Текст книги "Беларусь на пути в будущее. Социологическое измерение"

Нет у подавляющего большинства партий страны средств массовой информации, которые смогли бы донести партийные идеи до широких народных масс. Только Коммунистическая партия Беларуси имеет партийную газету качество которой оставляет желать лучшего.

В правильности партийных идей должны убеждать людей, прежде всего, члены политических партий. Качество партийных кадров – ахиллесова пята всех без исключения политических партий страны. В белорусских партийных структурах явно не хватает людей грамотных и активных, инициативных и политически зрелых, обладающих высоким профессиональным мастерством, жизненным опытом и подлинным общественным авторитетом, сознающих ценность моральных заповедей, материальных и культурных достижений страны, считающих интересы отдельного человека и общества стержнем политической деятельности, пользующихся полным доверием трудовых коллективов и политических партий. Молодые люди в партии не идут. Они один-два раза придут на партийные собрания, посмотрят на внутренние разборки, и у них пропадает всякое желание приходить сюда еще хотя бы раз. Без молодых, энергичных, креативных членов партии не могут иметь хоть какой-то перспективы. Они ее и не имеют.

По-прежнему одним из самых слабых звеньев белорусской многопартийности являются лидеры политических партий страны. Их даже нельзя назвать лидерами, это просто люди, которые по воле судеб оказались у руля этих политических сил. Они не отвечают современным требованиям, совершенно не понимают, что такое своевременная и адекватная реакция на внутриполитические проблемы и внешнеполитические риски, что такое «игра на опережение». Руководители многих политических партий, просто-напросто, не интересны. У них полностью отсутствует не только харизма, но даже элементарная привлекательность. Их нереально представить на каком-то митинге или демонстрации, ведущих за собой людей. Следует особо подчеркнуть, что, как показывают социологические исследования, подавляющее большинство партийных лидеров обделено вниманием людей, многие о них вообще никогда не слышали. Их рейтинг, как говорится, находится ниже плинтуса – 0,00… процента. Омоложения партийных руководителей в стране практически не наблюдается. С такими лидерами роста активности политических партий очень трудно ожидать.

Десятилетиями не меняется партийный аппарат, имиджмейкеры, политтехнологи, спичрайтеры, аналитики политических партий. Они по-прежнему мало профессиональны и очень часто коррумпированы. Мало того, что совершенно не поймешь, о чем они говорят и о чем пишут, но их точка зрения может поменяться несколько раз за неделю в зависимости от величины полученного гонорара. Особенно это касается тех аналитиков, которые постоянно живут за границей и оттуда объясняют то, чего не видят и чего не знают.

Огромный ущерб имиджу политических партий страны нанесло их отношение к событиям в Украине. Правые партии поддержали тех, кто уничтожал детей и стариков, обстреливал школы и больницы, детские садики и спортивные площадки. Левые партии предали своих друзей и коллег из Украины, растерзанных и униженных на Майдане, не организовали всенародную защиту, которую они ждали и в которой нуждались.

Политические партии страны оказались не способными для укрепления собственных позиций использовать благоприятную ситуацию. Типичный пример. Недавно вся страна отметила 70-летие Победы советского народа в Великой Отечественной войне. Под руководством ленинской Коммунистической партии Красная Армия наголову разбила агрессора, стремившегося к мировому господству, освободила народы Европы от черной чумы, спасла мир от фашистского рабства. В самые трудные моменты тяжелой войны звучал призыв: «Коммунисты, вперед!». И они шли и побеждали. В Великий праздник Великой победы многие об этом забыли, о роли коммунистов в Великой Отечественной войне практически не вспоминали, не говорили и многое потеряли. А ведь можно было провести Международную научно-практическую конференцию во всех городах страны, во всех регионах с приглашением молодых людей, школьников, напомнить им о роли коммунистов в Великой победе, показать роль и традиции великой партии-победительницы.

Во-первых, введение пропорциональной избирательной системы вместо мажоритарной могло бы при помощи «ручного управления» несколько увеличить рейтинг политических партий, решить некоторые вопросы, с которыми партии сегодня не справляются. Однако появятся новые проблемы, о которых сегодня не говорят. Например, при повышении реальных возможностей политических партий в них усиленно «полезут» карьеристы, авантюристы, проходимцы, популисты и демагоги, стремящиеся и здесь получить собственную выгоду, использовать политические структуры как трамплин для карьерного роста, что, кстати, уже было.

