Текст книги "Польша и Россия в первой трети XIX века"

Однако, вопреки курсу в военных делах российских властей, Польская армия, по единодушному мнению поляков-современников, была проникнута «национальным, патриотическим духом», что нашло подтверждение в позднейших исследованиях. В. Токаж указывал, что «войско носило национальный характер. Добровольцами в Войско Польское поступали представители лучших фамилий: Потоцкие, Замойские, Яблоновские, Четвертыньские, Жевуские, Ланцкороньские и др. В провинции офицеры гарнизона были центром общения города и округи. По возвращении их из лагерей и с маневров гостеприимство жителей подчас не знало границ. Солдаты ощущали себя частью народа и его защитниками» ¹⁰⁷. Достоверность описанной историком атмосферы, сложившейся вокруг Польской армии в Королевстве, не вызывает сомнения. Однако для того чтобы оценить ее верно, следует учесть два обстоятельства. Во-первых, восторженные настроения по поводу армии своей страны получили после наполеоновских войн распространение по всей Европе. В одних странах они питались гордостью победителей Бонапарта и освободителей европейских народов, в других – наполеоновским мифом и надеждой на обретение свободы путем «военной революции». Во-вторых, отношение к армии в обществе было дифференцировано в социальном и сословном отношении. Показателем подлинного отношения к армии, отражением ее характера как общественного института являлся призыв на военную службу.

Источником пополнения войск Королевства Польского в 1815-1830 гг. был рекрутский набор. Он проводился обычно раз в два года. Исключение составлял 1819 г., когда набор проводился дважды. Численность мобилизованных рекрутов в отдельные годы была различной (от 2 400 до 10 000 чел.) и определялась величиной требовавшегося пополнения: то есть в зависимости от согласия отслуживших положенный срок добровольно продолжать службу в течение последующих 5 и 10 лет, а также от притока в армию добровольцев и от убыли штатного состава вследствие смертности, досрочного увольнения, в том числе и вследствие наложения наказаний за проступки и преступления, а также от дезертирства.

Точного числа рекрутов, взятых в 1815-1830 гг. в Польскую армию, установить не удалось. Согласно подсчету Б. Гембажевского, рекрутские наборы 1816, 1819, 1822, 1824 и 1826 гг. вместе дали 26 700 рекрутов. Однако в этих подсчетах не учтен набор 1827 г., о котором говорится в письмах великого князя Константина Николаю I. Тогда было мобилизовано 6 200 рекрутов. Также из материалов 1830 г. Правительственной военной комиссии следует, что наборы 1824-1828 гг. дали 17 100 человек, в то время как Гембажевский для этого периода называл только два набора 1824 и 1826 гг., пополнение от которых составило лишь 5 400 рекрутов. Обобщая эти данные, Токаж констатировал, что можно говорить об общем числе рекрутов не менее чем 38 400 человек¹⁰⁸.

Таким образом, Королевство насчитывало в 1830 г. 4 137 631 чел. населения (в 1815 г. – только 3 237 962 чел.), в том числе, согласно данным властей, оно располагало 216000 мужчин в возрасте от 20 до 30 лет, годными к военной службе. Из этого числа в среднем за один набор призывалось не более 2400 человек, то есть в рекруты забирали людей только из двух самых младших возрастов ¹⁰⁹. Одного рекрута в Королевстве Польском брали примерно с 40 дворов, что не было большим побором. Для сравнения: в России в 1724 г. рекрутский набор составлял 1 чел. с 20 дворов, в 1831 г. – 5-7 чел. с 1000 душ м. п. В Королевстве Польском в рекруты забирали примерно 3 чел. с 1000 душ, что составляло около половины от российской нормы. Численность уволенных из армии Королевства можно определить только приблизительно. Согласно отчетам Правительственной военной комиссии перед сеймом, в 1818 г. было уволено 14199 чел., в 1824– 1828 гг. – 10 502 чел.

