Текст книги "Литературное приложение «Знание-сила: Фантастика. №01/2017"

Дмитрий Шатилов
Язык Тилода

Квартира моя расположена высоко, лифт не работает, внизу сидит консьержка – от незваных гостей я защищен надежно, даже чересчур. И всё же как-то они пролезают, все эти расклейщики объявлений, продавцы ножей, борцы за экологию, мошенники и сектанты, пролезают и стучатся в мою дверь – как раз тогда, когда я, выпив чаю и запахнувшись в халат, сажусь за свою диссертацию о роли и значении русского «ща».

Случилось так и на этот раз. Только я начал работать, только сложился в моей голове очередной изящный период, как раздался звонок в дверь. «Черти вас принесли», – была моя первая мысль, вторую же подумать я не успел: столь странным на этот раз оказался мой гость.

Был он похож на обветшавшего интеллигента – сальные волосы, потёртый пиджак, рубашка не первой свежести и мятые брюки, подпоясанные жёваным-пережёваным ремнём. Шляпа, которую он держал под мышкой рядом с непонятным свёртком, и вовсе была гостьей из прошлого – подобный фасон вышел из моды лет тридцать назад. Таких субъектов я встречал время от времени в курилке исторической библиотеки, где они спорили о перспективах белых в гражданской войне, хвастались ненапечатанными статьями и утирали друг дружке нос ненаписанными монографиями.

Было в нём, правда, что-то отличное от этих людей, нечто непонятное и даже немного пугающее. Он казался полубезумным – в глазах его присутствовал странный блеск, как у людей, узнавших что-то чрезвычайно важное и спешащих поделиться этим со всем миром.

Гость заговорил первым. У него оказался слабый, надтреснутый голос, словно давным-давно он вволю надышался книжной пыли, а вот откашляться с тех пор так и не смог.

– Вы – Саша Владимирцев? – спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил. – Я вам писал.

– Во-первых, – сказал я, – никакой я не Саша Владимирцев. И вы мне не писали. Я вообще вас впервые вижу.

Секунд десять он пристально меня рассматривал, а затем сказал:

– Да, вы не Саша, у Саши были усы. И как это я сразу не заметил? Но ничего, вы тоже годитесь. Разрешите войти?

– Не разрешаю, – сказал я и закрыл за собой дверь. – Сначала объясните, кто вы такой и зачем вам я.

Незнакомец задумался. Лоб его сморщился, брови заходили вверх-вниз.

– Зачем мне вы – это, конечно, вопрос, да. Я вам, разумеется, никакого письма не писал. Я и Саше Владимирцеву-то никакого письма не писал, это у меня так, вырвалось. Но какая в сущности разница – писал, не писал? Намерение было – значит, все в порядке. Перед Языком я чист, это самое главное.

– Вы что – сумасшедший? – поинтерисовался я.

– Ну, разумеется, – ответил он. – У меня и справка есть – показать? Вот, смотрите, – он достал из кармана мятую бумажку. – Чёрным по белому написано: ши-зо-фре-ния! Между прочим, я в Алексеевке пять лет отлежал.

– Лучше бы вы и дальше там оставались, – сказал я. – Я вызываю полицию.

Как по мне, прозвучало это из моих уст вполне угрожающе, но незнакомцу все было трын-трава.

– Вот поэтому-то я и пришел именно к вам, – сказал он. – Другой бы на вашем месте что сделал? «Ах, я чайник на кухне забыл выключить!» – а сам тишком, ползком, и к телефону. «Алло, полиция, приезжайте поскорее!». Выдумал бы ещё, что у меня бритва в кармане припрятана! А вы – честный человек, и я – честный человек. Я же не притворяюсь, что я нормальный, мне это вовсе ни к чему. Просто для самой сути дела совершенно не важно, здоров я или болен. Понимаете?

– Предположим, – сказал я. – И что же вы от меня хотите? Чтобы я впустил вас себе в квартиру?

– Конечно, – сказал он. – Понимаю ваши опасения, всё таки незнакомый человек, но вещи я вам могу рассказать очень интересные, а если всё же боитесь – ну, посмотрите на меня и на себя. Вы – человек спортивный, подтянутый, а я – развалина, по мне давно могила плачет.

