Текст книги "Батенька, да вы трансформер (сборник)"

Как я дрался в клетке

Дмитрий Яныш

Завтра бой. Сегодня – взвешивание и встреча с соперником. Я не волнуюсь, мое спокойствие граничит с равнодушием. Так бывает, если знаешь, что не готов к бою.

Чтобы заслужить сладкий мандраж перед схваткой, за спиной нужно иметь месяцы упорных тренировок и литры пролитого в зале пота. Я же не тренируюсь и не выступаю вот уже несколько лет. Но ни отсутствие физической подготовки, ни даже ядерная война не заставили бы меня отказаться от возможности попасть в клетку.

Я и еще несколько бойцов стоим у казино, в котором пройдут бои. Детина-швейцар в вязаных наушниках, узнав, что мы приехали драться, хвастается своими фотографиями из клетки – в прошлом он принимал участие в местном турнире. Охрана казино в нескольких метрах от нас пытается оторвать от земли ревущую молодую девушку в роскошном платье и без туфель. Детина-швейцар, сияя зубами, дает понять, что здесь это обычное дело. Я бы тоже с удовольствием разорился хотя бы на пару долларов, но спустил последние деньги в Диснейленде.

В Штатах мы чуть больше недели, и я увидел их такими, какими знал из кассет с блокбастерами ближайшего к дому видеопроката: с бургерами, огромными пикапами и неграми, торгующими на улице всяким хламом. Там же, в видеопрокате, я впервые встретил кричащие буквы UFC (Ultimate Fighting Championship), и сказочный мир детства с танцующим в «Кровавом спорте» Ван Даммом ушел в прошлое. Настоящий кровавый спорт был здесь – драка в клетке. Подобно гладиаторам, лучшие представители разных школ и направлений входят в клетку, чтобы обрести бессмертие или превратиться в фарш. Кен Шемрок и Марк Коулман, Ройс Грейси и Рэнди Кутюр стали для меня тогда чем-то вроде небожителей, каких-то сверхлюдей, воплотивших в себе истинное мужество и волю. Разумеется, я не задумываясь согласился, когда мне самому предложили принять участие в таком аттракционе, где на вечер я мог бы представить себя одним из своих кумиров. Тем более, для меня это было больше, чем просто игра. Это было испытание, возможность познать себя.

Клетка срывает обывательский налет, стряхивает будничную дремоту. Она не знает жалости, ее не провести. Она – сама природа: проникает в глубину подсознания и, осыпая градом вспышек, выворачивая суставы, впечатывает тебя головой в настил. Прозревший, ты как в зеркале видишь все свои страхи, сомнения, все сильные и слабые стороны. В мире наступившего конца, беспросветной тьмы и правящего хаоса важно помнить себя, знать, на что ты способен и где твой предел. Главное – не побояться увидеть себя во всей наготе, таким, какой ты есть на самом деле. Тот, у кого хватит мужества, откроет для себя абсолютную истину.

До этой ночи самым необычным, с чем мне приходилось драться, были спустившиеся из южных республик горячие горцы, неутомимые искатели высших истин. Здесь же меня ждет что-то действительно экзотическое, какой-то Педро или Хуан, приземистый, необхватный, как Генерал Шерман, с огромным, пытливым лбом. Судя по размаху крыльев спины, низко опущенным рукам и аппетитным, как грузинские хинкали, ушам, он борец, а значит, будет тянуть в партер. Партера я не боюсь, внизу я всегда чувствовал себя увереннее, чем на ногах. Но партер требует выносливости плуговой лошади, а у меня после десятиминутной прогулки одышка, как у астматика. Я думаю: надо работать в стойке и не давать проходить в ноги – и улыбаюсь решительному и проницательному лбу Педро. Мне нравится улыбаться, нравится стоять под вспышками фотоаппаратов напротив Педро, с голым торсом и в шляпе, как у Рокки из фильма «Рокки», которую я купил на бульваре Голливуд.

