Текст книги "Польша и Россия в первой трети XIX века"

2. Социальные слои и группы населения

Абсолютное большинство населения и основную производительную силу Королевства Польского составляли крестьяне. В 1810 г. их численность в границах будущего Королевства была без малого 1 900 тыс. чел. К концу 1820-х гг. она равнялась примерно 2 800 тыс. чел. Это составляло в 1810 г. 68% сельского населения и 56% общей численности населения (в границах Королевства Польского). К концу 1820-х гг. доля крестьянства в населении деревни и всей страны еще более возросла и равнялась соответственно 88% и 69%. Эти данные свидетельствуют, что, даже принимая во внимание систематическую погрешность статистического учета в Княжестве Варшавском и Королевстве Польском, а также погрешности при их сопоставлении, нужно признать, что роль крестьянства в народном хозяйстве Королевства Польского не только не уменьшилась, но даже возросла.

Со времени введения в Княжестве Варшавском Кодекса Наполеона польские крестьяне формально получили личную свободу. Однако вся земля оставалась в собственности шляхты. Определенная таким образом форма отношений помещиков и крестьянства была сохранена в неизменном виде и в Королевстве Польском. Поэтому воспроизводство крестьянского хозяйства было неразрывно связано с отработками и кабальной арендой, то есть по существу с феодальными формами эксплуатации. Одновременно такие отношения в деревне способствовали обезземеливанию крестьянства. Однако пауперизация крестьян в Королевстве Польском не привела к их массовому исходу в города, хотя такая тенденция, несомненно, присутствовала, о чем свидетельствует опережающий рост городского населения.

О сохранении феодальных отношений в польской деревне свидетельствуют и зафиксированные статистическими описаниями категории крестьянства. Первые опыты статистического учета населения Польши с фискальными и административными целями относятся к 70-м гг. XVIII в., а первую перепись крестьянского населения правительство короля Станислава Августа попыталось провести в 1789-1790 гг., в период Четырехлетнего сейма 1788-1792 гг., под руководством Ю. Выбицкого и Ф. Мошиньского. В составленной тогда Мошиньским переписной (статистической) карте были отмечены следующие категории крестьян: 1) хозяева-рольники – крестьяне на барщине, держатели надела; 2) чиншовники-халупники – крестьяне на оброке, держатели надела; 3) коморники – крестьяне, не имевшие своего надела и работавшие на господской земле, близкие по статусу к русским дворовым на месячине. Далее Мошиньским были выделены: 4) «фабриканты» (владельцы мастерских и мануфактур), 5) ремесленники, 6) содержатели корчем и шинков. Очевидно, что три последние группы были выделены преимущественно по фискальным соображениям. Однако их появление отражает развитие крестьянских промыслов и даже появление крестьянской мануфактуры. Вслед за ними идут: 7) челядь и слуги, 8) «люди, получающие вознаграждение за работу». В заключение помещены 9) жебраки (нищие, живущие подаянием)¹⁰. В основу классификации категорий крестьянства, примененной деятелями «скарбового» ведомства (учреждения по сбору государственных доходов) конца XVIII в., было положено отношение крестьянина к помещичьему хозяйству, в первую очередь, характер крестьянских повинностей, обусловленных крепостной зависимостью. При этом обладает ли крестьянин земельным наделом и каким именно, статистиков того времени интересовало мало. Крестьянин рассматривался как непосредственная принадлежность земельной собственности, а предоставление ему надела – как традиционная норма и условие функционирования шляхетского хозяйства. В переписной карте Мошиньского упомянута и категория наемных работников («люди, получающие вознаграждение за работу»). Однако в то время явление найма было достаточно редким в шляхетском хозяйстве, где все работы выполнялись крепостными, и, видимо, достаточно новым, поскольку для обозначения работавших по найму не было еще даже специального термина. Нельзя ничего сказать и о характере такого найма, который был, вероятно, все-таки ближе к средневековым формам личной зависимости, чем к купле-продаже рабочей силы Нового времени.

Статистика времени Княжества Варшавского и Королевства Польского (см. в Приложении таблицы III—V) оперирует теми же категориями крестьянства, что и в эпоху Четырехлетнего сейма. Как и в конце XVIII в., категории крестьянства определялись в зависимости от места крестьянина в помещичьем хозяйстве. Однако в статистических описаниях XIX в. они расположены в порядке, определенном отношением крестьянина не к помещику, от которого они были формально свободны, а к земле, в зависимости от обладания наделом. В соответствующей последовательности они приведены и в исследовании 3. Киркор-Кедронёвой ¹¹.

