Текст книги "Польша и Россия в первой трети XIX века"

В исторических и социологических исследованиях интеллигенция как явление общественной жизни впервые была отмечена К.Либельтом в 1844 г.⁷⁶, он же впервые употребил это понятие в социологическом значении. Таким образом, на значение интеллигенции как особого общественного слоя и на его разночинный характер было указано практически современниками. Проблема качественного определения интеллигенции как социального явления стала одной из наиболее дискуссионных в современных гуманитарных науках. Р. Чепулис-Растенис отмечала, что это понятие имеет два значения: первое как определение интеллектуальной, моральной и культурной элиты нации и второе как обозначение образованных работников умственного труда⁷⁷. В историографии и публицистике начало формирования польской интеллигенции относится к разному времени от конца XVIII и до последней четверти XIX столетия. Однако преобладает точка зрения, что становление интеллигенции приходится на период после поражения Январского восстания 1863 г.⁷⁸ В то же время Т. Лепковский, например, связывал зарождение интеллигенции со временем правления короля Станислава Августа, имея в виду расцвет культуры Речи Посполитой эпохи Просвещения⁷⁹. Этой же точки зрения придерживаются и авторы новейшего исследования по истории польской интеллигенции в XIX в. М. Яновский, Е. Едлицкий и М. Мициньская⁸⁰. С. Кеневич относил начало формирования интеллигенции к периоду существования Княжества Варшавского, в первую очередь, в связи с формальным установлением в стране гражданского равенства⁸¹. А.Зайончковский считал период восстания 1830 г. началом доминирования интеллигенции в области культуры⁸².

Княжество Варшавское и Королевство Польское пережили неведомый ранее приток «новых людей» в самые разные сферы общественной деятельности. Отношение к ним по-прежнему основывалось на сословных традициях, об этом свидетельствовали К. Козьмян и Ф. Скарбек. Однако сословные границы были уже не столь непреодолимы, как прежде. По свидетельству многих мемуаристов, артистам и людям науки были открыты те же общественные места Варшавы, которые ранее считались принадлежностью только высшего общества (кафе, парки, большие приемы для широкого круга публики, некоторые салоны). Разумеется, сказались здесь и культурные влияния Западной Европы, прежде всего Парижа. Богатые и знатные господа в некоторых случаях допускали в свой круг избранных интеллигентов и сотрудничали с ними, оказывая им покровительство и материальную помощь. Такие отношения носили характер связей протекторов с клиентами, что показал Е. Михальский на примере Общества друзей науки⁸³. Разумеется, контакты аристократии и высших чиновничьих кругов с избранными артистами, художниками, литераторами, учеными отнюдь не распространялись на демократические слои интеллигенции, которые были весьма далеки от высших сфер. Социальная и сословная дистанция оставалась в этом случае по-прежнему незыблемой, что нашло выражение в первые дни Ноябрьского восстания 1830 г., которое оказалось с социально-психологической точки зрения совершенно неожиданным для помещичьей части администрации и армии Королевства, несмотря на то, что отдельные представители правящих верхов и были информированы о планах восстания, формировавшихся в кругах подхорунжих, низшего чиновничества и студентов⁸⁴.

Поражение восстания 1830-1831 гг. и его политические последствия, в том числе и возникновение Великой эмиграции, в значительной мере сократили влияние землевладельческой шляхты на общественную жизнь Королевства Польского. «Более в Варшаве, – записал в дневнике Ф. Скарбек, – не было знаменитых родов, которые до 1830 г. держали здесь открытые дома» ⁸⁵. Состоятельные землевладельцы предпочитали теперь проводить время за границей или в сельской тиши. Все это существенно повлияло как на состояние интеллектуальной среды Королевства, так и на роль выходцев из разных сословий в формировании польской интеллигенции.

О социальном и сословном происхождении разночинной интеллигенции Королевства Польского 1815-1830 гг. можно судить, в частности, по данным о составе учащихся школ и гимназий. Приведенные в таблице №23 сведения относятся к 1835-1836 гг., ко времени после подавления Ноябрьского восстания, однако они вполне могут быть признаны репрезентативными и для предшествующего десятилетия, то есть распространены и на конституционное Королевство Польское.

Таблица № 23.