До боя остается несколько часов. Со мной в раздевалке еще пара бойцов и группа секундантов. Хожу от одного угла к другому, беспорядочно машу руками, разминая без того разогретые мышцы – это нервное. Я начинаю гореть. Чувство такое, что тебя, как бочку, стянули скобами, но ничем не заполнили – внутри пусто, в пересохшем рту отвратительный вкус металла, и все время бегаешь в туалет, будто сломался краник. Скорее бы уже! Это самое невыносимое время, когда остаются считаные часы. Ты уже ничего не изменишь, плана никакого нет (кроме как не давать проходить в ноги), а время никуда не торопится, ему любопытно посмотреть, как ты мнешься. Приходит врач, спрашивает, как себя чувствую – роскошно! Бинтует руки – что-то еще по-английски – ни черта не понимаю – переводят – шучу, что железный человек не знает боли – врач напевает Black Sabbath – нервно хихикаю – еще вопросы – со всем соглашаюсь. ДАВАЙ ЖЕ УЖЕ НАКОНЕЦ.

Один. Стою и жду в каком-то темном помещении перед последней дверью, за ней – клетка. Оттуда доносится зрительский гул, но я его не слышу, я уже не здесь – прозрение началось. Ощущение легкости и чистоты, ничего нет, никаких мыслей. Распахивается дверь – в глаза бьет яркий свет – еще какие-то вспышки и музыка, что-то черное – гул зрителей – я узнал музыку! – это Tiger Style Wu-Tang Clan. Дорога до клетки – восторг, ты центр вселенной, все внимание на тебя. За спиной – крылья, волна музыки подхватывает и уносит к потолку, я вижу всех, каждого сидящего в зале, и посередине он, сшитый из металлической сетки черный восьмиугольник, как языческий алтарь, артефакт из фильмов Ридли Скотта. Переступаю порог, захлопывается дверь. Я внутри клетки, Педро уже здесь.

Нас подводят друг к другу, звучат последние напутствия. Я улыбаюсь, меня переполняет решимость. Удар гонга спускается от ушей куда-то вниз живота и в пятки. Резким движением вперед выбрасываю пару прямых руками, кажется, один долетает до пытливого лба.

Но он уже в ногах, выдергивает из-под меня землю, лампы потолка проносятся перед глазами, и я подпрыгиваю от столкновения с полом. Несколько оплеух яркими вспышками сразу прилетают мне в голову. Первая мысль: «Не давай зайти за спину». Еще несколько вспышек выстреливают в глазах. Пытаюсь вязать его руки – они несгибаемы, он весь как из камня, тяжелой плитой давит мне на грудь, не давая вздохнуть. Отталкиваю его и, обхватив ногами правую руку, висну на ней вниз головой, сжимая всеми силами, как над пропастью. Разгибаю спину, и жар его натянутых связок обжигает мне ноги – резкое движение рукой, и он выскользнул. Нас поднимают в стойку.

Педро пятится, приглашает меня идти на него, но я уже не тороплюсь, стараюсь работать на дистанции. Небольшой размен ударами. Выбрасываю ногу, берцовая кость врезается в его бедро, снова попадание – и Педро ведет в сторону. Вот оно!

Бросаю вдогонку руки, промахиваюсь, он ныряет вниз, и крепкие объятия вдавливают меня в клетку, еще движение, и мы в партере. Я задыхаюсь, судорожно хватаю ртом воздух, но придавленные каменной плитой легкие извергают его обратно. Мышцы будто налились свинцом, руки не слушаются, сил хватает только на то, чтобы прикрывать лицо от приходящих сверху одна за другой зарниц.

Прелесть пропускаемых в партере ударов, в отличие от стойки, в том, что в твою голову, точно в наковальню, впечатывается молот, а ты не торопишься отключаться, и только моргаешь, как от взрыва хлопушки или вспышки фотоаппарата. Что-то острое, похожее на лом, с искрами врезается мне в лоб, теплая влага струится по лицу, заполняя собой глаза, ноздри, проникает в глотку – мой сдавленный хрип красным фонтаном вырывается наружу.

Я поплыл. Волны одна за другой врезаются в лицо. Сквозь красную муть проступает темный силуэт, я тяну к нему руки, судорожно пытаюсь ухватиться – он отталкивает, не дает всплыть. Пытаюсь вспомнить, как долго это длится – десять минут? Может, час? Далеко ли я заплыл и хватит ли сил плыть обратно?

