Текст книги "Воспоминания о Николае Шмелеве"

Искусство жить на земле

Человек науки и литературы Николай Петрович Шмелёв проявил себя и еще в одном виде искусства, которым в совершенстве владеют единицы, – искусстве жить на Земле.

Вершин в любом деле достигают лишь те, кто отдается ему самозабвенно, всей душой. Талантливый человек талантлив во всем. Широта души Николая Петровича ярко проявилась во всех сферах его многогранной деятельности. Он любил научную исследовательскую работу, литературное творчество, людей, любил жизнь. В нем сочетались душевная теплота и высокий профессионализм. Его не просто уважали и им восхищались, его любили.

Особенно это чувствовалось в коллективе института, где во многом благодаря Николю Петровичу были собраны самые разные люди: по возрасту, характерам, ученым степеням, жизненным позициям. В отношении Шмелёва мнение было единодушным. И это вполне объяснимо, учитывая магнетическую силу его души, широкой, открытой для людей, умение слушать, слышать и понимать. Неслучайно после беседы из кабинета директора люди выходили умиротворенные, получившие реальную помощь.

Он обо всем имел личное, всегда оригинальное мнение, свою позицию отстаивал интеллигентно, мягко, но непреклонно. При этом не просто уважал чужое мнение и признавал право его иметь. Уважение к работе коллег сказывалось и на отношении к результатам их труда. Навсегда запомнились слова Николая Петровича о том, что к любой книге он относится «с благоговением». Его кабинет всегда был не просто заполнен, но буквально завален книгами и журналами. И он всегда находил время подержать их в руках, хотя бы полистать и сказать добрые слова автору, если тот того заслуживал. Притом он никогда не кривил душой. Некоторые опусы получали довольно резкую оценку вплоть до вопроса: «Как можно приносить такую чушь?».

Человек энциклопедических знаний, Н. П. Шмелёв умело оценивал прошлое, анализировал настоящее, не боялся заглядывать в будущее. Жизнь доказала, что его прогнозы сбываются. Он умел уловить глубинные тенденции происходящих процессов, предвидеть их результаты. Колоссальные фактические знания, умение их осмыслить и прийти к неожиданным, порой парадоксальным, но всегда оригинальным выводам представляли собой ценный и редко встречающийся сплав. Не будет преувеличением сказать, что личность этого человека объединила в себе аналитический склад ума и романтизм души, дар предвидения и тонкое понимание людей, широту взглядов и тонкий ироничный ум.

Научное и литературное наследие Н. П. Шмелёва – рукотворный памятник, который он начал возводить себе при жизни. Честь называться другом такого человека обязывала стремиться к вершинам. От общения с ним люди становились лучше, и они хранят в своих сердцах частицу его большой и доброй души.

Однако при мягкости манер всегда чувствовалась твердость характера, стальной стержень жизненных принципов, который пронизывал его жизненный путь. Жизнь его была длинной и нелегкой, но он пронес через нее светлое чувство оптимизма, порядочности, уважения к людям и их труду.

Авторитет Николая Петровича в научных кругах страны и на международной арене был непререкаем прежде всего благодаря широте взглядов и научной смелости. Его можно назвать человеком европейского и даже вселенского масштаба. Особенно ярко это чувствовалось во время совместных поездок за границу. Каждое его выступление или доклад были ожидаемы и имели неизменный успех, всегда оправдывали ожидания. Отличались неординарностью суждений и выводов, умением выделить тот аспект темы, который был важен и интересен именно этой аудитории, обосновать его и сделать не только понятным для единомышленников, но заставить порой и идейных противников признать свою правоту.

Человек, немало колесивший по миру, Н. П. Шмелёв не потерял способности удивляться, ценить красоту, радоваться забавным случаям. Так, однажды в Италии, в городе Бари, где тогда готовилось открытие русской православной церкви и ожидался приезд Д. А. Медведева, во время вечерней прогулки по бульварам Николай Петрович искренне веселился и с удовольствием фотографировался в обнимку с памятником сербскому генералу Никола Петровичу.

Перед глазами возникают картинки, когда он бросает монетки в фонтан де Треви, любуется развалинами древних Афин, сидит в президиуме очередной научной конференции, заразительно смеется за ужином с друзьями.

Скоро год, как нет с нами Николая Петровича Шмелёва. Он ушел безвременно и несправедливо, а мы остались, не всегда сумевши полностью оценить величину его мощного таланта, открывая до сих пор что-то новое, перелистывая его книги, пересматривая фотографии. Однако человек жив, пока его помнят, а помнить Н. П. Шмелёва мы все будем долго.

