Текст книги "Югославия в XX веке. Очерки политической истории"

Пособниками «оккупантов» были объявлены те, кто участвовал в создании Королевства СХС, «не получив соответствующих полномочий от хорватского народа, и продал хорватов»⁴³. То, как должна была выглядеть картина «продажи-предательства», Радич в 1923 г. живописал, передавая слова сербского радикала Любы Йовановича, якобы сказанные лидеру ХРКП в доверительной обстановке: «Мы, сербиянцы, не виноваты перед вами. Мы знали, что в Хорватии живет хорватский народ, который не отрекался от своего имени… Но приехал ваш Трумбич, ваш Дринкович… И они сказали: „Мы, хорваты, хотим быть югославами, хотим быть вашими, а не своими“… Так мы и объединились»⁴⁴.

Следует отметить, что среди хорватских политиков Радич не был единственным, кто апеллировал к социальному протесту и националистическим чувствам беднейших слоев населения. Тем не менее, как справедливо отметил американский историк Д. Ротшильд, только лидер ХРКП заслужил в первые месяцы после создания Королевства СХС репутацию «оракула хорватского народа»⁴⁵. От конкурентов – коммунистов, клерикалов и прогабсбургской Хорватской партии права (франковцев) – Радича выгодно отличали способность и завоеванное право артикулировать весь широкий спектр «гнева и разочарований» толпы.

Коммунисты наряду с распространенными антивоенными и эгалитарными лозунгами проповедовали чуждые хорватской черни идеи руководящей роли пролетариата и интернациональной солидарности трудящихся. В отличие от Радича коммунисты не видели, «что война… несет идею национализма. Радич ее воспринял и, таким образом, укрепил хорватский национализм, который был лучшим щитом от всякого интернационализма»⁴⁶. Д. Иванчевич писал: «Хорватская республика рождается из ненависти к сербам. Поэтому хорватские массы, которые сначала принимают коммунизм, затем стремительно обращаются к Радичу, который гораздо больше, чем коммунисты, соответствует их антигосударственным и антисербским настроениям. Коммунисты, хотя бы, были против сепаратизма, племенных и религиозных разногласий»⁴⁷.

Высшее духовенство и городские «господские» партии, такие как Хорватская партия права (ХПП), с подачи лидера ХРКП рассматривались крестьянами как экспоненты чуждых эксплуататорских интересов. Церковь, как и в России, считалась орудием власти, ответственной за лишения военного времени: военную службу, принудительные работы, реквизиции имущества. «Слава Иисусу и Марии. Долой епископов», «Долой грабителей попов!», – восклицал Радич на партийных митингах. Франковцам, как и их оппонентам из рядов Хорватского объединения, путь в народ был заказан по причине усилившейся во время войны антиурбанистической настроенности села, из которого города виделись одновременно и «носителями сербофильства»⁴⁸, и источниками государственного насилия. По словам Трумбича, Радич старался «навязать Хорватии борьбу между мнимыми господами и крестьянским народом, представляя тех господ как старых графов, баронов и богачей, пьющих народную кровь»⁴⁹. В 1924 г. Радич писал руководителям Крестинтерна: «Крестьянство в течение тысячелетий дает всем и каждому, и за это принимало… только удары и призрение или только… сладковатое господское сожаление и протекцию»⁵⁰.

Таким образом, один «крестьянский сын» Радич не скомпрометировал себя ни близостью к светским и духовным властям Австро-Венгрии, ни сотрудничеством с Белградом. Поэтому, как говорил позднее бывший активист ХРКП Б. Пешель, он мог себе позволить следовать принципу: «говори народу, что он хочет услышать, и народ будет тебе доверять»⁵¹.

«Пред народом мы явились, – вспоминал в 1925 г. Радич, – с республиканским „шлягером“, потому что это выглядело чем-то новым… и казалось великим». Бывшим «рабам государства» Радич обещал, ни много ни мало, рай на земле – «нейтральную крестьянскую республику Хорватия», в которой не будет ни ненавистной регулярной армии («разрушает основы морали, хозяйства, культуры и свободы»), ни «капиталистических банков», ни имущественного неравенства («все крупные имения, частные и церковные, упраздняются»), ни торговых ограничений («пошлины в принципе отменяются»), ни ненужных крестьянам университета («ложной высшей школы») и «так называемых средних школ» («вместо них организовываются общеобразовательные народные четырехлетние школы»)⁵².