До меня доносится голос, хорошо знакомый мне мягкий и вкрадчивый тон малодушия, я сразу узнал его. Надо-то всего ничего – постучать, и все кончится, сразу станет легко. Я очень хочу этого, сил бороться не осталось – пора.

Что-то тяжелое сваливается с груди, меня обдает прохладой. Глубокий вдох и вместе с ним легкость в руках и ногах. Подбегают какие-то люди, светят в глаза, резкий запах обжигает ноздри, меня щупают и не дают подняться. Я положительно машу головой на всех их непонятные вопросы, убеждаю их, что со мной все в порядке и не о чем беспокоиться – я не знаю, кто эти люди и о чем они беспокоятся. Мне здесь нравится.

Состояние после жесткого нокаута похоже на отравление тяжелыми наркотиками. Первые десять минут ты вообще не врубаешься, что происходит, а после наступает долгий, в несколько дней, период похмелья. Я в раздевалке, склонившись над унитазом, извергаю из себя красную жидкость, прикладываю к онемевшему лицу лед и, будто искусанный пчелами, выгляжу как герой фильма «Человек-слон». Сдавленная тисками голова раскалывается на маленькие кусочки, но ясность уже вернулась ко мне: я проиграл, бой окончен, клетка показала, чего я стою – и, надо сказать, эти знания не понравились мне.

Я сижу в столовой для персонала и заедаю мороженое грушей. Что я чувствую? Ничего. Только легкое жжение, и в голове гудят слова мистера Марселаса Уоллеса: «That’s pride fucking with you».

Yeah.

Глава 2
Как стать счастливым

Долгое время ученые считали, что чем счастливее человек, тем дольше он живет. Но в 1996 году команда исследователей из Сиднея запустила программу-эксперимент, в которой участвовали 700 тысяч женщин. Каждые три года этих женщин спрашивали, насколько счастливыми те себя чувствуют. За пять лет эксперимента четыре процента участниц умерли по разным причинам, и никакой закономерности в этих смертях не было – ученые пришли к выводу, что у несчастных и счастливых женщин шансы умереть примерно одинаковые. Впрочем, счастье – в принципе довольно условное явление. Исследователи всего мира пытаются выявить зависимость счастья от уровня материального достатка, а классики утверждают, что в мире, вообще-то, есть только покой и воля, и никакого счастья. И все-таки люди, исходя каждый из собственных представлений о счастье, продолжают к нему стремиться, каждый по-своему. Кто-то разводит кур, кто-то становится отшельником с двадцатью четырьмя кошками, а кто-то отправляется на поиски боевых дельфинов в Крыму. Некоторые даже покупают себе ребенка. В этой главе самиздат исследует человеческие попытки достигнуть счастья – этого самого большого обмана всех времен и народов.

О людях, которые смотрят телевизор

Алексей Понедельченко

Все началось в 2010 году, когда я окончательно возненавидел офисную работу и пошел трудиться установщиком телевизионных спутниковых антенн. Я ездил на своей ржавой «девятке» по деревням, селам, поселкам и нес людям счастье в виде «ста каналов в цифровом качестве». Впрочем, каналов тогда было штук сорок, но реклама почему-то упрямо твердила про сто. Но это не важно. Все равно большинство людей интересовались лишь новостями, сериалами и спортивными трансляциями. К познавательным каналам народ относился безразлично.

За три года работы я намотал на одометре 160 000 км и объехал, наверное, все населенные пункты в радиусе двухсот километров от моего города. Моими клиентами были разные люди – от сельских алкашей, живущих в сараях, до современных помещиков в трехэтажных особняках. Телевизора в нашей стране не гнушается никто. Особенно если речь идет о периферии, где, кроме алкоголя и телевизора, особых развлечений-то и нет. За три года я услышал, увидел и даже поучаствовал в сотне разных историй, но расскажу я пока только о шести.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. ХОЗЯИН

Мы живем в XXI веке. Феодальный строй остался в прошлом, и, казалось бы, пережитки его должны были быть выдавлены советской властью окончательно. Однако не так все просто. В тот день я узнал, что в наше время слово «хозяин» до сих пор применяется в отношениях между людьми.

Однажды в 2012 году я приехал на очередную заявку в местную «долину нищих». Дом был обнесен высоким забором. Калитку открыл «управдом»:

– У тебя с машины ничего не течет?

– Что?