Слова его мне польстили: действительно, за этот месяц я, поднимая гантели, сбросил почти пять кило. Весу во мне, правда, оставалось немногим меньше центнера, но прогресс был налицо.

– Хорошо, – сказал я, и мы прошли на кухню. Там уже кипел чайник, и на столе стояла вазочка с печеньем.

– Что же, – спросил он, – чаю-то не нальете? Я бы выпил горяченького, такая холодина на улице!

Но чаю я ему не предложил, а потому он вздохнул и перешел к делу.

– Начнем с того, что я филолог, кандидат наук. Мог бы быть доктором, но диссертацию мою зарезали. Чепуха, бред, антинаучно, наконец – а можно подумать, что человек, который изобрел колесо, только наукой и руководствовался! Дудки! Он, может быть, забавлялся только, этот человек: подметил кое-что, сопоставил у себя в голове – и покатилось под горку. Весело! Я ведь даже выводов никаких толком не сделал, так – высказал предположение… Но это я заговариваюсь, а вам ведь, наверное, интересно, о чем она была, моя диссертация?

– Да не особенно, – сказал я и демонстративно зевнул. – Но вы же всё равно – пока не расскажете, не уйдете?

– Конечно, – согласился он. – Вы – молодец, прямо на лету схватываете. Так вот диссертация моя была об одном языке. Язык Тилода – не слышали?

– Нет, – сказал я.

– Так я и думал. Очень древний язык, похож чем-то на филиппинский, но сложнее, со множеством нюансов. Интонация, суффиксы, прононс – ну да ладно, теперь его, по всей видимости, можно с чистой совестью считать мертвым. Тогда, в девяносто третьем, когда я занимался этим вопросом, во всем мире на нем говорили только семь человек, и все они были глубокие старики.

– Очень интересно, – сказал я.

– А вы не перебивайте, слушайте. Главная особенность языка Тилода заключается в том, что в нём совершенно отсутствует такое понятие, как «свобода»…

– Ну и что? – снова перебил я. – У эскимосов, например, семьдесят слов для обозначения снега, так и что же с того? Каждый народ что видит, о том и поет. Может быть, тилодцам этим просто не хватало свободы? Может быть, – продолжал я, не обращая внимания на укоризненный взгляд собеседника, – их веками заставляли вкалывать на каких-нибудь банановых плантациях? Черт возьми, да там могло быть всё, что угодно!

– Не всё, – сказал он неожиданно спокойно, даже весомо, и я в первый раз за время нашего разговора заподозрил его в притворстве. Он показал мне справку, да, и там совершенно точно было написано «шизофрения», но разве не может быть такого, что всё это просто розыгрыш? Что прямо сейчас со своею скрытой камерой надо мною насмехаются режиссер какого-то юмористического шоу, а с ним и вся его команда?

– Покажите ещё раз справку, – потребовал я.

– Пожалуйста, – сказал он, и справка вновь появилась на свет. – Пока вы будете её рассматривать и проверять на подлинность, послушайте меня – я расскажу вам кое-что интересное.

– В ваших словах, – начал он, – есть определенный смысл. Конечно, история народа безусловно отражается на его языке, и произойди с тилодцами нечто, что заставило бы их усомниться в возможности свободы – если разрешите, я не буду вдаваться в толкования этого многострадального слова – я был бы полностью на вашей стороне. Но в том-то и дело, любезный… Как вас, кстати, зовут?

– Артём Александрович, – ответил я машинально. Справка, судя по всему, была подлинной, и всё же меня не оставляли сомнения.

– Так вот, любезный Артём Александрович, в том-то и дело, что ничего такого в истории Тилода не было. Это был маленький островок в Тихом океане, который открыли только в середине двадцатого века. Возможно, туда и заплывали иногда пираты, но… Нет, говорить о каком-то влиянии тут просто нет смысла – всё ограничивалось тем, что они набирали пресную воду.

