Текст книги "12 великих пьес"

Сцена II

Комната в доме сэра Питера Тизл.

Входит сэр Питер Тизл.

Сэр Питер. Когда старый холостяк берет молодую жену, чего следует ждать? Уже шесть месяцев назад лэди Тизл, как говорится, сделала меня счастливейшим человеком, а на самом деле я несчастен, как собака. По дороге в церковь – мы уже немножко поспорили, а прежде чем отзвонили в колокола – мы уже великолепно переругались. Во время медового месяца я чуть не задохнулся от злости; и я потерял всякую отраду в жизни раньше, чем знакомые кончили меня поздравлять. А ведь, уж кажется, я выбирал осторожно: я взял девушку, воспитанную в деревне; верхом роскоши ей казалось шелковое платье, а наилучшим развлечением – ежегодный бал во время скачек. А теперь она так вошла во вкус всяких модных столичных дурачеств, как будто весь век свой не видела ни кустика, ни былинки дальше Гровенор-сквера. Знакомые издеваются надо мной, а в газетах на меня пишут пасквили. Она бросает на ветер мои деньги и противоречит всякому моему желанию; но хуже всего то, что, боюсь, я люблю ее, иначе я не мог бы вынести всего этого. Как бы то ни было, я никогда не дойду до такой слабости, чтобы сказать вслух об этом.

Входит Раули.

Раули. Мое почтение, сэр Питер. Как поживаете, сэр?

Сэр Питер. Прескверно, мистер Раули, прескверно. У меня одни огорчения и неприятности.

Раули. Что же такое случилось за один день?

Сэр Питер. Задавать такой вопрос женатому человеку!

Раули. Но не может же ваша супруга быть причиной ваших огорчений?

Сэр Питер. Как? Вам кто-нибудь сказал, что она умерла?

Раули. Вот, вот, сэр Питер, вы же ее любите, хоть вы и не совсем сошлись характерами.

Сэр Питер. Она одна во всем виновата, мистер Раули. Я – кротчайший человек в мире и ненавижу людей с тяжелым характером; я ей это повторяю по сто раз в день.

Раули. Скажите!

Сэр Питер. Да, и что особенно странно, во всех наших спорах всегда неправа она. А лэди Снируэл и вся компания, с которой моя жена встречается в ее доме, еще больше подстрекают ее. В довершение всего, Мария, которой я все равно что отец, вздумала тоже бунтоваться против меня. Она решительно отказывает человеку, которого я, ее опекун, давно наметил ей в мужья. Она, кажется, хочет выйти за его беспутного брата.

Раули. Вам известно, сэр Питер, что я всегда брал на себя смелость не соглашаться с вами во взглядах на этих двух юношей. Смотрите, не ошибитесь в своем мнении относительно старшего. За Чарльза – я головой ручаюсь, что он еще загладит все свои грехи. Его достойный отец, когда-то – мой уважаемый господин, был таким же гулякой в молодые годы; однако после его смерти не осталось ни одного хорошего человека, который бы его не оплакивал.

Сэр Питер. Вы неправы, мистер Раули. Вы знаете, после смерти их отца я был их опекуном до тех пор, пока они не стали преждевременно независимы, благодаря щедрости дяди их, сэра Оливера. Уж, конечно, никто не имел больше меня случаев оценить их сердце, а я во всю свою жизнь никогда не ошибался. Джозеф – это прямой образец для наших молодых людей. Он человек высокой морали и живет согласно моральным правилам, которые исповедует. А другой… Даю вам слово: если он унаследовал хоть зерно нравственности, то уж давно промотал его вместе с прочим наследством. Да, старый друг, сэр Оливер, будет глубоко огорчен, когда поймет, как плохо воспользовались его щедростью.

Раули. Мне очень жаль, что вы так строги к этому юноше. Теперь в судьбе его наступает кризис. Я явился к вам с новостями удивительными.

Сэр Питер. Вот что? Послушаем.

Раули. Приехал сэр Оливер. В эту самую минуту он уже в Лондоне.

Сэр Питер. Что вы? Вы меня изумляете. Я думал, что в этом месяце вы его приезда никак не ждали.

Раули. Я и не ждал: его путешествие кончилось удивительно скоро.

Сэр Питер. Ей-богу, я буду очень рад увидеть старого друга. Ведь целых шестнадцать лет мы с ним не видались. Немало дней провели мы вместе… И что же, он пока не извещает племянников о своем приезде?