В Княжестве Варшавском в первую группу были включены крестьяне, обладавшие наделом земли. Однако состав этой категории, очевидно, неоднороден. В нее входили как крестьяне, выкупившие свой надел или получившие его на льготных условиях (чиншовники, окупники, колонисты), так и крестьяне, продолжавшие работать на барщине, платить оброки и нести другие повинности в не меньшем объеме, чем при крепостном праве (рольники, полурольники и загродники). Вторую группу составляли крестьяне (халупники и огродники), имевшие минимальные наделы. Однако и здесь экономическая природа этой группы и ее социальный статус представляются весьма неопределенными. Высокопроизводительное и доходное пригородное товарное садоводство и огородничество в хозяйствах огродников мало сопоставимо с аналогичным по размеру надела, но совершенно иным по своей экономической природе хозяйством халупника (слабосильным, не способным обработать полный надел). Часто халупники были работниками текстильных мануфактур. Наконец, третью группу составляли крестьяне, лишенные земельного надела и непосредственно работавшие в помещичьем хозяйстве. В этой группе к работающим по найму, несомненно, относились выробники (поденщики). Остальные же составляли традиционное население шляхетского имения, как, например, работавшие на барщине коморники, получавшие для пропитания долю помещичьего урожая. Такие «слуги» часто имели свой дом, приусадебное хозяйство, пользовались помещичьими угодьями, хотя и не считались официально держателями наделов. Парубки составляли промежуточный слой между коморниками и выробниками. Это были постоянные жители имения, работавшие в нем по некоему договору с владельцем. Однако содержание этого договора, как правило, сводилось к тем или иным формам отработок, а найм носил полуфеодальный кабальный характер.

В статистике 1827 г. встречаются те же три группы крестьянства, что и в 1810 г., но из первой группы исчезли полурольники и загродники. Первые были держателями половины надела и соответственно должны были нести половину от нормального размера повинностей (барщины и оброка). Однако в действительности никаких пропорций в этом не соблюдалось, так как условия договора о размере надела и повинностей определялись только «кабальным» соглашением помещика с держателем надела. Поэтому рольники и полурольники представляли собой единую категорию, что и было зафиксировано в статистике. Загродники также растворились среди прочих держателей наделов. Правда, исключение полурольников и загродников из статистических отчетов отнюдь не означало их исчезновения из реальной жизни. Согласно помещичьим инструкциям и вотчинной документации, эти категории крестьянства еще длительное время сохранялись среди сельского населения Королевства Польского, что лишний раз подчеркивало консервативный феодальный характер польской деревни. В первой группе появилась новая категория – эмфитеисты, к которой принадлежали держатели земли на условиях долгосрочной аренды. Вторая группа осталась без изменения. Внешне наиболее значительные перемены произошли в третьей группе, из которой оказались исключены коморники. Это соответствовало общероссийской практике запрета на перевод крестьян в дворовые, поэтому коморники слились с другими категориями работников в шляхетских имениях. При этом трудно судить, насколько в действительности изменились их экономическое положение и сословный статус. По этим же причинам исчезла из сферы статистического учета, перейдя в другие категории, и многочисленная «прислуга» в шляхетских усадьбах. В группу работников были включены и овчары, что было связано с развитием в Королевстве овцеводства и суконных мануфактур.

Данные о численности категорий крестьянства в зависимости от формы их основных повинностей в пользу помещиков приведены в таблице № 10. За единицу подсчетов были взяты данные статистики о главах крестьянских семей, служивших основной единицей учета крестьянского населения в Королевстве Польском. Такой выбор представляется оптимальным. Учет по главам семей имеет наиболее полную исходную базу в источниках, соответствует старопольскому подворному учету «дымов» и в большей мере отражает статус крестьянского хозяйства, поскольку не фиксирует участия членов крестьянской семьи в дополнительных работах и промыслах.