Отрицание тилодцами понятия «свобода» имело под собой совсем другую причину. Видите ли, Артём – могу я вас так называть? – жители Тилода считали, что любые их действия – обрядовые, бытовые, все без исключения – суть лексемы некоего божественного языка. Именно это и обусловило то, что повседневная жизнь тилодцев была подчинена великому множеству ритуалов. Для каждого поступка у них имелся строгий кодекс правил и предписаний, своего рода регламентация грамматики и синтаксиса «высказывания». В совокупности, считали тилодцы, действия их народа и остальных людей образуют ту или иную божественную фразу. Бытие как непрерывная речь Творца – неплохо, да? Говорю, следовательно, существую!

Но важно даже не это. Важно то, что тилодцы верили: существуют некие «слова-поступки», которые ведут за пределы божественной фразы, особые действия, придающие отдельному знаку – вам, мне, кому угодно – свой собственный, не зависящий от замысла божественной Речи смысл. Вы понимаете меня, Артём? Нет? Попробую объяснить.

Согласно тилодцам, обычная наша жизнь имеет служебный характер. Мы рождаемся, умираем, ненавидим, любим, разрушаем и творим лишь для того, чтобы складывались должным образом фигуры божественной Речи. Божественная Речь – вот что оправдывает наше существование во Вселенной. Буквы существуют для того, чтобы складываться в слова. Отдельный знак ничего не стоит, вырванный из общего текста – он есть ничто. Но давайте отойдем от абстракций, спустимся на нашу грешную землю. Ведь этот отдельный знак, как я уже говорил выше, это вы или я, да-да, вы или я, и ответьте-ка на вопрос: разве вы – ничто? Разве содержание вашей личной Речи, той самой, что всю свою жизнь вы держите перед миром, отличается принципиально от речи Творца? Глядите в оба, Артём, за масштабом тут прячется сходство. У вас атомы, у него – горы, но над вами обоими одинаково стоит Язык. Свободы нет, говорили тилодцы – есть лишь возможность, положив в основание собственный знак, повести свою, не ограниченную чужой грамматикой Речь. Это и будет дано человеку, нашедшему для себя единственно верный «поступок-слово». «Для себя» – в данном случае значит, что такая лексема у каждого человека своя. Хотите, я покажу вам человека, нашедшего собственную лексему? – неожиданно предложил он мне.

Слегка ошарашенный услышанным, я кивнул.

– Смотрите, – развернул он свой свёрток и достал оттуда компакт-диск. – Здесь записано видео, автор – один мой знакомый, тоже филолог. У вас есть проигрыватель?

– Конечно, – сказал я. – Пойдемте, у меня как раз включён компьютер.

Мы прошли в мою комнату, и он засуетился у системного блока.

– Ну, где же эта кнопка? – бормотал он. – А, вот она… Так, засовываем, толкаем. Всю жизнь был не в ладах с техникой, – повернулся он ко мне. – Кассетники – еще туда-сюда, а вот диски… Смотрите, он не читает! Неужели испортился?

– Дайте посмотреть, – сказал я и, открыв дисковод, обнаружил, что диск лежит отражающей стороной кверху. Ох, уж эти гуманитарии, мелькнула у меня мысль – столько умных слов, а болванку – и ту не могут запихнуть по-человечески.

– Готово? – он смотрел на меня выжидающе.

– Да, – сказал я. – Сейчас запустится.

И видео запустилось. На экране возникла комната, и в комнате был человек. Он сидел на полу, посреди газетных вырезок, и сосредоточенно что-то из них клеил.

– Шляпа, – шепнул мне на ухо незнакомец. – Это он шляпу делает.

– Не мешайте, – попросил я. – Дайте разобраться самому.

– Не подумайте только, что это какая-то бессмыслица, – сказал он. – Видите ли, и Слово и Дело в данном случае могут быть чем угодно…

– Я понял, – сказал я, пытаясь скрыть раздражение. – Не мешайте.

Какое-то время мы смотрели молча. Человек на экране действительно склеил себе шляпу, надел ее и теперь ходил по комнате, разглядывая стены. Когда он неожиданно воскликнул «Ага!», я вздрогнул. Человек же достал из кармана мел и начертил на стене круг. Больше ничего он не сделал.

– Ну и что? – спросил я. – Круг, а дальше?