Во-вторых, только каждый двадцатый респондент поддерживает подобные изменения. Остальные считают, что нынешние политические партии не способны что-то положительное внести в парламентскую жизнь.

В-третьих, в стране достаточно много политически пассивных граждан. Только около шести процентов жителей Беларуси верят в реальные возможности политики. Свыше восьмидесяти процентов избирателей, по мнению социологов, или не придут на выборы, или проголосуют против всех. Однако если не внести в избирательный бюллетень графу «Против всех», как в некоторых государствах, то совершенно не понятно, как будет голосовать избиратель. Будет ли он отдавать предпочтение благозвучным названиям политических партий или же сработает протестное настроение. Все это достаточно непредсказуемо и может завершиться полным политическим хаосом.

Можно сделать вывод, что сегодня белорусские политические партии если не в коме, то в реанимации и им в обозримом будущем предстоит очень сложная жизнь. Ничего хорошего им ожидать не следует, если коренным образом не изменить свою деятельность.

Известный римский политик, полководец и оратор Марк Порций Катон (старший) заканчивал все свои выступления в сенате фразой: «Я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен». Сенатор Публий Сципион Назика, наоборот, выступая по любому поводу, утверждал, что Карфаген должен существовать. Действительно, будущее является таким, каким мы его создаем. История показывает, что политические партии нужны народу, но только тогда, когда они действительно служат людям, понимают, выполняют, отражают и представляют на высшем политическом уровне их запросы и интересы, эффективно и целеустремленно сражаются за них, влияют на принятие управленческих решений. Белорусские политические партии до сих пор этого делать не научились.

1.4. Рабочий класс в мире постиндустриальных иллюзий[21]21
  В работе использованы материалы исследований, проведенных при поддержке НИР БРФФИ № Г14-069 от 23.05.2014 г., а также плановых социологических опросов, проводимых сектором социологии села Института социологии НАН Беларуси.


[Закрыть]

Особенности политической системы любого общества обусловлены не только своеобразием государственного устройства, политического режима и активности партийной жизни, но и наличием в обществе той социальной базы, которая благожелательно поддерживает ее, способствуя стабилизации социального порядка, провозглашаемого данным типом государственности. В СССР социальную базу политической системы составляли рабочие и трудовое крестьянство, в современных постсоветских странах, в зависимости от сложившейся в обществах социальной структуры и степени влияния на власть, – олигархи, чиновничья бюрократия, предприниматели, средний класс, креативный класс, трудящиеся сферы производства и т. п. Основными субъектами легитимации государственной идеологии были и остаются политические деятели разного уровня и гуманитарная интеллигенция, одно из социальных предназначений которой состоит в научном обосновании адекватности политической системы сложившимся реалиям. От того, каким видится политикам и ученым будущее общества, в котором они живут, его социальная структура, основные социальные группы как носители социальных изменений, в конечном счете зависят основные направления международной и внутренней политики государства, принципы устройства экономики и социальной сферы, культурная и социальная политика. Поэтому в СССР изучение состояния рабочего класса и его места в социальной структуре общества было важнейшей задачей для социологов, однако с изменением в стране социально-экономического уклада и, соответственно, идеологии и мировоззрения судьба рабочего класса оказалась под вопросом.

Суть новой идеологической парадигмы заключается в экстраполяции модели постиндустриального общества на будущее стран постсоветского пространства. Однако теории второй половины XX века, предсказывающие бурное развитие информационных технологий, торжество экономики знания, решительное ослабление роли индустриального труда, преобладание умственного, управленческого и обслуживающего труда, подтвердились лишь отчасти. Во всяком случае, историческая реализация «общества знания» вызывает некоторое сомнение. Тем не менее кризис индустриальной модели и соответствующего ей «трудового общества» достаточно очевиден, что явилось условием возникновения различных футурологических теорий о новом типе общества, основанного на иных социально-экономических процессах и видении социальной реальности.