Таким образом, как следует из материалов таблицы, по отношению к помещичьему хозяйству польское крестьянство делилось на две основные группы. К первой относились крестьяне, несшие в пользу помещика феодальные повинности (в 1810 г. их доля составляла 71,0%, в 1827 г. – 67,4%), ко второй – батраки (поденщики), доля которых за рассматриваемый период хотя и почти удвоилась – с 9,0 до 16,1%, но все же была относительно невелика. Подавляющее преобладание феодальных отношений в деревне становится еще более очевидным, если учесть, что в промежуточных слоях также превалировала господствовавшая тенденция отработочных форм эксплуатации.

Таблица № 10.

Распределение крестьянства Королевства Польского по типу повинностей (главы семей)

Содержание крестьянских повинностей практически ничем не отличалось от повинностей при крепостном праве. Так, для держателей полного надела (с каждой хелминской влоки[3]3
  Влока (włóka) – старинная, ныне нигде не применяемая мера площади земной поверхности. 1 новопольская влока равнялась 30 моргам, 1 морг – 57,8273 арам или 0,58 га. В разных провинциях шляхетской Речи Посполитой величина моргов и влок была различной (как и других мер длины, веса и т. п.). Традиционно различаются блоки коронные, литовские, хелминские, старые и новые, а также магдебургские, называемые еще ренскими.


[Закрыть]) минимальной нормой считалось 2 дня в неделю барщины и 36 рабочих дней в году по поддержанию дорог и мостов. Помимо этого, держатели наделов должны были выполнять в пользу помещика и «для общественных нужд» ряд дополнительных работ и повинностей. Объем крестьянских повинностей неоднократно повышался и в летнюю страду достигал в неделю 4 и даже 5 дней (в Плоцком воеводстве). Крестьяне, державшие часть надела (полурольники – ½ влоки и загродники – 4-7 моргов), отрабатывали 3 дня барщины в неделю. Общее число таких дней доходило до 150 в году. При этом в страду помещик имел право потребовать с «души» еще 10 дней так наз. «принудительного найма». Последнее обстоятельство иллюстрирует характер использования труда крестьянина в помещичьем хозяйстве. Держатели минимального надела (2—4 морга) – халупники отрабатывали 2 дня барщины в неделю. Как об обычной практике отработок «Газета Варшавская» летом 1820 г. писала об имениях Я. О. Шанецкого – известного в публике защитника прав крестьян и противника барщины. В краковских владениях Шанецкого крестьяне-кметы своим скотом и инвентарем отрабатывали еженедельно 5 дней барщины, а загродники – 3 дня ручных работ ¹². В одной из помещичьих инструкций 1846 г. перечислен 121 вид крестьянских работ в шляхетском имении – от обработки панских полей и содержания усадьбы до работы на пасеках и сбора грибов и ягод. Сама эта инструкция, с одной стороны, показывает, что крестьянские повинности в полной мере обеспечивали все потребности помещичьего хозяйства в рабочей силе, а с другой – что крестьянские отработки даже в середине XIX в. ничем практически не отличались от обязанностей крепостных времен шляхетской Речи Посполитой. Более того, их размеры в первой половине XIX в., по сравнению со второй половиной XVIII в., существенно возросли, что было характерно не только для Королевства Польского, но и для других стран Центральной и Восточной Европы, в которых в этот период повсеместно отмечалось значительное увеличение эксплуатации крестьянства.

Условием функционирования отработочной системы в Королевстве Польском при формальной личной свободе крестьянина было крестьянское малоземелье. Данные о крестьянских наделах приведены в таблице № 11.

Из них следует, что почти половина крестьянских хозяйств Королевства Польского (49,1%) официально не имела надела. При этом во времена Княжества Варшавского безземельных хозяйств было 55,3%, полным наделом располагали только 13,5% и почти треть имели только часть надела. В Королевстве Польском (по сравнению с Княжеством) доля крестьянских хозяйств с полным наделом существенно возросла. Это объяснялось, во-первых, отсутствием определенной нормы надела, которая зависела от местных хозяйственных условий и традиций, поэтому любой крестьянский надел стал уже рассматриваться как полный, за исключением тех наделов, которые обрабатывались вручную без применения пашенной агротехники. Во-вторых, правительство Королевства Польского проводило политику, направленную на сохранение крестьянства как податного сословия и социальной базы помещичьего хозяйства. Основным средством такой политики правящие круги видели перевод крестьян на чинш, когда выполнение ими фиксированных повинностей в пользу землевладельца обусловливалось бы предоставлением крестьянам земельных наделов в определенном законом размере. Однако особых успехов такая политика не имела. Шляхта саботировала вмешательство правительства в поземельные отношения, не желая в большинстве случаев ни их государственного регулирования, ни заключения с крестьянами частных договоров об «очиншевании». Свидетельством этому стала невысокая доля крестьян-чиншовников, получивших надел на условиях земельного ценза. В 1827 г. таких крестьянских хозяйств было 46 473, или 5,8%. При этом подавляющее большинство чиншовников были держателями наделов на государственных землях.

