Текст книги "Польша и Россия в первой трети XIX века"

В «Записке» шла речь не только о возрождении польского государства, но и о том, каким должно быть его политическое устройство. Чарторыский высказывал императору свои соображения, как следует действовать: «[…] чтобы зажечь энтузиазм поляков, нужно дать им управление, сообразно с их желаниями и их старыми законами […]. Нужно, чтобы милости императора превосходили предложения и соблазны Бонапарта. Благодаря этим же милостям связь между империей и польской нацией станет только крепче». Стремясь убедить императора, Чарторыский в качестве примера ссылался на венгерско-австрийские отношения, установившиеся внутри империи Габсбургов: «[…] с каких это пор автономная конституция стала менее надежной гарантией постоянной и полной покорности? Венгерское королевство, несмотря на предоставленные ему свободы и прерогативы, уже целые века служит примером верности и самой надежной поддержкой Австрии». «Записка» содержала также обширные рассуждения Чарторыского относительно того, каким образом можно было бы нейтрализовать недовольство Пруссии и Австрии, компенсировать их территориальные потери, неизбежно возникшие бы при объединении польских земель, и какие следовало бы предпринять в связи с этим дипломатические шаги. В заключительной части документа Чарторыский еще раз делал акцент на вопросе о внутреннем устройстве Польши: надо, «наконец, немедленно разработать в необходимых деталях план будущей внутренней организации нового королевства, в котором должны быть согласованы неотъемлемые права государя с учреждениями и порядками, которыми дорожит польский народ и большая часть которых была им сохранена под отеческим владычеством Вашего императорского величества»¹⁷.

Таким образом, еще задолго до восстановления Польского королевства, до введения конституции, было уже очевидно, что соединение государства с монархическим, абсолютистским типом правления и автономного государственного образования, имеющего конституцию и парламент, – дело чрезвычайно сложное, требующее серьезной предварительной разработки государственно-правовых основ.

Подписанный в Тильзите 25 июня (7 июля) 1807 г. * мирный договор между Россией и Францией определял и судьбу части польских земель.

В данной главе даты приводятся с учетом обозначения в историческом источнике. Европейские события, как правило, датируются по новому стилю; в российских источниках для датировки обычно используется старый стиль. В тех случаях, когда речь идет о международных событиях с участием России, дается двойная дата.

Условиями мира предусматривалось образование из польских владений Пруссии Княжества (Герцогства) Варшавского. Оно включалось в наполеоновскую политическую систему, и на него распространялось действие Кодекса Наполеона. Французский император отдал вновь образованное Княжество саксонскому королю Фридриху-Августу I, который к недавно полученному королевскому титулу присоединил и титул герцога Варшавского. Таким образом, «барьер» между государственно-политическими пространствами двух империй – России и Франции – перестал существовать: Княжество Варшавское становилось аванпостом военных сил французского императора. Однако России необходимо было обезопасить свою западную границу, для чего следовало попытаться согласовать с Францией позиции относительно польского вопроса. Россия опасалась восстановления польского государства, которое находилось бы полностью в орбите французского влияния. Начались переговоры и длительная дипломатическая переписка по подготовке конвенции, которая должна была определить будущую судьбу поляков.

Ни сам Наполеон, ни министр иностранных дел Франции Ж. Б. Шампаньи не выражали прямого согласия на подписание конвенции о Польше. Эта неопределенность вызывала раздражение у российских властей, поскольку «польский вопрос» продолжал оставаться одним из центральных в российской внешней политике. Точка зрения Александра I по этой проблеме была изложена французским послом в Петербурге А. О. Коленкуром в его донесении Наполеону. В апреле 1809 г., когда шли военные действия между Францией и Австрией, он сообщал о позиции российского императора: «Если Австрия должна быть разгромлена, она [Россия, выступавшая на стороне Франции. – Г.М.] не потерпит, чтобы Галиция вся или часть ее попала в другие руки, а не в ее, потому что, если бы что-нибудь отошло от Галиции к Герцогству Варшавскому, то это было бы шагом вперед к реставрации Польши и поэтому совершенно против главных интересов России»¹⁸. По мнению великого князя Николая Михайловича, профессионально как историк занимавшегося изучением взаимоотношений между Россией и Францией этого периода, поляки при разгроме Австрии могли бы потребовать восстановления Польского королевства. Тогда бы на западных границах России возникла Польша, явно ей враждебная, «покорная послушница Наполеона, на которого и без того возлагались все надежды поляков»¹⁹. В случае разрыва России с Францией поляки, уже служившие в рядах наполеоновской армии, примкнули бы к Наполеону, «агенты которого и без того наполняли все Варшавское Герцогство и Саксонию»²⁰.

