Текст книги "Дарите любовь"

Благодарность

Это сейчас моя младшая – чемпион страны по служебной кинологии, ведущий кто-то там, эксперт и прочие пироги.

История приключилась зимой. Тридцать пять лет назад. Мы тряслись в наполненном саранском автобусе. Две сестренки. Одна школьница, вторая в детский сад ходит.

Впихнуться в переполненный транспорт самое настоящее приключение: глаза на лбу, пуговицы на асфальте, ноги оттоптаны. А мелкая – целая, невредимая, мною втиснута недалеко от входа между сидящими гражданами. Рядом с ней в углу бабуся, хорошо за семьдесят, но бодрая, веселая, трещит, болтает с соседкой. Везет большую корзину, снаружи завязанную платком. Сквозь плотную ткань пробивается наружу сногсшибательный аромат свежей, еще теплой выпечки. А за покрытым узорами окном – минус тридцать. Или минус двадцать с большим хвостом.

Автобус тыр, дыр, трясется, везет нас домой. Сбоку цепляюсь за поручень, зеваю, стараюсь, чтобы меня толпой не оттащило слишком далеко от уютно пристроившейся Шумак-младшей. Она полна энергии, головой крутит. И вот вижу я, что детский любопытный взгляд все чаще и чаще останавливается на корзине…

Ох. Отвлечь ребенка не могу, ибо повисла, зажатая между добрыми согражданами в полутора метрах от сестренки.

Людмила водит острым лисьим носиком, жадно и шумно вдыхает запах и окончательно концентрируется на источнике головокружительного аромата. А дело-то зимой… Все ж еще и замерзли.

До нашей остановки еще пилить… и пилить. Детка вздыхает. Снова вздыхает. На нее обращают внимание.

Минуту они с хозяйкой корзинки друг друга разглядывают. Лицо старушки делается расслабленным, мягким. Она перестает болтать с соседкой и обращается к малышке:

– Хочешь?

Людмила энергично кивает, помпон трясется вверх-вниз.

Старушка с кряхтением наклоняется, отвязывает платок с одной стороны…

Запах врывается в салон и наполняет его весь – от водительской кабины до задней площадки. Нервно и жадно сглатывают несколько человек сразу.

Бабуля достает внушительного размера пирог и протягивает. Да, она не спросила меня, можно ли ей сладкое. Да, она вообще плевать хотела на всякую такую ерунду типа, а имею ли я право чужому ребенку еду предложить… И что? Не про это речь.

Раньше, чем добрая женщина вытянула руку, детка уже стряхнула с лапки варежку на резинке, сцапала угощение и вгрызлась в него. С урчанием. Так котята умеют и человеческие детеныши.

Ворчит, жует. Причмокивает. Ест так вкусно, что в улыбке расплываются сама бабушка, ее соседка. Затем пара хмурых мужиков, явно рабочих. А мне-то неловко. И сверху, сбоку, прокашлявшись, я подаю голос:

– Люда! Люда! Ау! Что надо сказать?

Она оборачивается. Шапка набок. На щеках повидло, на подбородке крошки. Глаза сияют, как фонари. Смотрит на меня в короткой попытке сосредоточиться. Потом кивает. Мол, поняла, поняла. И, облизнувшись, ищет взгляд благодетельницы, которая ее угостила. Все, включая меня, ждут детскую благодарность. Типа, вкусно. Спасибо.

Голос у ребенка звонкий. Ясный. На весь салон она говорит с возмущением:

– А Наташе не дали!

Первыми заржали рабочие. Потом хозяйка пирожков. Следом покатились остальные пассажиры. По-моему, смеялся даже водитель.

Мне сначала стало стыдно. Аж уши бордовые. В жар бросило. Потом успокоилась немного. Пять лет малышке. Ничего страшного.

А вот и наша остановка. Пора на выход. Младшая как раз успела невозмутимо дожевать пирожок. Я ухватила ее за руку, стала вытаскивать. И бормотать старушке: «Спасибо, большое спасибо, и простите нас, пожалуйста».