Разумеется, главным препятствием на пути к хорватской республике была Сербия. Зная силу антисербских настроений у своих сторонников, Радич сознательно шел на обострение отношений с Белградом, пытаясь спровоцировать его на принятие жестких мер. Подтверждением служат следующие слова члена руководства ХРКП Ивана Пернара: «Мы со спокойствием ожидаем преследований. Они нам только на пользу. Нам запретили агитировать, но это больше и не нужно. Полиция своим насилием будет агитировать от имени правительства за каждого, кого она арестует»⁵³. Таким образом, следование принципу «чем хуже, тем лучше» должно было подтвердить радичевское реноме единственного и непримиримого борца с «оккупантами».

В этом свете следует рассматривать отказ Радича участвовать в работе Конституционного собрания и препятствовать принятию централистской Видовданской конституции, ставшей жупелом для запугивания хорватского крестьянства.

Кроме того, руководству ХНКП принадлежала заслуга организации весной 1919 г. продовольственного «бойкота городов» («всеобщая крестьянская забастовка») и крестьянского восстания в сентябре 1920 г., поводом для которого стала инвентаризация тяглового скота на случай войны с Италией. В 1919 г. началась кампания по саботажу зачисления хорватов на военную службу.

Открытым вызовом всем сербам, и лично принцу-регенту Александру, было состоявшееся 7 декабря 1920 г. переименование ХНКП в Хорватскую республиканскую крестьянскую партию (ХРКП): «Никогда не будет в Загребе королевского правительства. Республиканский народ не хочет и не может признать королевское правительство».

В 1919 г. и в начале 1920-х годов, в течение которых шел сложный процесс послевоенного урегулирования, Радич прилагал усилия к тому, чтобы Королевство СХС не получило международного признания. Добиться этого он стремился путем так называемой интернационализации «хорватского вопроса». В феврале 1919 г. Радич через «итальянскую военную миссию в Любляне» послал «меморандум мирной конференции», который должен был донести до глав великих держав весть о «протесте хорватских крестьян против сербской оккупации и создания Королевства СХС»⁵⁴.0 том же самом шла речь и в датированном мартом 1922 г. «Меморандуме Хорватского блока великой международной конференции в Генуе». Венцом «дипломатической акции» стало европейское турне Радича, предпринятое им с июля 1923 г. по июль 1924 г. по маршруту «Вена – Лондон – Москва». Натолкнувшись на холодный прием в Западной Европе, Радич нашел поддержку в Москве, где не замедлил 1 июля 1924 г. вступить в Крестьянский интернационал.

Централистская политика Белграда. В Белграде в переходный период на обострение хорватского вопроса и, в целом, на ставшую очевидной нелояльность широких масс пречан по отношению к новому государству смотрели как на препятствие осуществлению сербских национальных интересов. В этих условиях сербы пришли к выводу о необходимости осуществления «законодательной организации государства» исключительно своими силами. «С хорватами невозможно договориться, так как они ушли в крайний экстремизм, – утверждал Пашич. Желательно было бы выработать закон для страны при согласии всех трех частей нашей нации…, но большинство хорватов… не хочет такого согласия. Поэтому нужно через них переступить и принимать конституцию без их участия»⁵⁵.

Решение этой задачи привело к идеологическим и организационным трансформациям сербиянского истеблишмента. В первую очередь изменения коснулись Радикальной партии. Официальная позиция НРП по национальному вопросу была приведена в строгое соответствие с догмами учения о «народном единстве». На смену «компромиссному национальному унитаризму» с оглядкой на «племенные различия» приходил, по крайней мере, формально, унитаризм бескомпромиссный. Направление идеологического развития радикалов зафиксировано в программных документах состоявшейся в декабре 1921 г. партконференции: «Категорически отвергалась сама возможность наличия у сербов, хорватов и словенцев, каких-либо специфических отличительных черт, присущих разным племенам («они не народы» – «не племена» – они «части одного народа»)»⁵⁶.

Подобная позиция стала предпосылкой заключения радикалами союза с Демократической партией и ее покровителем – Александром Карагеоргиевичем. «Я в конце 1920 г., – Л. Маркович вспоминал слова Н. Пашича, – вошел в коалицию с демократами только от нужды, чтобы использовать Демократическую партию в деле, в котором она могла быть полезна. А это было принятие конституции, которое я считал самой важной задачей, стоявшей перед новым государством. Я ее выполнил так, как и хотел, и меня больше ничто не связывает с демократами»⁵⁷.