Таблица № 11.

Распределение крестьянства Королевства Польского по размерам наделов (главы семей)

Социальное положение польского крестьянства определялось сохранением в польской деревне по существу феодальных отношений, усугублявшихся обезземеливанием крестьянства и консервацией его сословного неполноправия, которое зачастую приобретало крайние формы, мало чем отличавшиеся от крепостного права. В случае, если в крестьянском хозяйстве не было достаточных людских сил или рабочего скота, чтобы нести повинности на барщине, крестьянин – держатель надела должен был оставить свое хозяйство и, как правило, стать батраком, а помещик-землевладелец передавал его надел другому крестьянину, способному нести повинности. Часть урожая снопами или зерном крестьяне отдавали приходскому священнику в качестве десятины, иногда десятину переводили на деньги, однако в большинстве случаев она оплачивалась зерном с небольшой денежной доплатой. Крестьянские земли в основном были хуже, чем помещичьи, так как лучшие земли помещики постепенно присоединяли к фольварку.

Со времен Княжества Варшавского землевладельцы выполняли функции войтов, что давало им, а также различного рода управляющим помещичьих имений дополнительную административную и судебную власть над крестьянами. Войт собирал налоги, участвовал в сборе рекрутов, осуществлял полицейские функции и имел право применять телесные наказания. Помещики-войты часто назначали содержавшихся ими за свой счет заместителей. И те, и другие по собственному усмотрению подвергали крестьян наказаниям, отдавали в рекруты «непокорных», препятствовали переходу крестьян в другие деревни. Произвол землевладельцев вызывал многочисленные крестьянские жалобы. Игнорируя крестьянское недовольство, власти Королевства Польского, напротив, содействовали расширению власти помещиков над деревней. В 1818 г. Правительственная комиссия государственных доходов и финансов внесла предложение о введении в государственных имениях телесных наказаний для крестьян «за неповиновение при отбывании барщины». Комиссия Подляского воеводства предложила предоставить право Простому полицейскому суду, в ведении которого состояли крестьяне, приговаривать их к телесным наказаниям. Комиссия Люблинского воеводства предложила ввести установленную законом норму барщины от 8 до 11 часов в день и в случае ненадлежащего выполнения работ вместо телесных наказаний установить обязательную повторную отработку барщины и даже наказание за это заключением под арест. Лишь в 1846 г. правительство запретило применение к крестьянам «неограниченных мер», в частности, и в отношении телесных наказаний, которые допускались только в установленных законом случаях и, согласно закону, фиксировались протоколом¹³.

В целом аграрный строй Королевства Польского характеризовался, с одной стороны, наличием крестьянского вопроса, связанного с необходимостью освобождения крестьянства от полуфеодальной зависимости, а с другой – назревшей потребностью разрешения аграрного вопроса путем ликвидации помещичьего землевладения и передачи земли крестьянам.

Вторым социальным слоем (общественным классом), который, наряду с крестьянством, образовывал фундамент социального устройства и сословного строя Королевства Польского, была шляхта. В историографии наблюдаются различные подходы к определению качественных черт шляхты как социального слоя. В частности, Е. Едлицкий еще в конце 1960-х гг. отмечал, что авторы, писавшие об истории польской шляхты, выделяли два аспекта: во-первых, социальный и правовой и во-вторых – культурный. В первом случае за основу принимался комплекс шляхетских привилегий, которыми обладало это сословие, отличавший его от других сословий. В сущности второго аспекта было заложено, по словам Едлицкого, идеологическое качество: признание другими «благородства» шляхты, ее, по сравнению с другими сословиями, социально-психологической обособленности. Правда, историк замечал, что оба эти аспекта развивались равномерно, взаимно обуславливая и дополняя друг друга¹⁴. По мнению И. Рыхликовой, в период 1789-1864 гг. шляхта утрачивает свои качественные черты как сословие, но еще не является классом, а только общественным слоем, который в период 1789-1807 гг. можно определить как шляхту-землевладельцев, а в дальнейшем, в 1807-1864 гг., как граждан (обывателей). За это время, считает исследовательница, изменились социально-экономические условия развития класса землевладельцев, а также его состав: вначале о принадлежности к данному слою свидетельствовали четыре условия: наличие шляхетского герба, владение землей и крепостными (dominium) и взимавшаяся со шляхетских владений церковная десятина; в дальнейшем, в связи с введением буржуазного законодательства, шляхетство собственника как один из главных атрибутов землевладения утратило свое значение¹⁵.

