Текст книги "Беларусь на пути в будущее. Социологическое измерение"

Еще одним показателем профессионального и социального статуса рабочих является оценка меры соотношения социальной значимости труда и его оплаты. Оценивая социальную значимость своего труда в соотношении с его оплатой. 42,3 % рабочих посчитали, что их труд хотя и уважаемый, но недостаточно оплачиваемый, а 22,8 % – что труд не престижный и низко оплачиваемый. Особого внимания заслуживает анализ материального положения рабочих данных категорий в контексте соотношения притязаний и реального положения дел. В целом, судя по ответам, уровень заработной платы у рабочих высокотехнологичных и невысокотехнологичных предприятий почти одинаков, однако самооценка своего материального положения значительно отличается: на плохое материальное положение указали 37,5 % рабочих высокотехнологичных производств и 28,3 % – невысокотехнологичных предприятий. Оказалось, что у рабочих высокотехнологичных предприятий выше уровень притязаний: для нормальной жизни две трети опрошенных рабочих ВТП претендуют на зарплату от 10 до 15 млн и 9 % – от 17 до 30 млн, в то время как рабочих НТП с подобной претензией оказалось не более 35 % и 4,6 % тех, кто претендует на зарплату от 17 до 30 млн. Несоответствие претензий и ожиданий результатам и возможностям обусловило тот факт, что считают себя бедными людьми 12,5 % рабочих ВТП и только 4,7 % рабочих НТП; человеком среднего достатка – 46,6 % среди ВТП и 56,6 % – НТП. Оценивая отличительные признаки рабочих двух категорий, нужно отметить, что у рабочих НТП в большей степени развито экономическое поведение, соответствующее нормам потребительского общества, нежели у рабочих других категорий: понятие достатка у них ассоциируется преимущественно с возможностью покупать все, что хочется, путешествовать и хорошо питаться. У рабочих ВТП – это на втором плане, преобладают в основном потребности, связанные с укреплением здоровья и добротным жильем.

Огромное значение в таких оценках имеет субъективное представление о престижности своей работы. Индустриальные рабочие ВТП, имея высокие представления о социальной значимости и престижности своей работы, считают, что им не доплачивают, в то время как работники НТП, ниже оценивающие и социальную значимость, и престиж своей работы, гораздо чаще довольны своей зарплатой, при том, что в абсолютном выражении заметной разницы в оплате не существует. Объяснить такой казус можно, учитывая, насколько распространены в общественном мнении представления о важности высокотехнологической индустрии для экономики страны и, напротив, преуменьшено значение небольших частных предприятий как не выполняющих значимой роли для общества и существующих исключительно ради заработка, ограничиваясь налогами в казну. Это также свидетельствует о факте сохранения в менталитете населения страны классового сознания советского индустриального типа экономики с оценкой трудовой деятельности через призму общегосударственной, общенародной пользы.

Несмотря на то что в рыночной экономике и новом общественном устройстве рабочим самой экономической жизнью было указано на их место в обществе, рабочие крупных высокотехнологичных предприятий частично сохранили свою классовую идентичность, осознание социальной субъектности. Так, 22,7 % респондентов из высокотехнологичных предприятий отмечают свою значимость при принятии решений на уровне своего подразделения (цеха, лаборатории, бригады). Среди рабочих разных предприятий городских поселений НТП таких только 6,6 %.

В этом плане представляют интерес ценностные ориентации социального порядка рабочих двух категорий. В исследовании была адаптирована шкала ценностей, позволяющая более адекватно выявить социокультурное и классовое самосознание современных белорусских рабочих. Ответы респондентов показывают, что рабочим ВТП свойственны большая социальная ответственность и политическая активность: наибольшую социальную ценность для них представляет благополучие и прядок в стране (77,3 % рабочих ВТП и 70,8 % – рабочих НТП), возможность влиять на принятие решений, обладать властными возможностями (13,6 и 4,7 % соответственно), интересная работа, профессия (58 и 33 %), общение, дружба (57 и 47,2 %), покой и порядок, отсутствие военных конфликтов в соседних государствах (52,3 и 45,3 %), творчество (8 и 2 %), самореализация (30,7 и 27,4 %).

