимания к себе. Но, по правде говоря, он и есть очень важная персона… и для меня, и для Джима, а особенно – для Лаки.

Тем не менее Лаки до сих пор обнюхивает всех вест-хайлендских терьеров на улице – на всякий случай. Вдруг одним из них окажется Хэмиш?

И когда мы произносим имя Хэмиша вслух, Лаки смотрит на нас все тем же вопросительным взглядом: Где он?

Именно поэтому так важно, что мы приютили Сэма, и он стал частью нашей семьи. Не будь «Баттерсийского дома», этого бы никогда не случилось. Сотрудники этого приюта считают своим долгом помогать животным, и они очень помогли и нам. Главное, что мы честно объяснили, какая именно собака нам нужна, и с их помощью отыскали совершенно особенного пса, ставшего лучшим другом для нашей Лаки. Первая встреча Лаки и Сэма, во время которой они познакомились, определила всю нашу дальнейшую судьбу.

Теперь Сэм – самая яркая личность в нашем доме. И пусть, когда мы не обращаем на него внимания, он грызет диван и рычит на нас – это наш Сэм, и мы не променяем его ни на кого другого.

2
Вера, надежда и выживание

Несчастный найденыш

По вторникам я надевала голубую рубашку с логотипом приюта и отправлялась в «Баттерсийский дом кошек и собак» в Олд-Виндзоре. Я много лет прожила в Греции, где работала с бездомными собаками, «найденышами» и «спасенышами», а потом переехала с мужем в Англию. После переезда мне стало очень не хватать работы с животными, и муж предложил: «Хелль, а почему бы тебе не устроиться волонтером в „Баттерсийский дом?“»

Идея пришлась по душе, и работа в приюте стала самым любимым моим занятием. В мои обязанности входило гулять с собаками и общаться с ними. Именно этим я всегда мечтала заниматься, и мне очень нравилось работать с крупными собаками или теми, у кого был сложный характер. Я закончила обучение и теперь могла справиться даже с самыми «тяжелыми» экземплярами – даже с теми, кто проходил программу коррекции поведения. Я помогала собакам найти новый дом. И это было здорово.

Особенно я полюбила Фокси. Это была очень милая акита-ину, но по какой-то причине уже более десяти месяцев ей не удавалось найти новых хозяев. Каждую неделю я брала ее на прогулку и постепенно хорошо узнала ее повадки. Как свойственно акитам, она отличалась сдержанностью характера и особенно отстраненно вела себя с мужчинами. Но стоило ей узнать человека поближе, как она становилась игривой и ласковой. Она впускала его в свой мир, показывала свой милый, веселый нрав и быстро всему училась.

По вторникам я обычно первой выводила ее на долгую прогулку. Сначала, чтобы Фокси набегалась, мы играли в мяч на площадке на территории приюта, где разрешалось выгуливать собак без поводка. Потом я брала ее на поводок, застегивала ветровку, и мы выходили за забор. Приют в Олд-Виндзоре располагался в окружении холмистых полей, а пейзажи берега Темзы, вдоль которого мы гуляли, были великолепны. Вокруг на многие километры тянулась сельская местность, луга и канавы. Собакам было где разгуляться и поразнюхивать.

Однажды морозным днем мы вышли за забор приюта быстрым шагом, пересекли главную дорогу и спустились по холму к реке. Хотя Фокси была сильной собакой, прогулки с ней доставляли мне огромное удовольствие. Она никогда не дергала поводок и не тянула за собой. Мы шли рядом в хорошем темпе; слева от нас раскинулись поля, и Фокси была заворожена окружавшими ее запахами и видами. Обычно на полях паслись коровы, в канавах прятались кролики и прочая интересная мелкая живность.

Фокси, как всегда, вынюхивала что-то на тропе, когда вдруг по-охотничьи взяла след, натянула поводок и попыталась подлезть под колючую проволоку, за которой лежала низина, а дальше – поле. Сначала я сопротивлялась, подумав, что она учуяла дохлого кролика или еще что-нибудь, что мне не очень-то хотелось видеть. Но Фокси не унималась, и я краем глаза взглянула в ту сторону, куда она меня тянула. То, что я увидела, заставило меня вздрогнуть. В канаве, рядом с ограждением из колючей проволоки, лежала собака – кожа да кости.

Сначала я решила, что собака мертва – такая она была тощая. Но потом ее голова шевельнулась. Состояние ее было ужасным, она насквозь промерзла, и жизнь в ней едва теплилась.