Вечная ему память!

М. В. Каргалова

Профессор

Руководитель Центра социального развития Европы

Беседы без редактуры

С Николаем Петровичем мы познакомились в 1993 г., он в то время достаточно часто выступал в разных вузах Москвы, так сказать, с послесловием к гремевшим «Авансам и долгам». Я тогда училась в докторантуре МГУ и пришла на одну из таких встреч. Так более чем 20 лет назад, в конце солнечного марта 1993 г. началось мое знакомство с Николаем Петровичем Шмелёвым.

Наша первая неторопливая беседа уже не в Главном здании МГУ, а на Моховой, в Институте Европы, состоялась 31 марта 1993 г. Точную дату, к сожалению, помню не я, ее помнит экземпляр книги Николая Петровича «Спектакль в честь господина первого министра» с дарственной надписью, сделанной его рукой. Горжусь, что в моей домашней библиотеке 11 книг художественной прозы Н. Шмелёва в разных изданиях. Последнюю, мини-формата, он издал в 2012 г.

В ту встречу на Моховой Николай Петрович рассказал, что пришел в Институт Европы из Института США и Канады совсем недавно. Услышала тогда: «Я доволен. На Моховой я начинал студентом МГУ, сюда и вернулся».

За эти двадцать лет беседовал Николай Петрович со мной о разном, и за исключением долгих летних отпусков велись наши разговоры, пожалуй, не реже чем раз в месяц. Была некая потребность в этих беседах, в их, говоря словами Николая Петровича, «нередактируемой тональности». Такой стиль все же весьма своеобразен. Пожалуй, два-три раза за все это время пришлось услышать нечто, показавшееся поначалу обидным, однако сейчас это вспоминается как правдивая констатация происходившего. Да и самой те же два-три раза пришлось зайти в кабинет Николая Петровича и извиниться за сказанное сгоряча. Но согласитесь, что за двадцать лет общения со старшим коллегой, Учителем, а последние более чем десяток лет и директором, это бесконечно малые величины.

И когда сейчас, грустя об ушедшем навсегда человеке, пытаешься воссоздать из многогранника воспоминаний целостную картину, прежде всего задаешь себе вопрос: «А о чем же говорили больше всего?» И отвечаешь: о жизни и об искусстве.

Присутствовали в этих беседах «о приватной сфере» (такое сочетание Николай Петрович употреблял частенько) и те афоризмы, которые тоже подсвечивают яркими огоньками разные грани таланта Н. П. Шмелёва, причем не только творческого, но и человеческого.

Он никогда не был «ура-оптимистом», скорее даже наоборот, но все же некая искра добра по отношению к человечеству в целом частенько проскальзывала в любимых его выражениях, которые сегодня вполне можно назвать афоризмами от Шмелёва.

Студентам своим я часто пересказываю анекдот, который несколько раз по разным поводам слышала от Николая Петровича и который в молодежной аудитории до сих пор пользуется неизменной популярностью. Вот он. Лекция в сельском клубе о международном положении. Закончив, лектор обращается к залу: «Есть ли вопросы?» Руку поднимает дедушка из последнего ряда: «Товарищ лектор, есть такие конфеты, подушечки называются. Так вот как туда повидло попадает?»

И в продолжение темы. Запомнились слова Николая Петровича: «Уж если мы начнем ругать власть, то это – надолго». Или почти универсальные формулы: «Люди есть люди, и нельзя их за это осуждать», «Здоровье? Соответственно возрасту», «Женщин во власти не люблю. Была одна достойная, так ведь и та – немка. Екатерина Вторая».

Совсем невеселое: «Господи, укрепи меня в моем неверии». Конечно, к самому Николаю Петровичу эти слова не относились. Человек, дважды прочитавший Библию (хотя и трижды «Капитал» Маркса), не мог считать, что мир устроен примитивно материалистически. «Когда уж совсем плохо, все мы вспоминаем о Боге», – это тоже слова Николая Петровича.

Безусловно, Николай Петрович был глубоко художественно одаренной натурой, умевшей не только создавать прекрасное, но и прекрасным восхищаться. Помню «эпопею» с репродукциями любимого им Питера Брейгеля-старшего. В его первом кабинете в Институте Европы, в 106 комнате на первом этаже, висели лишь небольшие, скромной полиграфии, репродукции. В директорском их стало больше и числом, и размерами, и качеством исполнения копий. Я поинтересовалась, откуда они появились. Николай Петрович с гордостью сказал: «Привез из Вены, а уж рамки заказал здесь».