– Ну, масло или тосол не течет с двигателя?

– Да не знаю. От дома отъезжал когда – не текло. Сейчас – не знаю.

– Ты тогда на территорию не заезжай – хозяин подтеки увидит и будет орать. Скажет, что я недоглядел, отмывать заставит. Тротуарная плитка, видишь? Испачкается, и все… Ты будешь ее потом драить?

У ворот стоял бородатый дед среднего роста, одетый в камуфляж. Воображение живо прикинуло, как бы на нем смотрелась футболка «Православие или смерть!».

– Я здесь – управдом. Слежу за порядком. Так, надо хозяину позвонить.

Управдом достал телефон:

– Ало, Павел Иванович, мастер приехал. Какие-то особые указания насчет него будут? Так… Ага. Хорошо, я прослежу.

Я начал выгружать из машины инструмент, а управдом – «прослеживать». Территория, вверенная управдому, была огромной, но не включала в себя ничего такого, за чем можно и нужно было бы по-настоящему следить. Скотину «хозяин» не держал, дровяной или угольной котельной не имел. Возможно, тому самому хозяину просто нужен был человек, который бы считал его своим хозяином и выполнял бы роль некоего ключника в его действительно огромном поместье.

– Хозяин у меня хороший. Зарплату вовремя платит. Машину мне купил. Видел? Новая, он ее в салоне сам для меня выбирал. Даже если уволюсь, машина за мной останется в любом случае. Или улетит хозяин по заграницам, так обязательно мне оттуда подарок привезет. Безделушку какую-нибудь на полку поставить. То слона, то обезьянку, то еще что-то. Нормальный мужик, я уже много лет у него. Или набухается где-то, что в свою машину влезть не может – так позвонит мне, мол, приедь, домой увези. Я приеду, заберу его – он мне всегда тыщонку на бензин подкинет.

В тот день я выслушал очень много историй о том самом «хозяине». На одном из соседних участков неизвестные люди славянской внешности, говорящие на неизвестном мне языке, строили дом.

– Видишь, что делают? – спросил управдом и кивнул головой в сторону стройки.

– Дом строят кому-то.

– Да. Это финны. Их сюда специально привезли на стройку. Вот они и строят. Причем деревянный ведь дом! Деревянный дом строят и не боятся!

– А чего бы им бояться?

– Да я не про них, а про их хозяев. Строят и не боятся.

– Так, а чего хозяевам бояться-то?

– Как чего? Скоро все их дома мы пожжем к чертям. Терпение народное заканчивается, перемены грядут большие. Или ты думаешь, что все вечно так и будет? Хватит уже. И так всю Русь растащили. Пора и ответ держать. Перед народом, перед Богом, перед совестью своей отвечать пора. И скоро пора эта придет. Мы всех их…

Когда я ехал обратно, воображение рисовало мне кадры немого черно-белого документального кино. Силуэты людей быстро и хаотично бегали по «долине нищих», жгли деревянные хоромы, ломали кирпичные палаты, били тонированные Кайены с Лендкрузерами и выбрасывали своих вчерашних хозяев в окна. Подобно крестам с храмов, падали с крыш выкованные неизвестными кузнецами флюгеры. Комиссары с повязками на рукавах приводили в исполнение смертные приговоры.

Особая роль в этом черно-белом воображаемом мною фильме досталась тому самому управдому. Он схватил заранее наточенные вилы, вломился в опочивальню хозяина и с дьявольскими искрами в глазах неистово протыкал спящую хозяйскую чету.

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. СЫН

– Здравствуйте! Меня зовут Алексей. Я к вам приехал антенну ставить!

– Ой, здравствуйте! А я вас тут уже заждалась! Вы, наверное, у нас в поселке и не были ни разу?

– Да почему же, бывал пару раз. Но на вашей улице впервые. Ключ от чердака есть у вас? Мне нужно будет на крышу лезть.

– Да, ключ есть! Меня сын предупредил, что понадобится, я к соседке сходила и взяла. А у меня сын в город жить уехал. Он там работает, деньги зарабатывает хорошие. А мне тут скучно одной сидеть, вот он мне и заказал тарелку эту спутниковую. И телевизор вон какой большой привез на днях… В стенку не влез – так на тумбочку ставить пришлось. Я и не знала, что телевизоры такие большие делают сейчас. Хороший сынок у меня…

Я не стал дослушивать, а взял ключ от чердака и полез на крышу заниматься привычным делом. Через пару часов антенна была установлена, и телевизор, что называется, запоказывал.