Рекрутский набор осуществлялся на основе закона 30 ноября 1816 г., окончательная редакция которого была выполнена под руководством великого князя Константина. В тексте закона, с одной стороны, нашли отражение представления польских политиков, что Королевство должно обладать небольшой армией, чтобы рекрутский набор не «препятствовал росту населения, развитию производства и науки» ¹¹⁰. Однако, с другой стороны, эти декларации отнюдь не противоречили подлинным намерениям Александра I и Константина Павловича. В соответствии с традиционной русской политикой в отношении Польши, они считали недопустимым увеличение польских вооруженных сил. Образцом для польского закона о наборе в армию был принят соответствующий закон в Пруссии. Однако в отличие от прусского варианта, в котором военная повинность была установлена для всех сословий, включая «налог кровью» с дворянства, польский закон, по аналогии с российским и австрийским законодательством, освобождал дворянство и городские верхи от обязательной службы, позволяя выставить рекрута-заместителя.

Практически все состоятельные подданные Королевства Польского, заплатив 2 тыс. злотых, могли найти себе такого заместителя. Если бы он умер во время службы или дезертировал, то следовало либо платить вновь, либо служить самому. Правом выставить заместителя широко пользовались землевладельцы, вопреки позиции великого князя Константина, который лично в своей резиденции во дворце Брюля в Варшаве устраивал смотр новобранцам. Нередко он сталкивался с ситуацией, когда заместитель выглядел просто немощным рядом с пышущим силой и здоровьем замещаемым шляхтичем.

По аналогии с прусским законодательством, польский закон 1816 г. освобождал от службы ученых, артистов, врачей, чиновников, учителей, духовных лиц, владельцев мануфактур и ремесленных мастерских, а также проживавших в Польше иностранцев и их сыновей. Освобождались от службы женатые (если вступили в брак до достижения призывного возраста), единственные сыновья или один из сыновей по выбору родителей, если те нуждались в опеке, а также сыновья умерших родителей, если на их попечении оставались младшие члены семьи. В 1817 г. власти без согласия сейма отменили рекрутскую повинность для евреев, заменив ее специальным налогом в 700 тыс. злотых ежегодно. Сделано это было по просьбе делегатов еврейских общин, а также из-за того, что из 500 евреев, мобилизованных в 1816 г., в полки прибыли всего 144 человека, из которых 18 вскоре также сбежали со службы¹¹¹. Эта мера только подчеркнула сословный характер рекрутского набора и всей системы комплектования Польской армии.

Власти Королевства, начиная от Правительственной военной комиссии и сейма и кончая администрацией на местах, не прилагали особых усилий к пополнению армии и смотрели сквозь пальцы на уклонение от призыва представителей господствующего сословия и других выходцев из состоятельных семей, так что фактически вся тяжесть рекрутской повинности ложилась на крестьянство, на беднейшие слои сельского населения. Ответственность за пополнение армии принял на себя великий князь Константин, который пытался для этого прибегать к строгим мерам, нередко противоречившим законам. Так, он требовал, чтобы освобождение от службы ремесленников и фабрикантов проводилось индивидуально, в зависимости от значения их предприятия для Королевства.

Согласно закону, набор рекрутов возлагался непосредственно на воинские части. Каждый из 8 полков линейной пехоты получал одно воеводство как округ для своего пополнения. 4 стрелковых полка получали по два воеводства. Кавалерийские полки также получали по воеводству. Аналогичным образом должны были комплектоваться и прочие воинские части. Однако Константин Павлович, стремясь бороться с фиктивным набором и сокрытием некомплекта в полках (что было вполне в традициях шляхетской Речи Посполитой), требовал собрания всех рекрутов в Варшаве, где сам распределял их по полкам. Это нарушало территориальный принцип комплектования и вынуждало новобранцев совершать тяжелый и дорогостоящий поход в столицу.

По закону 1816 г. первой инстанцией в системе рекрутского набора была сформированная в повяте Призывная делегация (комиссия). В нее входили направленный в повят офицер полка в чине не ниже капитана, делегат землевладельцев (как правило, не присутствовавший), войт или бурмистр гмины, где работала в данное время делегация, а также хирург. Практически всем руководил офицер, проводивший набор летом и останавливавшийся в домах у богатых шляхтичей. Сюда войты приводили людей, предназначенных в рекруты, тех обследовали и включали в списки, а спустя два месяца признанных годными гмины отправляли в повятовый город. Здесь рекрутов обследовала Цивильно-войсковая комиссия, которая и принимала окончательное решение о призыве. После этого набранные таким образом рекруты походным порядком и под конвоем маршировали до Варшавы, где проводилось их распределение по полкам. Все эти процедуры рекрутчины были в высшей степени и во всех отношениях тягостны для крестьянства. Один из современников и свидетелей такого набора писал: «Когда во время великого князя Константина проводился набор, были то дни смятения и слез, дни хлопот для собственников, обводовых комиссаров и солтысов. Побор проводился ночью и напоминал преследование и захват пленников, что часто сопровождалось сопротивлением и убийствами» ¹¹².