Вскоре после принятия Видовданской конституции последовал распад «централистско-унитаристского фронта радикалов, демократов, двора и генералитета»⁵⁸. Он выразился не столько в формальном разрыве партнерских отношений (вплоть до конца 1922 г. НРП и ДП совместно работали в правительстве), сколько в отсутствии четкого солидарного курса во всех сферах государственной деятельности. Следует отметить, что после 28 июня 1921 г. большая часть сербских политиков, как и после 1 декабря 1918 г., оптимистично полагала, что наконец-то устранены все препятствия процветанию «трех частей народа». Даже опытный Пашич считал, что принятием конституции «окончательно завершается процесс формирования нового общего государства»⁵⁹. Нельзя сказать, чтобы компаньоны после достижения общей патриотической цели совершенно не представляли себе объем необходимой для внутренней стабильности страны деятельности, но сдерживать взаимную неприязнь ради ее осуществления они уже не собирались. В первую очередь это касается радикалов, вновь обретших поддержку короля, с одной стороны, и «сербиянских» демократов во главе с Л. Давидовичем, с другой.

Последние вернулись к решению своей стратегической с довоенных времен задачи – «сокрушению радикального режима», которое должно было устранить все государственные проблемы: «кризис парламентаризма», коррупцию, хорватский вопрос и т. д. В условиях, когда это намерение не встречало прежней поддержки Александра Карагеоргиевича, Давидович и его сторонники прибегли к уже испробованной во время Женевской конференции тактике – сотрудничество с пречанами. Как и в ноябре 1918 г., демократы предполагали использовать в своих целях центробежные устремления хорватов и словенцев. В обмен на помощь в борьбе с Пашичем Давидович обещал им поспособствовать в осуществлении преобразований внутреннего устройства страны.

В период с 1921 г. по 1925 г., ознаменованный очередной победой централистов (в Королевстве СХС не осталось крупных партий, не признававших Видовданскую конституцию), усилия демократов остались бесплодными. Одной из причин их неуспеха было нелояльное, пренебрежительное отношение пречан, в первую очередь лидера ХРКП, к нерешительному лидеру «левого крыла Демократической партии». Словенцы, хорваты и мусульмане использовали сотрудничество с демократами не для решения общегосударственных проблем, а для достижения тактических целей – «раскола централистского фронта», давления на двор, на радикалов с целью получения финансовых льгот и т. п. Самого Давидовича обвиняли в пораженчестве. Этим, в частности, объяснялась отставка его кабинета в октябре 1924 г. Радич говорил: «Давидовичевцы с нами. Они люди хорошие, но трусливые»⁶⁰.

Неуспех главы ДП объясняется не только его психическими свойствами и вероломством союзников, но и тем, что на протяжении всего периода существования Королевства СХС, и до, и после принятия конституции, у него и его товарищей отсутствовали ясные идеологические представления о наиболее важных аспектах жизни страны, в частности о ее должном внутреннем территориальном устройстве и межнациональных отношениях. Позиция демократов из Сербии по этим вопросам почти всегда определялась конъюнктурой их вечной борьбы с радикалами. О четком определении характера и содержания необходимых реформ не было и речи.

В ходе уже не раз упоминавшейся Женевской конференции будущие демократы встали на сторону противников объединения югославянских областей бывшей Австро-Венгрии вокруг Сербии. Л. Маркович вспоминал: «Эта сербская оппозиция в своем желании свергнуть радикальное правительство Пашича не постеснялась использовать разногласия по национальному вопросу между Югославянским комитетом во главе с Трумбичем и сербским правительством и выступить против Пашича, то есть принять точку зрения хорватов. Оппозиция хотела уничтожить Пашича и не выбирала средств для этого»⁶¹.

Решения, принятые в Женеве, остались нереализованными. Впрочем, неуспех не охладил пыла недругов НРП. В январе 1919 г. они создают Югославянскую демократическую лигу[111]111
  В Лигу входили многие члены Югославянского комитета, в частности А. Трумбич, и депутаты Народного Веча, чьи подписи стояли под Женевской декларацией.