Она пихала мне несколько пирожков, махала рукой, как родной, которую провожает с теплом и радостью.

Закрыв двери и удаляясь дальше по маршруту, автобус снова дружно грянул смехом. Видимо, в ответ на чью-то реплику, которую я уже не слышала.

Мы шли домой. Снег похрустывал под ногами. Ребенок, теперь уже не спеша, жевал второй пирожок.

Бабуля

Диана выросла в детском доме и только недавно научилась не стесняться этого факта. Ох, досталось ей в жизни – до сих пор в памяти холодные прутья кровати. Нет, детей там кормили, одевали, учили. По праздникам всей «семьей» пекли пироги. Вот только не хватало сил штатным мамам. И зарплаты не хватало.

Поэтому мамы часто менялись. Только успеваешь к одной привыкнуть, как она уже исчезла. Приходит новая. Ты ее обнимаешь, а она смотрит на часы – надо успеть на улицу всю группу вывести.

Нет, не наказывали. Не обижали. А только душа Дианы потихоньку каменела. Ну, а как быть ей, душе, если из нее все время с кровью вырывают кусочки?

К 18 Диана стала высокой, стройной красавицей с холодными глазами. Отучилась на повара и поскорее устроилась на работу, чтобы получить себя в полное свое распоряжение. Чтобы себя содержать, чтобы себя уважать. Любить?

Нет. Диана не знала, как это.

Потом – будто компенсацию за тоску – она получила диплом, приглашение работать в одном из центральных кафе и ключи от однушки на окраине.

Это было невероятное счастье. Диана не чувствовала усталости, работая в две смены, чтобы поскорее обустроить дом. Каждая самостоятельная покупка для нее была событием – утюг, скромный диван, простенький, но СВОЙ стол на кухню…

За год она обросла солидным хозяйством, в котором было все необходимое, кроме одного – уюта. А где было научиться уюту? Повторить детдомовский интерьер с фикусами и розовенькими гардинами она не хотела. А какой-то другой не видела. В общем, квартира ее была больше похожа на берлогу холостяка, чем на домик принцессы.

Но ее все устраивало. И то, что коллеги не сильно пристают с расспросами о личной жизни. И что друзей особенно нет. Отчего-то ей совсем не хотелось дружить и общаться. Как будто в детстве выключило какую-то важную кнопку.

Если вдруг на улице на нее смотрел симпатичный парень, Диана опускала взгляд и старалась поскорее убежать. Не любила, когда спрашивали, как пройти куда-то – просто махала рукой и тоже убегала. Вот не могла переключиться на отношения с людьми, хоть убей.

В тот вечер она бежала с работы, сгибаясь под тяжестью пакетов с краской, кистями, клеем. Решила в выходные самостоятельно покрасить балкон. Цвет хороший, немаркий – темно-серый… Прокручивала в уме, чем прикроет пол, куда нальет растворитель…

И тут вдруг увидела бабульку, которая еле-еле тащила сумку с продуктами.

Ну, прошла бы мимо – свои пакеты не легкие. Да и ползет бабулька медленнее черепахи, а у Дианы дома дел по горло. Даже если она в зубы возьмет бабулину сумку, чтобы помочь нести, – саму-то ее как ускорить? На плечи посадить?

Диана ускорила шаг, стараясь не смотреть на сгорбленную медленную фигуру. Расстояние между ними увеличивалось.

А потом девушка вдруг остановилась, ругаясь в душе всеми теми словами, которым ее научили веселые детдомовские мальчики. Оставила свою поклажу в свете фонаря и вернулась к бабуле:

– Давайте помогу.

– Ой, что вы! Что вы! Спасибо! Я сама…

Но Диана уже понимала, что не оставит старушенцию. Один раз посмотрела на сморщенное лицо, заглянула в бесцветные запавшие глаза – и все. Как будто кто-то строгий и большой сверху постучал по плечу – только не бросай!