Численность и состав учащихся школ Королевства Польскогов 1835-1836 г.⁸⁶

Для определения социальных групп, выходцы из которых пополняли ряды разночинной интеллигенции, наиболее показательны учащиеся гимназий, поскольку, во-первых, выпускники именно этих учебных заведений в дальнейшем были заняты преимущественно умственным трудом, и, во-вторых, эти учащиеся поступили в гимназии сразу после восстания 1830 г., то есть в этом случае практически получила отражение ситуация, характерная также и для конца 1820-х гг.

Наибольшую долю среди учащихся составляли дети чиновников. Их сословное происхождение определить достаточно трудно, хотя все же большинство среди них были дети дворян. Другой группой, сословный состав которой также не поддается определению, были дети служащих у частных лиц, тем не менее, можно с достаточной долей уверенности утверждать, что выходцы из среды дворян-землевладельцев были здесь явно немногочисленны. В то же время в 58% случаев сословное происхождение учащихся гимназий определяется вполне убедительно, среди них дети шляхтичей-землевладельцев составляли 42,5%, горожан – 32,4%, мелких землевладельцев – 21,6%, крестьян – 3,5%. Эта пропорция в целом отражает соотношение различных сословных групп, составивших источники пополнения разночинной интеллигенции Королевства Польского, среди которой значительный удельный вес принадлежал выходцам из городских слоев и мелкого дворянства, в большей степени потерявших свой прежний сословный статус. Для горожан и мелкой шляхты полученное образование и профессиональная квалификация, открывавшие путь к занятию умственным трудом, давали также шанс укрепить свое общественное положение и повысить собственный социальный статус, не опираясь уже на сословные привилегии, а благодаря достигнутому своим трудом интеллектуальному и образовательному уровню.

По статистическим материалам 1830-х гг. можно судить и о профессиональной структуре интеллигенции конституционного Королевства Польского, имея в виду, что данные статистики отразили ситуацию, сформировавшуюся в 1820-е гг. Сравнение данных 1830-х годов с данными 1860-1862 гг. позволяет с достаточной долей вероятности реконструировать тенденции 1810-1820-х гг., поскольку динамика и качественные характеристики сферы умственного труда в период 1830-1850-х гг. имеют основанием и продолжают тенденции процесса развития интеллигенции предшествующего периода.

Перечень категорий интеллигенции и приблизительная численность лиц, занятых в сфере умственного труда и обладавших специальным образованием, приведены в таблице № 24, основанной на подсчетах Р. Чепулис-Растенис ⁸⁷. В таблице литераторы и священники вынесены за пределы общего итога, поскольку хотя их деятельность и относилась к сфере умственного труда, однако сами они в подавляющем большинстве по своему социальному и сословному происхождению (как представители шляхты и духовенства) могут быть причислены к интеллигенции только условно. Исключения, как в случае С. Сташица или Ю. Немцевича, только подтверждают правило.

Наибольшей по численности группой населения Королевства Польского, занятой в сфере умственного труда, были чиновники. Статистические данные 1836 г. содержат сведения о 8610 чиновниках и лицах, занимавших общественные должности. В это число были включены все получатели жалованья из государственных и муниципальных средств (из городских касс). К чиновникам были отнесены и бургомистры малых городов, и мелкие канцелярские служащие, а также зачастую неграмотные «возные стражники» (занятые перевозкой и доставкой грузов для государственных учреждений) и другие аналогичные категории. Чтобы выделить из определенной подобным образом среды чиновничества лиц умственного труда, Р. Чепулис-Растенис включила в категорию интеллигенции только чиновников начиная с XII класса Табели о рангах и выше. В 1834 г. такие должности занимали 3500 человек. Почти двукратный рост чиновничества к 60-м гг. XIX в. был связан с общим развитием Королевства, а также с политикой правительства, направленной на укрепление государственного аппарата в интересах российского господства, охраны шляхетских привилегий (прежде всего шляхетского землевладения) и для борьбы с освободительным движением.

Таблица № 24.

Оценка численности интеллигенции (лиц, профессионально занятых умственным трудом) в Королевстве Польском в 1832-1862 гг.