Российские политики уделяли пристальное внимание тем настроениям, которые существовали среди поляков по отношению к России. Об этих настроениях, и в частности о позиции князя Ю. Понятовского, писал в донесении от 24 мая (5 июня) 1809 г. барон А. Ф. Розен. Возвращаясь в Россию из Австрии через Польшу, он сообщал главнокомандующему Молдавской армией А. А. Прозоровскому: «Во время моего пребывания у князя Понятовского его дежурный генерал фон Фишер неоднократно внушал мне, что Польша очень хотела бы, чтобы император всероссийский принял предложение, сделанное поляками в 1805 году²¹, что они повторяют теперь свое предложение и хотели бы на деле это доказать, как только сам государь прокламацией или другим удобным для него способом провозгласит себя королем Польши; что этот акт не только будет принят и признан с величайшим энтузиазмом, но и что все состоящие до сих пор в иностранных армиях и соединениях присоединятся к русской партии. Для осуществления всего этого достаточно будет даже небольшой помощи со стороны русских войск. По его словам, тогда все поляки стали бы единодушны. Если бы Польша с помощью России возродилась бы в качестве королевства, пропала бы всякая привязанность к Франции». Далее приводились слова Понятовского, сказанные Розену при отъезде его из Варшавы: «Князь Понятовский сам сказал, что он и все поляки хотят убедить нашего монарха в том, как страстно хотят они вернуть с его помощью своей нации независимое существование и быть объединенными с Россией в качестве государства польского, что это не только возможно, но и необходимо для блага России». Такое объединение, заключал он, стало бы преградой на пути агрессивной Франции, дало бы возможность заключить выгодный мир с Англией, и в итоге «Россия превратилась бы в сильнейшую державу на континенте»²².

Немного позже Александр I через канцлера Н. П. Румянцева получил записку главнокомандующего армией в Галиции С. Ф. Голицына, специально посвященную настроениям поляков. Она являлась приложением к его письму из Люблина от 4 (16) июня 1809 г. «Нет ни единого поляка, – писал Голицын, – который не бредил бы восстановлением отечества своего, что и весьма естественно, ибо кто не пожелает, чтобы земля та, на коей родился, принадлежала одной власти, и предками признаваемой. Польское королевство, разделенное между тремя державами, оставило в недре своем многих из довольно знатных жителей, потерпевших от сего раздела и в рассуждении имений, и также по личным почестям. Многие даже оставили свое отечество и в надежде восстановления оного жертвовали и жертвуют не только последним имуществом, но и жизнью чужой державе, подающей им к тому надежду. Все таковые употребляют разные способы уверять народ в событии пламенного их желания, а от того возникают при малейшем случае мятежи. Чтобы все умы привести в равновесие, чтобы водворить повсюду спокойствие, необходимо нужен им король, но король не из их среды себе избираемый, могущий быть вассалом сильной какой-либо державы, а владетель, по достоянию своему и по влиянию на всю Европу имеющий все способы сделать королевство сие почтенным». Общий вывод автора записки был следующим: «Истинно все благомыслящие поляки жаждут о той минуте, в которую провозглашен будет их королем Александр, император всероссийский». Голицын полагал, что королевство останется, «только под иным видом, не иным чем, как российскою провинциею». По его мнению, российский император, приняв на себя «достоинство короля польского», должен установить на «вечные времена, что российские государи суть рожденные короли польские, имеющие право назначать вместо себя для управления сим королевством наместников, управляющих именем и властью государей всероссийских». Относительно размера территории королевства Голицын писал, что оно «составилось бы из всей прежде бывшей Польши, исключая Белоруссию и отошедшее к составлению Киевской и Подольской губерний»²³.