Раули. И извещать запретил строго-настрого. Он хочет сначала подвергнуть некоторому испытанию их характеры.

Сэр Питер. О, для того, чтобы оценить их по достоинству, никаких хитростей не нужно; впрочем, пусть его делает, как знает. Известно ему, что я женился?

Раули. Да, – и он скоро явится сюда поздравить вас.

Сэр Питер. Ну, это то же, что пить за здоровье человека, больного чахоткой… Ах, и посмеется же надо мной Оливер! Бывало, мы вместе издевались над браком, и он остался верен себе. Так, значит, он скоро будет у меня? Пойду распорядиться относительно его приема. Только прогну вас, мистер Раули: пожалуйста, ни слова насчет того, что лэди Тизл и я… иной раз, случается… поспорим…

Раули. Будьте спокойны.

Сэр Питер. Я не перенесу насмешек старика Нолля. Заставлю его думать, – прости мне, господи! – что мы очень счастливая парочка.

Раули. Понимаю вас. Но в таком случае, пока он будет здесь, вы должны остерегаться всяких размолвок с женой.

Сэр Питер. Должны – ей-богу, так. Но как раз это и невозможно. Ах, мистер Раули, когда старый холостяк берет себе молодую жену, то его бы за это… впрочем, нет, – преступление в самом себе несет и наказание. (Уходит.)

Действие II

Сцена I

Комната в доме сэра Питера Тизл.

Входят сэр Питер и лэди Тизл.

Сэр Питер. Лэди Тизл, лэди Тизл, я не потерплю этого!

Лэди Тизл. Сэр Питер, сэр Питер, терпите или не терпите это, как вам угодно, но я все должна делать по-своему – и буду, буду делать! – понимаете? Хоть я и воспитывалась в деревне, но отлично знаю, что замужние светские женщины в Лондоне никому не обязаны отчетом в своих действиях.

Сэр Питер. Очень хорошо, сударыня, очень хорошо! Значит, муж не должен иметь никакого влияния, никакой власти?

Лэди Тизл. Власти? Разумеется – нет. Если вам хотелось власти надо мной, вам бы следовало удочерить меня, а не жениться на мне: вы достаточно стары для этого.

Сэр Питер. Стар! Вот она где самая суть! Хороню, хорошо, лэди Тизл, своим характером вы можете сделать мою жизнь несчастной, но я не хочу разориться от вашего мотовства.

Лэди Тизл. Мотовства! Я уверена, что трачу не больше, чем прилично светской женщине.

Сэр Питер. Нет, нет, сударыня, вы не будете больше бросать денег на такую безумную роскошь. Ну, жизнь! Зимой убирать свой будуар цветами! Тратить на это столько, что на эти деньги можно бы превратить Пантеон в оранжерею или устроить маевку на Рождестве!

Лэди Тизл. Сэр Питер, разве я виновата, что зимою цветы дороги? Браните климат, а не меня. Я, конечно, хотела бы, чтоб весна была круглый год и розы росли у нас под ногами.

Сэр Питер. Ох, сударыня, если б вы для этого родились, я не дивился бы таким речам. Но вы забываете, каково было ваше положение в свете, когда я женился на вас.

Лэди Тизл. Нет, нет, я не забываю, оно было очень неприятно, а то бы я никогда не вышла за вас.

Сэр Питер. Да, да, сударыня, тогда вы были куда скромнее – вы были просто дочерью бедного помещика! Припомните-ка, лэди Тизл: когда я увидел вас в первый раз, вы сидели за пяльцами в простеньком холщевом платье, со связкой ключей у пояса, с гладко причесанными волосами, а ваша комната была увешана цветами из шерсти вашего вязанья.

Лэди Тизл. О, да! Я помню это очень хорошо. И забавную же я жизнь вела тогда! Мне приходилось смотреть за молочной фермой, за птичьим двором, делать выписки из семейной книги рецептов и чесать собачонку тети Деборы.

Сэр Питер. Да, да, сударыня, именно так и было.

Лэди Тизл. А мои вечерние развлечения! Делать выкройки для рукавчиков, которых не из чего было шить; играть в карты с приходским священником; читать что-нибудь «духовное» тетке или бренчать на разбитых клавикордах, чтобы усыпить отца после охоты за лисицей.