Нужно сказать, что социально-политическая ответственность коррелирует с трудовыми стратегиями рабочих: чем высокотехнологичнее предприятие, на котором они работают, тем более ответственно трудовое поведение рабочих. Так, 64,8 % рабочих ВТП готовы для изменения своего статуса на обучение и переобучение (рабочие НТП – 50 %), 53,4 % – работать более интенсивно, сверхурочно (рабочие НТП – 37,7 %), 53,4 % – на повышение ответственности за результаты труда (45,3 % – рабочие НТП).

Представления рабочих о должном и ценном в исследовании удалось выявить с помощью вопроса о том, что, на их взгляд, им удалось добиться в жизни. Нужно сказать, что для всех рабочих, независимо от квалификации и места работы, одинаково важны такие ценности и нормы жизни, как счастливая семья, хорошие дети, в материальном плане жить не хуже других, как все, иметь любимое дело, честно прожить свою жизнь. Однако, как показал анализ полученных данных, для рабочих НТП большую ценность представляет индивидуалистически-бытовая (материальная) направленность представлений о норме жизни. Такие ценности, как воспитать хороших детей, жить не хуже других, как все, иметь много свободного времени и проводить его в свое удовольствие, у данной группы рабочих превалируют над другими по сравнению с ответами, например, рабочих из ВТП. Для последних присущи ценности социальной направленности: их представления о должном, нормативном, социально одобряемом включают такие ценности, как интересная работа, надежные друзья, путешествия в разные страны мира, хорошее образование, на которые указало существенно большее количество респондентов, чем из других групп рабочих.

Что касается социально-политических взглядов рабочих, то им присуща поддержка государства в таких инициативах, как наведение порядка во всех сферах жизни, повышение качества жизни, создание высокотехнологичной экономики в стране, создание равных возможностей для всех, усиление охраны здоровья, укрепление межгосударственных отношений с Россией и Казахстаном. Почти каждый четвертый респондент оказался приверженцем социалистического принципа равенства всех не только по возможностям, но и в сфере потребления материальных благ; немного нашлось сторонников вхождения страны в Евросоюз (табл. 4).

Таблица 4. Распределение ответов на вопрос: «Какие общенациональные цели Вы поддерживаете?», % от числа опрошенных[27]27
  В сумме больше 100 %, так как каждый респондент мог дать несколько вариантов ответа.


[Закрыть]

Рабочим традиционно более, чем представителям других социальных групп, присуща так называемая рабочая солидарность. В данном исследовании также проявилась эта черта, в частности, 65 % рабочих ВТП утверждают, что испытывают чувство общности с товарищами по работе (несколько меньше среди рабочих НТП – 54,7 %). Больший процент ответивших только в отношении своей семьи (84 %) и друзей (71,6 %). Однако, несмотря на чувство общности рабочих, до осознания своей субъектности как активного создателя окружающей социальной реальности еще далеко. Несмотря на то что рабочие в качестве основных прав и свобод, которые для них представляют особую важность, указали необходимость получать достоверную информацию о состоянии дел в стране (80 %) и свободно выражать свои взгляды (63 %), в жизни своего населенного пункта, района, страны рабочие участвуют преимущественно пассивно, либо следя за происходящими событиями (55,7 %), либо ограничиваясь посещением собраний, общественными обсуждениями по вопросам планирования, застройки и другим проблемным вопросам своего населенного пункта (каждый 9-й). Свободно вступать в разные партии, движения, союзы (важно для 28,4 % рабочих ВТП и 14,2 % – рабочих НТП), а также участвовать в митингах, забастовках, акциях протеста является важным только для 9 % респондентов.

На работе, в трудовом коллективе складываются взаимоотношения не только на уровне общения, но и в отношении лидерства. Две трети опрошенных рабочих из ВТП утверждают, что в их рабочем коллективе есть лидеры, уважаемые люди, с мнением которых они считаются. В основном это их коллега, как правило, квалифицированный рабочий (49 %), 24 % назвали в этом качестве начальника, инженера, 34 % – мастера и 11,4 % – простого рабочего. Авторитет этого лидера достаточно высок, так как 50 % опрошенных готовы поддержать его в требованиях перед администрацией за права рабочих.