В новейшей историографии для обозначения шляхты все чаще стало использоваться понятие «общественных элит». Однако его применение в социальном анализе только затрудняет исследование из-за неопределенности самого понятия, а следовательно, и обозначенных им явлений общественной жизни. Так, например, М. Сенковская-Глюк, на рубеже 1970-1980-х гг. специально изучавшая этот вопрос, выделила 5 групп определений элит в зависимости от избранных критериев: а) био-психологических; б) харизматических; в) в зависимости от участия во власти; г) от общественной функции; д) от общественного престижа¹⁶. В дальнейшем этот перечень отмеченных критериев только увеличивался. Поэтому понятие «элиты» соответствует скорее некоему не вполне определенному образу явления, чем его качественному содержанию. Нетрудно все же заметить, что многочисленные представления об элитах, в частности, применительно к шляхте, в основании распределяются по двум отмеченным Е. Едлицким направлениям. Поэтому мы рассматриваем шляхту XVI-XVIII вв. как экономически господствующее сословие, что обусловлено ее исключительным правом на владение землей и крестьянами, а также как сословие, господствующее социально-политически, что было закреплено целым рядом сословных привилегий и прерогатив, в правовом отношении выделивших шляхту по сравнению с другими неполноправными сословиями.

Не противоречит ли это мнению об «униженности» польской шляхты в XIX в.? ¹⁷ Распространенное в шляхетской среде ощущение «униженности» было продиктовано, во-первых, установленным на польских землях после раздела Речи Посполитой иностранным политическим господством и, во-вторых, угрожавшим социально-политическому статусу польской шляхты разложением феодальных отношений в городе и в деревне под воздействием товарно-денежных отношений, процессов урбанизации и формирования элементов капиталистического уклада. Однако в первой половине XIX в. эти процессы еще не затрагивали господства шляхты существенно. Тем более что страны, разделившие между собой территорию Польско-Литовской шляхетской республики, страны, в которых социально-экономическое и политическое устройство носило аналогичный характер (до революции 1848-1849 гг.), проводили на польских землях политику консервации полуфеодальных отношений.

Вопрос о численности польской шляхты и внутренней структуре шляхетского сословия на рубеже XVIII-XIX вв., как собственно и на протяжении всей предшествовавшей истории Польско-Литовского государства, остается дискуссионным. Имеющиеся источники не содержат достаточных и вполне достоверных сведений о численности польского дворянства, что характерно и для других европейских стран. Стремясь избавить себя от любых государственных повинностей и, прежде всего, охраняя свои податные иммунитеты, «благородные» сословия повсеместно всячески противились внесению своих членов в какие-либо реестры. Как отмечал один из наиболее авторитетных специалистов по польской и всеобщей истории XVIII в. Э. Ростворовский ¹⁸, во Франции накануне 1789 г., по разным оценкам, доля дворянства в населении страны составляла от 0,28 до 2,15%, а наиболее вероятно, не превышала 1,3% (350 тыс. чел.). Попытки Иосифа II провести учет дворянства в Венгрии и в Семиградье дают основание полагать, что в этих краях, наиболее близких по своему социальному и сословному строю к Речи Посполитой, доля дворянства в населении составляла соответственно 4,8 и 4,4%. В польской же историографии распространено мнение, что в XVIII в. шляхта насчитывала 8-10% населения Польско-Литовского государства. Сопоставляя данные польских исследователей, Э. Ростворовский пришел к заключению, что наиболее источниковедчески обоснованными и правдоподобными являются данные Т. Корзона ¹⁹, приведенные в таблице № 12. Выводы Корзона по этому вопросу имеют принципиальное значение еще и потому, что в своем анализе историк в решающей мере опирался на данные учета шляхты на бывших землях Речи Посполитой в составе российских, прусских и австрийских владений в первой половине XIX в.²⁰

Таблица № 12.