Речь идет о концепциях постиндустриального, информационного, посттрудового, посткапиталистического, постмодернистского и т. д. обществ. Авторы этих концепций рассматривают информационное, постмодернистское и т. д. общество как совершенно новый этап социально-экономического развития общества, кардинальным образом отличающийся от предшествующего этапа. Как пишет Н. Л. Полякова в специально посвященной этой теме книге, «фундаментальным фактором, отличающим информационное или постмодернистское общество от индустриального и модернистского, является изменение характера труда, роли системы производства в обществе в целом, изменение принципов и характера рациональности[22]22
  Полякова Н. Л. От трудового общества к информационному: западная социология об изменении социальной роли труда. М., 1990. 132 с.


[Закрыть]. Информационное (постмодернистское) общество приходит на смену трудовому и является его отрицанием. Не труд, а информация является систематизирующим фактором нового общества, новой социальной реальности. Система производства уже не рассматривается в качестве фактора, определяющего общественное устройство, а вместе с этим изменяется концепция индивида. Человек в рамках нового общественного качества уже не есть человек экономический, деятельность которого и в социальной сфере определяется выгодой, пользой, интересом и описывается как целерациональное действие. Мы имеем в виду, во-первых, теории «смерти» рабочего класса, его роли в современном обществе, основного социального конфликта и его характера; во-вторых, теории «смерти» трудовой этики, «аллергии» к труду, новой трудовой мотивации, связанной с изменением характера труда; в-третьих, теории нового систематического характера безработицы, традиционных и нетрадиционных путей выхода из нее; в-четвертых, различные теории кризиса производительного труда, неадекватности традиционных подходов и методов организации труда, ведущих к его деградации, а также попытки выработать какие-то новые подходы»[23]23
  Там же. С. 5–6.


[Закрыть].

Как видим, в основе теории «смерти труда», или «смерти трудового общества», антитезы «труд – информация» лежит противостояние парадигмы индустриального модернистского общества и постиндустриального, постмодернистского, или информационного общества.

Каковы социальные и теоретические корни данной парадигмы обществознания? Прежде всего, с точки зрения социальной обусловленности, она связана с тем или иным видением будущего общественного развития. Дело в том, что в определенные эпохи видение будущего приобретает либо прогрессистский, либо реакционный характер. Понятие реакции здесь употребляется не в обыденном или пропагандистском смысле, а в качестве характеристики господствующих идеологических взглядов в определенные периоды исторического развития общества. Речь идет об определенном этапе развития общества, когда разрешение накопившихся напряжений и противоречий уже невозможно в рамках существующей системы общественных отношений, а идеология правящего класса делается апологетической, а попросту – реакционной. Следовательно, ею провозглашается и решительным образом отстаивается идея, смысл которой заключается в том, что хотя сложившийся способ жизни в обществе и не совершенен, однако это лучший из возможных миров, а любые представления о неизбежности исторической смены общественной организации в будущем определяются как зло и вредный экстремизм. В XX веке на Западе такими в полном смысле реакционными идеологиями выступали антиисторические номиналистские теории от Поппера до Нейсмита. Еще одним направлением антиисторизма стал постмодернистский подход, который французский историк Жорж Лардро описал следующим образом: «Итак, не существует ничего, кроме дискурсов о прошлом, содержанием которых являются те же дискурсы. Достоверно поставленный балет масок, представляющих интересы и противоречия современности, с переменой ролей, но с неизменным местом действия – история как костюмерная воображаемых записей, историк – как художник-костюмер, оформляющий маскировки, которые никогда не повторяются: история соткана из материи нашей мечты, окутана нашим мимолетным воспоминанием о приснившемся»[24]24
  Анкерсмит Ф. Р. Историография и постмодернизм // Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С. 162.


[Закрыть].

Разговор об антиисторизме обусловлен тем, что в современную эпоху в ситуации очевидного экономического, политического, социального и ценностного кризисов капиталистических отношений возникает необходимость констатировать острый дефицит моделей-проектов, описывающих будущее за пределами современного состояния общества. Коммунистический проект усиленно дискредитируется всевозможными организациями, созданными именно для этой цели еще в эпоху холодной войны, религиозные фундаментализмы разного толка, набирающие популярность в условиях кризиса, как правило, направлены в прошлое, а не в будущее. Поэтому имеет смысл обратить внимание на последнее прогрессистское направление в рамках западной социологии – направление, которое не отрицало общественного прогресса, возможности и необходимости выхода за пределы капиталистического способа мироустройства. Речь идет о теориях постиндустриального общества. Причем, нужно заметить, что удивительным образом теории, основная популярность которых на Западе пришлась на 1960–1980-е годы, сегодня являются не просто популярными на постсоветском пространстве среди обществоведов, но странным образом сделались ориентирами для правящих элит, базой, на основании которой принимаются политические решения и выстраиваются экономические и политические стратегии.