15 (27) июня 1809 г. Н.П. Румянцев сообщил С. Ф. Голицыну, что «государь император с благоволением изволил принять изложение мыслей вашего сиятельства по предмету восстановления бывшего Королевства Польского и присоединения оного на вечные времена к Российской империи». Далее он передавал соображения императора по «польскому вопросу», сделанные «в полной откровенности». В отношении территории будущего польского государства явное сомнение вызывала целесообразность воссоздания его в границах, существовавших до разделов: «С восстановлением королевства Польского в первобытном его состоянии не должны ли отойти от России разные области, прежде сего Польше принадлежавшие?» Объединение с поляками, считал император, было бы чревато конфликтами в будущем. Излагая собственную позицию, Румянцев писал: «Можно ли положиться на постоянство польской нации, и под самым видом пылкого их желания соединиться ныне под скипетром его величества не кроется ли больше умысла, чтобы тем удобнее возвратить ту часть Польши, которая России досталася, и потом вовсе отмежиться от нас?» В качестве примеров, «сколь слаба и ненадежна связь между соединенными под одною властию, но под разными именами и на особых правах государствами», он приводил Венгрию и Ирландию. Он полагал, что вряд ли России стоит идти по такому пути. Румянцев не видел «причины не надеяться», что со временем польские провинции, присоединенные к России, могли бы сделаться «совершенно русскими», «особливо же когда минет то поколение, в глазах коего совершилися последние происшествия и еще мечтается блеск престола самодержавного»²⁴.

Вопрос о Польше рассматривался российской правящей элитой в широком международном масштабе. Присоединение Польского королевства к Российской империи, подчеркивал Румянцев, будет иметь негативные последствия для всей сложившейся расстановки сил в Европе, поскольку в этом случае «связь между державами, по разделу Польши естественно [за] интересованными друг друга поддерживать, тогда совершенно рушится». В итоге вывод был таков: император желает видеть Польшу «в настоящем ее положении и присоединения Польши в прежнем составе ее не изволит признавать полезным для империи», тем более что восстановление Польского королевства могло бы грозить отторжением от Российской империи «края Белорусского и участков, отошедших к составлению Киевской и Подольской губернии». Это были политические соображения стратегического характера. В то же время в письме содержались и конкретные инструктивные указания тактического плана. Изложены они были достаточно витиевато, в целом же смысл их заключался в том, что действия, предпринимаемые российской стороной, ни в коем случае не должны были оттолкнуть ориентировавшиеся на Россию польские круги. «Его императорское величество, – отмечалось в нем, – приемля в уважение, с одной стороны, представление Вашего сиятельства, что, льстя надеждам поляков о восстановлении их отечества к общему их желанию быть под скипетром его величества, можно удержать их в спокойствии и восстановить между ими тишину и повиновение, а с другой, чтоб в противном случае и преуспев, может быть, в продолжение нынешней войны оказать важную услугу Франции, они обратятся к императору Наполеону с домогательством о составлении особого царства из Герцогства Варшавского и Княжеств Галицейских, что нам весьма невыгодно, государь император соизволяет, чтобы Ваше сиятельство, удостоверяясь в полной мере, что магнаты варшавские и галицейские прямое и твердое имеют желание поступить под скипетр его императорского величества, употребили между ними под рукою и в виде собственного побуждения Вашего внушения, что ежели они действительно намерены, составя из Герцогства Варшавского и Княжеств Галиции особое царство под именем королевства Польского, вверить скипетр оного на вечные времена государю императору и его преемникам, то Вы почти уверены, что таковой подвиг их и предложение о том не останутся безуспешны и что Вы, с Вашей стороны, приемлете на себя быть в сем деле ревностным ходатаем, обещая донести о таковом их желании государю императору со испрошением всемилостивейшего соизволения, чтоб им было позволено отправить к высочайшему двору на тот конец депутацию»²⁵.