– Ой, ну как чисто! А мы тут уже все привыкли одну рябь эту смотреть. У нас в поселке пять каналов если и показывают, то уже хорошо. А тут! Ой, надо сыночку позвонить, спасибо сказать!

Женщина взяла телефон и вышла на кухню.

– Алло! Коля! Алло! Коленька, ну спасибо тебе, сыночек, огромное… Да… Все сделали… Все показывает! Ага… Ты когда приедешь-то? Я пирогов твоих любимых напеку! Приезжай, сыночек.

Попрощавшись с довольной женщиной, я вышел из подъезда и, закурив, начал складывать в машину рабочий инструмент. Во дворе дома на лавочке сидел мужчина лет шестидесяти и монотонно щелкал семечки. Увидев меня, мужчина оживился.

– Молодой человек, сколько эта ваша спутниковая тарелка стоит?

– Десять.

– Ебиттваюмать! Дороговато что-то. Ну, Ларка зажила хоть.

– ???

– Да, говорю, Ларка хоть нормально жить начала. По-человечьи. А то с этим долбоебом одни мучения были у нее. Хотя о мертвых плохо нельзя говорить…

– Вы о чем? Или о ком?

– Да я про Ларку! Ну, про Лариску, у которой ты был только что. Антенну которой ставил. Сын у нее был тут – Коля. Коля-Колек Наркоман, кололся. Полквартиры вынес, бабе житья не давал. От наркотиков этих и сдох. Вот, дай Бог памяти… Так, а число, слышь, какое сегодня? А! Так это, годовщина седня…

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ. АЛКАШ

В поселковых многоэтажках осталось очень мало квартир, где до сих пор стоят деревянные входные двери. И, как правило, за такими дверями всегда творится какой-то ад.

– Кто там, блять?

– Антеннщик.

– Какой, нахуй, антеннщик?

– Вам антенну надо ставить?

– Какую, нахуй, антенну?

– Спутниковую.

– Аааа… Сщас.

Дверь оказалась не заперта. Хозяин квартиры стоял в трусах и в белой, местами засаленной, рубашке. Во рту блестели золотые зубы, а изо рта пахло смесью говна, трупов, алкоголя и дешевых сигарет. Как выяснилось позже, такой запах стоял по всей квартире. В коридоре была разбросана стоптанная обувь, на полу валялись высохшие чайные пакетики вперемешку с осколками разбитой посуды. О том, что творилось на кухне, я бы предпочел забыть.

– А я, вот, бухаю!

– Да, я вижу.

– Будешь?

– Нет.

– А у меня и нехуй, понял?

– Телевизор где?

– Нахуя те телевизор?

– Кабель антенный куда тянуть?

– Ах ептить, ты же, блять, этот… Вон телевизор стоит. Слушай, а ты антенну же на улице ставить будешь?

– Ну да. А где еще?

– За окном?

– Ну да.

– Это в окно лезть надо?

– Надо.

– А как ты полезешь?

– Как обычно. У вас какие-то пожелания?

– Да не то чтоб. Блять, как тебе сказать… Короче, у меня послезавтра сын откидывается.

– Чего?

– Сын откидывается. Четыре года сидел, а сейчас вот откидывается. Придет, сперва меня отпиздит, а потом деньги искать начнет. Денег у меня нету, я на них эту ебаную антенну купил. Он ее тогда захочет снять и загнать куда-нибудь.

– Да, может, и не захочет. Может, образумился?

– Да ннну наххххуй. Первый раз, чтоль?

– Ну, смотрите, я сейчас все сделаю, а что там у вас дальше будет – я бы предпочел не знать. Если вы сами антенну сломаете, я бесплатно ничего чинить в вашу задницу не поеду.

– Да мне похую, куда ты там поедешь. Ты сделай мне вот что…

– Что?

– Поставь эту ебаную тарелку подальше от окна.

– Зачем? Чтобы в окно ее не видно было?

– Ну да. Чтобы хуй дотянешься.