Сэр Питер. Я очень рад, что у вас такая хорошая память. Да, сударыня, и вот от этаких развлечений я избавил вас; а теперь вам нужно карету vis-a-vis и троих напудренных лакеев и летом пару каких-то белых котят, а не лошадей, чтобы ездить в Кэнсингтон-Гарден. Похоже, вы уж забыли, как тряслись верхом на кляче, да и на этой кляче вы сидели вдвоем – с своим ключником.

Лэди Тизл. Нет, клянусь, этого никогда не было! Никакого ключника и никакой клячи!

Сэр Питер. Да, сударыня, вот какое было ваше положение. А что я сделал для вас? Я сделал вас женщиной светской, богатой, знатной – словом, я сделал вас своей женой.

Лэди Тизл. Прекрасно, теперь, чтобы довершить благодеяния, вам остается только…

Сэр Питер. Оставить вас вдовой, я полагаю?

Лэди Тизл. Гм! Гм!

Сэр Питер. Благодарю вас, сударыня, – но не обольщайтесь этой надеждой; хотя ваше поведение и нарушает мое душевное спокойствие, но оно не разобьет мне сердца, это я вам могу обещать. Во всяком случае, позвольте поблагодарить вас за намек.

Лэди Тизл. Вольно же вам делать мне такие неприятности и попрекать меня грошами, истраченными на какую-нибудь элегантную вещь.

Сэр Питер. Ну, жизнь! Слушайте, сударыня, а были у вас эти элегантные расходы, когда вы выходили за меня замуж?

Лэди Тизл. Боже, сэр Питер, неужто вы хотели бы, чтоб я отстала от моды?

Сэр Питер. От моды, скажите на милость! Много вы думали о моде до вашего замужества?

Лэди Тизл. Я думала, вы сами не прочь, чтоб вашу жену считали за женщину со вкусом.

Сэр Питер. Тоже… со вкусом! Довольно, сударыня! Никакого у вас не было вкуса, когда вы выходили за меня.

Лэди Тизл. Вот уж это, сэр Питер, совершенно верно. Да, я согласна: раз я вышла за вас замуж – я не имею никакого права говорить о вкусе. Ну, а теперь полагающуюся на сегодня по расписанию ссору мы уже кончили, и я, пожалуй, могу отправиться к лэди Снируэл, – мы с ней условились.

Сэр Питер. Еще бы – это очень важно! Ну, и очаровательный же круг знакомства вы завели себе!

Лэди Тизл. Сэр Питер, это люди богатые и знатные, и они очень дорожат своей репутацией.

Сэр Питер. Да уж – своей репутацией они дорожат, и, должно быть, поэтому они не терпят, чтобы у кого-нибудь, кроме них, было честное имя: таким они мстят. Этакая шайка! На эшафот идут бедняки, сделавшие куда меньше зла, чем все эти сплетники, ябедники, клеветники.

Лэди Тизл. Как? Вы хотели бы ограничить свободу слова?

Сэр Питер. Ох, вы стали не лучше, чем все прочие из этой компании.

Лэди Тизл. Что ж, надеюсь, что я выполняю свой долг там с достаточным милосердием.

Сэр Питер. Да уж – с милосердием!

Лэди Тизл. Но я же не желаю никакого зла людям, о которых злословлю: если я и говорю что-нибудь дурное, так это бывает просто потому, что у меня хорошее настроение; и я не прочь, чтоб и со мной поступали точно так же. Однако, сэр Питер, вы ведь обещали также быть у лэди Снируэл.

Сэр Питер. Хорошо, хорошо, я зайду, хотя бы для того, чтобы защищать свою репутацию.

Лэди Тизл. В таком случае, поторопитесь, иначе будет поздно. До свидания. (Уходит.)

Сэр Питер. Нечего сказать – много я выиграл своими наставлениями! Однако, как очаровательно противоречит она каждому моему слову и как мило высказывает свое презрение к моей власти. Что ж, пусть я не могу заставить ее любить меня, но зато какое это удовольствие – ссориться с ней! И мне кажется, она никогда не бывает так хороша, как в такие минуты, когда она старается всячески мучить меня. (Уходит.)

Сцена II

Комната в доме лэди Снируэл.

Лэди Снируэл, м-с Кэндэр, Крэбтри, сэр Бэнджамэн Бркбаит и Джозэф Сэрфэс.