[Закрыть]. Среди ее идеологов соратники Л. Давидовича Б. Маркович и М. Грол. В условиях, когда создание Югославии пошло вопреки их планам, «лигеры» уже не выступают с бесперспективных «конфедералистских» позиций. Следование общепринятой теории народного единства делает их «централистами». Принятая в марте 1919 г. программа Лиги гласила: «Наше государство должно быть единым, а не составным. Таким образом, оно не должно быть ни союзом, как Германия, ни объединением, как Америка»⁶².

В переходный период бывшая сербская оппозиция максимально приблизилась к достижению непреходящей цели. Но завоевание преимущества над соперником потребовало неординарной идеологической гибкости. Пришлось подстраиваться под новых попутчиков – С. Прибичевича и его покровителя принца-регента Александра, исповедовавших и практиковавших югославянский унитаризм поистине фундаменталистского толка. Однако интересы страны потребовали консолидации «государствообразующих элементов». В результате почти что из небытия на политический Олимп вернулся Н. Пашич. Такой ход событий не мог удовлетворить давидовичевцев. Демократ И. Рибар писал в воспоминаниях: «В конце концов, Видовданская конституция вступила в силу. Вместо торжества большая часть клуба (фракции Уставотворной скупщины. – А.С.) Демократической партии ощущала поражение»⁶³.

Идеологической основой сотрудничества ДП и пречанских партий была мешанина бессодержательных благих пожеланий, которым при условии их реализации приписывалось универсальное действие. Межнациональные противоречия предполагалось устранить простым переименованием Королевства СХС в Югославию: «Это общее имя, которое выражает наше народное единство, одновременно исключает всякое превосходство одного племени над другим». Данное предложение диссонировало с остальными мерами, которые заключались в явных уступках ХРКП и открыто шли вразрез с идеологией национального унитаризма. Среди них: «разгрузка центральных органов власти от дел, которые касаются специфических интересов отдельных районов или областей», «административная деконцентрация, народное самоуправление», «новое разделение страны на области». «В этом вопросе в интересах государства пойти навстречу пожеланиям хорватов»⁶⁴.

Более высокой степени государственной зрелости демократы не продемонстрировали и тогда, когда судьба вознесла их на вершину власти. Кабинет Оппозиционного блока ставил перед собой сколь амбициозные, столь и туманные цели: «создание благоприятной атмосферы, для того чтобы в дальнейшем приступить к достижению согласия по вопросу об ином государственном устройстве»⁶⁵, «достижение беспрекословного исполнения и уважения законов», «искоренение коррупции всеми средствами», «предотвращение с применением драконовских мер деморализации государственной администрации», «окончательную и удачную консолидацию внутренних отношений»⁶⁶. Стоявшие на их пути трудности, «какими бы огромными они ни были», демократы собирались «преодолеть быстро».

При этом едва ли не главным методом государственной политики Давидович считал «пробуждение и усиление братских чувств, которые нас сплачивают», и которые, непременно, должны были обеспечить урегулирование отношений с хорватами, вождь которых, тем временем, уже успел вступить в Москве в Крестинтерн. «В своей братской любви, – обращался Давидович к парламенту, – мы должны довериться друг другу искренно и беспредельно, честно, без задней мысли. Делить нам нечего. Это основа политики нашего нынешнего правительства».

Последнее заявление можно рассматривать и как невольное признание того факта, что кроме душеспасительных призывов у Давидовича не было других рецептов решения общегосударственных проблем. Первым это обстоятельство отметил бывший однопартиец Давидовича Прибичевич, вышедший из ДП в марте 1924 г.: «Каждый прочитавший правительственную декларацию убеждается в том, что в ней отсутствует программа. Пусть мне кто-нибудь скажет, какова программа правительства в области финансовой политики, в области просвещения, транспорта, народного хозяйства? И, наконец, какая программа в области внутренней политики?…Ни одна сфера государственной жизни не освещена в этой правительственной декларации»⁶⁷.

Показательно, что ни союзники, ни оппоненты не смогли получить от него ответ на вопрос, считает ли Давидович нужной ревизию Видовданской конституции. Хорватский блок упрекал лидера ДП за излишнюю осторожность: «Если господин Давидович намеревается создать в Демократической партии основу для решения хорватского вопроса, он естественно должен был бы встать на позицию ревизии Видовданской конституции». Вместе с тем Прибичевич непрерывно вплоть до отделения обвинял Давидовича в том, что он с середины 1922 г. «вступил на путь соглашательства с чисто племенными и религиозными партиями с целью свержения конституционного строя»⁶⁸.