– А нужно что-то еще? – парировал незнакомец. – Смотрите: вот он совершил Поступок, а теперь найдет и Слово. Сейчас он исчезнет.

– Куда? – спросил я.

– Понятия не имею. Туда, вероятно, где сейчас пребывают другие, прошедшие тем же путем.

– А есть и другие?

– Кто знает… Не отвлекайтесь, всё вот-вот произойдет.

В томительном ожидании протекла минута-другая. Человек на экране продолжал свои поиски, где-то ощупывая стены, а где-то прижимаясь к ним ухом. Нетерпение моё нарастало.

– Ну, скоро? – спросил я шёпотом незнакомца.

Но ответил мне не он, а само видео. Человек на нём повернулся к камере лицом, улыбнулся и сказал: «Вот и всё». А затем произнес: «ЗИД» – и исчез.

– Это и было Слово, – сказал Незнакомец. – Слово и Поступок стали одним, и он ушёл. Это все, что я хотел вам показать.

– И что я должен со всем этим делать? – спросил я. Конечно, видео походило на какую-то второсортную фантастику, и всё же мне казалось, что оно было подлинным. Было в нём что-то настоящее, не постановочное – поведение, что ли, этого исчезнувшего человека. Действия его были абсурдны, и, тем не менее, в них присутствовала какая-то скрытая логика.

– Что делать? – переспросил незнакомец. – Не знаю. Теория говорит, что у каждого человека Поступок и Слово должны быть свои. Возможно, вам следует начать их искать. А можете ничего не делать – я вас не заставляю. Это просто информация к сведению. Что ж, – вздохнул он, – я своё дело сделал, а, стало быть, надо идти.

Я проводил его до двери. Странно было смотреть на него – маленький, безумный, с причудливой Тайной за душой.

– Куда вы сейчас? – спросил я с порога своей квартиры – уютной, чистой квартиры, где так хорошо писать диссертации о роли и значении русского «щ».

– К соседям вашим снизу, – ответил он. – Надо же ведь и им рассказать!

– Не ходите, – попросил я. – Там не филологи, как я, там алкоголики, – но было уже поздно. Подмигнув мне на прощание, он спустился на девятый этаж и минуту спустя уже вовсю трезвонил в квартиру. Я пожал плечами и вернулся к себе.

Какая странная встреча! Веря и не веря одновременно, я все же решил посмотреть, не сгодится ли вдруг услышанное мною Слово и для меня, не откроет ли оно передо мной какие-то новые пути, помимо тех, которыми мне суждено следовать? Конечно, как всякий честный человек, я хотел бы найти такое Слово сам, но раз уж представился случай…

– ЗИД, – произнес я в тишине коридора.

Но ничего не случилось, разве что зачесалась подмышка.

Об авторе

Родился в 1988 году в Красногорске, Московская область. В 2010 году окончил Московский государственный областной университет, учитель истории, аспирант. Работает продавцом автозапчастей. Публикации: 4 рассказа в журнале «Великоросс», 1 рассказ в сборнике «Русская фантастика-2016», есть еще где-то (точного списка не ведет).

Юморкон

Андрей Силенгинский
Подсознание мамонта

Пауза заметно затянулась. Тишина нависла над Валентином так же грозно, как мощные надбровные дуги Мамонта нависали над блекло-серыми, почти бесцветными глазами.

Мамонт молчал. Валентин нервничал. Ему очень хотелось разогнать тишину, возобновить так внезапно остановившийся разговор, но он боялся. Молчать он боялся тоже. Примостившись на самом краешке роскошного кресла, сложив дрожащие ладони на коленках и ссутулив и без того не слишком широкие плечи, он непроизвольно покусывал тонкие губы и панически пытался определить, что хуже – продолжать молчать, потому что сказать ему больше нечего, или брякнуть хоть что-нибудь, например, повторить свою последнюю фразу.

Стоит ли удивляться, что слова Мамонта, наконец-то произнесенные неприятным скрипучим голосом и вовсе не благодушным тоном, прозвучали для Валентина райской музыкой.

– Давай подобьем тему конкретно. Ты мне паришь, что это вот – реально волшебная палочка?