Основные категории и численность польской шляхты в Речи Посполитой в конце XVIII в.

К первой категории, согласно классификации Корзона, принадлежали магнаты и шляхтичи, которые занимали достаточно широкий круг общественных должностей, дававших права наследственного титула для сыновей (например, сын каштеляна – каштелянич). Эта категория, отмечал Ростворовский, объединяла шляхетскую аристократию Речи Посполитой и соответствовала по статусу и образу жизни дворянству Западной Европы. В 1827 г. в Королевстве Польском она насчитывала, по оценке историка, 4,2 тыс. собственников имений и 4,1 тыс. владельцев частных и государственных имуществ (dóbr narodowych). Ко второй категории относились мелкие землевладельцы (szlachta zagrodowa i okoliczna). В ее составе было небольшое число шляхтичей, владевших 1-2 крестьянскими дворами, и огромное большинство шляхты, не имевшей во владении крепостных. Наиболее многочисленной такая шляхта была в Мазовии, на севере Л.блинщины и в Подлясье.

К третьей категории принадлежали шляхтичи – условные держатели имений в магнатских владениях. Такая форма шляхетского землевладения получила преимущественное распространение в литовских, украинских и волынских латифундиях. Четвертую категорию образовывали шляхтичи, состоявшие на службе по договору как в государственных учреждениях, так и у частных лиц. Как отмечал Э. Ростворовский, среди польской шляхты достаточно трудно выявить и количественно определить элементы деклассированной (luźnej, brukowej) шляхты, а также шляхты, занятой в торговле или в иных сферах деятельности, не связанных с землевладением и сельским хозяйством. Наконец, за пределами категорий были оставлены шляхтичи, занимавшие государственные, военные или церковные должности. Формально доступ к таким должностям был открыт для всех представителей польского рыцарства, но карьера их обладателей зависела уже как от личных достоинств, так и от индивидуально сложившейся конъюнктуры. Принципиальной гранью в статусе отмеченных четырех категорий шляхты, согласно Ростворовскому, было право участвовать в сеймиках, которого были лишены шляхтичи, состоявшие на службе, и шляхтичи-чиншовники (категории III и IV)²¹.

Все отмеченные категории шляхты юридически принадлежали к «благородному» сословию, обладая формально всеми правами и привилегиями польского рыцарства. Однако среди шляхты были и промежуточные слои, положение которых не вполне соответствовало статусу господствующего сословия. К таким промежуточным слоям принадлежала, во-первых, безземельная шляхта, не обладавшая собственными имениями. В связи с этим во второй половине XVIII в. не раз звучали требования лишить безземельных дворян шляхетских прав, что и было осуществлено Конституцией 3 мая 1791 г. Безземельные шляхтичи, правда, имели возможность в известной степени восстановить свой статус землевладельца, поступив на службу к магнатам или благодаря иным клиентским отношениям с последними, получив от них некое условное держание или должность администратора в магнатских владениях. Тем не менее даже в этом случае такие шляхтичи, невзирая на формальное «шляхетское братство», не всегда воспринимались в обществе равноправными членами сословия. Во-вторых, аналогичное положение занимали и мелкие шляхтичи, обладавшие небольшой земельной собственностью, но не имевшие крепостных крестьян и поэтому сами трудившиеся на земле. Будучи формально причислены к дворянству, они по своей социальной роли, по месту в народном хозяйстве и по образу жизни были ближе к крестьянству, чем к шляхте. Первый слой составлял подавляющее большинство в категориях III-IV, второй – весьма значительную часть II категории. Таким образом, с учетом этого на рубеже XVIII-XIX вв. на польских землях в населении страны доля шляхты как господствующего класса-сословия не превышала 4%, что примерно соответствовало аналогичному показателю и в других странах – соседях Польши, в том числе и в России.