Что касается культурного уровня рабочих, то, по имеющимся данным, судить определенно пока невозможно. Тем не менее по уровню потребления культурно-досуговых услуг можно заключить, что он довольно низок, за исключением спортивных секций и зрелищ, что, впрочем, никак не говорит о качестве этих услуг. Объясняют респонденты такую пассивность отсутствием желания (15,2 %), свободного времени (58 %) и дороговизной услуг (32 %). Тем не менее у каждого 9-го есть компьютер или планшет, почти у всех – стационарный и мобильный телефоны, телевизор, у 15 % – спутниковая антенна. Основным источником информации для рабочих является все-таки телевидение (82 %). Из интернета получают информацию 80,7 % рабочих ВТП (при этом 66 % из них пользуются интернетом каждый день) и 53,8 % – рабочих НТП, из газет и журналов – 64,8 % рабочих ВТП и 46,2 % – рабочих НТП. Около половины пользуются информацией, полученной от знакомых и других людей.

Если оценивать социально-психологическое самочувствие рабочих, то в целом около половины удовлетворены своей жизнью, 30 % – не удовлетворены, остальные затруднились с ответом. Однако если сравнить с прошлым годом, то, по оценке респондентов, только 17 % из них считают, что жить стало лучше, 37 % – что ничего не изменилось, а 38 % – что жизнь ухудшилась. Тем не менее 28 % опрошенных уверены в своем будущем (35,6 % не уверены, 30 % – затруднились с ответом). Нужно сказать, что рабочие ВТП высказывают большую неуверенность в своем будущем, чем рабочие НТП (49 и 37,3 % соответственно).

Одной из важных проблем является экономическое поведение и сознание рабочих. В последнее время так называемый европейский вектор развития нашей страны стал, что называется, общим местом. Только «отсталые» люди и, соответственно, такие же политики и ученые могут сегодня говорить об ином направлении развития, не рыночном. К таким «отсталым» людям относятся и рабочие высокотехнологичных предприятий. Их реальное экономическое сознание четко проявилось в ответах на вопрос: «Какие, на Ваш взгляд, организации, предприятия и отрасли должны управляться государством, а какие – частным сектором?». Оказалось, что сторонников частной собственности на основные экономические объекты очень мало; если они и есть, то в основном в отношении объектов социальной сферы: за государственную собственность на электростанции – 82 % опрошенных (7 % затруднились ответить), добыча нефти и других природных ресурсов – 83 %, железнодорожный транспорт – 79,5 %, вузы – 82 %, школы – 83 %, металлургические заводы – 77,3 %, пенсионные фонды – 79,5 %, авиационный транспорт – 74 %, медицинское страхование – 74 %, больницы – 76 %, театры, музеи, библиотеки – 69,3 %, сельскохозяйственные земли – 54,5 %, телефонная связь – 65 %, ЖКХ – 65 %, банки – 66 %, строительство и предоставление жилья – 75 %, дорожное строительство – 65 %, СМИ – 53 %, производство продуктов питания – 60 %. Как следует из ответов, большинство рабочих считают, что собственность на основные средства производства в Беларуси должна быть государственной.

Таким образом, можно сказать определенно, что, несмотря на стремление Беларуси жить по образцам и нормам постиндустриального, информационного общества, рабочий класс, как минимум, в виде «класса в себе» существует и здравствует. Слухи о его смерти оказались преувеличенными. Результаты исследования показали, что рабочий класс отличается особыми представлениями и отношением к своей работе, экономическим поведением, социально-политическими взглядами и ценностными ориентациями, отличающими его от других классов и социальных слоев. Более того, он не является, что называется, монолитом; он имеет сложную структуру, которая состоит из ядра рабочего класса – индустриальных рабочих крупных технологичных производств и периферии – рабочих небольших, как правило, частных предприятий и сельскохозяйственных рабочих. В будущем, возможно, эта структура частично изменится, однако никуда не денется, как и сам производственный труд.