Мамонт покрутил в руках пластиковый цилиндрик, толщиной с большой палец и длиной в две ладони. То есть, в две его ладони, а это были ладони то что надо, в каждой из которых легко мог спрятаться граненый стакан.

Леха Мамонт погоняло свое получил просто из-за фамилии – на его визитных карточках золотым по черному было выведено: «Мамонтов Алексей Вячеславович». Но как же иронична порой бывает жизнь – Алексей Вячеславович своей кличке подходил идеально. И дело не столько в гороподобном сложении тела, от массивного бритого черепа до слоновьих ног. Просто Мамонт воистину был мамонтом. Да что там мамонтом – мастодонтом. Те из вас, кто не имел сомнительного удовольствия быть знакомым с Лехой, с твердой убежденностью заявили бы, что таких людей сейчас нет, все остались в вечной мерзлоте эпохи малиновых пиджаков и килограммовых золотых цепей на шее.

Но Леха был. Существовал. Прорвался сквозь девяностые, небрежно раздвинул могучими плечами нулевые, и сейчас вальяжно восседал в своей собственной гостиной, поражающей воображение величественными размерами, кричащей роскошью и полным отсутствием вкуса. Впрочем, всего этого Валентин почти не замечал, ибо был крайне занят: дрожал от страха.

Вчера, когда они договорились о встрече по телефону, Мамонт был весел и добродушен. Сегодня же пребывал в отвратительном расположении духа. Причиной тому был вовсе не Валентин, но, во-первых, он этого не знал, а во-вторых, сие знание помогло бы весьма мало. Когда на вас надвигается разъяренный носорог, какая разница, что именно испортило ему настроение?

– Н-нет, – промычал Валентин. – Не совсем так. Я ведь выразился…

Мамонт заговорил тихо, вдвое тише, чем раньше, но почему-то вмиг заглушил судорожные попытки оправдаться Валентина.

– То есть ты пришел в мой дом разводилово устроить?

Валентин вдохнул полную грудь воздуха. С некоторым удивлением он обнаружил, что оцепенение отпустило. Страх его перешел отметки «ужас», «дикий ужас», «паника» и… страхометр зашкалило. Нет, Валентин не перестал бояться, просто отчетливо понял, что нужно говорить, говорить, говорить, иначе не получится уже в этой жизни увидеть многие замечательные вещи, на которые очень хотелось посмотреть. В первую очередь – дверь этой вот квартиры с наружной стороны.

– Я выразился следующим образом: этот прибор в определенной степени может выполнять функции волшебной палочки. Вот мои точные слова, и я за свои слова отвечаю. – Этот оборот всплыл в памяти из каких-то не то книг, не то фильмов и показался очень удачным. Валентин воодушевился. – Кроме того, мы в шутку называли его волшебной палочкой в нашей лаборатории…

При слове «нашей» голос Валентина заметно дрогнул. Разумеется, лаборатория больше не была «его» ни в малейшей степени. После кражи столь ценного оборудования.

– Если вы позволите, я сейчас опишу, не вдаваясь в ненужные подробности принципа действия, внешний эффект работы этой, будем ее так называть, «волшебной палочки».

Дожидаться позволения Валентин не стал, так как очень боялся новой паузы.

– Вы знаете, что такое 3D-принтер?

Леха засопел носом и чуть подался вперед.

– Я не понял, ты меня щас лохом обозвал?

Закрыв глаза, Валентин продолжил, не давая себе остановиться. Самому себе он сейчас напоминал ездока на одноколесном велосипеде – сохранять равновесие возможно только в движении.

– Простите, это был риторический вопрос. Не требующий ответа. То есть, как бы даже не вопрос, а утверждение, обличенное в форму вопроса. Конечно, вам прекрасно известно, что такое 3D-принтер. Так вот, прибор, который я предлагаю купить, – это своего рода продолжение, так сказать, следующий шаг в развитии такого рода техники.

Тут Валентин испугался, что делает недостаточно яркую рекламу своему товару. Осторожно разлепив веки – Мамонт сидел в своем кресле, а вовсе не нависал над потенциальной жертвой – Валентин поспешно поправился.