– Давайте. Вам же тяжело.

Диана просто перехватила тяжесть из бабулиных рук.

– Там картошка, лучок! Пакет молока! Еще капусты купила, хочу поставить… А вы еще капусту не ставили?

– Еще не ставила, – мрачно ответила Диана, стараясь не сильно спешить, поскольку бабуля совсем плохо шла.

Она эту капусту вообще никогда в жизни не ставила и не собиралась, хотя на поварском деле научили, конечно. Но то – для других. А для себя Диана вполне обходилась покупными пельменями.

– Я-то на дачу уже давно не езжу – ноги совсем больные стали. Там у меня и капуста была, и картошка своя. Как-то десять мешков привезла! А сейчас уже здоровье не то. Болею все время. Утром проснусь – руки холодные. Пока поставлю чайник, пока согреюсь… Старость – грустное время…

– Уга. – Диана старалась не слушать старушечье бормотание, с тревогой осматривалась вокруг. Вдруг какой-нибудь шальной прохожий заберет ее одинокие пакеты?

– А вы, деточка, откуда так поздно?

– С работы.

– А где работаете?

Уф. Только не это! Диана была готова дотащить сумки, но вываливать личное чужой бабке точно не собиралась.

– Вы где живете? Куда сумку-то доставить?

– А вон в том доме высоком живу, деточка.

– О, так и я там живу!

– Правда? Ой, какое счастье… А вы в какой квартире?

Ага, как же! Так Диана и сказала, в какой! Чтобы потом божий одуванчик к ней на чай каждое утро бегал?

– Я сейчас сумку до фонаря донесу, потом свои сумки к подъезду подброшу и за вами вернусь, окей?

– Конечно, окей! Деточка вы моя… Свою тяжесть тащите, а еще и мне помогаете… Вот есть же сердечные люди на свете!

Диана отмахнулась от этих слов – отчего-то так задели, что чуть не разревелась.

– Ждите здесь! Я через две минуты вернусь!

Она бухнула старушкину сумку на скамейку у фонаря, подхватила свои пакеты и потащила к подъезду.

Руки так болели от врезавшихся полиэтиленовых ручек, что мысли были только об этом. Еще Диана немножко злилась на бабку за медлительность и болтливость, да и за пакеты начала переживать по новому кругу – теперь-то их, одиноко торчащих у подъезда, точно кто-то подтырит!

Но помчалась к бабуле назад бегом. Не было и мысли, что можно ее там оставить.

Вот так в три приема добрались до дома.

Оказалось, что бабуля живет в том же подъезде, только на втором этаже. И даже в такой же «однушке». И дверь такая же «типовая», покрытая серой краской. Диана внесла сумку в коридор, вдохнула в легкие квартирный запах… Старостью пахнет. Чистенько, пусто – и старость.

Что у нее за запах – не объяснить. Такой сладковатый, нафталиновый, очень грустный.

– Деточка, как вас зовут?

– Диана.

– А меня Мария Михайловна. Спасибо вам, милая. Везет мне на добрых людей… Будьте здоровы, деточка.

В выходные Диана покрасила балкон, выдраила полы и плитку в ванной. Оставила набираться воду в ведро, сама побежала ответить на телефонный звонок…

Позвонил Димка Трифонов – дружок из детского дома. Ничего себе! Больше года не общались. Диана была смущена и рада. Как будто кто-то родной нашелся. Да так и есть – родной! Вместе росли в одной детдомовской песочнице.

Димка вернулся из армии, тоже оформлял жилье неподалеку и хотел проконсультироваться сразу по всем вопросам. Ну, и просто поболтать. Хотя – как и Диана – был не из разговорчивых. Но незаметно протрещали минут двадцать.

И только когда на полу вдруг заблестела вода, Диана с ужасом вспомнила про ведро…

Простынями высушила полы и вдруг поняла, что вода могла залить соседей снизу!