Кроме того, необходимо заметить, что пути эволюции мирового экономического кризиса с большой долей вероятности ведут к избавлению от иллюзий скорого перехода к постиндустриальной модели общественного производства. Существуют достаточно обоснованные прогнозы, связанные с разрушением глобального технологического пространства, с появлением ряда локальных технологических зон, что приведет к «возвращению» в однозначно индустриальный мир. И можно констатировать, что Беларусь к этому готова, если, конечно, увлечение постиндустриальными мечтами не заставит нас растрачивать реальное богатство, к которому относится развитый рабочий класс, на футурологические миражи.

Глава 2. Социальные проблемы развития Беларуси в условиях экономических изменений

2.1. Модернизация как процесс изменения социальной структуры белорусского общества

Об идее модернизации можно говорить, по крайней мере, в трех смыслах. В первом, наиболее общем смысле, модернизация – это синоним всех прогрессивных изменений, когда общество движется вперед соответственно принятой шкале улучшений. Второй смысл, который вкладывается в данное понятие, тождественен «современности», т. е. означает комплекс экономических, социальных, политических и культурных трансформаций, происходивших на Западе с XVI в. и достигших своего апогея в XIX–XX вв. Классические социологические работы в этой области принадлежат О. Конту, Г. Спенсеру, К. Марксу, М. Веберу, Э. Дюркгейму и Ф. Теннису. Наконец, есть еще одно, специфическое значение термина «модернизация», относящееся к развивающимся странам и описывающее их усилия, направленные на то, чтобы догнать ведущие, наиболее развитые страны, которые существуют с ними в одном историческом времени, в рамках единого глобального пространства. В этом случае понятие «модернизация» описывает движение от периферии к центру современного общества и определяется как «догоняющая модернизация».

Современная концепция «модернизации» была сформулирована в середине XX в., во времена распада европейских колониальных империй и появления большого количества новых государств. С середины XX в. происходило переосмысление роли западных государств и стран третьего мира в модернизации. Распространенные в 1940–1960-е годы теории однозначно признавали эталонными для модернизации других стран наиболее развитые западные страны. Под модернизацией понимался процесс вытеснения традиции современностью или восходящее развитие от традиционного общества к обществу современному. При этом признавалось, что традиция тормозит социальный прогресс и ее необходимо преодолеть. Развитие всех государств рассматривалось с универсалистских позиций – оно должно было происходить в одном направлении, иметь одни и те же стадии и закономерности.

Второй этап (1960–1970-е гг.) отметился критикой и переоценкой идей первого этапа – акцент делался на научно-технической революции, признавалось, что современные общества могут включать немало традиционных элементов и что модернизация способна усиливать традицию (С. Хантингтон, З. Бауман). Особое внимание стало уделяться проблеме «стабильности» политического развития как предпосылке социально-экономического прогресса. С этой точки зрения, условием успешности модернизации является обеспечение стабильности и порядка благодаря диалогу между элитой и массами. Но, например, С. Хантингтон считал, что главной проблемой модернизации является конфликт между мобилизованностью населения, его приобщенностью к политической жизни и несовершенством государственных механизмов артикулирования его интересов[28]28
  Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003. 603 с.


[Закрыть].

С конца 1980-х годов – на третьем этапе развития теории модернизации – признается возможность национальных проектов модернизации, осуществляемых на основе накопления технологически и социально передовых опытов и их внедрения в гармоничном сочетании с историческими традициями и традиционными ценностями незападных обществ (А. Турен, Ш. Айзенштадт). При этом признается, что модернизации могут осуществляться без навязывания западного опыта, а нарушение равновесия между современностью и традиционностью приводит к острым общественным конфликтам и неудачам модернизации. Суть преодоления традиций видится не в том, что они принципиально отвергаются, а в том, что в некоторых ситуациях, которых со временем становится все больше, социальными регуляторами выступают не традиционные жесткие социальные нормы и модели поведения, обусловленные религией или общинными прецедентами, но вызванные нормами индивидуального выбора, а также личными ценностями и преимуществами. И эти ситуации в процессе модернизации все больше из сфер производства перемещаются в повседневную жизнь, чему способствуют уровень образования, информированность и изменение ценностей в обществе.