Итак, как уже было сказано, в отличие от антиистористских концепций, отрицающих прогресс и саму возможность построения теории общественного развития, подход, связанный с появлением постиндустриального общества в эпоху своего рождения и расцвета, вовсе не выступал против идеи человеческого прогресса и, более того, достаточно решительно отрицал идею о капитализме как благостном завершении человеческой истории. Наоборот, по мнению большинства представителей этого течения, либо пришло, либо вот-вот наступит завершение индустриального этапа человеческой истории (а вместе с ним и капитализма, ибо в представлениях авторов описанной традиции индустриальная фаза вполне соотносится с капитализмом как общественным строем), после чего начнет свое развитие постиндустриальное (технотронное, информационное и даже сервисное) общество.

Идею традиционного – доиндустриального общества, сменяемого обществом индустриальным, предложил Ж. Фурастье в книге «Великая надежда XX века» (1951 г.). Эти же идеи в работе «Восемнадцать лекций об индустриальном обществе» (1962 г.) развил Р. Арон, рассуждая об аграрной и рациональной стадиях общественного развития. Их подходы отличались безудержным техническим (техногенным) оптимизмом, и не удивительно, что в ситуации середины XX века, когда сделалось очевидным, что проблемы капиталистического общества не могут быть решены только лишь развитием техники и простым ростом индустриальных мощностей, очень скоро на смену таким теориям пришли теории конца индустриализма и рождения постиндустриального общества.

Термин «постиндустриальное общество» впервые появляется в неопубликованной работе Д. Белла «Постиндустриальное общество: Предположительный взгляд на Соединенные Штаты в 1885 и последующие годы» (1962 г.). Впрочем, сам Белл постоянно использовал этот термин в своих лекциях и примерно с середины 60-х годов XX столетия это понятие и близкие ему, такие как «постбуржуазное общество», «общество изобилия», «постэкономическое общество», «сервисное общество», «технотронное общество» и многие другие, вошли в актуальный словарь западного интеллектуалитета. В 1969 г. вышла работа Алена Турена «Постиндустриальное общество», а через год – книга О. Тоффлера «Футуршок», работы 3. Бжезинского, П. Халмоса, П. Драккера и многих других. В 1973 г. Выходит книга Даниела Белла «Грядущее постиндустриальное общество», и далее тема активно муссируется в литературе вплоть до 1980-х годов, в том числе и по поводу труда И. Масуды «Информационное общество как постиндустриальное общество» (1980 г.).

Такое массовое поветрие, увлечение идеями нового типа экономики и конца капитализма связано с рядом причин, и важным фактором здесь стало острое разочарование интеллектуалов 1960-х годов плодами эволюции капиталистического общества и осознанием того кризиса, в который это общество вступило. Конечно, капиталистическое общество переживало кризисы и раньше, но 60-е годы XX столетия были ознаменованы блестящими успехами социалистического общества в СССР. В эти годы в основном были преодолены последствия разрушений нацистской агрессии против Советского Союза, и заложенный в сталинскую эпоху индустриальный, научный и культурный задел в 1960-е годы породил целый букет достижений: от полета первого космонавта в космос и других, поражающих воображение научно-технических проектов, до кинематографа, приносящего советским картинам награду за наградой на международных кинофестивалях. В международной политике западный истеблишмент под впечатлением от успехов коммунистического движения в различных странах и регионах уверовал в актуальность «принципа домино», согласно которому, если хоть одна страна в регионе сделается социалистической, то за ней, как падающие костяшки домино, на путь социалистического развития встанут и другие страны региона. Поэтому борьба Запада с коммунистическими движениями все более стала напоминать судорожное затыкание дыр в разваливающемся на части корыте. Казалось, что противостояние систем уже выиграно социализмом, и этот факт на фоне кризиса капиталистического общества переживался западным интеллектуальным сообществом настолько апокалиптично, что естественным образом подталкивал их к разработке моделей конца капитализма и путей выхода из него. Нужно заметить, что само существование Советского Союза и его успехи оказывали существенное, а во многом и определяющее влияние на развитие западного мира и, в частности, на эволюцию представлений западного интеллектуального сообщества о перспективах общественного развития (этот фактор в современной литературе почему-то игнорируется).