О положении в войсках нижних чинов, вчерашних рекрутов-крестьян, практически ничего не известно. К сожалению, не сохранились источники, отразившие практику строевой, гарнизонной и внутренней службы, содержавшие сведения о довольствовании и быте солдат и сержантов. В имеющихся скудных свидетельствах современников приводятся субъективно и тенденциозно интерпретированные картины «муштры» и «солдатчины», отдельные факты самодурства высшего начальства. Однако следует принять во внимание, что после окончания наполеоновских войн стоявшие перед вооруженными силами задачи, а также характер службы в войсках и дисциплинарная практика, в частности, в условиях мирного времени кардинально отличались от задач армии и от обстановки в войсках в военное время. С этой точки зрения, положение в Польской армии было никак не хуже положения в армиях других держав, где также офицеры – участники боевых действий как по одну, так и по другую сторону, – вспоминая былое, выражали недовольство существующей практикой службы и сложившейся в частях моральной атмосферой.

Вместе с тем в воспоминаниях современников присутствуют и идиллические свидетельства, что, оказавшись в полку, новобранцы вполне осваивались в новой обстановке и становились хорошими солдатами. Л. Сапега писал: «Когда рекрут прибывал в полк, там он оказывался посвященным в наше дело (по подготовке освободительного восстания. – Б. Н), и это развивало его патриотическое чувство, крепнувшее час от часу. В несколько дней становилось так, что это чувство выступало как естественное чувство человека»¹¹³. Такое преображение крестьянина-новобранца неоднократно отмечалось и во время восстания 1830-1831 г. Вряд ли стоит относиться с доверием к этим хотя и искренним, но совершенно субъективным словам офицера-аристократа. Аналогичное отношение к «нижним чинам» было также характерно для офицеров – сторонников революционного лагеря и в других странах (от карбонариев до декабристов). Дворянские революционеры, будучи далеки от крестьянства, полагали, что хорошо знают своих солдат, хотя зачастую это мнение оказывалось заблуждением. Во всяком случае, хрестоматийному представлению о «бравых солдатах» явно противоречило весьма распространенное в армии Королевства Польского дезертирство не только среди солдат, призванных по рекрутскому набору, но и среди так называемых добровольцев.

Служба в армии Королевства Польского продолжалась 10 лет и, как правило, не превышала этого периода. Досрочно увольняли только тех солдат, которые получали наследство и должны были лично возглавить хозяйство. Солдат – ветеранов наполеоновских войн оставалось в строю после 1815 г. немного. Большинство из них к тому времени или выслужили свой срок, или были уволены по состоянию здоровья, да и великий князь Константин охотно увольнял наполеоновских ветеранов из армии. А они, в свою очередь, сами не хотели продолжать службу под его командованием. Кадровых сверхсрочников, некогда сражавшихся под французскими знаменами, было относительно несколько больше, например, в 4-м уланском полку оставалось немало унтер-офицеров и сержантов, служивших прежде в гвардии Наполеона в полку легкой кавалерии.

Наряду с солдатом-крестьянином и унтер-офицером – сверхсрочником или ветераном, наиболее типичной фигурой в армии Королевства был доброволец-шляхтич или доброволец-интеллигент, происходивший из горожан. Такие «охотники» именовались кадетами, то есть кандидатами на офицерский чин. Число кадетов было невелико и в каждом полку ограничено. К тому же командиры полков принимали кадетов на службу неохотно. В значительной мере это объяснялось стремлением сохранить замкнутость, корпоративную обособленность шляхетского офицерского корпуса, не допустить в него «новых людей» из других сословий. Выходцев из общественных низов, изъявивших желание служить нижними чинами, принимали в армию без особых ограничений. Общее число добровольцев в армии Королевства неизвестно. Можно сослаться только на заявление в 1825 г. Правительственной военной комиссии о «большом числе добровольцев разных сословий, бежавших со службы»¹¹⁴. Однако очевидно, что «большое число» относилось к числу побегов, а не к общему числу «охотников» в армии.