Во времена Княжества Варшавского польская шляхта как сословие, несмотря на существенные перемены своего статуса, связанные с отменой крепостного права, сохранила господствующее положение в польском обществе. Хотя формально с введением в Княжестве Кодекса Наполеона польские крестьяне получили личную свободу, однако вся земля в стране осталась в собственности рыцарского сословия, что означало, по сути, сохранение феодальной системы отношений, основанной на помещичьей собственности на землю и сословном неполноправии крестьянства. Шляхетская монополия на владение землей дополнялась в Княжестве и другими привилегиями «благородного» сословия, которыми рыцарство обладало во время Речи Посполитой, вплоть до права образования конфедераций. Формально право создания конфедерации символизировало высшую степень политической свободы шляхты, обладавшей даже законным основанием восстать против верховной власти в случае ущемления последней шляхетских привилегий.

Введение в Княжестве системы гражданского права по французскому образцу дополнило сословный ценз имущественным цензом, на основе которого осуществлялся статистический учет населения при проведении переписей 1808 и 1810 гг.²² В них принимались во внимание имущественное положение, хозяйственная (профессиональная или служебная) деятельность. Аналогичным же образом проводился и текущий учет населения. Расхождение между имущественным и сословным статусом при выработке методики статистического учета, а также неполнота и противоречивость данных указанных переписей затрудняют статистический анализ шляхты как социального слоя и сословия, препятствуют получению точных данных о ее численности и внутренней структуре, а также их сопоставлению с предшествующим периодом. Попытка обобщения этих данных была сделана Г.Грынвассером (см. таблицу № 13)²³.

В данных таблицы отсутствует баланс между общей численностью шляхты (199 129 чел.) и суммарной ее численностью по категориям (197 617 чел.). Это свидетельствует о неполноте и фрагментарности исходных данных, а также о применении разных критериев их сбора и разных принципов учета, что в одних случаях приводило к неполному учету, а в других – к двойному счету. В таблице отсутствуют данные по ряду департаментов, что также указывает на неполноту представленных сведений²⁴. В отдельных случаях, например, данные по Седлецкому, Ломжинскому и Плоцкому департаментам вызывают сомнение.

Однако, несмотря на недостатки приведенных сведений, они позволяют сделать ряд сопоставлений с предшествующим периодом. Во-первых, в учете данных по Княжеству выделены практически те же четыре категории шляхты, что и применительно к Речи Посполитой второй половины XVIII в.

Таблица № 13.

Основные категории и численность польской шляхты в Княжестве Варшавском 1807-1810 гг.

Фольварочная шляхта соответствовала шляхте bene possessionati, выделены также мелкая шляхта, условные держатели и служилая шляхта. Это свидетельствует, что качественная структура господствующего сословия не претерпела существенных изменений. Доля крупных землевладельцев сократилась более чем вдвое и одновременно несколько возросла доля мелкой шляхты, которая по-прежнему насчитывала около половины польского рыцарства. Конкретная величина этих изменений едва ли может быть установлена даже приблизительно, но направленность изменений данное сравнение отразило достаточно убедительно. Доля условных держателей также сократилась в два раза. Оба отмеченных явления связаны с сокращением размеров магнатских владений в пределах Княжества Варшавского, что, в свою очередь, свидетельствовало об уменьшении роли магнатской олигархии в жизни страны. Обращают на себя внимание колебания в оценке численности мелкой шляхты и ее соотношение с другими категориями дворянства по департаментам. Если в Ломжинском, Плоцком и Седлецком мелкой шляхты насчитывалось от 24 до 44 тыс. чел. в каждом, то в остальных департаментах ее численность практически не выходила за пределы тысячи человек, а в Быдгощском департаменте составила всего 22 человека. Единственным возможным объяснением этого может послужить традиционная многочисленность мелких землевладельцев в Мазовии и Подлясье. Однако даже если часть мелкой шляхты в других департаментах оказалась неучтенной, как, например, в Познанском, где мелкая шляхта вовсе не попала в реестры, можно сделать вывод, что ее доля в составе «благородного» сословия не только не увеличилась, а существенно сократилась. Так, если исключить из расчетов мелкую шляхту Ломжинского, Плоцкого и Седлецкого департаментов, то доля фольварочной шляхты в составе сословия в среднем по стране увеличится до 16,1%, а мелкой шляхты сократится до 8,6%. Возможные дефекты статистики позволяют сомневаться в достоверности конкретных величин, однако они только подчеркивают господствующую тенденцию – исключение мелкой шляхты из состава господствующего сословия.