* * *

Если демократы на политической сцене Королевства СХС в двадцатые годы играли роль ревизионистов, особенно после разделения ДП, то радикалы в союзе с королем Александром рядились в тогу столпов режима, инициаторов и проводников «видовданской политики».

Основным содержанием деятельности радикалов, по словам Н. Пашича, должна была стать «консолидация нашего государства изнутри»⁶⁹. «Мы готовы, – обращался глава НРП к избирателям, – защищать конституцию, проводить в жизнь ее положения… Для этого мы продолжим разработку и принятие законов, предусмотренных самой конституцией… Одновременно будут унифицироваться различные законодательные системы, до сих пор действующие в отдельных частях королевства»⁷⁰. Масштаб стоявшей на повестке дня правовой унификации демонстрирует тот факт, что в декабре 1921 г. правительство Пашича представило скупщине программу своих законодательных инициатив, состоявшую из семнадцати пунктов. А в июне 1923 г. правительственная декларация включала восемнадцать законопроектов⁷¹.

Однако политика «сбережения и усиления государства» наталкивалась на многочисленные препятствия. Недаром первым законом, принятым после Видовдана, был Закон о защите государства[112]112
  Закон о защите государства был принят 1 августа 1921 г. В соответствии с ним запрещалась деятельность Коммунистической партии. 58 депутатских мандатов коммунистов были аннулированы.


[Закрыть]. Исполнение многих мер, направленных на внутреннюю интеграцию, задерживалось. Отнюдь не все из десятков законопроектов, о необходимости принятия которых говорили министры-радикалы, выходили из стен парламента. Руководство НРП всю ответственность за пробуксовку реформ возлагало на своих старых «друзей-соперников» – демократов и их лидера Л. Давидовича. В результате 4 декабря 1922 г. Радикально-демократическая коалиция распалась.

Приведем отрывок из письма Н. Пашича королю Александру, в котором глава кабинета просит принять его отставку: «Королевское правительство при принятии Видовданской конституции опиралось на доверие Вашего Величества и, в основном, на доверие и поддержку Радикальной и Демократической партий… Когда Уставотворная скупщина… выполнила свою главную функцию, она была превращена в законодательную скупщину, занявшуюся принятием предусмотренных конституцией законов… Но с некоторого времени, а особенно с момента, когда шеф Демократической партии принял участие в конгрессе оппозиционных партий в Загребе, в работе скупщины начались трудности… Эти явления участились после новых переговоров шефа Демократической партии с оппозиционным блоком и с партиями, которые… солидаризировались с Хорватской крестьянской республиканской партией в борьбе против сегодняшней Видовданской конституции, требуя при этом переустройства нашего государства на федеративной основе… Из-за такой позиции одной части Демократической партии тормозится регулярная работа скупщины, создаются препятствия для принятия безотлагательных законов»⁷².

Наиболее значимой из мер, принятых до распада блока «государствообразующих» партий и направленных на «укрепление централистской системы и унитаризации», было Распоряжение о разделении страны на области, изданное 26 апреля 1922 г. «По мнению создателей конституции, исторические края должны были быть преданы забвению как «очаги сепаратизма». Руководствуясь этими соображениями, политические силы, принявшие конституцию, намеревались образованием новых «самоуправляющихся областей» положить конец дальнейшему усилению «краевой идеологии» и остановить процесс «племенного группирования». В результате административного разделения государства должны были быть созданы области, в которых, ввиду их географического местоположения и численности населения, политическое объединение «племен» стало бы невозможным»⁷³.

Страна была поделена на 33 области. Хорватия и Славония – на три, Далмация – на две, Словения – на две, Босния и Герцеговина – на шесть, Сербия в границах 1924 г. на 15, «Южная Сербия» (Македония) – на три. Большая часть «Старой Сербии» вошла в Косовскую область. Воеводина была разделена на две области. Черногория в границах 1913 г. составила отдельную область.

Кроме того, официальный Белград заявил о своей решимости принимать «строгие полицейские меры против нарушителей государственного единства». Летом 1923 г. Народная скупщина приняла решение о предании суду руководство ХРКП, а в отношении партии был применен Закон о защите государства. Деятельность ее была формально запрещена. Арестовать самого лидера республиканцев удалось только в январе 1925 г. после его возвращения из-за границы. Согласно сообщению главы МВД радикала Божидара Максимовича, лидеру Хорватской республиканской крестьянской партии – «организации в составе Коммунистического интернационала»⁷⁴ – помимо вступления в Крестинтерн инкриминировалось сотрудничество с югославскими коммунистами и македонскими сепаратистами, деятельность по разложению вооруженных сил.