Но, конечно, самой большой страстью Н. П. Шмелёва, по крайней мере в те годы, когда мне посчастливилось с ним общаться, была литература. В двух ее ипостасях: и как писательское ремесло, и как чтение.

Вспоминаю, что несколько раз, при первой беседе после длительных летних отпусков, меня встречала фраза: «А знаешь, что я читал этим летом?» И не было случая, чтобы это «читал» не оказалось «перечитывал». В свое последнее лето 2013 г. он перечитал «Анну Каренину». Сказал: «Лучшее в романе – это сцена скачек».

После ухода из жизни его второй жены Гюлизар Васильевны практически все последние годы Николай Петрович, гордостью которого была домашняя библиотека художественной литературы в 3000 томов, часто стал повторять: «А ведь на свалку пойдет библиотека!» Когда же я говорила: «Отдайте в какой-нибудь университет или в Тургеневку», он быстро переводил разговор на другую тему. Было ясно, что этот вопрос и заботит его, и огорчает одновременно, и решения еще не найдено.

Пожалуй, больше всего любил он русских классиков. Любил драматурга Островского и крайне оригинально сравнивал его с драматургом Чеховым.

– Читаешь Островского? Это хорошо.

– Почему, Николай Петрович?

– Говорит о здоровой психике. Неврастеники читают Чехова.

Любил и знал Николай Петрович, конечно, и поэзию. Именно он все в том же 1993 г. открыл мне Наума Коржавина, Эмку Манделя, как он всегда говорил, рассказывая не только о творчестве великого поэта, но и о его жизни в эмиграции.

Еще два самых острых поэтических воспоминания. На одной из «посиделок» Д. Е. Фурман и Н. П. Шмелёв дуэтом наизусть читают: «На улице плачет дождик. Там тихо, темно и сыро. Присядем у нашей печки и мирно поговорим». Думаю, этот словесный и зрительный образ теперь уже навсегда останется со мной.

Или:

– Николай Петрович, а два наших общих знакомых вчера наизусть монолог Чацкого читали…

– Подумаешь, я тоже могу. Но стесняюсь.

Часто, особенно из дальних странствий возвратясь, беседовали мы и о путешествиях. Больше всего запомнились слова Николая Петровича о Ленинграде. Город этот, по его мнению, стал символом того, на какие успехи способна Россия, если оказывается открыта к диалогу с Европой. «И мы, и европейцы, – утверждал Н. П. Шмелёв, – вложили в этот город все лучшее, что могли. Потому и столь блистательным оказался результат».

Коренной москвич, он, конечно, любил Москву, и нет-нет, да и всплывали в его рассказах картинки города его детства. Так, еще мальчиком запомнил он, как водили по улице Горького дочек Вертинского. С большими бантами, как рассказывал Николай Петрович. Вообще известные дамы в рассказах Н. П. Шмелёва всегда характеризовались некой одной-двумя запоминающимися чертами: следящая за собой Е. Фурцева, искрометная Л. Максакова…

В своей жизни Николай Петрович сделал очень много прогнозов, очень многие из них сбылись. Большинство из них касалось экономики и политики, однако смею предположить, что не меньше писателя Николая Шмелёва занимал вопрос о том, «сколько отмеряно» его художественной прозе. В разные годы отвечал себе на этот вопрос Николай Петрович по-разному. Еще десятилетие назад говорил: «Поживет эта манекенщица (о рассказе «Ночные голоса». – Е. В.) и “Пашков дом”». В последние годы о последнем практически не упоминал. Причина этому, полагаю, одна. Несмотря на то что сам Николай Петрович старался минимизировать свое общение с виртуально-сетевым миром, его неумолимое наступление он безусловно фиксировал. Однако рискну предположить, что долгая жизнь суждена и повести «Пашков дом» – этому гимну и признанию в любви Библиотеке. Потому что как гимном рукописной книге стал роман Умберто Эко «Имя Розы», так гимном феномену книги печатной и ее роли в жизни российского интеллигента двадцатого века достойна стать повесть Н. П. Шмелёва «Пашков дом».

По его признанию, сам Николай Петрович Ленинку (главную героиню «Пашкова дома») не любил. Однако на этом примере как раз и можно убедиться, во что превращает талант Мастера и художественный замысел личностные оценки и наблюдения повседневности.

А в последний раз мы беседовали 25 декабря 2013 г. Дата запомнилась, поскольку в этот день было заседание диссовета по экономике. После заседания в тишине его кабинета мы говорили о реформе РАН, о Ходорковском…

– Куда ты на Новый год?