А снизу – Мария Михайловна…

– Кто там?

– Мария Михайловна, это Диана, соседка! Я вам сумку несла!

– Деточка! Конечно! Как я рада!

Бабуля открыла дверь с улыбкой и не сразу поняла, почему Диана с таким напряженным лицом метнулась в ванную.

– Я вас не затопила?

– Меня? Ох, да меня уже давно затопили… Сразу после заселения дома трубы лопнули от мороза… Так с тех пор – вот…

Убогая ванная бабули была вся в древних потеках.

Но свежих вроде не наблюдалось. Диана выдохнула.

Бабуля упросила выпить чаю. Ну, хорошо, пять минут можно посидеть. Заодно и к потолку на кухне присмотреться – вдруг туда затекло?

Бабуля все щебетала. И хотя Диана не слушала, но в памяти засело тоскливое слово – ОДИНОЧЕСТВО. Сын разменял старую квартиру, перевез маму на окраину, сам с женой обосновался где-то в центре. Но не сложилось у них. Запил сын. И в тридцать три года – инфаркт. У невестки сейчас другая семья, бабуле она не звонила уже пять лет. Других родственников нет – все умерли. Так и осталась Мария Михайловна одна.

Ох, как живо Диане вспомнились холодные прутья кровати. «Одна» – самое страшное слово на свете. И снова как будто кто-то развернул Диану в сторону Марии Михайловны и произнес Дианиным голосом:

– Я к вам завтра утром зайду. Чаю попьем, хорошо?

Так и повелось. Перед работой Диана забегала к Марии Михайловне. Если успевала – быстро пила чай. А не успевала – просто захватывала пакет с мусором или отдавала купленные накануне сушки. Постепенно их дружба стала такой крепкой, что бабуля начала доверять Диане свои пенсионные грошики – и Диана заходила за продуктами. Конечно, добавляла своих денег, чтобы купить не только самое необходимое, но и, например, любимое бабулино шоколадное масло.

А у Марии Михайловны хранился комплект ключей от Дианиной квартиры, и она заглядывала днем, чтобы прибраться, протереть пыль, погладить белье. Потихоньку возилась, наводя в квартире «деточки» порядок. Диана сама не заметила, как в квартире появились салфеточки, цветы и даже шикарные лоскутные покрывала, которые Мария Михайловна с большим удовольствием шила…

А спустя год в их компании стало одним человеком больше.

Тот самый Димка, который сначала забегал просто поболтать да посоветоваться, вдруг задержался. И надолго. Диана сама не заметила, как… Влюбилась, что ли? Димка умел формулировать лучше. И в один прекрасный день, смущаясь, он сделал Диане предложение…

Скромную свадьбу играли сразу в двух квартирах. Хотя какую – скромную? Столы ломились – постарались подружки из кафе. Было шумно, весело, тепло. Первый тост сказала директор детского дома. Очень хвалила и Диану, и Димку, знала, что эти ребята точно не пропадут.

А потом Димка, который сам был тамадой, встал и торжественно произнес:

– А теперь слово предоставляется самому дорогому человеку… Нашей второй маме… Марии Михайловне…

Мария Михайловна, нарядная и смущенная, долго не могла подобрать слова. Расплакалась, а потом, держа в дрожащей руке бокал с домашним вином, сказала:

– Деточки мои… Если бы вы знали, как я вас люблю…

Прошло пять лет. Марии Михайловне сейчас 78. Ходит еще медленнее, но глаза светятся от счастья. Одарила всех девочек из кафе шикарными лоскутными покрывалами, немедленно прозванными модным словом «пэчворк».

Общими усилиями сделали в ее доме ремонт. Теперь там пахнет выпечкой и – чуть-чуть – новыми обоями.

У Дианы и Димки подрастают двое детей – четырехлетняя Машуля и двухлетний Ванюша. При первой возможности Машуля рвется в гости к любимой бабушке.