Политика «твердой руки», как ее характеризовал М. Стоядинович, закончилась полным «триумфом» – пресловутой капитуляцией ХРКП, заявление о которой прочитал в парламенте племянник С. Радича Павел Радич. «Он от имени своего шефа и дяди заявил, что признает Видовданскую конституцию, признает государство. А в доказательство своей искренности сообщил о готовности представителей его партии войти в правительство Николы Пашича… Политические преступники из партии Радича были помилованы. Сам он, как это принято в балканских странах, прямо из тюрьмы попал в министерское кресло… Это событие венчало усилия Николы Пашича по созданию прочного государственного объединения»⁷⁵.

Соглашение радикалов и радичевцев, как казалось первым, должно было раз и навсегда устранить сербскохорватские противоречия. Л. Маркович ликовал: «Новая коалиция положила конец всем спорам национального характера. Наступил новый период сербско-хорватской кооперации на основе союза сильнейшей сербской партии и мощнейшей партии Хорватии… Две главные ветви нашей нации, сербская и хорватская, помирились. Это примирение означает, что хорватский вопрос, как национальный вопрос, больше не существует… Внутренняя ситуация в стране никогда не была лучше, чем сейчас, когда она свободна от каких-либо столкновений национального или конституционного характера»⁷⁶.

Создание союза с Радичем знаменует поворот в политике, проводимой радикалами с конца переходного периода в отношении ХКП. Если раньше речь шла о «борьбе государствообразующих элементов с коалицией антигосударственных экстремистов», желающих, – по словам Пашича, – заманить страну в западню, из которой ей не будет спасения»⁷⁷, то с июля 1925 г. прежнее противостояние интерпретировалось как борьба равновеликих представителей хорватов и сербов, защищавших собственные позиции по национальному и конституционному вопросам.

Создание «прочного государственного объединения» в результате сговора двух организованных, по общему признанию, на «племенной основе» партий свидетельствовало о неактуальности ни для одной из сторон идеи народного единства. Напомним, что строгое следование последней исключало формирование союзов партий на племенной основе. До лета 1925 г. радикалы, в конце переходного периода сделавшие выбор в пользу бескомпромиссного национального унитаризма, формально придерживались прибичевичевского тезиса: «Договоры могут быть между чехами и немцами, между народами, которые имеют разные интересы и хотят их согласовать. А между членами одного народа, между сербами, хорватами и словенцами этого не может быть ни в коем случае. Всякое желание договариваться и подписывать соглашения показывает, что они не один народ»⁷⁸.

Итак, в новых условиях единственным гарантом стабильности государства становилось не приверженность государствообразующих партий принципам, положенным в его основание 1 декабря 1918 г. и законодательно утвержденным 28 июня 1921 г., а надежность «сербскохорватской кооперации», зависевшая от переменчивых предпочтений С. Радича.

* * *

Следует отметить, что готовность к сотрудничеству с хорватскими республиканцами сербское руководство начало проявлять задолго до 1925 г. Не прошло и года после принятия конституции, как «уставотворцы» принялись посылать в Загреб сигналы о своей готовности к взаимовыгодному сотрудничеству. Резолюция конференции НРП от 13 декабря 1921 г. содержала положение о возможности ревизии этого основополагающего документа: «Радикальная партия рассчитывает на практическое применение конституции… а если при этом обнаружится, что некоторые конституционные положения угрожают специфическим интересам хорватов, то радикалы будут за изменение этих положений»⁷⁹.

Склонность к соглашательству с хорватскими республиканцами и, в целом, с пречанами росла у радикалов по мере того, как политическая практика ставила препятствия реализации официально декларируемой централистско-унитаристской идеологии. В этом плане знаменательными были результаты избирательной кампании марта 1923 г., продемонстрировавшей низкую популярность радикалов в несербских областях. Обратимся еще раз к работе Д. Станковича: «Даже самые большие пессимисты в руководстве Радикальной партии не могли предугадать подобный исход выборов 1923 г., а тем более победу Радича, означавшую оформление антицентрализма»⁸⁰. Разочарование полученными результатами уменьшило готовность радикалов последовательно идти по пути государственного единства. По воспоминаниям М. Стоядиновича, «этот опыт (выборы 1923 г. – А.С.) так повлиял на руководство партии, что в дальнейшем оно решило всю активность посвятить только сербскому электорату, предоставив словенцев словенским партиям, а хорватов хорватским»⁸¹.