– Но шаг этот очень, очень значительный. Сравнить этот прибор с 3D-принтером – это все равно, что сравнить шестой айфон с проводным телеграфом… Или даже с африканским тамтамом. Остановлюсь на двух принципиальных отличиях. Первое – 3D-принтер изготавливает все детали из одного и того же материала. «Волшебная палочка» же воссоздает химический состав оригинала. Если, конечно, порошки необходимых материалов загружены в картридж.

Валентин указал подбородком на стоящий перед ним ящик размером с небольшой, но толстый чемодан. Мамонт задумчиво опустил взгляд туда же.

– Второе отличие еще сильнее поражает воображение. – Валентин увлекся, почувствовал себя на научной презентации. Захотелось взять лазерную указку и пройтись по комнате, заложив руки за спину. Чуть-чуть захотелось, мимолетно. Одного беглого взгляда на Мамонта хватило, чтобы шмякнуться задницей обратно в реальность. – Не нужен ни компьютер с программой, ни чертежи, чтобы изготовить нужный нам образец. Все эти функции исполняет – и с успехом исполняет! – мозг оператора. То есть, того человека, который держит в руках «волшебную палочку». А точнее – его подсознание. Ибо именно подсознание человека представляет собой воистину могучий инструмент. Один американский ученый совершенно справедливо сравнил наше подсознание с океаном, а сознание – с тонкой водяной пленкой на поверхности этого океана. Вы разрешите небольшую демонстрацию?

Валентин встал, сделал шаг по направлению к Мамонту и требовательно протянул руку. Офигевший от такой наглости Мамонт безропотно расстался с цилиндриком.

Валентин коснулся концом «волшебной палочки» ящика-картриджа и сделал необходимые пояснения.

– Допустим, я желаю изготовить копию картины Шишкина «Утро в сосновом бору». Разумеется, я не помню в точности, в деталях, как она выглядит. Но! Не помнит сознательная часть моего разума. А в подсознании вся необходимая информация есть, так как я видел эту картину неоднократно. И вот что мы получаем…

Лицо Валентина приобрело сосредоточенное выражение. Цилиндрик едва заметно завибрировал в его руке. На поверхности картриджа возникло неясное многоцветное свечение. Свечение это довольно быстро приобрело форму плоского прямоугольника, выползшего за края картриджа, но на все время производства оставалось изменчивым и абсолютно неузнаваемым. Закончилось все секунд через тридцать и очень внезапно. Свечение исчезло, оставив вместо себя картину в деревянной раме. Известную ценителям как живописи, так и конфет «Мишка косолапый».

Валентин стоял над шедевром с таким видом, будто только что отложил в сторону кисти. Острый подбородок был задран к потолку, в глазах сквозило усталое осознание собственного превосходства над всем этим суетным миром.

– Подделка? – спросил Мамонт.

– Копия, – веско поправил Валентин. – Разумеется, копия. С оригиналом ничего не случилось, он как ни в чем не бывало продолжает висеть в… там, где ему и положено висеть. Но, позволю себе заметить, это – чертовски точная копия. Если не принимать во внимание возраст полотна и красок, ни один искусствовед в мире не найдет ни единого неверного мазка. Подсознание – великая вещь!

Снова висла пауза, но она уже не испугала Валентина, он понял, что процесс пошел.

– И сколько ты хочешь за свою байду? – небрежно бросил Мамонт.

Валентин напрягся и назвал сумму.

– Ты охренел, лаборант?! – взревел Мамонт.

Решив не обращать внимания на «лаборанта», Валентин быстро уменьшил сумму вдвое. Твердо сказав себе, что больше не уступит ни копейки.

– Сядь, не отсвечивай, – приказал Мамонт.

Валентин сел. Это было к лучшему, так как коленки снова начали подрагивать. Пока еще вполсилы.

– Вот ты скажи, лаборант, чего ж ты эту курочку Рябу продаешь, если она золотые яйца несет? – блеснул знанием классической литературы Мамонт. – Бабосы она, по ходу, лепить не умеет?

Валентин тяжело вздохнул. Это был больной вопрос.

– Умеет. Но…

– Фальшивка голимая? – ухмыльнулся Мамонт.