В письме от 5 (17) сентября 1809 г. С. Ф. Голицын еще раз возвращался к польским делам. На этот раз он писал непосредственно императору: «[…] мыслил я, что доколь бывшая Польша останется в настоящем положении, все будет камнем преткновения и яблоком раздора. Враги наши употреблять будут воспаленное воображение поляков в свою пользу, и Россия вечно с сей стороны не будет обеспечена». Он вновь предлагал решение «польского вопроса», отличавшееся от мнения императора: «Одно только представляется уму моему, то есть, чтобы остатки Польши присоединить на вечные времена к Российской державе». «[Ваше величество] соизволили, – обращался Голицын к Александру I, – изъявить некоторым образом согласие на восстановление Польского королевства под скипетром Вашего императорского величества, из обеих Галиций и Герцогства Варшавского состоять имеющего, лишь бы изъявили они на то собственное согласие». В результате усилий, предпринятых им для выяснения общественного мнения поляков по этому вопросу, Голицын пришел к выводу, что «ныне не токмо все благомыслящие обыватели того желают, но и войско готово дать в верности Вашему величеству присягу, коль скоро соизволите принять на себя достоинство польского короля. Сие мне известно от многих высших чиновников варшавской армии». Голицын настоятельно советовал императору не упустить подходящий, по его мнению, момент: «Если в план вашего императорского величества входит корона польская, то настоящая эпоха самая к тому способнейшая. Надобно пользоваться временем и общественным мнением». Он считал, что Наполеон должен на это согласиться, «ежели союз с Россией расторгнуть не пожелает». Должна была согласиться на такие действия России и Австрия, так как «императору австрийскому [чем] лишиться обеих Галиций, гораздо приятнее видеть их во владении Вашего величества, нежели отдать в удел кому-либо из дома императора Наполеона»²⁶.

Во время переговоров между Францией и Австрией об условиях заключения мира в конце августа 1809 г. в Вену прибыл флигель-адъютант полковник А. И. Чернышев. Через него Александр I передал послание Наполеону. В нем, в частности, российский император напоминал «об интересах России относительно вопроса о „бывшей Польше⁶⁴, о которых он заявлял еще в Тильзите и Эрфурте»²⁷. Чернышев сообщал Александру I свое мнение, которое сложилось у него относительно позиции Наполеона, а также о тех внешнеполитических шагах, которые безотлагательно должны быть предприняты Россией: «Хотя Наполеон им [европейским правительствам. – Г. М.] и показывает себя миролюбивым, но это притворство: его честолюбию и захватам нет пределов. Во Франции всеобщее неудовольствие вследствие несчастной войны испанской, прекращения торговли, банкрутств, деспотизма. Нужно поскорее заключить мир с Турциею, снестись с Австриею и Швециею, первой обещать часть Валахии и Сербию, второй – Норвегию, войти внезапно в Герцогство Варшавское и императору Александру провозгласить себя королем польским. Участь поляков печальна: налоги, лишения всякого рода; они все это сносят в надежде сделаться нацией, и если император Александр осуществит эту надежду, то поляки примут сторону русского императора против французского»²⁸.

Примерно в это же время французский посол А. О.Коленкур писал в Париж о настроениях русского общества в Петербурге: «Беспокойство и брожение умов достигло здесь высшей степени […], всякий говорит со мною и даже атакует меня по польскому вопросу». Общее мнение таково, передавал он, «что надо всем пожертвовать, только не допускать присоединения Галиции к Великому Герцогству, это даже повторяется постоянно императором и графом Румянцевым»²⁹.

14 октября 1809 г. в Шёнбруннском дворце в Вене был подписан мирный договор между Францией и Австрией, по которому Австрия утрачивала значительные территории с населением 3,5 млн. человек. Королю Саксонскому как герцогу Варшавскому отходила часть Галиции с населением 1,5 млн. человек, а к России – территория с 400 тыс. жителей. В итоге территориально Польша была воссоздана почти в своих этнических границах: в состав Княжества Варшавского входили Варшава, Познань, Краков³⁰. Таким образом, настойчивые пожелания России, чтобы результаты войны не привели к усилению Княжества Варшавского, оказались проигнорированными. Правда, Наполеон поспешил заверить российское правительство в сохранении дружественных отношений и поручил министру иностранных дел Ж. Б. Шампаньи написать Румянцеву, что позиция, занимаемая Францией по польскому вопросу, не противоречит интересам России. 20 октября 1809 г. Шампаньи писал из Вены российскому канцлеру: «Император не только не желает вызвать мысль о восстановлении Польши, которая так далека от его видов, но он готов содействовать императору Александру во всех тех мерах, которые могли бы истребить навсегда воспоминания о ней и ее прежнем населении. Его величество соглашается на то, чтобы слова „Польша“ и „поляк“ не только бы исчезли из всех политических договоров, но даже из истории». Далее заявлялось: «Император Наполеон готов всеми средствами содействовать всякой мере, которая бы обеспечивала спокойствие и покорность старых поляков, и он полагает, что им же может принести пользу, избавив их от новых несчастий, подчиняя их более мудрому и отеческому правительству императора Александра, своего союзника и друга»³¹.