Темпы роста числа чиновников в предшествующее двадцатилетие, начиная с 1815 г., были никак не меньшими, поскольку формирование государственного аппарата Королевства Польского начиналось с количественно низкого исходного уровня, а к началу 1830-х гг. численность чиновничества превысила 8 тыс. чел., среди них 3,5 тыс. имевших достаточно высокий уровень образования.

В то же время выделение в составе интеллигенции чиновничества в качестве особой группы связано с той трудностью, что эта группа существенно выходит за рамки слоя, определенного как интеллигенция, отнюдь не только в своей низшей части, которая ни по характеру своего труда, ни по уровню образования, вернее, по недостатку такового, не может быть отнесена к интеллигенции. В отношении высшего чиновничества избранные критерии также не могут считаться достаточными, ибо для чиновничьих верхов умственный труд отнюдь не являлся средством обретения социального статуса, а их оклады и привилегии не могут считаться оплатой труда, будучи таковой только по внешней форме, а по существу являясь долей ренты, отчуждаемой в пользу чиновничьих верхов господствующим сословием, к которому и принадлежала высшая бюрократия. Следует учитывать и специфику продвижения чиновников по бюрократической лестнице, когда молодой представитель знатного рода или выходец из приближенных к властям кругов мог в начале своей карьеры обладать относительно невысоким чином, а какой-нибудь директор гимназии за 40 лет «беспорочной службы» – дослужиться до статского генерала. Поэтому надо иметь в виду, что в среде чиновничества количественные рамки разночинной интеллигенции определить достаточно трудно. В известной мере это позволяют сделать формулярные списки, содержавшие сведения о сословном происхождении чиновника и его продвижении по службе, однако для рассматриваемого периода (1815-1830 гг.) они практически отсутствуют, а для более позднего времени сохранились достаточно фрагментарно. Несомненным доказательством существенной доли разночинной интеллигенции среди чиновничества конституционного Королевства Польского является состав студентов на факультете права и администрации Варшавского университета. В 1822 г. среди 261 студента факультета, в большинстве происходивших из бедной шляхты, 27 чел. были из мещан, 3 чел. из крестьян и несколько человек – сыновья униатских священников⁸⁸.

Второй по численности после чиновников социальной группой, занятой умственным трудом, были служащие у частных лиц. К ней принадлежали различные секретари, писари, бухгалтеры, как работавшие в частных домах аристократов, дворян и богатых горожан, так и сотрудники банков и других коммерческих предприятий. По статистике 1862 г. их число составляло 2351 чел. («писарей приватных»). Если предположить, что численность этой группы возрастала в той же пропорции, что и гражданских чиновников, то в 1830-е гг. их было примерно 1400 чел.⁸⁹. Вероятно, на этом уровне численность подобных служащих была и в 1820-е гг., накануне Ноябрьского восстания 1830 г. О составе и происхождении этого слоя интеллигенции практически нет достоверных сведений. Однако можно предполагать, что доля шляхтичей-землевладельцев среди них была невелика, что происходили они из среды мелкой безземельной шляхты и горожан, будучи выпускниками гимназий и Варшавского университета. Эта группа лиц умственного труда в большей степени, нежели чиновники, по своему социальному облику соответствовала разночинной интеллигенции.

Представители интеллигенции (по характеру труда и уровню образования) присутствовали и среди администрации шляхетских имений. В Королевстве Польском 1815-1830 гг. число помещичьих администраторов несколько превышало 30 тыс. чел. В 1830-1850 гг., по подсчетам разных авторов, численность этой категории составила от 10 до 15 тыс. чел. и на протяжении всего указанного периода не претерпела существенных изменений ⁹⁰. Столь значительное расхождение между периодами до и после восстания 1830 г. не может быть объяснено просто состоянием статистики или погрешностью в расчетах. В первой трети XIX в. еще сохранялась традиция шляхетской Речи Посполитой, когда слой администраторов магнатских владений в значительной мере представлял собой не столько управляющих господскими поместьями, сколько клиентов бенефициариев, а передача им в условное держание тех или иных деревень была формой поддержки «шляхетских собратьев». В середине XIX в. подобные отношения уже ушли в прошлое, что отразилось и на численности управляющих в помещичьих владениях. Во всяком случае, в какой бы роли ни выступали подобные администраторы, они выполняли функцию господствующего сословия, и в рамках этих отношений их знания и навыки как технических специалистов не имели существенного значения. Однако возрастание в сельском хозяйстве значения агрономов и других специалистов-технологов аграрного производства поставило вопрос о появлении в среде администраторов помещичьих имений представителей технической интеллигенции (агрономов, механиков, зоотехников и т. п.). Остается открытым вопрос о доле лиц, обладавших специальными знаниями. Принципиальное значение в связи с этим имело основание в 1822 г. в местности Марымонт под Варшавой Агрономического института. До 1840 г. его окончили 160 чел., а за последующие 20 лет (до 1860 г.) – еще около 900 выпускников⁹¹.