Фокси посмотрела на меня, словно спрашивая: что происходит? Я полезла было в карман за телефоном, чтобы позвонить в «Баттерсийский дом» и попросить кого-нибудь приехать и помочь, но потом вспомнила, что оставила его заряжаться в комнате для персонала. Как назло! Вообще-то нам предписывалось всегда носить телефоны с собой на случай, если возникнет экстренная ситуация, но в то самое утро, когда он мне понадобился, в начале дежурства как раз села батарейка.

Я понимала, что помощь необходимо оказать немедленно, но боялась, что, если пойду за подмогой, собака убежит. Однако выбора у меня не было, и мы с Фокси побежали в приют на всех парах и буквально ворвались в приемную. Запыхавшись, я кое-как сумела объяснить, что мы обнаружили, а в глубине души надеялась и молилась, чтобы у собаки не хватило сил убежать – потому что в таком случае она наверняка бы умерла.

Ситуация была хуже некуда, но на раздумья времени не оставалось. Я отвела Фокси в вольер, и мы с двумя другими сотрудниками приюта, прихватив одеяла, пошли к тому месту, где я увидела собаку.

На этот раз, без помощи Фокси и ее острого нюха, обнаружить животное оказалось труднее, но в конце концов я отыскала ту самую канаву и осторожно перелезла через ограждение из колючей проволоки.

Собака все еще лежала там, свернувшись калачиком. Хотя я бежала и на мне было много теплой одежды в несколько слоев, мои щеки и пальцы заледенели, и я могла лишь предполагать, как сильно замерзло это бедное животное, на котором не было ни грамма жира.

Двое сотрудников приюта аккуратно завернули собаку в одеяло и подняли ее. Она взвизгнула от страха.

Мы вернулись в «Баттерсийский дом» и сразу отнесли животное в клинику, где уже ждали ветеринар и медсестра. Тщательно осмотрев собаку, мы все пришли в ужас. Наш ветеринар Пол сказал, что впервые видит животное в таком жутком состоянии.

Даже я ужаснулась, увидев подобную степень истощения у животного, хотя много лет прожила в Греции, где подобные находки не считались чем-то из ряда вон выходящим. По всей видимости, перед нами был немецкий дог, а собаки этой породы должны весить около 40 килограммов. Но весы показали, что в ней всего 15 килограммов весу.

– Как она вообще выжила? – потрясенно воскликнула я.

– Задаю себе тот же вопрос, – отвечал Пол.

К ней было страшно даже прикасаться – она походила на скелет, и мы боялись навредить ей. Мы дали ей собачьи бисквиты, и она проглотила их, не жуя. Потом мы поставили ее на ноги и провели осмотр. Не нашли ни ран, ни порезов.

Увидев, что она в состоянии держаться на ногах, мы попытались заставить ее пройти несколько шагов до вольера в блоке для больных собак, примыкающем к клинике. Но она прошла лишь три шага и рухнула на пол. От слабости она не могла даже поднять лапы и забраться на лежак, который мы приготовили для нее в вольере – а его бортик был высотой всего каких-то семь сантиметров. Мы убрали лежак и застелили вольер мягкими теплыми одеялами.

Собака была грязная, но мы не могли ее помыть – слишком она была слаба. Стоило ей лечь на одеяла, как она глубоко вздохнула и закрыла глаза. Точно поняла, что наконец в безопасности.

Пока собака привыкала к новому месту, мы с сотрудницами приюта ввели ее описание в базу данных и стали подбирать имя. В Рождество найденышей обычно называли рождественскими и новогодними именами, но я сказала:

– Может, попробуем придумать что-то менее слащавое?

Мы пораздумали, и одна из девушек предложила:

– Назовем ее Фейт[1]1
  Вера (англ.).


[Закрыть].

Имя подходило идеально – ведь ее шансы на выживание были так малы, что лишь вера могла ее спасти.

В тот вечер я вернулась домой совершенно без сил. Я не смогла прождать неделю до следующего дежурства во вторник и вернулась в «Баттерсийский дом» через два дня. И тут же пошла к Фейт. Ее вымыли, она начала потихоньку подниматься; светло-коричневый подшерсток и ребра все еще проглядывали, но, к моему облегчению, худшее было позади.

Я поговорила с Полом, и тот сказал, что Фейт предстоит длительное восстановление. Когда собака находится на такой стадии истощения, внезапное возвращение к нормальному рациону может стать слишком большой нагрузкой для организма. Поначалу ее следовало кормить часто и понемногу. Хотя Фейт очень изголодалась и уничтожала все съедобное, что попадалось на ее пути, в течение дня ей давали только очень маленькие порции специально приготовленной пищи. В клинике для нее составили специальный план кормления, чтобы здоровье ее восстановилось без излишних потрясений для организма. Кроме того, мы выяснили, что Фейт было около одиннадцати или двенадцати месяцев от роду.