Лэди Снируэл. Нет, мы непременно хотим ее услышать!

Джозеф Сэрфэс. Да, да, эпиграмму! Непременно!

Сэр Бэнджамэн. Да ну ее… Это просто пустяк!

Крэбтри. Нет, нет; ей-богу, для экспромта это очень умно.

Сэр Бэнджамэн. Но тогда прежде всего вам следует познакомиться с обстоятельствами дела. В один прекрасный день на прошлой неделе лэди Бэтти Кэррикл[43]43
  «Кэррикл» – двухколесный экипаж


[Закрыть] пускала пыль в глаза в Гайд-Парке своим миниатюрнейшим фаэтоном; она увидела меня и попросила написать стихи в честь ее пони. Я вынул мою записную книжку и в один момент написал следующее:

 
Ничьи еще пони меня так не трогали:
Другие, как хамы, а эти, как щеголи.
Никто не оспорит моей правоты:
Так стройны их ноги и длинны хвосты.
 

Крэбтри. Вот, лэди, написал – как хлыстом, а? И вдобавок – сидя верхом на лошади!

Джозеф Сэрфэс. Ну, сэр Бэнджамэн, вы – прямо-таки Феб верхом на Пегасе!

Сэр Бэнджамэн. Что вы, сэр! Это такие пустяки!

М-с Кэндэр. Я должна получить копию.

Входят лэди Тизл и Мария.

Лэди Снируэл. Лэди Тизл, надеюсь, мы увидим сэра Питера?

Лэди Тизл. Я думаю, он сейчас явится засвидетельствовать свое почтение вашему сиятельству.

Лэди Снируэл. Мария, душа моя, вы что-то не в духе. Сядьте-ка за пикет с м-ром Сэрфэсом.

Мария. Я не люблю карт; впрочем, если вам угодно – пожалуйста.

Лэди Тизл (в сторону). Странно будет, если м-р Сэрфэс усядется с нею… Я думала, он воспользуется случаем поговорить со мной до прихода сэра Питера.

М-с Кэндэр. Ох, умру от смеха! Вы невозможны, я отказываюсь говорить с вами!

Лэди Тизл. В чем дело, м-с Кэндэр?

М-с Кэндэр. Они не хотят признать красавицей нашего друга, мисс Вермильон[44]44
  «Вермильон» – румяна.


[Закрыть].

Лэди Снируэл. Ну, конечно, она хорошенькая женщина.

Крэбтри. Очень рад, что вы так думаете.

М-с Кэндэр. У нее очаровательно свежий цвет лица.

Лэди Тизл. Да, когда она свеже-накрашена.

М-с Кэндэр. Фу! Я чем угодно ручаюсь, что у нее естественный румянец: я видела, как он появлялся и исчезал.

Лэди Тизл. Весьма возможно, милэди: он исчезает на ночь и появляется по утрам.

Сэр Бэнджамэн. Да, да, он не только появляется и исчезает, но, что еще более удивительно, горничная может его принести и унести обратно.

М-с Кэндэр. Ха, ха, ха! Я ненавижу, когда вы так говорите! Но вот ее сестра – так это уж настоящая красавица – или была красавицей.

Крэбтри. Кто? М-с Эвергрин[45]45
  «Эвергрин» – вечнозеленая.


[Закрыть]? О боже, да ей пятьдесят шесть лет!

М-с Кэндэр. Нет, положительно вы несправедливы к ней; ей пятьдесят два, или пятьдесят три – в крайнем случае, и я не думаю, чтобы она казалась старше.

Сэр Бэнджамэн. А ее лицо – вы видели?

Лэди Снируэл. Ну, что там… Если м-с Эвергрин и старается исправить кое-что поврежденное временем, то вы должны согласиться, что она это делает с большим искусством; и, конечно, это лучше, чем конопатить свои морщины так небрежно, как это делает вдова Охр[46]46
  «Охр» – охра.


[Закрыть].

Сэр Бэнджамэн. Нет, лэди Снируэл, вы слишком строги к бедной вдове. Не то, чтобы она плохо владела красками – нет! – но, закончив отделку лица, она так неумело соединяет его с шеей, что становится похожа на реставрированную статую, и знаток сразу видит, что голова новая, а туловище – древнее.

Крэбтри. Ха, ха, ха! Хорошо сказано, племянник!