– До куда сам дотянусь – там и поставлю.

– Я просто думаю знаешь, что?

– Что?

– Пашка когда приедет и начнет антенну снимать эту – он вылезет и уебется вниз. Пятый этаж. Уебется, и хуй с ним, понял? Ну а не уебется – так я подмогну ему. Главное, чтобы он полез. А он полезет! Понял?

– Понял.

– Короче, ты хуярь тут. А я пошел, что-то мне хреново с утра сегодня. Пить будешь?

– Нет.

– А у меня и нету…

Я сделал свою работу так, как делал ее всегда. Уходя, я встретил в подъезде женщину средних лет.

– Мужчина, вы от Абрама идете?

– Да.

– А вы ему кто?

– К счастью, никто. Я антеннщиком работаю. Вот ставил антенну ему.

– Вам кошка не нужна?

– Нет.

– А то от этого алкаша даже кошка сбежала. У нас теперь живет вот. Жалко… А какую антенну ставили-то?

– Спутниковую.

– Эта, которая тарелка? Как у Шуры со второго этажа? За окошком?

– Ну, наверное, как у Шуры. Да, за окошком.

– Ну, пропивать полезет, может, ебнется. Ой прости Господи, нельзя так говорить.

ЧАСТЬ 2. УСТАНАВЛИВАЯ ТЕЛЕАНТЕННЫ В АДУ

Невероятности – одна из причин, по которым я очень любил работу установщика антенн. Любил даже перед увольнением, когда затраты на бензин стали превышать размер зарплаты. Благодаря этой работе мне довелось побывать в самых разных невероятных местах, стать свидетелем невероятного образа жизни, пообщаться с невероятными людьми. За три года я понял одно – невероятности в России повсюду.

I

Однажды я поехал работать в психоневрологический интернат. Перед поездкой я, как обычно, позвонил по телефону, который был указан в заявке:

– Алло! Здравствуйте, меня зовут Алексей. Я – установщик антенн.

– Да-да, я так сразу и поняла, что это вы звоните. Вы у нас бывали?

– Нет, не бывал, с чего бы?

– Ну, мало ли. Всякое случается.

– Нет.

– Дорогу к нам знаете?

– Нет.

– В общем, вам нужно ехать в сторону крематория. Крематорий-то вы должны знать…

– Да. Крематорий я знаю.

– Вот, едете в сторону крематория. Но он направо, а вам прямо…

Женщина подробно описывала маршрут, повороты, ориентиры, явки, пароли и закончила описание пути следующими словами:

– Только поворот не прозевайте, а то приедете на кладбище… К нам раньше поворот.

– Постараюсь не прозевать.

В интересном месте живу, думаю. Вроде дорога одна, а столько любопытных вариантов возможно, если заблудиться. Все как в жизни: прозеваешь поворот – и вот ты уже на кладбище, раньше свернешь – в крематории, а если быть очень наблюдательным и внимательным в процессе своего пути – добро пожаловать в учреждение психиатрической помощи. С этими мыслями я ехал вдоль небольшой речушки и окончательно заблудился в новой для себя местности.

По краю дороги шла женщина и несла на плечах большой мешок картошки. Я остановился возле нее и опустил стекло.

– Извините, вы не подскажете, как проехать в психоневрологический интернат?

– Тебе картошки не надо?

– Нет.

– Мальчишечка, подвези меня, а? Денег у меня нет, правда. Могу тебе картошки ведро насыпать. У тебя есть ведро?

– Да не нужна мне картошка, я просто так подвезу. Вы мне скажите: где тут психоневрологический интернат?

– Военкомат?

Ну, приехали, думаю…

– Почти. Психоневрологический интернат.

– А что там?

– Я не знаю. Больные, наверное…

– А… Психушка тебе нужна?

– Да-да…

– Поехали. Мне тоже туда.

– В психушку?

– Нет, я там живу.

– В интернате?

– Да рядом там. На соседней улице. Открывай машину свою…

Мы загрузили картошку в машину. Мешок был довольно тяжелым, и я до сих пор не понимаю, как эта женщина пенсионного возраста тащила его на себе.