– В Ленинград. – Николай Петрович добавил: – Да, я уже давно стараюсь хотя бы раз в год бывать там.

Настроение в этот вечер было у него хорошим, даже задорным, я бы сказала. Мы расставались недели на две. Судьба распорядилась иначе.

Николай Петрович обладал безупречным вкусом во всем. Он одинаково хорошо разбирался в хорошем виски, дорогих мехах и каратности бриллиантов. Но главное: он разбирался в людях и понимал Мир. От нас ушел человек-Вселенная.

Е. В. Водопьянова

Профессор

Руководитель Центра культурологии Института Европы РАН

Прощальное слово Николаю Петровичу Шмелёву

В конце года обычно подводят итоги, но между 2013 и 2014 гг. для Николая Петровича пришло время подводить итоги целой жизни. Тогда этого, естественно, никто не знал, включая его самого. А сейчас, наверное, никто не может этого сделать, разве что сама жизнь расставит все по местам. Однако мы можем показать, что означали научные работы Николая Петровича для каждого из нас, а также рассказать о том влиянии, которое эта могучая личность оказывала на нас, его коллег. Он был не просто человеком, а многомерным явлением: ученым, литератором, организатором научного процесса, лидером научного коллектива и общественным деятелем.

Научное и публицистическое наследие Николая Петровича сохранит свое значение на много лет вперед. Он был одним из идеологов и инициаторов так называемой перестройки, а также критиком тех недостатков, которые демонстрировала и демонстрирует экономическая система нашей страны на разных этапах ее существования. Прежде всего важно то, что он показал негативное влияние внеэкономических факторов (например, коррупции), которые деформируют нашу экономику и не позволяют ей развиваться в качественном отношении. Было очень интересно и полезно для понимания проблем слушать его вступительные слова, которыми он открывал все конференции и круглые столы, организуемые в институте Европы РАН. Очень часто в своем вступительном слове он предвосхищал выводы, которые следовали затем после продолжительной научной дискуссии. Он оставил богатое научное наследие. Одна из его блестящих и бесспорных идей – это проверять все социально-экономические нововведения на соответствие такому критерию, как простой здравый смысл.

В литературном творчестве Николай Петрович был продолжателем классических традиций. Он не гнался за дешевой популярностью и не писал работ, рассчитанных на развлечение, которые удобно полистать, сидя в самолете или в поезде, чтобы скоротать время. Ему подчинились все литературные формы: и роман, и повесть, и рассказ. Он явился основателем нового жанра – мемуары в картинках, среди главных героев которых его самого не было, а были люди, с которыми его свела жизнь. А среди них было много интересных персонажей, включая людей, которые в силу своего положения принимают за нас решения, влияющие на жизнь миллионов, т. е. политиков. Все его литературное творчество говорит о том, что он был большим Гуманистом и настоящим Классиком. Неслучайно изучение его работ включено в программы многих университетских курсов для студентов, которые готовятся получить специальность филолога, лингвиста или журналиста.

Николай Петрович был светлой личностью, большим человеком. Он умел обращаться с самыми разными людьми, для каждого из тех, с кем его сводила жизнь, он находил нужные слова и соответствующий тон общения. Он был тем, кого психологи называют гением общения. Он не отдавал приказов своим подчиненным, хотя как директор института имел такие права, но ставил перед ними задачи, соответствующие возможностям человека, и вдохновлял на достижение поставленных целей.

Как ни грустно это сознавать, но Николай Петрович закончил свой земной путь. Все мы приходим в этот мир в разное время и в разное время его покидаем. Так устроен этот мир. Мы, его коллеги, навсегда сохраним светлую память о Николае Петровиче.

Н. М. Антюшина

Руководитель Центра Северной Европы

Института Европы РАН

Этот необыкновенный Николай Петрович Шмелёв

Наши впечатления о жизни в молодости, словно резьба на камне, оставляют в памяти глубокий след. С годами, однако, многие ее превратности забываются, память становится чем-то вроде записи на песке, она все чаще легко стирается, многие события и люди забываются.

Николаю Петровичу Шмелёву, этому необыкновенно талантливому писателю и выдающемуся ученому, забвение не грозит. Значительную часть своей жизни он посвятил науке, делал это на высоком уровне, многие его выводы исторически точны и верны. Такое впечатление об академике Шмелёве осталось у меня после прочтения многих его работ и общения с ним в Москве и на Лихачёвских чтениях в Санкт-Петербурге.

Всякое мнение, конечно, субъективно, но случается, к объективности оно приближается, и даже очень сильно. Это происходит, когда оно основано не только на правде, но и на страстном стремлении к истине. Пассионарность в науке, чувство ответственности за произнесенное слово характерны для научного поиска Николая Петровича. У него в сознании один Дом – Родина, и это – Россия.