М-с Кэндэр. Ха, ха, ха! Как вы меня смешите, я просто ненавижу вас за это! Что вы думаете о мисс Симпэр[47]47
  «Симпэр» – от глаголало simper – скалить зубы.


[Закрыть]?

Сэр Бэнджамэн. Что ж, у нее очень хорошие зубы.

Лэди Тизл. Да, и потому, когда она не болтает или не смеется (а это бывает очень редко), она оставляет рот полуоткрытым, вот так. (Показывает свои зубы.)

М-с Кэндэр. Можно ли быть такой злой?

Лэди Тизл. Все же это лучше, чем старания м-с Прим[48]48
  «Прим» – жеманница.


[Закрыть] скрыть потерю передних зубов. Она так стягивает свой рот, что он становится похож на отверстие кружки для сбора подаяний, и тогда она цедит сквозь зубы: «Как поживаете, сударыня? Да, сударыня». (Передразнивает.)

Лэди Снируэл. Отлично, лэди Тизл; вижу, что и вы тоже можете быть довольно жестокой.

Лэди Тизл. Когда защищаешь друга, быть жестокой – это только справедливо. Ах, сюда идет сэр Питер; испортит он наше веселье!

Входит сэр Питер Тизл.

Сэр Питер. Лэди, мое вам нижайшее… (В сторону.) Господи, помилуй: вся шайка в сборе! Стало быть, каждое слово убивает чью-нибудь репутацию…

М-с Кэндэр. Я рада, что вы пришли, сэр Питер. Они тут прохаживались насчет слабостей ближних, и лэди Тизл нисколько не лучше других.

Сэр Питер. Вам это, конечно, было очень неприятно, м-с Кэндэр.

М-с Кэндэр. О, они ни в ком не хотят видеть ничего хорошего; они. отрицают даже доброту нашего друга, м-с Пэрси[49]49
  «Пэрси» – толстуха.


[Закрыть].

Лэди Тизл. А-а, этой жирной вдовы, что вчера вечером была у м-с Куодрил[50]50
  «Коудрил» – кадриль.


[Закрыть]?

М-с Кэндэр. Толщина – это ее несчастье; и если она так силится похудеть, вы не должны за это нападать на нее.

Лэди Снируэл. Совершенно верно.

Лэди Тизл. Да, я знаю, она живет только уксусом и сывороткой, шнуруется с помощью блоков, и часто в самую жару в полдень вы можете увидеть ее в манеже на коренастом пони: причесанная как барабанщик, она пыхтит полным ходом.

М-с Кэндэр. Благодарю вас, лэди Тизл, что вы так ее защищаете.

Сэр Питер. Хороша защита, нечего сказать!

М-с Кэндэр. Оказывается, лэди Тизл критикует не хуже, чем мисс Саллоу[51]51
  «Саллоу» – желтая.


[Закрыть].

Крэбтри. Да, но любопытно, что мисс Саллоу позволяет себе критиковать других: чем сама-то она может похвастать – эта неуклюжая дура?

М-с Кэндэр. Вы не должны осуждать ее так строго. Мисс Саллоу близкая мне родственница по мужу, и я требую снисходительности к ней. К тому же, позвольте сказать вам, это очень нелегкое дело – стараться быть девушкой не старше тридцати шести лет.

Лэди Снируэл. Но, конечно, она все-таки еще красива. Глаза, правда, слабоваты, но если вспомнить, как она много читает при свечах, так это неудивительно.

М-с Кэндэр. Ну да, конечно. А что касается ее манер, то, честное слово, я считаю их поразительно изящными, если вспомнить, что она не получила никакого воспитания: вы ведь знаете – ее мать была модисткой из Уэльса, а отец был кондитером в Бристоле.

Сэр Бэнджамэн. Ах, вы обе слишком добры!

Сэр Питер (в сторону). Да, чертовски добры! И это про свою же родственницу! Помилуй мя, боже!

М-с Кэндэр. Что касается меня, то, право, я терпеть не могу, чтобы дурно говорили о моих друзьях.

Сэр Питер. Ну, ясно!

Сэр Бэнджамэн. Да, у вас есть эта склонность к морали. М-с Кэндэр и я можем часами сидеть и слушать, как лэди Стэкко[52]52
  «Стэкко» – штукатурку.


[Закрыть] говорит о нравственности.