– Своя ноша не тянет. Главное – не ставить. Как поставишь – так уже и не твоя…

В динамиках моей машины пел Цой. Песня была про то, что мы все тяжело больны. Женщина все время порывалась высунуться в приоткрытое окно, голосом указывала дорогу, и, когда я останавливался на очередном перекрестке или развилке, она махала руками в необходимую сторону и кричала: «Трогай, не боись!»

Так мы доехали до ее дома.

– А сейчас тебе прямо нужно ехать. Там увидишь, как собака загавкает. Она всегда на машины лает. Там налево, и почти сразу увидишь ворота. Тебе туда.

Моя попутчица вышла из машины и скрылась за забором своего дома.

– Картошку, картошку свою заберите!

– Сейчас!

Женщина вернулась с пустым полиэтиленовым пакетом и стала перекладывать туда картофелины. Когда пакет был наполнен, она протянула его мне.

– Бери! Бери, кому сказала. Картошка хорошая.

Я отказывался, но женщина открыла заднюю дверь моей машины и поставила картошку на коврик. В общем, пришлось взять. Я поехал указанным маршрутом и уперся в нужные мне ворота. Двухэтажные корпуса психоневрологического интерната были выстроены в одну линию. Небо было затянуто осенними тучами, в воздухе стоял мелкий дождик, желтые листья лежали на растрескавшемся асфальте с нарисованными классиками. За забором протекала все та же небольшая речушка. На другом ее берегу простиралось кладбище. Ближний ряд могил в осеннем сумраке казался очень неухоженным.

Возле корпуса, где мне предстояло работать, находилось несколько скамеек. На одной из них стоял радиоприемник. Вокруг приемника ходил мужчина и что-то бормотал. Когда по радио передавали рекламу или погоду, мужчина укоризненно мычал и кому-то махал рукой. Но стоило приемнику запеть, как мужчина пускался в пляс и нечленораздельно подпевал. Неподалеку от танцора на двухместной качели раскачивались две старушки и громко смеялись детскими голосами. Входные двери корпуса открылись, из них выскочил мужчина и, размахивая ведром в одной руке, бегом устремился в сторону хозяйственного блока.

Выгрузив из машины все необходимое для работы, я направился внутрь. В коридоре стояла женщина очень маленького роста и, топая ножкой, забивала кулаком что-то воображаемое во что-то воображаемое. Палаты пациентов и мебель в них имели яркую расцветку и чем-то напоминали детский сад. На каждом этаже корпуса было по два крыла, между которыми располагался своеобразный холл с телевизором. В холле на одном из этажей несколько женщин в возрасте от сорока до пятидесяти лет гладили беременную кошку и устраивали ей коробку со старыми тряпками внутри:

– Пусть Лиска тут котится.

– Лиска, котись!

– Она не хочет!

– Лисонька, кошечка моя, напугали тебя, мою девочку…

– Отстань ты от нее, дура, она тебя боится.

– Сама ты дура. Лиска, котись. Котята у тебя красивые будут…

Женщины перемещали беременную кошку в коробку и назад, а она все никак не котилась. Кто-то запнулся о чей-то костыль и заплакал. Стриженный наголо мужчина без бровей щипал себя за кожу головы, пытаясь ухватить отсутствующие волосы. Увидев меня, он встал, подошел к окну и, прислонившись головой к стеклу, сказал: «Холодное!» В конце коридора несколько женщин развлекались прыжками со скакалкой.

В помощь мне попросились двое пациентов. Один из них хвастался своим особым положением здесь, а второй постоянно спрашивал сигарету и будет ли показывать канал с фильмами без рекламы. Через некоторое время с ним что-то случилось.

– У тебя есть эта, а дай сигаретку?

– Да нету у меня.

– А я же с тобой тогда зазазазаза, с тобой зазазаааа…

– Уйди от него! – крикнула из коридора санитарка, и мы разбежались в разные стороны.

На тот объект я убил почти весь день. Работу принимала женщина в белом халате, с которой я разговаривал по телефону. Ей же я сдал все пульты от ресиверов. Когда все телевизоры заработали, холлы всех этажей наполнились ликующими людьми.

– Так! А ну прекратили толпиться тут. Каждый пошел и принес свою табуреточку. А ну, девчата, давайте, быстренько.

Через несколько минут все уже сидели и внимательно смотрели телеканал «Россия». Я подошел к телевизору, посмотрел на лица телезрителей и почувствовал себя одним из братьев Люмьер.