Российские власти сочли, что соображения Наполеона по польским делам не должны оставаться тайной для поляков, и с письмом Шампаньи был ознакомлен, в частности, А. Чарторыский. В разговоре с Александром I он признавался, что читал его с грустью. При этом польский князь упрекал российского императора в уклонении от прежних намерений в отношении Польши: «Торжество, с которым здесь было объявлено об отнятии у поляков всякой надежды, кажется мне способным скорее послужить на пользу Наполеону, чем во вред, так как благодаря этому все, что есть в подобном образе действий позорного, падет всецело на русского императора». Александр I объяснял свои дипломатические шаги невозможностью действовать в прежнем русле³². Пытаясь смягчить ситуацию, император еще раз повторил, что в настоящее время он не видит возможности осуществить свой план в отношении Польши и что пока единственно возможным считает «создание особого управления в польских провинциях, принадлежащих России». Однако, добавил он, по его мнению, и этот план «встретит противодействия со стороны русских»³³. В ответ Чарторыский заявил, что он не может не принимать самого живейшего участия в делах своей родины. «В этой новой стране, – сказал он, – живут мой брат, мои сестры, вся моя семья, и это причина не брать здесь [в России. – Г. М.] на себя какое-либо дело»³⁴. Еще в 1806 г. А.Чарторыский уволился из министерства иностранных дел и оставил за собой только должность куратора Виленского учебного округа, который он возглавлял с 1804 г.

Российский посол в Париже А. Б. Куракин был чрезвычайно обеспокоен тем, как развивались события. В донесении Александру I от 21 октября (2 ноября) 1809 г. он акцентировал внимание императора на опасном для России усилении на ее границах Княжества Варшавского: «Герцогство Варшавское, после присоединения Новой Галиции и территории вокруг Кракова, а также округа Замостья, входящего в Старую Галицию, и вследствие совместного с Австрией использования соляных копей Велички, становится крупной державой второго ранга с населением около 5 млн.» Оно намерено «держать постоянно под ружьем 80 тыс. отборных войск, уже имеющих боевой опыт, обученных французскими генералами и унтер-офицерами» и благодаря Франции снабженных необходимым вооружением. «Герцогство Варшавское, чья мощь и военные силы столь значительно возросли в результате присоединения части обеих Галиций, – считал Куракин, – представляет для нас другую, несравненно большую [чем иллирийские провинции. – Г. М.], опасность, являясь еще одной точкой соприкосновения […], ибо оно ставит нас лицом к лицу с Францией». По мнению посла, Княжество Варшавское – «это ядро, вокруг которого готовится объединение всех частей бывшей Польши», оно «сеет семена недовольства и мятежа во владениях Вашей империи, бывших некогда польскими и ожидающих лишь сигнала Франции, чтобы взбунтоваться». Куракин подчеркивал негативные результаты Венского договора для России: теперь Франция будет оказывать «полное и неоспоримое влияние» на весь континент. Посол полагал, что одной из внешнеполитических целей Наполеона станет задача направить против России Швецию, для чего ей будет обещано возвращение Финляндии, а другой – приобретение прибалтийских провинций. Куракин считал необходимым для России немедленно отреагировать на сложившуюся ситуацию: следует «уже сейчас расположить вдоль наших границ от Балтийского до Черного моря армию по меньшей мере в 200 тыс. человек, способную сдержать, подавить смуту, которую стараются посеять в наших провинциях, бывших ранее польскими». Однако при этом не должно быть нанесено «ни малейшего ущерба» союзу России с Францией³⁵.