Лэди Тизл. А с лэди Стэкко приятно посидеть за дессертом после обеда; она похожа на французские конфеты, которые берешь ради надписей на них: она вся состоит из живописи и изречений.

М-с Кэндэр. Нет, а вот я так не люблю смеяться над моими друзьями; я постоянно напоминаю об этом моей кузине Огл[53]53
  «Огл» – делать глазки.


[Закрыть] – вы знаете ее претензию быть знатоком красоты.

Крэбтри. Ну, конечно: у нее физиономия на редкость странная: это – целая коллекция, собранная из разных частей света.

Сэр Бэнджамэн. Да, да: у нее ирландский лоб…

Крэбтри. Каледонские волосы…

Сэр Бэнджамэн. Голландский нос…

Крэбтри. Австрийские губы…

Сэр Бэнджамэн. Цвет лица испанский…

Крэбтри. Зубы китайские…

Сэр Бэнджамэн. Одним словом, ее лицо похоже на table d’hote в Спа[54]54
  Спа – курорт в Бельгии.


[Закрыть], где не найдется и двух человек одной нации…

Крэбтри. Или на конгресс, по окончании мировой войны: все участники конгрессу, исключительно до глаз, смотрят в разные стороны, и только у подбородка и носа замечается склонность к сближению.

М-с Кэндэр. Ха, ха, ха!

Сэр Питер (в сторону). Господи, помилуй и защити! И это говорится про женщину, у которой они обедают дважды в неделю!

М-с Кэндэр. Нет, право, нельзя так насмехаться над людьми. Позвольте мне сказать, что м-с Огл…

Сэр Питер. Простите, сударыня, но я думаю, что застопорить языки у этих джентльмэнов вам не удастся. Впрочем, если я скажу вам, м-с Кэндэр, что лэди, на которую они нападают, мой близкий друг, то, надеюсь, вы не станете на ее сторону.

Лэди Снируэл. Ха, ха, ха! Отлично сказано, сэр Питер. Однако вы прежестокое создание: вы сами слишком флегматичны, чтоб шутить, и слишком раздражительны, чтобы допускать остроумие в других.

Сэр Питер. Ах, сударыня, истинное остроумие гораздо ближе к добродушию, чем вы это полагаете.

Лэди Тизл. Вот это верно, сэр Питер; по-моему, они даже в таком близком родстве, что им никак нельзя вступить в брак.

Сэр Бэнджамэн. Или, вернее, назовите их мужем и женой, потому что их редко видишь вместе.

Лэди Тизл. Во всяком случае, сэр Питер такой враг злословия, что не прочь бы запретить его парламентским законом.

Сэр Питер. Клянусь богом, если б к охоте за чужими репутациями относились бы так же серьезно, как к охоте за дичью в чужих поместьях, и провели бы билль об охране репутаций, так же как и дичи, так многие бы поблагодарили бы их за это.

Лэди Снируэл. Бог мой! Сэр Питер, да вы хотите лишить нас наших привилегий?

Сэр Питер. Да, хочу; только признанным старым девам и разочарованным вдовам можно разрешить это занятие: убивать честные имена и губить репутации.

Лэди Снируэл. Молчите, чудовище!

М-с Кэндэр. Но, конечно, вы не были бы так строги к тем, кто только передает слухи?

Сэр Питер. Нет, сударыня, к ним я бы применил «коммерческий» закон: во всех случаях, когда пойдет в обращение сплетня, а того, кто ее выпустил, нельзя найти, – оскорбленные стороны имеют право начать иск против посредников клеветы.

Крэбтри. Ну, а по-моему, нет слухов без основания.

Лэди Снируэл. А что, господа, не сесть ли нам за карты в соседней комнате?

Входит слуга и что-то шепчет сэру Питеру.

Сэр Питер. Я сейчас буду у них. (Слуга уходит.) (В сторону.) Уйду тайком.

Лэди Снируэл. Как, сэр Питер, вы хотите уйти?

Сэр Питер. Ваше сиятельство должны извинить меня; меня вызывают по важному делу. Но я оставляю вам свою репутацию. (Уходит.)

Сэр Бэнджамэн. Лэди Тизл, ваш супруг – странное существо: не будь он вашим мужем, я рассказал бы вам о нем несколько историй, которые заставили бы вас от души посмеяться.

Лэди Тизл. О, пожалуйста, не стесняйтесь; дайте нам возможность услышать их.