Если проведение национально-унитаристской «видовданской политики» не сулило радикалам очевидных выгод, то перспектива сотрудничества с Радичем и до, и после 1923 г. имела большое значение для достижения превосходства над конкурентами на внутрисербской арене. Другими словами, к услугам Радича прибегала не только ДП. Мотивацию НРП в этом направлении исчерпывающе описывает обвинение, адресованное самими радикалами лидеру сербиянских демократов: «На самом деле господин Давидович не стремился к решению хорватской проблемы. Он хотел сербско-хорватский спор использовать для удовлетворения партийных интересов, для усиления Демократической партии»⁸². Заигрывая с Радичем, с которым они «вот-вот договорятся обо всем», радикалы точно так же оказывали давление на своих партнеров по правительственной коалиции.

После распада коалиции НРП и ДП стремлением радикалов получить преимущество над демократами объяснялось и настоятельное пожелание хорватским республиканцам ни в коем случае не принимать участия в работе белградской скупщины. Они могли бы помешать НРП сформировать правительственное большинство. Расплачиваться приходилось приостановлением реализации конституции[113]113
  13 апреля 1923 г. негласное сотрудничество НРП и ХРКП было оформлено подписанием секретного протокола, согласно которому первая обязывалась прекратить «дробление Хорватии», а вторая способствовать образованию однопартийного правительства Пашича, то есть не появляться в скупщине. Протокол остался неисполненным, так как Пашич, добившись необходимого результата, дезавуировал соглашение с Радичем. ХРКП перешла на сторону Оппозиционного блока, а ее лидер, взбешенный вероломством Пашича, увеличил остроту своей пропаганды. Попав под действие Закона о защите государства, он вынужден был бежать за границу.


[Закрыть]. В частности, тормозилось исполнение пресловутого Распоряжения о разделении страны. Выборы в областные органы самоуправления «задержались» до 1927 г., хотя должны были состояться в 1922 г. В Хорватии переходный период длился вплоть до 1925 г.⁸³ В течение этого времени в мятежном регионе, которого передел должен был бы коснуться в первую очередь, сохранялась старая административная система во главе с наместником, и откладывалось применение многих государственных законов.

* * *

Таким образом, первая половина 1920-х годов была отмечена вовсе не принятием мер в духе «унитаризации», а переговорами с сепаратистами на предмет приостановления громогласно продекларированного «осуществления конституции». Причиной тому – «родовые черты» белградских политиков. Характер их взаимоотношений с пречанами определялся обыкновением использовать любую государственную проблему в качестве инструмента для достижения сиюминутных узкопартийных целей. Перманентно острый хорватский вопрос предоставлял в этом отношении богатые возможности. Сепаратистские наклонности хорватов были весомым аргументом в междоусобной борьбе фракций «централистско-унитаристского фронта радикалов, демократов, двора и генералитета». В этом плане отличие давидовичевцев от НРП состояло в том, что если первые полностью утратили идейную ориентацию, погрязнув в квазидемократическом пустословии, то вторые пытались совместить политику усиления государства с мелкой розничной продажей государственных интересов. В результате, решение тактических задач попросту заслонило общие генеральные цели, красноречиво описанные идеологами-унитаристами.

Белград оказался неготовым к воплощению интеграционной югославистской идеи. Воплощением «племенного мировоззрения» сербской политической элиты можно считать принятый в 1923 г. избирательный закон, согласно которому львиную долю мандатов получали не те партии, чьи избиратели жили по всей стране, а те, электорат которых располагался компактными массами в отдельных избирательных округах. В результате в парламент проходили, помимо триумфаторов (ХРКП, НРП и СНП), черногорские федералисты, немцы и т. д. Без мандатов оставались партии, лишенные племенной окраски, – социал-демократы, республиканцы и др. Радикалам сподручнее показалось закрепить за собой репутацию «политического представителя сербского народа» и в этом качестве поделить страну на сферы влияния с такими же «племенными партиями».