Нынешняя теория модернизации освободилась от всех наслоений эволюционизма и теории развития; она уже не настаивает ни на единственной конечной цели, ни на необратимом характере исторических изменений. Модернизация рассматривается как исторически ограниченный процесс, узаконивающий институты и ценности современности: демократию, высокие жизненные стандарты, ценности образования, свободу личного выбора и др.

Возрождение теории модернизации с 1980-х годов связано со стремлением постсоветских обществ «войти» или «вернуться» в современный западный мир. Были выдвинуты проекты «теории неомодернизации» (Э. А. Тириакьян) и «теории постмодернизма» (Дж. Александер). В свете опыта постсоветских государств возникла необходимость пересмотра теории модернизации и видоизменения ключевых положений этой теории. Польский исследователь П. Штомпка сводит пересмотренные положения теории модернизации в единую систему, из которой мы попробуем выделить те, что наиболее значимы для постсоветских обществ[29]29
  Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996. С. 181–185.


[Закрыть].

В качестве движущей силы модернизации уже не рассматривается политическая элита, действующая «сверху». В центр внимания ставится мобилизация масс, т. е. деятельность «снизу», которая часто противостоит инертным и консервативным государственным органам.

Модернизация не трактуется как решение, принятое образованной элитой и навязанное сопротивляющемуся населению, которое цепляется за традиционные ценности и уклад жизни. Речь идет о массовом стремлении граждан изменить условия своего существования в соответствии с западными стандартами под влиянием средств массовой коммуникации или личных контактов.

Вместо единой, универсальной модели современности (в классической теории это модель США), в научный оборот входит идея «движущихся эпицентров современности» и как венец ее – понятие «образцовые общества», введенное Э. А. Тириакьяном. Постсоветские страны не обязательно должны следовать американской модели, и в целом западная модель развития – не единственный образец, которому нужно подражать.

Унифицированный процесс модернизации заменяется ее более разнообразными, многоликими процессами. Все яснее осознается, что темпы, ритм и последствия модернизации в разных областях социальной жизни различны и что в реальности наблюдается отсутствие синхронности в усилиях по модернизации. Р. Дарендорф предостерегает против «диалектики трех часов», обращенных циферблатом к постсоветским странам. Если для осуществления конституционной реформы достаточно шести месяцев, то в экономической сфере может не хватить и шести лет. На уровне глубинных пластов жизни, отношений и ценностей, составляющих современное «гражданское общество», обновление может затронуть несколько поколений.

Если раньше эффективность модернизации выводилась почти исключительно из экономического роста, то теперь признается важная роль ценностей, отношений, символических смыслов и культурных кодов, того (по выражению Штомпки) «неуловимого и неощутимого», без которого модернизация не может быть успешной. Понятие «современная личность» не рассматривается более как символ желаемого эффекта модернизации, а признается, скорее, непременным условием экономического старта.

Антитрадиционалистские рефлексии ранних теорий корректируются теперь указанием на то, что местные традиции могут таить в себе важные модернизационные потенции. Поскольку отказ от традиций может спровоцировать мощное сопротивление, постольку предлагается использовать их. Необходимо выявлять «традиции модернизации» и брать их на вооружение для дальнейших преобразований.

Таким образом, теория модернизации вновь обрела жизнеспособность, выступая в качестве совокупности средств истолкования и конструирования феномена постсоветского переходного периода. Анализируя проблему модернизации, широко обсуждаемую в России, российский социолог О. Н. Яницкий обращает внимание на то, что современной постановке вопроса модернизации в российском дискурсе недостает системности и последовательности. Он выстраивает свою логику анализа этой проблемы в жанре свободной дискуссии, рассматривая (применительно к России): «стартовые возможности» российского государства; его активы и пассивы; коридор возможностей модернизации[30]30
  Яницкий О. Н. Модернизация в России и вокруг: конспект // Социол. исслед. 2011. № 5. С. 136–145.