Все уходят, кроме Джозефа Сэрфэса и Марии.

Джозеф Сэрфэс. Мария, я вижу, вас не удовлетворяет это общество?

Мария. Разве могло бы быть иначе? Если ум и юмор выражаются только в том, чтобы издеваться над слабостями или несчастьями тех, кто нам ничего дурного не сделал, то уж я скорее согласна получить от бога двойную порцию глупости.

Джозеф Сэрфэс. Впрочем, они кажутся злее, чем в действительности; сердце у них доброе.

Мария. Тем презренней их поведение; простить невоздержанность языка можно только человеку, не владеющему собою и злобному по натуре.

Джозеф Сэрфэс. Вы правы; и по-моему распустить злостную сплетню от нечего делать – это еще подлее, чем оклеветать из мести. Но отчего, Мария, вы так добры к другим и строги только ко мне одному? Неужели я должен бросить всякую надежду?

Мария. Опять вы начинаете все о том же – вы хотите довести меня до отчаяния?

Джозеф Сэрфэс. Ах, Мария! Вы не были бы так жестоки со мной и не противились бы воле сэра Питера – вашего опекуна, если бы не этот беспутный Чарльз: я вижу, он – мой счастливый соперник.

Мария. Ну, вы не слишком-то великодушны! Все равно, каковы мои чувства к нему. Но вы можете быть уверены: то, что его несчастья оттолкнули от него даже родного брата, – это не заставит меня отказаться от бедного Чарльза.

Джозеф Сэрфэс. Нет, Мария, не уходите от меня в таком гневе! Честью вам клянусь… (Становится на колени.)

Сзади них показывается лэди Тизл.

Джозеф Сэрфэс (в сторону). Чорт возьми… лэди Тизл! (К Марии.) Вы не должны, нет, вы не сделаете этого… ведь хотя я и питаю глубочайшее уважение к лэди Тизл…

Мария. К лэди Тизл?

Джозеф Сэрфэс. Однако, если сэр Питер заподозрит…

Лэди Тизл (выходя вперед, про себя). Что это такое, скажите, пожалуйста? Не принимает ли он ее за меня? Дитя мое, вас ждут в той комнате. (Мария уходит.) Что все это значит, скажите, пожалуйста?

Джозеф Сэрфэс. Пренеприятная история! Мария каким-то образом приметила мою нежную заботливость о вашем счастьи и грозила все рассказать сэру Питеру. Вы вошли как раз в ту минуту, когда я старался убедить ее, чтобы она…

Лэди Тизл. Вот как? Какой у вас, однако, нежный способ убеждать… И что же – это вы всегда так убеждаете, стоя на коленях?

Джозеф Сэрфэс. О, она совсем еще ребенок, и я думал, что немного пафоса… Но, лэди Тизл, когда же вы соберетесь познакомиться с моей библиотекой, как вы обещали?

Лэди Тизл. Нет, нет; я начинаю думать, что это было бы неблагоразумно… Вы знаете, я допускаю ваши ухаживания лишь настолько, насколько этого требует мода.

Джозеф Сэрфэс. Да, правда… Я самый платонический вздыхатель, с каким приходилось иметь дело женщинам.

Лэди Тизл. Конечно, нельзя отставать от моды. Я уже бросила столько провинциальных привычек, что сколько бы сэр Питер ни мучил меня своими капризами, они не доведут меня до…

Джозеф Сэрфэс. Единственного доступного для вас способа мести. Превосходно! Я аплодирую вашей скромности!

Лэди Тизл. Молчите! – вы опасный человек. Но нас, пожалуй, могут хватиться – идемте туда, где все остальные.

Джозеф Сэрфэс. Нам лучше бы итти туда порознь.

Лэди Тизл. Хорошо. Но только вам незачем оставаться здесь: Мария уже больше не придет сюда слушать ваши увещания – за это я вам ручаюсь. (Уходит.)

Джозеф Сэрфэс. Да, в курьезное положение попал я со своей политикой! Я хотел войти в милость у лэди Тизл, только чтоб она не стала моим врагом вместе с Марией – и вот, сам не знаю как, попал в ее обожатели. Говоря откровенно, я начинаю жалеть, что так старался приобрести безукоризненную репутацию: это запутало меня в такую сеть интриг, что я боюсь, как бы в конце концов меня не вывели на свежую воду. (Уходит.)