А недавно принесла из детского сада красивый рисунок «Моя семья». И там все – мама, папа, Машуля, Ванюша и бабуля.

Бездарность

Доктор медицинских наук, заведующий кафедрой, рассказал нам одну удивительную историю.

Была в группе, в которой он учился, простенькая, скромная девушка из деревни, приехавшая в город. Девушка, назовем ее Лена, не могла похвастаться ни цепкой памятью, ни соображалкой, ни умением красиво говорить. Словом, всех привычных достоинств хорошего студента она была начисто лишена. Будущий профессор, тогда еще вполне себе просто Сашка, учился на круглые пятерки. И на Леночку, как и остальные ребята из группы, посматривал свысока.

Впрочем, день за днем он замечал, что серенькая троечница усердно грызет черствый сухарь науки. Она сдавала и пересдавала там, где большая часть студентов справлялась с лету. Лишила себя каникул, штудировала то, что не осилила вместе со всеми. Сашка заставал ее в больнице, на практике, когда все давно разбежались. Леночка терпеливо расспрашивала пациентов, выстукивала и ощупывала до тех пор, пока не научилась видеть симптом, о котором говорил преподаватель.

Тут звездный, лучший на курсе студент Сашка и понял: Леночка своего добьется. Он ей даже помогать начал немного. Гонял перед экзаменами по самым сложным вопросам. Вычитывал ее письменные работы. Советовал статьи и книжки. Подтянувшись к последнему году учебы на твердые четверки, Леночка сдала экзамены и получила диплом, уехала назад в райцентр.

Лет через десять, когда Сашка уже давно был доктором наук, уважаемым специалистом, более того – профессором и заведующим кафедрой, из Леночкиной деревни в больницу поступил очередной пациент. Диагноз, довольно сложный, под вопросом, который следовало уточнить, в направлении был написан четким, аккуратным, совсем не врачебным почерком первоклассницы.

Сашка, простите, Александр Алексеевич понял: вот она, Леночка, объявилась, и был удивлен через малое время, что диагноз подтвердился!

В приемном покое ему сообщили удивительный факт. Что из этого райцентра часто приезжают люди с первой-второй стадией рака. Их еще спасать можно, за жизнь бороться. Как они в своей глуши успевают вовремя угадать, что дело пахнет онкологией, и человека направить к специалистам, непонятно.

Александр Алексеевич даже присел на стул подумать. Вспомнил, как на уроках неврологии, на практике, а потом и при подготовке к экзамену Леночка извела его вопросами. Она решительно была настроена НАУЧИТЬСЯ находить «объемы». Это один из важных симптомов возможной онкологии.

Александр Алексеевич пришел в восторг. Бывшая троечница своей дотошностью и прилежанием добилась того, чего не каждый столичный врач умеет. Стала отличным диагностом!

Ай да Леночка!

Сейчас она работает начмедом в небольшой районной больнице. И у них лучшая статистика ранней диагностики разных сложных заболеваний! А сын у Леночки скоро станет врачом. Возможно, БЛЕСТЯЩИМ.

Он такой же усердный, старательный, как его мама, но еще и более способный.

Александр Алексеевич говорит, что это один из лучших его студентов.

Блины

Марина любила своих мужа и пацанов. А все трое были рослыми, крепкими и совсем не дураками пожрать. Супруг работал в охране. Старший сын занимался борьбой. Младший с первого класса таскался на хоккей. Три богатыря и Марина. Вполне себе сказочное семейство.

Так что деваться некуда – наша героиня умела быстро и вкусно готовить. Чего только не освоит настоящая женщина ради счастья в личной жизни.

История началась самым обычным осенним утром.

Привычно проснувшись в пять утра, а дело было в пятницу, Марина вышла на кухню и взялась за дело. Яйца, вода, молоко и мука. Взбила тесто. Расставила четыре сковородки. Добавила в готовую жидкую основу мытый изюм, сыпанула немного корицы, чуть-чуть коричневого сахара. И капельку соды.