Особое место в среде разночинной интеллигенции принадлежало учителям. Если чиновники как персонифицированные носители публичной власти были в этом смысле отделены от населения, а другие категории интеллигенции обслуживали преимущественно шляхту и имущие верхи общества, то, по сравнению с прочими группами интеллигенции, учителя были намного ближе к народу и воспринимались им не только как обладатели авторитета знания, но и как носители позитивной общественно полезной функции.

Сфера народного просвещения как направление общественной деятельности в Речи Посполитой еще со второй половины 70-х гг. XVIII в. находилась в ведении государства. Во времена Королевства Польского 1815-1830 гг. значение этой функции государства еще более возросло. Публичный характер народного просвещения, в частности, обусловил и то, что число школ и учительских должностей определялось властями централизованно, исходя из материальных возможностей, выделенных ведомству средств и оценки потребности в образовательных учреждениях. Таким образом, тенденции общественного развития влияли на численность польского учительства только опосредованно, а сама она за 1817-1830 гг. изменилась незначительно (данные приведены в таблице № 25).

Таблица № 25.

Число учителей в Королевстве Польском в 1817-1830 гг.⁹²

Труднее определить социальное происхождение учителей Королевства Польского 1815-1830 гг. Исследованные Р. Чепулис-Растенис персональные данные по 132 учителям средней школы в 1830-1840-е гг., свидетельствуют, что 68 из них были шляхетского происхождения, 19 подтвердили свое дворянство в Герольдии. Из семей горожан и чиновников происходили 54 человека. Для 10 учителей установить происхождение не удалось. Очевидно, что все они не относились к верхам общества ни по знатности, ни по богатству, ни по принадлежности к высшей чиновничьей иерархии⁹³.

Таким образом, вероятно, что и в предшествовавший период, в 1820-е гг., положение польского учительства не отличалось существенно от двадцатилетия 1830-1840-х гг. Доля выходцев из шляхты среди учителей была существенно меньшей, чем из среды чиновников и деятелей частной и вотчинной администрации (правда, в этом случае учитывались только служащие, получившие специальное образование). Аналогичные пропорции двух категорий (шляхетского и мещанского происхождения) среди учителей наблюдаются и в статистике 1845 г., когда в общем числе учителей средних школ 54% были выходцами из шляхты, 40% – из мещан, 4% были дети духовных лиц (униатов) и 1% (всего 4 человека) были крестьянского происхождения⁹⁴.

Помимо отмеченных категорий интеллигенции, занятых в сфере умственного труда и обладавших специальным образованием, к разночинной интеллигенции Королевства Польского относились и другие профессиональные группы, в которых доля шляхты была относительно невелика.

3. Армия в социальной организации Королевства Польского

Наряду с формированием разночинной интеллигенции качественно новым, по сравнению со шляхетской Речью Посполитой, социальным феноменом в общественном и сословном устройстве Королевства Польского стала армия. Вооруженные силы как институт государства, его важнейший атрибут и решающий качественный элемент его суверенитета относятся прежде всего к политической системе Королевства Польского. Однако рассмотрение вопроса об армии с точки зрения ее роли в общественном устройстве Королевства имеет свои основания, ибо социальные и сословные перемены, связанные с созданием армии, оказали на социально-политическое развитие Королевства Польского гораздо большее влияние, нежели место армии в его государственном устройстве.