[Закрыть]. Сам порядок обсуждения модернизационных процессов уже требует размышлений. Попробуем реализовать предложенную модель модернизации с позиций экономического социолога, с выделением характерных для этой дисциплины научно-технических и социальных проблем развертывания модернизационных процессов.

Различают два типа модернизации – органическую и неорганическую. Первичная, органическая модернизация проходила в тех странах, которые были новаторами на этом пути, и разворачивалась благодаря внутренним факторам, в частности, коренным изменениям в сфере культуры, ментальности, мировоззрения. Ее становление связывают с появлением национальных централизованных государств, зарождением буржуазных отношений, в частности капиталистической кооперации и мануфактуры, формированием раннемодерных наций, а подъем – с первой промышленной революцией, разрушением традиционных наследственных привилегий и внедрением равных гражданских прав, демократизацией, становлением национальных суверенных государств.

Вторичная, неорганическая модернизация происходит как ответ на внешний вызов со стороны более развитых государств и осуществляется преимущественно под влиянием заимствования чужих технологий и форм организации производства и общества, приглашения специалистов, обучения кадров за рубежом, привлечения инвестиций. Ее основной механизм – имитационные процессы. Начинается же она не в сфере культуры, а в сфере экономики и/или политики и в последнем случае определяется как «догоняющая» модернизация, или «модернизация с опозданием». В рамках парадигмы «вызов-ответ» такая модернизация представляет собой своеобразный «вызов», на который каждое общество дает свой «ответ» в соответствии с принципами, структурами и символами, заложенными в достижениях его длительного развития. Поэтому ее итогом является не обязательно усвоение социальных достижений Запада, но совокупность качественных изменений традиционного общества, в той или иной степени адаптированных к постиндустриальному производству.

В целом, модернизация рассматривается как процесс позитивных изменений государства и общества, основанный на экономических, политических и культурных инновациях и ведущий, в конечном счете, к смене типа его экономической и социальной структуры, политической организации, повышению благосостояния всех слоев населения, развитию культуры, науки и техники и сбережению природы. Модернизация имманентно присуща процессам мирового экономического развития, поэтому актуализируются вопросы: в какой точке процесса мировой модернизации находятся Беларусь и Россия? Каковы активы и пассивы этих стран? И наконец, каков «коридор экономических и социальных возможностей» модернизации в Беларуси и России?

Место нахождения в процессе мировой модернизации (стартовые позиции) определяется тем, что Беларусь, как и Россия сегодня, – страны с незавершенной индустриализацией, обремененные наследием распада советской системы. Если США и ЕС находятся в фазе перехода от пятой к шестой форме модернизации (т. е. от информационной к биотехнологической), то Беларусь пребывает в четвертой (индустриальной) фазе. Каждый технико-технологический этап модернизации имеет свой потенциал и предел эксплуатации как в экономическом, так и в социальном плане. Затягивание перехода к новому укладу, откладывание процессов модернизации имеют не только технико-технологические последствия, как может показаться на первый взгляд, но и социальные. Так, в Беларуси (как и в России) затягивались процессы модернизации, имеющиеся у экономики ресурсы шли на поднятие заработной платы работников, хотя это не было обусловлено ростом производительности труда и эффективности производства. Основные промышленно-производственные фонды предприятий устаревали (износ оборудования доходил до 80 %), технологии и продукция теряли конкурентоспособность на мировых рынках, что обусловило ряд кризисных явлений и в экономике (девальвацию рубля, инфляцию, закрытие ряда предприятий в сфере малого бизнеса, неполную занятость и т. д.), и в социальной сфере (снижение уровня жизни и обеднение средних слоев, резкое падение индекса социального оптимизма и т. д.).