Шмелёв в своих исследованиях отвергает насилие как средство построения цивилизованного, жизнеспособного общества. Он с горечью говорит о распаде СССР, считает его великой и единой страной. С болью отмечает крушение в 1990-х гг. армии, экономики, конфискацию сбережений населения уже в первые месяцы безжалостных реформ. Обнищание населения, разгул преступности, развал «среды обитания» российской интеллигенции – все это Шмелёв решительно осуждает.

В голосе Николая, когда мы с ним беседовали, нередко слышались обида и разочарование действиями псевдореформаторов, с осуждением которых он публично выступал по крайней мере с середины 1990-х гг. Например, сделал это в докладе на Конгрессе российской интеллигенции в Москве в декабре 1997 г.[14]14
   См.: Шмелёв Н. П. Интеллигенция и реформы (Доклад на Конгрессе российской интеллигенции, Москва, 10–11 декабря 1997) // Лекции и доклады членов Российской академии наук в Санкт-Петербургском государственном университете профсоюзов (1993–2013 гг.). В 3 т. Т. III. СПб., 2013. С. 869.


[Закрыть]

В чем-то неожиданными для меня были высказывания Шмелёва по международным вопросам. Я не ожидал, что услышу их, как мне тогда казалось, от либерала-рыночника. Так, Николай Петрович, когда я как-то говорил с ним о возможностях Организации Объединенных Наций в глобальном управлении, обратил мое внимание на жестокость и своекорыстие нынешнего мирового сообщества. Гарантией для России от всяких неожиданностей, считал Шмёлев, должно быть сохранение на высоком уровне ее оборонного потенциала. Это свое мнение академик выразил и на Лихачёвских научных чтениях[15]15
   См.: Шмелёв Н. П. Quo vadis, Россия? (Доклад на X Международных Лихачёвских научных чтениях «Диалог культур и партнерство цивилизаций: становление глобальной культуры», 13–14 мая 2010 г.) // Там же. С. 879.


[Закрыть].

Я позволю себе для большей точности процитировать высказывание Шмелёва на этом форуме: «Если Россия не допустит в перспективе значительного ослабления ракетно-ядерных сил сдерживания и сохранит компактные мобильные вооруженные силы, способные противостоять любой региональной или локальной угрозе, в системе ее внешнеполитических приоритетов неизбежно выдвинутся на первый план экономические интересы, оттеснив проблему политического влияния в различных регионах (разумеется, за исключением традиционных российских интересов на постсоветском пространстве)»[16]16
   Там же. С. 883.


[Закрыть]. Я считаю, что это мудрый вывод, он основан на комплексном анализе современной международной обстановки, которая к 2013 г. обострилась. Шмелёв вовсе не был просто либеральным романтиком. Когда дело касалось безопасности России, он стоял на почве сурового реализма, призывал к объединению всех сил и возможностей цивилизованных стран в борьбе против новых глобальных и региональных угроз.

Шмелёв видел Россию и Запад связанными общей судьбой и сделал вывод, который нам следовало бы помнить: всем силам современности «предстоит или вместе погибнуть, или устроить, наконец, на Земле жизнь, достойную Человека»[17]17
   Шмелёв Н. П. Quo vadis, Россия? С. 883.


[Закрыть].

Такой решительный настрой Шмелёв считал, как он любил говорить, обыкновенным здравым смыслом. Он, по сути дела, призывал политиков создать в мире условия умеренности и сдерживания страстей. Николай Петрович предсказывает, что если люди не осознают возникшей глобальной угрозы, может наступить «грядущий мировой хаос». Этому способствует безудержная и безжалостная глобализация в пользу «золотого миллиарда», оставляющая сотни миллионов землян в нищете и бедности. Она порождает многомиллионные потоки стихийной миграции. Последняя, считает Шмелёв, меняет этническое и цивилизационное лицо современного мира, в том числе в странах, составляющих ядро евроатлантической цивилизации.

Такие предупреждения выдающегося ученого должны быть услышаны, должны повлиять на умонастроения во всей Европе, в том числе в России.

Сдержанный в манерах, предпочитающий светлые костюмы и галстуки, всегда готовый поддержать молодых ученых, а когда надо – покритиковать маститых коллег и даже крупных чиновников, – таким Николай Петрович Шмелёв навсегда останется в памяти всех, кто его знал.

18 ноября 2014

Ан. А. Громыко

Член-корреспондент РАН