Весьма чувствительным для русского правительства был вопрос о так называемых смешанных подданных, то есть о поляках, имевших земельную собственность в разных государствах, поскольку они «безнаказанно могли вредить России, имея постоянный доступ в ее владения и разнося повсюду волнения или вступая в службу Герцогства Варшавского»³⁶. А. Б. Куракин в своем донесении графу Румянцеву от 21 октября (2 ноября) 1809 г. писал, что считает необходимым обратить его внимание «на ревность, с которою поляки – владельцы имуществ, находящихся в областях, принадлежащих нашему правительству, и потому его подданные, стремятся вступать на службу Герцогства Варшавского». Среди них он называл, в частности, князя Д. Радзивилла, почти все имения которого находились в пределах России и который прибыл в Варшаву с целью «составить целый полк конницы», князя А. Сапегу, графа В. Потоцкого. Он убеждал канцлера обратиться к Александру I и «испросить повеление», которое «могло бы положить конец этому злу»³⁷. Мнение Куракина не было единичным в русском обществе, например, Румянцев также разделял его. Когда Куракин писал канцлеру, он еще не знал об указе императора, данном 24 августа 1809 г. Сенату относительно жителей пограничных губерний. Александр I заявлял, что, как ему стало известно, «некоторые из поселян и обывателей пограничных губерний […] отлучаются без ведома начальства их и за границу, предаваясь в своей простоте ложным и неосновательным слухам». Нарушителей порядка приказывалось «ловить» и пойманных из них «годных» отдавать в солдаты, а «негодных» – в крепостные работы. Основная цель указа была заключена в статье о дворянах: «Если бы паче чаяния и из дворян и помещиков кто-либо был обличен в таковом преступлении, или же в попущении, подговоре, а паче в доставлении каких-либо способов к вооружению, каковых имения немедленно конфисковать, а самих их предавать суду по всей строгости законов»³⁸. Некоторое время спустя это положение, вызывавшее недовольство поляков, было отменено³⁹.

В одной из бесед, состоявшихся в конце 1809 г. между Александром I и А. Чарторыским, князь упрекнул императора в нарушении прав польского дворянства, сказав, что «все русские дворяне имеют право вступать в иностранную службу и не подвергаются конфискации имущества». Позиция Чарторыского определялась и собственными интересами, поскольку значительная часть земельных владений «фамилии», как отмечалось выше, находилась на российской территории, и вопрос о земельном имуществе был для него чрезвычайно важным. Александр I, почти оправдываясь, объяснял, что таково было мнение его министров, что земли были секвестрированы у тех поляков, которые, находясь в Париже, «позволяли себе устраивать всякие демонстрации против русского правительства», что «бывают обстоятельства, когда безопасность государства вынуждает к исключению из правил». В заключение разговора, после долгого молчания, император произнес наконец слова, которые так хотелось услышать Чарторыскому: надо вернуться к старому плану – «дать конституцию и самостоятельное существование» Королевству Польскому и принять титул короля польского. Однако Александр I сразу же сделал оговорку: необходимо подождать, пока Австрия вновь не окажется в разрыве с Францией ⁴⁰.

Решение вопроса о судьбе Польши Чарторыский рассматривал главным образом в контексте взаимоотношений между Россией и Францией. Территориальные интересы Австрии и Пруссии, на его взгляд, можно было достаточно легко удовлетворить. Александр I смотрел на польский вопрос в ином масштабе: он должен был держать в поле зрения весь комплекс внешнеполитических проблем, стоявших перед Россией, и наряду со сложной европейской ситуацией учитывать также задачи «восточной» и «азиатской» политики. Нельзя было настраивать против России Австрию и Пруссию, следовало поддерживать нейтральные отношения с Англией, закончить войны со Швецией и Турцией, не слишком провоцировать на антирусские выступления Наполеона, оттянуть начало назревавшего вооруженного столкновения.