Горячие сковородки дождались. Зашипели на чугуне первые блинчики. Только успевай переворачивать. А в редких промежутках – можно и кофе себе налить, зубы почистить.

Марина жарила, думала о своем. Разумеется, на кухне стало жарко, хоть и форточка нараспашку. Ее сыновья и муж еще спали. Тут сверху и донесся капризный громкий голос мальчика. Новые соседи приехали пару месяцев назад. Но ни с кем не общались. Не здоровались. И Марина их не знала, хотя и видела сколько-то раз.

– Папа, закрой окно! Я щас слюнями захлебнусь. Ну, пожалуйста.

Марина прислушалась. Мальчик повторил свою просьбу громче. Бабахнула форточка. Настала тишина.

Но Марине стало неуютно. Внутренний голос завел песнь о том, что блинов на столе много. А соседского мальчика, хоть она и не знакома, вполне можно угостить. Что там ест этот ребенок, живущий с очень старой бабушкой и отцом? А?

Она решительно наложила десяток блинов на яркую тарелку, завернулась в длинный махровый халат, опоясала обширную талию, влезла в короткие теплые чуни, которые надевала, чтобы за почтой в подъезд выйти, и потопала наверх. Позвонила в дверь.

Взъерошенный высокий узкоплечий сосед покраснел. Стал извиняться и отказываться. Но тут под рукой у него стремительным маленьким хорьком прошмыгнул бледный мальчик – сын. Схватил угощение, пробурчал что-то издалека уже с набитым ртом. Жевать начал еще по дороге на кухню.

Марина пожелала доброго утра и ушла. Сосед переминался с ноги на ногу на пороге и бубнил, что ему неловко… И как же можно… И он не должен… Но…

– Никаких но! – отрезала Марина. И ушла к себе.

Вечером сосед пришел вместе с сыном, принес плохо отмытую, скользкую от масла тарелку. Поблагодарил. Марина не поняла как, но за их семейным поздним ужином оказались и отец, и пацан.

Стали заходить пару раз в неделю. Носатый тощий Игорь – так звали папу, приносил с собой разные бананы, апельсины. Ел мало, было видно, что стеснялся. Норовил оставить сына поужинать одного. А потом возвращался за ним. Вскоре Марина выяснила, что Игорь вдовец. Готовить не умеет. И старая бабушка его покойной жены, и ее сын от первого брака перебиваются самой простой едой. Творог, яйца вареные, каша из пакетиков.

Марина вникла в ситуацию не сразу. Бабушка покойной жены и ее сын от первого брака. А где родной батя? Где другие родственники? Исчезли с горизонта, как только Галя слегла. Она болела около трех лет. Им всем тогда пришлось несладко.

Игорь не был размазней. Хотя и не призвал на выручку никого ни со своей стороны, ни с Галиной. Не вышло. Но не смог бросить старушку и пацана, который уже давно звал его отцом. В этой ситуации Игорь жил с напряжением, общей усталостью и подступающей готовностью слететь с катушек. Красные от недосыпа глаза как бы намекали, что ему несладко. Да и голос срывался в разговорах…

Бабушка много плакала. Пацан дерзил и плохо учился. Скверно жилось всей этой странной компании. Три человека под одной крышей. Три разных фамилии.

Марина решила помочь просто от щедрости натуры. Предложила готовить на обе семьи. Игоря и его подопечных она сразу и громко стала называть семьей. Ваша семья. Наша семья.

Итак, Марина постановила считать деньги за продукты и питаться сообща. Треть суммы вносит Игорь, две трети вкладывает в кормовой бюджет семья Марины. И всем в этой ситуации норм. Ей разницы почти нет. А старушка, у которой все из рук валится, и пацан хоть есть будут нормально. Поначалу Игорь пыхтел и сопротивлялся, ворчал, пытался доплачивать за труд, был филигранно послан, угомонился. При этом дружить с мужем Марины он не умел. Мужчины друг друга не очень воспринимали. Но хоть не ссорились. Уже хорошо.