И еще более важной причиной, подтолкнувшей западных ученых к разработке концепций нового общественного устройства, были изменения в сфере общественного производства. Эти изменения выразились в экономических отношениях, связанных и с углублением международного разделения труда, и с начавшимся уже в конце описанного периода перемещением промышленных мощностей на Восток, что, впрочем, тоже было одним из проявлений углубления разделения труда в масштабах всего мира.

В этом социально-экономическом контексте наука из «черного ящика», в котором промышленность черпала технологические решения, становилась непосредственной производственной силой, включаясь в производственный процесс непосредственно. Такие изменения в производстве не замедлили сказаться на социальной структуре общества: относительно сократилось количество рабочих и выросли количество и, что еще важнее, социальная значимость ученых. Впрочем, рост значимости и популярности науки связан и с другими обстоятельствами, о чем нужно говорить отдельно. Как бы то ни было, результатом теоретической экстраполяции обозначившихся тенденций в будущее и стала модель «постиндустриального общества».

Постиндустриальное общество было встроено в особую периодизацию человеческой истории, которая, если не считать эпохи дикости, состояла из аграрного этапа, этапа индустриального и наступающего постиндустриального. В связи с появлением и развитием вычислительных систем постиндустриальное общество стали связывать с компьютеризацией и информатизацией. Поэтому у постиндустриального общества появился специфический клон по имени «информационное общество». Разные авторы применяли различные критерии для выделения таких этапов, от «привода» (человеческие руки, паровая машина, электричество, атом, возобновляемые источники энергии) до основных видов ресурсов и типов производственной деятельности, как определяет М. Кастельс. Сам Белл сформулировал пять основных компонентов модели будущего:

в сфере экономики – переход от производства товаров к производству услуг;

в сфере занятости – преобладание класса профессиональных специалистов и техников;

осевой принцип – ведущая роль теоретического знания как источника нововведений и определения политики в обществе;

предстоящая ориентация – контроль над технологией и технологическими оценками деятельности;

процесс принятия решения – создание новой «интеллектуальной технологии», связанной с электронно-вычислительной техникой.

По его мнению, с переходом от одного типа цивилизации к другому сменяются доминирующие структуры – старые институты – новыми, форматирующими «под себя» всю систему социальных институтов эпохи. В традиционном аграрном обществе такими институтами являлись церковь и войско, в индустриальном обществе – корпорация, фирма, а в постиндустриальном – университет. Соответственно, если в аграрном обществе базовым принципом и основой деятельности являются сила и власть непосредственно, как личностное отношение, а в индустриальном – получение прибыли, то в постиндустриальном – приращение знания.

Впрочем, идеалы постиндустриализма продержались недолго, всего немногим более двух десятилетий. Достаточно скоро стало понятно, что корпорация вовсе не торопится уступать свое место в пользу университета, а основным лейтмотивом капиталистического общества Запада как была, так и остается прибыль. Идеи Белла об относительном росте сферы услуг по отношению к производству претерпели показательные изменения. Если Белл, говоря о росте сферы услуг, имел в виду деятельность по оказанию услуг научно-инновационно-технологического характера, то со временем признаком наступления общества будущего стали считать относительный рост любых, фактически в первую очередь традиционных услуг, который куда более связан с процессами вывоза промышленности в третий мир, чем с приходом третьей волны цивилизации. Господствующий капиталистический класс хоть и несколько изменился в своей структуре (сейчас принято говорить о нем как о «совокупном капиталисте»), но вовсе не отошел от господствующей позиции в пользу ученых и мыслителей, да и их самих в роли передовой общности потеснил так называемый «креативный класс» Р. Флориды, куда, по словам П. Маркузе, попали «мозольный оператор, счетовод, биржевой спекулянт, журналист, адвокат, коммивояжер и менеджер. А спортсменов, инженеров, художников и обществоведов можно даже назвать элитой креативного класса»[25]25
  Маркузе П. Теория «креативных» – «мода на новизну любой ценой»! // Terra America [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://terra-america.ru/teoriya-kreativnih-moda-na-noviznu-luboi-cenoi.aspx. Дата доступа: 16.05.2012.