Недели сменяли друг друга, и Фейт шла на поправку. В глазах ее появился блеск, и несмотря на все тяготы, выпавшие на ее долю, у нее оказался милый и благодушный характер. Я поражалась тому, как быстро она восстанавливается от эмоциональной травмы: она полностью доверяла окружающим ее людям из «Баттерсийского дома». А в приюте все ее обожали.

Ее история тронула сердца многих, и я совсем не удивилась, когда одна из кинологов, помогающих приюту, у которой был большой опыт работы с догами, решила взять ее себе.

Но наступил декабрь, и с передачей возникла отсрочка. Новой хозяйке Фейт – ее звали Энни – пришлось лечь в больницу на срочную операцию. А Фейт нуждалась в особом уходе – несмотря на уверенный набор веса, она все еще не вполне оправилась. Вот я и предложила поухаживать за ней, пока не выздоровеет Энни.

По правилам приюта, два координатора из «Баттерсийского дома» привели Фейт ко мне, чтобы посмотреть, как сложится ее взаимодействие с нашими собаками. У нас их было две: Нелли, которую мы взяли с улицы в Греции, и пятимесячный щенок золотистого ретривера по имени Генри. Фейт сразу же начала рычать и бросаться на них, и мы уж забеспокоились, что наш дом ей не подходит. Но потом я понаблюдала за ее движениями и поняла, что Фейт вовсе не проявляет агрессию: она просто не привыкла находиться рядом с другими животными.

Я изложила координаторам свой план, и они согласились оставить Фейт со мной. В свое время я приютила немало собак, и у меня был большой опыт в передержке.

Я установила детские воротца на дверь, чтобы отделить Фейт от Нелли и Генри. Они не могли достать друг друга, но прекрасно друг друга видели. На следующий день Фейт успокоилась, и я разрешила ей пообщаться со своими питомцами под присмотром. Она понятия не имела, как играть с другими собаками и игрушками – например, с теннисным мячом, и интересовалась лишь едой.

Но Генри, как и положено щенку, был полон решимости вовлечь в игру свою новую знакомую. Он подбегал к Фейт, а в последний момент уворачивался и тихонько тявкал на нее, словно хотел сказать: «Ну давай же!» И в конце концов она начала с ним играть.

После этого они стали постоянно бегать в саду и разлучались, лишь когда Фейт унюхивала яблоки, упавшие с моих яблонь в дальнем конце сада. Она по-прежнему постоянно рыскала в поисках еды. Несмотря на прибавление в весе, весь ее вид напоминал о том, как долго ей пришлось голодать, прежде чем мы ее нашли.

Прошло две недели, и в середине декабря Энни сообщила, что готова забрать Фейт. Я отвела Фейт в «Баттерсийский дом» и попрощалась с ней с тяжелым сердцем. Она заняла особое место в моей душе, и я очень полюбила эту собаку, на долю которой выпало столько несчастий. Я опустилась на колени и проговорила:

– Удачи тебе, Фейт. Веди себя хорошо. Я тебя люблю.

Потом я отдала ее сотруднику приюта, ответственному за переселение животных, и ушла, чувствуя, как подступают жгучие слезы.

А когда оглянулась, то увидела, что Фейт стоит, навострив уши, и смотрит на меня с выражением, которое могло означать лишь одно: ты куда это?

Вот что самое трудное в передержке: собака не понимает, что это ее временный дом, и привязывается к тебе, как к любящему хозяину. В тот момент меня утешало лишь одно: я знала, куда направляется Фейт, и была уверена, что ей предстоит прожить счастливую жизнь в самых лучших условиях.

Я вернулась к вторничным дежурствам, и Фокси по-прежнему с нетерпением ждала наших прогулок. Шло время, и как-то раз Фокси приглянулась мужчине, который в одиночку воспитывал сына. Хотя она все еще побаивалась мужчин, отец с сыном твердо решили создать ей самые лучшие условия для жизни. В течение нескольких недель они каждый день приходили в приют и проводили с ней по несколько часов: брали ее на прогулки, играли с ней, пока она не прониклась к ним доверием и не почувствовала, что готова отправиться в новый дом. Мне было так приятно видеть, что Фокси нашла хозяев, которые готовы заботиться о ней. Теперь я знала, что она в надежных руках.

Через пару месяцев Фокси с новыми владельцами вернулась в «Баттерсийский дом» на съемки для статьи о приюте… и узнала меня издалека. Вместо того, чтобы смотреть в камеру, она смотрела только на меня и виляла хвостом. Мое сердце растаяло оттого, что она вспомнила меня. В такие моменты – и даже в минуты расставания, как в случае с Фейт – я вдруг понимаю, какая благодарная у меня работа.