В XVIII в. шляхетская Речь Посполитая практически не имела собственной армии. Период 1700-1764 гг. Т.Корзон назвал временем руин шляхетской военной организации⁹⁵. Войска шляхетской республики (не более 18 тыс. чел.), строго ограниченные (по требованию России и согласно постановлениям сейма 1717 г.) в количественном и качественном отношении, не могли считаться армией, соответствовавшей своему времени. Все попытки Польско-Литовского государства провести самые скромные военные реформы блокировались противостоявшими друг другу магнатскими группировками и великими державами, в первую очередь Россией и Пруссией⁹⁶.

В правление короля Станислава Августа для подготовки офицеров была основана Рыцарская школа, позже преобразованная в Кадетский корпус. На Четырехлетием сейме 1788-1792 гг. была провозглашена задача создания 100-тысячной армии, и началось ее формирование. Первые регулярные части польских войск не оказали серьезного сопротивления поддержанным извне противникам Конституции 3 мая 1791 г. Решительные бои с интервентами развернулись во время восстания Тадеуша Костюшко.

В итоге разделов Польши шляхетская Речь Посполитая была уничтожена, а большая часть ее военных кадров и масса поляков-добровольцев выступили на стороне революционной Франции, надеясь под ее знаменами завоевать независимость для Польши. В Итальянской армии Французской республики были сформированы первые Польские легионы (1797 г.), а в 1799 г. командующий первым легионом Я. Г. Домбровский получил согласие Наполеона на формирование Польской армии, которая в дальнейшем стала основой армии Княжества Варшавского. Польские войска приняли участие практически во всех походах наполеоновской армии от Испании до России, сражались даже на Гаити. В боевых действиях 1797-1813 гг. они овладели передовой стратегией и тактикой, приобрели выучку и боевой опыт.

Окончание наполеоновских войн, вступление в 1814 г. русской армии в Париж и отречение от престола французского императора поставили вопрос о дальнейшей судьбе польской армии. Княжество Варшавское было занято русскими войсками. И победители, и побежденные сознавали, что в итоге послевоенного урегулирования в той или иной форме будет восстановлен режим разделенной Польши. Для наполеоновской польской армии это означало безоговорочную капитуляцию, но победителям предстояло определить ее условия.

В 1814 г. русские представители провели переговоры о судьбе польских войск с незадолго до того назначенным Наполеоном командующим польской армией генералом В. Красиньским, в переговорах посредничал Т. Костюшко. Их результатом стала встреча Александра I с польским генералитетом. К царю тогда прибыли генералы В. Красиньский, Я. Домбровский, М. Сокольницкий и полковник Шимановский, представлявшие 12 генералов, 60 штаб-офицеров и 600 офицеров польских войск⁹⁷. Российский император изложил польским генералам план образования Польской армии во главе со своим младшим братом великим князем Константином. С одной стороны, решение Александра было связано с проектом создания Королевства Польского, однако суть царского замысла состояла в том, чтобы не допустить перехода польских войск на службу какой-либо иной державе, где они могли бы стать орудием враждебной России политики.

После отречения Наполеона, освободившего от присяги свои войска, 24 апреля 1814 г. под Сен-Дени в присутствии Александра I состоялся смотр польским воинским частям. «Великий князь, командовавший смотром, – вспоминал один из его участников – А. Фредро, – парадным галопом выехал навстречу Александру и отдал рапорт. Над шеренгами нависла тишина, а когда позже генерал Круковецкий выкрикнул: „Да здравствует император!⁶⁶, – ответило ему только слабое эхо»⁹⁸. В этих словах нашли отражение горечь поражения и прощания со славным прошлым перед лицом торжествующего победителя, а также получившие впоследствии широкое распространение революционно-романтический миф Наполеона и патриотическая легенда Польских легионов. Однако отношение современников к роли польских войск в наполеоновской армии было отнюдь не всегда единодушно восторженным. Примером может служить высказанное еще в период наивысшего могущества наполеоновской Франции мнение Станислава Костки, Станислава и Винцентия Потоцких ", разочаровавшихся во французской политике в отношении Польши и уже после испанской кампании расставшихся с иллюзиями по поводу характера наполеоновских войн. Они говорили, что Наполеон не оправдал надежды поляков на возрождение польского государства, что польские войска во французской армии в действительности были на положении наемников, воевавших за императора главным образом потому, что офицеры и солдаты, оказавшись за пределами Польши, не имели других средств к существованию и иных профессиональных навыков, чтобы себя обеспечить. Разумеется, создавая армию Королевства Польского, Александр I принимал в расчет и эту сторону жизни польских военных, оказавшихся без французского содержания.