Да, нагрузка на Марину увеличилась. Но не в два раза. Хорошие хозяйки поймут. Зато старушку и пацана через месяц было не узнать. Оба с румянцем на щеках. Подобревшие. Повеселевшие. Бабушка стала меньше пыхтеть. Муж Марины отремонтировал ей радио. Нашел какую-то подходящую волну. Бабушка взялась слушать музыку и анекдоты. Читать она не могла – глаза видели очень плохо. Но градус ворчания сильно притушила.

Потом Марина научила Васю мыть посуду, полы, протирать плиту. Он пытался фыркать, что, мол, не девчонка. Но Марина это пресекла. Куда деваться, если папе некогда, а бабуся старая? Не развалишься. И вообще, лучшие повара в мире – мужчины. Вася не поверил. Марина сказала, что это факт. Легко проверяемый. И вообще.

Вася поискал в школьной библиотеке. Интернета и компьютера у них дома еще не было (появились чуть позже). Вася сомлел. То ли его картинки изысканных блюд в кулинарных книгах вдохновили. То ли он уже и сам втянулся. Но Марина скоро получила поваренка. Не просто помощника, а шустрого, деятельного, толкового, с хорошей памятью и умными руками.

Игорь в первый раз не поверил, что ест борщ, приготовленный сыном. Коряво похвалил. Поцеловал в макушку. Сказал, мол, спасибо, сынок.

Васю прорвало. Он громко, даже очень громко заревел. Сыновья Марины утекли из-за стола. Муж ушел курить на балкон. Вася давился слезами. Игорь пытался понять, что случилось. Разобрались. Мальчик сказал, что Игорь его сыном не называл ни разу. А он… он ждал. И уже отчаялся.

Игорь развел руками. Мол, ну… так вышло. Что же теперь. Прости. Вася кивал. Марина сунула ребенку платок. Постучала кулаком по лбу Игорю. Не больно, не обидно, но вдохновляюще и отрезвляюще. Отправила мальчика умываться.

Чуть позже все пили чай. Ели блины с вареньем. Их тоже Вася напек. Игорь неумело хвалил ребенка. И активно жевал. Блины и правда получились вкусные.

Семья Марины за представлением наблюдала с полным восторгом. Мальчики и муж даже съели меньше обычного.

У младшего сына глаза горели. Марина еще подумала: надо же, сколько любопытства с интересом. Будто журналист какой – добычу почуял. И вот-вот вопросы задавать начнет. Погрозила ему. Медвежонок – семейное прозвище Мишки – покивал. Маму послушал. Согласился не отсвечивать.

У Игоря, Васи и бабушки (на самом деле, конечно, прабабушки, но кому какое дело до таких точностей?) с того вечера все окончательно стало налаживаться. Не сказать, что пацан вышел в отличники. Но вызывать в школу Игоря перестали. Бумаги он через некоторое время переоформил с опеки на полноценное усыновление. Количество фамилий в семье сократилось с трех – до двух.

Сияющий Вася сгоряча пообещал папе пятерки. Никто не поверил. Ну и ничего страшного.

Бабушка жила еще довольно долго. Но до последнего двигалась. Не слегла. Машинку для белья Игорь прикупил. Так что стирка тоже перестала быть проблемой.

Несколько разведенных подруг Марины на Игоря поглядывали. Но не складывалось. Он в итоге женился на медсестре из поликлиники, которая забегала к ним делать старушке уколы.

Только тогда совместное питание семей и прекратилось. Но меньше общаться не стали.

P. S. Младший сын Марины и Вася дружат до сих пор. Один почти вышел в шеф-повара. Вот-вот. Еще шаг, и все сложится. Второй – тренер в спортшколе.

Игорь со своей медсестрой родили еще пару девчонок. На одной из них Мишка скоро женится.

Традиционные пятничные блины на две семьи пекут по очереди: то Вася, то Марина.