– Нет, – Валентин покачал головой. – Ни один банкомат, ни один детектор в банке не распознает подделку. Очень, очень точная копия…

– Ну? – угрожающе спросил Мамонт. – Не тяни себя за яйца, колись по полной, в чем лажа?

– Номер, – выдохнул Валентин с неподдельным страданием. – Номер на купюре всегда один и тот же. Всегда! – почти истерично выкрикнул он.

– Что я только не пробовал, часами пялился на разные банкноты…

Если бы Валентин догадался об этом коварном и странном свойстве подсознания раньше! Возможно, он не решился бы на свой дерзкий план хищения. Тогда ему и мысль не приходила о продаже, все представлялась таким простым…

Перед визитом к Мамонту Валентин все-таки «нарисовал» себе несколько сотен купюр крупного зеленого достоинства. Поклявшись тратить их исключительно в условиях крайней необходимости, по одной и в разных местах. А лучше – в разных городах. Но об этом он сейчас, разумеется, рассказывать не собирался.

– Ага, попадос, – Мамонт поскреб волосатыми пальцами подбородок.

– Что там еще? Бриллианты?

– Алмазы получаются синтетические, – опустив голову признался Валентин. Реклама рекламой, а врать сейчас может оказаться вредно для здоровья. – Очень невысокого качества.

Мамонт хмыкнул. Интуитивно он неплохо разбирался в экономике и возможную прибыль просчитывал влет.

– Тогда ты в натуре цену заломил, лаборант. Чтобы эта Ряба яичко снесла золотое, ее ведь надо золотом кормить, я все верно секу? И где навар?

Валентин изо всех сил снова попробовал воодушевиться.

– С одной стороны, вы все правильно понимаете. Хочешь золотое изделие – загрузи в картридж золотой песок. Да. Но с другой стороны… Вы ведь представляете разницу в цене золотого слитка и той же массы золотых украшений?

Это Мамонт представлял.

– А чего ж сам эту схему не прокрутил?

Валентину снова пришлось вздохнуть.

– Буду с вами откровенным…

– Да куда ты денешься, конечно будешь.

– Прежде всего, у меня нет стартового капитала. Но пусть даже я запрошу кредит, пусть мне его дадут, пусть я куплю, скажем, килограмм золота…

– Пусть тебе не проломят дыню, как только ты его купишь, – радостно подсказал Мамонт.

– Да, и это тоже, – Валентин печально кивнул. – Но даже если я наделаю килограмм золотых побрякушек. Куда я с ними?.. Без сертификатов, вообще без всяких документов. По ломбардам и комиссионкам? Так я дай Бог свое отобью… Для вас, с вашими связями, авторитетом, эта схема куда более приемлема.

Валентин поднял глаза и осмелился взглянуть Мамонту прямо в лицо.

– Это все не значит, что я не смог бы разбогатеть при помощи «волшебной палочки». Смог бы, не сомневайтесь. Но все это потребовало бы сил, нервов, а, главное – времени.

– А у тебя его нету, – Мамонт сверкнул золотой фиксой. – Тебе ведь, родной, дергать из страны надо. Причем, по резвому дергать.

– Надо, – Валентин не стал спорить. – Поэтому я пришел к вам, человеку, с одной стороны обладающему свободным капиталом, а с другой… для которого обратиться в правоохранительные органы было бы не по понятиям.

– Ты в мои понятия рыло не суй, понял, убогий? Надо будет, моим пацанам не западло будет тебя по всем понятиям в три мусарни отнести. Одновременно. Сечешь тему?

Сказано это было совершенно ровным тоном. Но Валентин почувствовал, как у него вспотела печень.

– Конечно, вы легко можете и даром забрать у меня…

– И на гниль не дави, – поморщился хозяин квартиры. – Леха Мамонт по беспределу никогда не встревал.

Едва Валентин почувствовал некоторое облегчение, Мамонт добавил:

– Это не значит, что если я захочу, ты мне сам все не подаришь.

Новая пауза не несла в себе ни страха, ни каких-либо иных эмоций.

Внутри Валентина была пустота, и он вполне равнодушно ожидал, чем все закончится.

– Ладно, – прервал молчание Мамонт. – Накидывай дальше, что еще мне нужно знать?