Отношения России с Францией продолжали осложняться: 26 октября 1809 г. в Вене Франция и Австрия подписали военную конвенцию, в которой войска саксонского короля назывались «польскими войсками» и говорилось о «польской армии». В польских газетах появились статьи, поддерживавшие надежды поляков на восстановление Польши, разнеслась весть, что дочь саксонского короля выходит замуж за Понятовского, которому, вероятно, предназначается польская корона⁴¹.

После неоднократных обращений российского правительства к Франции относительно заключения конвенции о Польше и продолжительной переписки по этому вопросу между дворами Шампаньи сообщил русскому послу в Париже Куракину, что Коленкур, французский представитель в России, получил, наконец, полномочия заключить конвенцию. Она должна была базироваться на следующих условиях: в конвенции следовало выразить мысль, что Польша не будет восстановлена и что Княжество Варшавское не увеличится территориально; раздел Польши должен быть признан «оконченным делом», в тех границах, какие утверждены Венским миром в октябре 1809 г. Должно быть оговорено, что будет уничтожено само имя Польши и поляков, что Княжество Варшавское никогда не получит независимого существования, а составит одну из областей Саксонии. Польские ордена будут отменены, и поляки – русские подданные – не смогут поступать на службу в Княжестве Варшавском.

Как только посол Коленкур получил из Парижа полномочия, он немедленно подписал проект конвенции, с российской стороны она была подписана Н. П. Румянцевым. Это произошло 4 (16) января 1810 г. ⁴² Однако подпись Коленкура не решала вопроса окончательно – необходимо было утверждение документа Наполеоном. Преамбула конвенции, в частности, гласила: «[…] их императорские величества сочли необходимым дружески договориться о том, чтобы впредь устранить единственный предмет беспокойств, который может повредить их союзу, положив конец опасным заблуждениям и химерическим надеждам поляков на восстановление бывшего Польского королевства, в полной уверенности, что тем самым они принесут пользу самому этому народу, обеспечив его спокойствие и подданство тем державам, которым они принадлежат». Первая статья конвенции была краткой и в высшей степени определенной: «Королевство Польское никогда не будет восстановлено». Затем говорилось об исключении из употребления наименований «Польша» и «поляки», об уничтожении польских орденов, о том, что в будущем территория Княжества Варшавского не будет увеличена. Отдельная статья посвящалась отмене смешанного подданства для жителей России и Княжества Варшавского. Французский император обязывался привлечь к заключаемой конвенции саксонского короля и обеспечить ее исполнение на деле. Конвенция подлежала ратификации, обмен грамотами должен был состояться в течение 50 дней.

Однако ратификация конвенции французской стороной стала затягиваться. По-видимому, открытой переориентации Наполеона от союза с Россией на союз с Австрией в значительной степени способствовали обстоятельства, связанные с его женитьбой: неудачное сватовство к сестре Александра I и вслед за этим неожиданно скоро последовавший брак с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой ⁴³. Во время визита, нанесенного в феврале 1810 г. русскому послу Куракину в связи с объявлением о предстоящем бракосочетании французского императора, Шампаньи упомянул, что Наполеон недоволен некоторыми формулировками конвенции. В частности, это касалось положения, что Королевство Польское не будет восстановлено никогда. Французский кабинет подготовил новый проект конвенции. Изменялась главная статья относительно будущего Польши, в ней теперь отсутствовало слово «никогда». Ее формулировка стала более сдержанной и несколько неопределенной: «Император французов обязывается не содействовать никакому предприятию, клонящемуся к восстановлению Польского королевства»⁴⁴. Изменялась и статья 6-я о смешанных подданных: им предлагалось в определенный срок остановить свой выбор на одном государстве, подданными которого они будут являться, и продать имущество, находящееся на территории другого государства⁴⁵. Получив новый проект, Александр I собственноручно изложил свои соображения. Прежде всего, он возражал против изменения формулировки принципиального вопроса о восстановлении польского государства. Он отмечал, что конвенция только для того и заключалась, «чтобы в ней положительно было выражено, что Польское королевство никогда не будет восстановлено», и продолжал настаивать на именно такой формулировке. Гарантами этого, считал российский император, должны были стать только французский и российский монархи, в то время как саксонский король мог являться лишь исполнителем воли Наполеона, а не равным действующим лицом ⁴⁶.