Дождь на улице усиливался. Я ехал обратно. На одном из перекрестков на дорогу выскочил какой-то дедушка, похожий на Ленина, и замахал руками. Я остановился.

– Ты в город?

– Ну да.

– Добрось? А то фуфайка уже промокает…

– Садись.

Мужик сел в машину, и мы поехали.

– А ты откуда такой едешь?

– Из интерната.

– Из дурки нашей, что ли?

– Вашей, ага.

– Навещал кого или отметиться?

– Работал.

Я вкратце поведал свои впечатления о танцоре с радиоприемником, бабушках и кошке Лиске.

– Ха-ха! Ты вот говоришь про этого, который с радио, а у нас на пятаке на скамейках каждый вечер молодежь так же собирается. Включают на своих телефонах херню всякую и так же мычат и пританцовывают. Качелей вот нет у нас. Раньше были, да сплыли. Я бы и сам покачался… Мы с бабкой еще молодые были, любили в парк ходить по выходным. Я ее там часто на качелях качал. Она орет, мол, страшно, а смеемся оба. Слушай, а ты мимо базара не поедешь? Высадил бы меня там. Картохи надо купить. Люди уже выкопали, продают вовсю.

– Вам много надо?

– Да ну, куда мне много… Так, с ведерко.

– Сзади вас пакет стоит. Хватит столько?

– Ого! Да за глаза. Сколь должен буду?

– Нисколь.

– Вот уважил. Так ты меня тогда и высаживай. Я же на базар шел. Шутка ли, в колхозе живу, а картошку в городе покупаю. Высаживай давай, мне же еще назад идти.

Я остановил машину. Мужик вышел и забрал картошку.

– Спасибо, парень!

– Не за что! Супруге привет!

– На могилку пойду – передам. Будь здоров…

В динамиках пел Дельфин: «Открой мне дверь, и я войду и принесу с собою осень. И если ты меня попросишь – тебе отдам ее я всю».

II

Русский человек – странное существо. Вроде и дурак дураком иной раз, а все равно себя завсегда умнее всех считает. Я в этом сотню раз убеждался, когда антеннщиком работал.

Поедет обыкновенный среднестатистический россиянин в магазин или на базар, купит там себе антенну и решит во что бы то ни стало сам ее установить. Принесет домой коробку, по всей хате содержимое раскидает, методом научного тыка соберет все собираемое, доработает напильником все несобираемое, прибьет получившуюся конструкцию гвоздями к кирпичной стене и сидит удивляется, а где, мол, обещанные каналы? Почему не показывает, должно же? Наверное, в магазине обманули, не иначе.

А потом, такие как я, приезжают, хватаются за голову и начинают все переделывать как надо, но уже за двойной ценник. А надо бы и за тройной, потому что упертые хуже скупых. Примерно с такими думами я ехал в небольшой городок по неизвестному мне адресу настраивать антенну. По телефону заказчик сообщил, что он все сам уже давно поставил, но дать ума получившемуся никак не может. В моем распоряжении был адрес: название города и улицы, а также номера дома и комнаты.

На улице стояла зима, темнело рано, нужный мне дом я искал уже в сумерках, а когда нашел, то немного удивился, потому что по искомому адресу находился дом инвалидов. Я вошел через главный вход. В фойе сидели два гопника в форме охранников.

– Чо надо?

– Я – антеннщик. Тут кому-то надо антенну настроить.

– Чо? Какую антенну. Тут, бля, режимный объект, ты в курсе, а?

– Ясно.

Я вышел на улицу и позвонил заказчику.

– Тут у входа охрана. Не пускают, в общем…

– Охрана, блять… Подожди минут пять, тебя встретят.

Я покурил и зашел обратно. Сверху в фойе спустилась девушка с белым, без морщин, лицом.

– Вы мастер?

– Ага.

– Пойдемте.

Девушка что-то объяснила гопникам, протянула им пачку сигарет, и мы пошли. В комнате меня встретил усатый мужчина в тельняшке. Он сидел в инвалидном кресле. У него не было обеих ног.

– Привет! Короче, вот там за окном антенна. Я все уже поставил. Открывай, смотри, делай там, что нужно, у меня не получилось.