В апреле 1814 г. Александр I назначил Константина Павловича главнокомандующим Польской армией, формально возложив на брата обязанности по ее организации. Однако одновременно, в мае 1814 г., царь поручил практическую работу по созданию армии Я. Г. Домбровскому, имея в виду его авторитет как организатора Польских легионов и как одного из наиболее видных генералов Княжества Варшавского. 15 мая 1814 г. Александром I был образован Военный комитет во главе с великим князем Константином, в который вошли в прошлом наполеоновские генералы Я. Г. Домбровский, Ю. Вельгорский, Ю. Зайончек, К. Сераковский, С. Войчиньский, К. Княжевич, А. Сулковский, Ф. Пашковский, а также Ю. Гедройц.

В царских директивах им предписывалось «организовать милицию», которая хорошо взаимодействовала бы с регулярными войсками, составить уставы и уложение о воинских преступлениях. Комитет должен был сообразовываться с «духом и характером народа», с особенностями территории и городов страны ¹⁰⁰. Александр тем самым как бы противопоставлял себя Наполеону, безоглядно вводившему в войсках Княжества Варшавского французские порядки. Царь же, напротив, демонстративно подчеркивал «национальный» характер создаваемой польской армии, однако требовал, чтобы воинские уставы были такие же, как и в российской армии, имея в виду согласованность во взаимодействии войск. Александр I распорядился освободить всех военнопленных поляков в России и содействовать их освобождению в других странах, дабы отправить их в Польшу для вступления в формирующуюся армию.

10 июня 1814 г. Домбровский обратился с призывом к соотечественникам вступать в «национальную армию»¹⁰¹. В тот же день он издал по армии первый ежедневный приказ, назначив в нем сборные пункты и их начальников для приема воинских частей и солдат, возвращавшихся из Франции и из плена. 22 июня 1814 г. в частях значилось уже 11 424 военнослужащих, 17 августа – 28427, 2 ноября – 33 725. Всего под ружьем из прибывших оказалось 22 тыс. чел., хотя в Париже говорили о 40-тысячной армии ¹⁰².

В 1813-1815 гг. гражданскую администрацию на территории Княжества Варшавского возглавлял Временный верховный совет (Rada najwyższa tymczasowa), в состав которого входили: В. С. Ланской (президент), Н. Н. Новосильцев, немец Л.Х.Коломб и поляки Т. Вавжецкий и Ф. К. Друцкий-Любецкий. Ланской и Новосильцев были настроены против планов императора в отношении Войска польского. Они опасались, что независимый Военный комитет во главе с великим князем лишит Временный верховный совет и их самих всякого влияния, и говорили, что образование польской армии противоречит испытанным в течение столетия принципам русской политики в отношении Польши, что в будущем это грозило бы восстанием, особенно в случае неблагоприятной для России международной обстановки.

После отступления в 1813 г. французской армии территорию бывшего Княжества Варшавского заняли русские войска, остававшиеся в стране вплоть до провозглашения Королевства Польского. Для их расквартирования были отведены практически все имевшиеся помещения.

Когда первые части возвращавшихся из Франции на родину польских войск 9 сентября 1814 г. достигли Варшавы, им пришлось из-за отсутствия квартир остановиться лагерем под Марымонтом. Средств для обеспечения и довольствования польских войск (75 тыс. зл.) у Временного верховного совета не было. Начавшей работу 27 сентября Военной комиссии совета пришлось обратиться к Александру I. По императорскому указу с этой целью из российской казны ежемесячно выделялось более 2 млн зл., так что до сентября 1817 г. было выплачено 66 млн. зл., целиком истраченных на жалованье польским войскам ¹⁰³. В то время, как на польские войска деньги выделялись из российской казны, русские войска, находившиеся в Княжестве, содержались за счет польских средств. На это шли почти все налоговые поступления в 1813-1815 гг. (около 248 млн. зл.), так что дефицит бюджета, составленного Временным верховным советом, в первые месяцы 1815 г. равнялся почти 8 млн. зл. В этом не было ничего парадоксального, поскольку, по замыслу царя, польские войска должны были сознавать, что источником их обеспечения являются русские деньги.