В основе каждого нового этапа модернизации лежат технологические, организационные, управленческие и социальные инновации. Введение этих инноваций связано с разрешением ряда технологических и социальных проблем. Суть технологической проблемы для постсоветских стран состоит в том, что третий и четвертый технологические уклады представляют собой принципиально иной тип производства, нежели пятый и шестой, и связаны практически полностью с механизированным трудом. Так, в промышленности Республики Беларусь (как и в Российской Федерации) до 1/3 всего труда составляет ручной труд, 1/5 – ручной труд с механическими инструментами, 1/3 – машинный труд и лишь 1/10 – полуавтоматизированный и автоматизированный труд. Встраивание новых технологических цепочек в устаревшие технико-технологические структуры наталкивается на проблему совместимости традиционных и инновационных технологий. Устаревшие технологические системы зачастую непригодны для новых высокотехнологичных производств и требуют не просто модернизации и обновления, а своего свертывания и значительных финансово-инвестиционных затрат.

По оценке американского экономиста и социолога Дж. Ю. Стиглица, переход, стартовавший в начале 1990-х годов, таил в себе как великие вызовы, так и великие возможности. России необходимо было одновременно осуществлять перераспределение ресурсов и заново создавать системы рыночных институтов. В России имелись институты, которые назывались так же, как и на Западе, но это не значит, что они осуществляли те же самые функции. В России были банки, и эти банки хранили сбережения, но они не принимали решений о том, кому нужно дать кредиты; на них не ложилась ответственность за мониторинг и обеспечение того, чтобы кредиты были возвращены. Они вместо этого просто предоставляли «фонды» так, как им это диктовал Госплан. В России имелись фирмы и предприятия, производившие товары, но не предприятия принимали решения; они производили то, что им было приказано производить, а ресурсы (сырье, материалы, труд, оборудование) получали по распределению. Главной сферой деятельности предпринимателей было нахождение путей обхода проблем, которые ставило перед ними правительство. Обход законов, а то и их прямое нарушение стали частью образа жизни. Как и в рыночной экономике, в советской системе существовали цены, но цены устанавливались распоряжением правительства, а не рынком[31]31
  Стиглиц Дж. Ю. Глобализация: тревожные тенденции. М., 2003. С. 170–171.


[Закрыть].

Несоразмерность активов и пассивов (в пользу последних) Беларуси как постсоветского государства определяется тем, что «догоняющая» модернизация связана с неизбежными социальными издержками. Активы Беларуси состоят в следующем: во-первых, это наличие финансового резерва, что позволяет наращивать государственный спрос без возникновения значимого дефицита бюджета; во-вторых, общая недоинвестированность экономики, и особенно инфраструктуры, открывающая основные направления применения этого спроса – модернизацию инфраструктуры и социальную поддержку; в-третьих, сохранение основного производственного капитала (ресурсной базы) – наиболее важных видов производства (в Беларуси – это машиностроение, тракторостроение, производство ряда видов сложной бытовой техники). Согласно белорусскому экономисту В. Н. Шимову, все эти отрасли нужно поддерживать путем привлечения внешних ресурсов, но не кредитных, а акционерных, т. е. формируя межгосударственные и транснациональные корпорации[32]32
  Шимов В. Н. Структурная трансформация промышленного комплекса страны: императивы и направления реализации // Социология. 2010. № 1. С. 3–10.


[Закрыть]. К активам можно отнести наличие квалифицированной рабочей силы, занятой в несущих производствах. Одним из важнейших активов в постсоветских странах выступает роль государства как субъекта модернизации в определении и регулировании модели социально-экономического развития.

Что можно отнести к пассивам, определяемым как социальные проблемы, требующие своего решения? Произошло формирование базового слоя как возможного, по силе влияния, заместителя среднего класса. На материалах республиканского социологического мониторинга обосновано, что базовый слой замещает в белорусском обществе средний класс по выполнению количественных функций – диверсификации и стабилизации общества. Однако функция стабилизации осуществляется в базовом слое по другим признакам, нежели в среднем классе. А именно: в плане материальных ресурсов – по «уровню равенства в бедности»; в аспекте нематериальных ресурсов – на основе сохранения нерыночных ценностей в экономике и социальной сфере. По выполнению качественных функций, связанных с эффективным воспроизводством научного и образовательного потенциала, базовый слой не может заместить средний класс, так как не располагает достаточными средствами для непрерывного повышения образования и находится в процессе простого воспроизводства своей рабочей силы.