[Закрыть].

Причины угасания популярности идеи постиндустриального общества лежат ровно там же, где в свое время лежали причины ее появления. Во-первых, в рамках мировой экономики вывоз промышленности в страны с дешевыми рабочими руками оказался прибыльнее роботизации и автоматизации производства. А этот процесс требует не ученых, а администраторов и финансистов. Кроме того, неожиданная для Запада гибель СССР породила победную эйфорию, под воздействием которой рассуждения о неминуемом и скором конце капитализма сделались, как минимум, непопулярными. Выход из капитализма потерял для западных элит какую бы то ни было актуальность. Был даже объявлен конец истории – как сейчас выясняется, несколько преждевременно. Когда в 1998 г. В. Л. Иноземцев, увлеченный в 1990-е годы идеями постиндустриального, вернее сказать, «постэкономического» общества, взял интервью у известных в прошлом приверженцев идеи постиндустриального общества, таких как Д. Гэлбрейт, М. Голдман, П. Друккер, Ф. Фукуяма и др., выяснилось, что для них концепции постиндустриализма остались в прошлом[26]26
  Переосмысливая грядущее: крупнейшие американские экономисты и социологи о перспективах и противоречиях современного развития // МЭМО. 1998. № 11.


[Закрыть]. Сегодня они убеждены, что живут в капиталистическом, индустриальном обществе.

На фоне вышеописанной эволюции взглядов и позиций интеллектуального сообщества на Западе тем более странной представляется увлеченность теориями постиндустриализма на постсоветском пространстве. Особенно радикально она повлияла на осмысление социологами эволюции социальной структуры общества, которая, по их мнению, решительно сориентировалась на якобы уже существующее постиндустриальное, информационное общество – общество знания. В соответствии с ним социологами чаще всего акцентируется внимание на таких группах, как мелкие и средние предприниматели, менеджеры разного уровня, чиновничья бюрократия, представители сферы услуг, т. е. те группы, которые, по прогнозам Белла, и составляют социальную базу постиндустриального общества. Что касается традиционных классов индустриального общества, в частности рабочих, то их социальной судьбе в прогнозном плане уделяется незаслуженно мало внимания. В СССР изучение состояния рабочего класса и его места в социальной структуре общества было важнейшей задачей для социологов, однако с изменением в стране социально-экономического уклада и, соответственно, идеологии и мировоззрения судьба рабочего класса оказалась под вопросом.

Какое будущее ожидает рабочий класс и так ли очевидна «смерть труда» в современном обществе? Для этого необходимо выяснить, что же представляет собой современный рабочий класс стран, номинирующих себя обществом знания? Понятно, что современные рабочие не представляют собой некоей однородной массы, обладающей единством целей, потребностей, интересов и мировоззренческих установок. Существуют среди них различия по уровню квалификации, образованию, сложности производственных операций, обусловленных технологическими процессами, спецификой сферы деятельности (промышленное, строительное или, например, аграрное производство) и др. Тем не менее общность рабочих как класса заключается в том, что рабочий, в отличие от мастерового или крестьянина, есть работник сферы материального производства, труд которого адекватно измерим такой мерой, как рабочее время. Это связано с тем, что темп труда, его время, сами трудовые операции индустриального рабочего задаются машинами, к которым этот рабочий приставлен и которые обслуживает. То, что сегодня изменилось его место, состояние, количественный и качественный состав, видно и невооруженным глазом. Поэтому остается неизученным вопрос не только о структуре, социальных функциях в современном обществе, но и о будущем данной группы населения, о самоощущении, самоидентификации рабочих, об осознании ими своего места в обществе, своей роли в нем в качестве социального субъекта. И наконец, требует экспликации проблема «передового» класса, способного выступить социальной силой общественного прогресса.