20 июня 1815 г. Войску польскому было объявлено о создании Королевства Польского и зачитан манифест саксонского короля, освобождавшего армию от присяги герцогу варшавскому. Тогда же войска присягнули Александру I. Командование армией официально переходило от Военной комиссии Временного верховного совета к назначенному главнокомандующим великому князю Константину.

Численность армии не была определена в конституции. Статья 154-я оставляла это на усмотрение государя с учетом потребностей и материальных возможностей страны. В итоге, вместо запланированных первоначально 40 тыс. военнослужащих, было решено ограничиться вооруженными силами в 30 тыс. чел. Однако на практике, по подсчетам В. Токажа, численность армии Королевства Польского не превышала 22 тыс. чел., достигнув к 1830 г. 29 тыс. чел.¹⁰⁴. Согласно данным Б. Гембажевского численность действующего состава Войска польского накануне восстания приближалась к 42 тыс. чел. (см. таблицу № 26).

Таким образом, по своей организационной структуре, вооружению и оснащению польская армия вполне соответствовала современному уровню, однако по численности и, следовательно, по боевой мощи она не могла сравниться с армиями великих держав, не говоря уже о почти полумиллионной русской армии.

Таблица № 26.

Общий состав Войска польского в 1830 г.<sup>105[8]8
  В таблице приведены данные о численности личного состава Польской армии, содержавшиеся в докладе, представленном главным штабом Войска польского в Военную комиссию правительства Королевства Польского и датированном 1 сентября 1830 г. Итоговые данные доклада не совпадают по отдельным позициям с суммарными, что свидетельствует о неполноте собранных исходных материалов. Однако в целом они отражают численность и организационную структуру вооруженных сил Королевства Польского.


[Закрыть]</sup>

Со времени формирования Польской армии ее создатели стремились сохранить национальный характер вооруженных сил Королевства Польского, в максимальной степени оградив их от влияния русских воинских традиций и военных порядков, а также ограничив контроль над ними со стороны российских властей. Личный состав Войска польского, в особенности генералитет и офицерский корпус, комплектовался исключительно из подданных Королевства Польского. В Польской армии сохранялись польское командование (за исключением главнокомандующего – великого князя Константина), польская система чинов, польский язык. Все эти принципы военного строительства были закреплены в Конституции Королевства Польского. Вместе с тем по всем стратегическим, оперативным, организационным и кадровым вопросам армия Королевства

Польского была подчинена исключительно российскому императору (как польскому королю), волю которого проводил Константин Павлович.

Согласно конституции царское правительство было не вправе привлекать польские войска к участию в военных действиях за пределами Европы. Правда, в 1828 г. Николай I добивался отправки двух польских дивизий (кавалерийской и пехотной) на войну с Турцией. Тогда русская армия действительно нуждалась в усилении. К тому же царь видел в этом способ установления братства по оружию русских и польских войск. Константин Павлович сопротивлялся этим намерениям брата. В результате 26 польских офицеров все же были прикомандированы к русской армии, однако, как вспоминали некоторые из них, их приняли там неприязненно ¹⁰⁶. Значение приведенного факта едва ли стоит переоценивать, поскольку есть и другие примеры, когда после подавления восстания 1830 г. ссыльные польские офицеры воевали на Кавказе, и их действия там были высоко оценены как командованием, так и боевыми товарищами.

Политика царской власти в отношении Войска польского определилась еще во время его формирования, в 1814-1815 гг., и была единой и преемственной во времена как Александра I, так и Николая I. При всех частных различиях в настроениях и методах каждого из российских государей она в основе сводилась: а) к возможно большему сближению во всех отношениях Польской армии с российской; б) к ослаблению связи Польской армии с конституционным строем Королевства Польского и, напротив, к усилению подчиненности армии королю (русскому императору); в) к недопущению наращивания польских военных сил и к исключению какой-либо возможности их самостоятельных действий. Эти принципы русской военной политики в Польше были закреплены в Конституции Королевства Польского и в законодательстве. Все военные дела были исключительной прерогативой короля-императора. Орудием этой политики выступал великий князь Константин, который полностью сосредоточил в своих руках руководство войсками. В этих условиях Военная комиссия правительства Королевства не играла существенной роли.