Офицерский корпус армии Королевства можно условно разделить на две особые группы: офицеры новой формации и офицеры времени Наполеона. Офицеры первой группы, поступившие на службу после 1815 г., не имели значительной выслуги, отставали по времени производства в чин от своих сослуживцев. В мирное время они не имели боевых заслуг и вследствие ограниченности штатного состава армии медленно продвигались по службе, оставаясь в обер-офицерских чинах. Уже после подавления восстания 1830-1831 гг. в среде Великой эмиграции было установлено, что только один офицер новой формации (некто Крушевский) к 1830 г. дослужился до чина капитана, а первый штаб-офицерский чин получил уже во время восстания. Крушевский говорил, что когда 6 апреля 1831 г. стал майором, то был первым майором в Польском войске, не имевшим за плечами наполеоновской кампании¹¹⁵. Ко второй группе относились офицеры – участники наполеоновских походов. Их выслуга ко времени создания армии Королевства Польского была около 15 лет, они обладали заслуженным личным авторитетом, высокими чинами и имели боевые награды. Уже поэтому наполеоновские ветераны занимали высшие командные должности в Польской армии. Обе эти группы решительно различались между собой как по жизненному опыту, по уровню боевой и тактической подготовки, по продвижению по службе, так и по психологии и складу характера. Указанное различие между этими двумя группами еще более усугубляло в Польской армии типичное для всякой военной организации неравенство между старшими и младшими офицерами и порождало определенное недовольство среди последних, что, в частности, и сказалось на их решении принять участие в восстании.

Молодой человек, стремившийся сделать военную карьеру в Польской армии, намеревавшийся достичь высоких чинов и попасть в верхи офицерского корпуса, должен был начать службу кадетом, а затем поступить в Школу подхорунжих. Кадеты в полках принадлежали к «среднезажиточной» шляхте. Очень часто, поступая в армию, они уже имели законченное лицейское, а иногда и университетское образование. Кадеты, в отличие от других «охотников», не подлежали телесным наказаниям, освобождались от внутренних работ (если находили заместителя), носили форму из тонкого сукна и в короткий срок (до двух месяцев) получали унтер-офицерский чин. По истечении 4-5 лет службы в полку кадет переходил в Школу подхорунжих. 28 июля 1815 г. были основаны две такие школы: одна – для пехоты, вторая для – кавалерии ¹¹⁶.

Современники, особенно польские офицеры, с неодобрением отзывались об уровне военного образования в Польской армии при Константине Павловиче. Как вспоминал И. Коморовский, в Школе подхорунжих пехоты большая часть учебного времени отводилась строевой подготовке в ущерб тактическим занятиям, а тем более преподаванию стратегии. Только с 1824 г. в учебную программу были включены русский, французский и немецкий языки. Слушатели, желавшие заниматься самообразованием, практически не имели для этого свободного времени, помимо воскресений и праздников, поэтому они были вынуждены и в эти дни оставаться в казармах¹¹⁷. Однако приведенные мемуаристом факты свидетельствовали, что, в сравнении с аналогичными учебными заведениями в других странах, школы подхорунжих были отнюдь не на плохом счету, а отрицательные оценки автора воспоминаний объяснялись, скорее его негативным отношением к константиновским порядкам в Польской армии в целом.

Прогрессивную тенденцию в развитии Польской армии представляли военно-технические учебные заведения. Первым их звеном была Школа кадетов в Калише (четыре класса). Она не была закрытым сугубо военным учебным заведением, а входила в общегосударственную систему народного просвещения, будучи до 1820 г. подчинена Правительственной комиссии религиозных исповеданий и общественного просвещения. В калишской школе давалось широкое образование, больше внимания уделялось естественным и точным наукам. Ее выпускники получали возможность поступить в Апликантскую школу, готовившую офицеров технических специальностей: инженеров, артиллеристов, саперов. Оба эти училища выступали наследниками традиций кадетского корпуса Речи Посполитой времени короля Станислава Августа ^ш.