– Э-э… – Валентин привел мысли в относительный порядок. – Продукты питания – ни в коем случае. Тут наше подсознание пасует. В самом лучшем случае отделаетесь расстройством желудка. Вообще, с органикой у нее получается плохо. Мы нашей Леночке… ну, неважно, в общем, мы цветы сотворили… розы. Как настоящие были, но пахли отвратительно. А к вечеру завяли. Техника… если сложная, то ничего не получится. Это нужно настолько специалистом быть, чтобы представлять, как оно все устроено… Я, например, фотоаппарат могу сделать. Паршивый, правда. Микроскоп вполне приличный получился. Телефон сотовый – не могу. Может, если бы потренировался…

Заправлять картридж проще простого. Материалы даже не обязаны быть чистыми, любая смесь подойдет, был бы необходимый набор элементов. Вообще, в самом картридже нет ничего особенного, за исключением блока сопряжения в нижнем углу. Его просто не надо трогать…

Мамонт невнятно хрюкнул и махнул рукой.

– Хорош тележить. Ты мне вот что скажи, про состав, этот, как его, химический. Как он воспроизведется, если я сам его, в натуре, не знаю?

Валентин улыбнулся улыбкой победителя.

– А вы думаете, мне был известен химический состав красок, которыми нарисована картина? Или технология их производства? Всего этого не нужно. Я же говорю: под-со-зна-ни-е! В своем подсознании каждый из нас – гений и суперэрудит! Чудовищный объем памяти и просто непредставимая способность к анализу. Любой человек, научившийся полноценно пользоваться своим подсознанием, воистину превратился бы в супермена.

Мамонт поморщился.

– Ладно, лаборант, красиво поёшь. Считай, что сделка оформлена.

Он высвободил свое мощное тело из объятий кресла и подошел к стене.

Золотая гравюра фривольного содержания плавно отъехала в сторону, обнажив дверцу сейфа. Ничуть не стесняясь визитера, Леха начал тыкать пальцем в кнопки. Валентин шумно отвернулся в сторону и на всякий случай еще зажмурился. В этой неудобной позе с накрепко сомкнутыми веками он и продолжал сидеть, пока ему на колени что-то не шмякнулось. Вздрогнув, он раскрыл сначала почему-то только один глаз и увидел несколько пачек зеленых денег.

– Вали, – коротко сказал Мамонт.

– Спасибо! – Валентин пятился к выходу, попутно трясущимися руками рассовывая пачки по карманам. – Было очень приятно с вами иметь дело. Надеюсь, мы еще увидимся…

– Надейся, что не увидимся, – перебил Мамонт. – Потому что, если я захочу тебя увидеть, то по очень плохой для тебя причине. Впитал?

* * *

Валентин судорожно собирал вещи. Точнее, наводил последние штрихи, так как к отъезду он был готов заранее. Прав Мамонт, покидать страну Валентину в любом случае надо в спешном порядке. Ничего, до понедельника еще ничего не вскроется, а там… План бегства и заметания следов также был тщательно подготовлен. Все должно получиться!

Как все-таки все удачно прошло с этим бандюгой! По большому счету. Страху, конечно, натерпеться пришлось, не без этого… Но повелся Мамонт, повелся! Жадность, она, брат, сила великая… Казалось бы, все у этого троглодита есть, куда тебе еще? Ан нет, много никогда не бывает. Загорелись глазки, загорелись…

Интересно, он что-то конкретное имел в виду или взял по принципу «пусть будет, там что-нибудь придумаю»? Наладит какое-нибудь производство или станет использовать прибор от случая к случаю? С его-то возможностями… Эх, Валентину бы такие возможности! Ладно, нечего об этом теперь. Он провернул отличную сделку и просто шикарно устроится в новой стране.

И все же Валентин снова и снова возвращался мыслями к «волшебной палочке». Озарение настигло его уже на пороге квартиры. Настигло так оглушительно, что нетяжелая сумка выпала из рук. Ну, конечно! Вот на что у Мамонта глаза загорелись! Наркотики! Пусть синтетические, но в неограниченном объеме при практически нулевой себестоимости. Это же не хуже, чем печатный станок.