В качестве начального этапа изучения качественных характеристик рабочего класса в 2014 г. было проведено социологическое исследование (опрошено 1458 человек), позволяющее осуществить общее описание состояния рабочего класса Беларуси и тренд его эволюции с целью разработки научно обоснованной теории классовой структуры и места рабочего класса в современном обществе. При этом изучались примерно количественно одинаковые группы рабочих 4 типов: группа рабочих различных сфер городской экономики (в нее входили рабочие разных видов деятельности и разного технологического уровня производств) – 34,5 %; группа индустриальных рабочих, работающих на технологически развитых производствах, – 28,7 %; группа сельскохозяйственных рабочих, задействованных только в сфере общественного сельскохозяйственного производства, – 32,9 %; группа экономически активных и самостоятельных работников сельского хозяйства – 23 %, которые, наряду с работой в общественном производстве (СПК, ЧУП и др.), осуществляют труд самодеятельного крестьянина в своем крестьянском хозяйстве (в сумме больше 100 %, так как сельские жители могли совмещать два вида деятельности). В выборку попали 18,9 % рабочих, работающих по найму на частном предприятии, 71 % – по найму на государственном предприятии; остальные – либо в самостоятельной трудовой деятельности, либо – на государственной службе.

Основной целью исследования явилось выявление места и роли рабочего класса в обществе, его структурной дифференциации и особенностей самоощущения собственной значимости в обществе как социальной группы. Показателем социального статуса и классового самочувствия рабочих явилась, прежде всего, социальная самооценка своей деятельности, связанной с работой и отношением к рабочему труду всего общества.

Сравнение общественного мнения представителей разных групп рабочего класса показало, что рабочим высокотехнологичных предприятий, в отличие от остальных групп, в большей степени свойственны такие качества, как чувство собственного достоинства, гордость за свою профессию, социальная сплоченность, коллективизм, политическая активность. Например, если в целом рабочим, по их утверждениям, работа нравится, то, конкретизируя то, что не нравится в их работе, они существенно корректируют высказанную вначале высокую оценку своего труда. Так, более всего не нравится в их работе уровень заработной платы (56,7 %), тяжелый физический труд (23,8 %), бесперспективность, отсутствие карьерного роста (17,6 %) и монотонность труда (15,3 %). При этом, имея более высокие притязания и степень самоуважения, индустриальные рабочие высокотехнологичных предприятий (далее – ВТП) в большей мере не довольны своей заработной платой (71,6 %), нежели рабочие остальных групп. В отличие от них, рабочие разных профессий, квалификации и сложности, работающие не только на госпредприятиях, но и на частных невысокотехнологичных предприятиях (далее – НТП), меньше жалуются на низкие зарплаты, но больше (почти в 2 раза) – на тяжелые условия своего труда. Они же в большинстве своем (49 %) не удовлетворены престижем своей профессии, в то время, как только четвертая часть индустриальных рабочих (ВТП) высказывают такую неудовлетворенность. Более того, свой труд как не престижный, но высокооплачиваемый оценила именно категория рабочих НТП. Данное явление, скорее всего, стало следствием того, что именно на частных предприятиях уровень эксплуатации выше и хозяева в большей степени интенсифицируют труд рабочих, нежели на госпредприятиях, где труд работников охраняется профсоюзами и коллективными договорами. Дело в том, что именно на крупных индустриальных предприятиях, где труд рабочего задается машиной, увеличить норму эксплуатации возможно в основном посредством увеличения рабочего времени, что вступает в противоречие с законодательством, в то время как на небольших частных предприятиях рабочие приближаются по существу своего труда к наемным ремесленникам или разнорабочим, что позволяет интенсифицировать их труд другими способами. К тому же, у работников крупных высокотехнологичных предприятий, по их утверждению, больше возможностей для решения социальных проблем. У работников мелких предприятий, предприятий частной собственности и других таких возможностей меньше. Так, у большинства индустриальных рабочих (59 %) из крупных заводов (ВТП) есть больше возможностей для повышения уровня образования, нежели у рабочих разных специальностей других предприятий (НТП) (30 %), больше возможностей для повышения заработной платы (26 % и у 23 % рабочих НТП), улучшения характера, содержания труда (28,4 и 18 % соответственно). Все это сказывается на социальном положении таких работников, определяя существенное отличие их мировоззрения от социальных представлений индустриальных рабочих.