Слабость тактической подготовки и боевой выучки Польской армии показали маневры под Брестом в сентябре 1823 г., в ходе которых войска были разделены на два противостоявших друг другу корпуса. «Хотя роль каждого корпуса, – вспоминал современник – польский генерал К. Колачковский, – была определена заранее и в инструкции предусмотрена малейшая случайность, но начальники, привыкшие маневрировать на плацу, потеряли голову, очутившись среди леса, зарослей, болот и холмов. Колонны расстроились, линия поколебалась, артиллерия стала под горою, как было указано в инструкции, и стреляла снизу вверх. Кавалерия стояла в болоте, откуда не могла выбраться. Стрелки, не обращая внимания на особенные свойства местности, растянулись по прямой линии, как на Саксонской площади. Одним словом, все, в особенности же сторонние наблюдатели, могли убедиться в том, что великий князь Константин был неважным командиром и генералом, а войско в его руках – игрушкой, предназначенной скорее для парада, нежели для войны» ¹¹⁹. Автор – знающий и опытный генерал, в прошлом участник похода Наполеона в Россию – точно указал на проявившиеся в ходе маневров недостатки в полевой выучке и тактической подготовке Польской армии. Они были достаточно характерны для армии, не имевшей боевого опыта. К тому же в маневрах участвовали «необстрелянные» солдаты наборов 1816 и 1819 гг. Поэтому отмеченные Колачковским досадные промахи на маневрах вовсе не свидетельствовали о пороках польской военной системы 1815-1830 гг. Опыт боевых действий 1831 г. продемонстрировал, что Войско польское хотя и потерпело поражение от превосходящих сил противника, но проявило себя с лучшей стороны, обнаружив боевой дух и показав боевую выучку, чему в значительной степени способствовала подготовка армии в предшествовавшие годы.

В целом по всем сторонам военного дела и по своему месту в общественном устройстве Королевства Польского Польская армия 1815-1830 гг. соответствовала установленному в стране сословному строю – угнетенному и неполноправному положению большинства населения и привилегированному статусу польской шляхты и ее офицерского корпуса. Вместе с тем воспитанные Польской армией военные кадры и созданная в ней управленческая структура оказали существенное влияние на облик господствующего сословия, правящих верхов и сформировавшейся бюрократии Королевства Польского. «Наполеоновский» по происхождению генералитет Войска польского, создавая армию Королевства, видел своей главной задачей формирование вооруженных сил, которые сохранили бы стратегическую и организационную самостоятельность, а также относительную независимость управления от властей, в том числе и военного руководства, Российской империи. Однако, несмотря на субъективные патриотические настроения, командование и консервативная часть офицерского корпуса на деле проводили курс на прочный военный союз с Петербургом, что в будущем и обусловило раскол в польском офицерстве во время восстания 1830-1831 гг.

Таблица I.

Структура сельскохозяйственных угодий в Королевстве Польском в 1819-1826 гг.[9]9
  Таблица составлена по данным З. Киркор-Кедронёвой. См.: Kirkor-Kiedroniowa Z. Włościanie i ich sprawa w dobie organizacyjnej i konstytucyjnej Królestwa Polskiego. Kraków, 1912. S. 53.


[Закрыть]

Таблица I

(продолжение)

Таблица II.

Изменение численности населения Королевства Польского в 1810–1829 гг.[10]10
  * В границах 1815 г.
  ** В границах 1819 г.


[Закрыть]

Таблица III.

Численность и категории крестьянского населения в 1810 г. (в границах Королевства Польского)[11]11
  Таблица составлена по данным З. Киркор-Кедронёвой. См.: Kirkor-Kiedroniowa Z. Włościanie i ich sprawa w dobie organizacyjnej i konstytucyjnej Królestwa Polskiego. Kraków, 1912. S. 91.


[Закрыть]

Таблица III.

(продолжение)

Таблица IV.

Численность и категории крестьянского населения (главы семей) в 1810 г. [12]12
  Таблица составлена по данным З. Киркор-Кедронёвой. См.: Kirkor-Kiedroniowa Z. Włościanie i ich sprawa w dobie organizacyjnej i konstytucyjnej Królestwa Polskiego. Kraków, 1912. S. 90.


[Закрыть]

(в границах Королевства Польского)

Таблица IV.

(продолжение)

Таблица V.

Численность и категории крестьянского населения (главы семей) Королевства Польского в 1827 г. [13]13
  Таблица составлена по данным З. Киркор-Кедронёвой. См.: Kirkor-Kiedroniowa Z. Włościanie i ich sprawa w dobie organizacyjnej i konstytucyjnej Królestwa Polskiego. Kraków, 1912. S. 94.


[Закрыть]

Таблица V.

(продолжение)

Таблица VI.

Города и городское население Княжества Варшавского и Королевства Польского

Таблица VII.

Ремесленники Княжества Варшавского по переписи 1810 г. (главы семей)