Текст книги "Вера и личность в меняющемся обществе"

Вера и церковь в автобиографических текстах князя И. М. Долгорукова (1764–1823)

Александр Феофанов

Сочинения и жизненный путь князя Ивана Михайловича Долгорукова уже привлекали внимание исследователей[303]303
  Долгоруков 1997; Долгоруков 2004–2005. О жизни Долгорукова см.: Дмитриев М. А. Князь Иван Михайлович Долгорукой и его сочинения. М., 1863, и статьи В. П. Степанова: Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 1. А – И. Л., 1988. С. 279–283; Русские писатели. 1800–1917: Биографический словарь. Т. 2: Г – К. М., 1992. С. 149–151.


[Закрыть]. Однако о его религиозном воспитании и взглядах на Церковь написано немного[304]304
  Мельцин М. О. Религиозное воспитание кн. И. М. Долгорукова // Социально-гуманитарные науки в XXI веке: мировоззренческие основы общероссийской идеологии: сборник статей и тезисов докладов международной научно-практической конференции. Май 2006. Липецк, 2006. С. 27–29; Будюкин Д. А. Монашество и монастыри в «Повести о рождении моем…» князя И. М. Долгорукова // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. 2013. Вып. 43. С. 314–320.


[Закрыть]. Между тем записки Долгорукова представляют весьма интересный материал для понимания самосознания просвещенного дворянина конца XVIII – начала XIX века, в частности – его религиозных практик и места религии в его жизненном мире.

И. М. Долгоруков происходил из древнего княжеского рода и был внуком казненного при Анне Иоанновне фаворита Петра II И. А. Долгорукова. Супругой последнего была Наталья Борисовна, дочь фельдмаршала графа Б. П. Шереметева, принявшая постриг в Свято-Вознесенском Флоровском монастыре в Киеве под именем Нектарии. Именно под влиянием ее воспоминаний, рукопись которых хранилась у отца Ивана Михайловича, была написана «Повесть о рождении моем»[305]305
  Долгоруков 2004–2005, 7.


[Закрыть]. Князь учился в Московском университете и еще во время студенчества начал заниматься литературной деятельностью. Постепенно, к 1790‐м годам, Долгоруков становится известен как поэт. Служебная карьера его шла неспешно, с 1802 по 1812 год князь был владимирским губернатором, а с 1814 года он уже жил в Москве, получив отставку.

Богатый материал для понимания его взглядов содержится не только в переизданных сочинениях князя, но и в менее известных дневниковых записях путешествий[306]306
  Долгоруков 1870 I; Долгоруков 1870 II.


[Закрыть]. Эти дневники были опубликованы в 1870 году О. М. Бодянским, который получил их рукописи от наследников князя.

Первое путешествие было предпринято в 1810 году после череды «домашних печалей» (в 1808 году умерла его дочь Маша, в 1809‐м – приемная дочь князя от первого брака жены, Алена) и ревизии Владимирской губернии сенатором П. А. Обресковым. Лучшее лекарство от общей усталости от бюрократических дел и «лицемерия людского» Долгоруков видел в рассеянии, отвлечении, и вернейшим средством было путешествие. Но поездку за границу, по оценке князя, «ни состояние… ни положение не позволяли задумывать», при этом «во всех журналах писали диковинки про Одессу»[307]307
  Долгоруков 2004–2005. Т. 2. С. 150, 151. В Одессе в начале XIX века шло активное развитие культурной жизни, и как раз в феврале 1810 года был открыт знаменитый Одесский оперный театр. См.: Губарь О. И. История градостроительства Одессы и функции Одесского строительного комитета. Одесса, 2015.


[Закрыть], что и обусловило маршрут первого путешествия. Второе путешествие 1817 года было вызвано обещанием совершить дружеский визит, данным князем своей сестре Елизавете и ее мужу, В. Л. Селецкому, жившим в Черниговской губернии[308]308
  Подробнее о контексте создания записок о путешествиях И. М. Долгорукова см.: Мельцин М. О. Памятные места Украины в мемуарах и путевых заметках кн. И. М. Долгорукова: знаменитое и лично значимое // Київська старовина: Науковий історико-філологічний журнал. 2010. № 2. С. 133–141; Булкина И. С. «Антипаломничество»: киевские путешествия князя И. М. Долгорукова на фоне малороссийских травелогов начала XIX века // Лотмановский сборник. 4. М., 2014. С. 153–165; Киселев В. С., Васильева Т. А. «Под отечественным небом странствую с мирною душою»: образ Украины в русских травелогах начала XIX в. (В. В. Измайлов, П. И. Шаликов, А. И. Левшин) // Имагология и компаративистика. 2015. № 2 (4). С. 20–42.


[Закрыть].

Рационализм эпохи Просвещения породил «вольтерьянство» – деизм и, шире, – религиозное вольнодумство. Однако это вызвало и обратную реакцию в виде развития различных эзотерических течений; «неудовлетворенность «рационализацией веры» и «секуляризацией» богословия привела к развитию разнообразных форм мистической духовности»[309]309
  Смилянская Е. Б., Цапина О. А. Религия и церковь в эпоху Просвещения // Всемирная история в 6 томах. Том 4. Мир в XVIII веке. М., 2013. С. 159.


[Закрыть]. В России масонство, пережившее гонения на московских «мартинистов» в конце XVIII века, вновь расцветает в 1810‐х годах. Александр I покровительствует идеям христианского универсализма и «внутренней церкви»[310]310
  Анализ религиозной ситуации первой четверти XIX века в России см.: Вишленкова 2002; Лагутина И. Н. Россия и Германия на перекрестке культур. Культурный трансфер в системе русско-немецких литературных взаимодействий конца XVIII – первой трети XX века. М., 2008; Кондаков Ю. Е. Князь А. Н. Голицын: придворный, чиновник, христианин. СПб., 2014.


[Закрыть]. Но князю Долгорукову чужд эзотеризм масонства, в нем слишком силен просвещенческий рационализм. А. Л. Зорин, опираясь на историческую типологию социальных характеров американского социолога Дэвида Ризмана, отнес Андрея Тургенева (младшего современника князя Долгорукова) к типу «внутренне ориентированной» личности, противоположной «традиционно ориентированной» личности, «усваивающей ценности и правила поведения из этикета, ритуала и житейских практик старших поколений»[311]311
  Зорин 2016, 39.


[Закрыть]. Долгоруков не принадлежал к поколению романтиков Андрея Тургенева, но и его вполне можно рассматривать как личность, поведение которой определяется следованием собственным принципам, отражающим внутреннюю позицию человека, а не традициям «отцов отечества».

В своих записках Долгоруков предстает человеком чувствительным, но его произведения, в том числе стихотворные, лишь внешне напоминают сентиментальную литературу. Князь чужд «поэтическому самоанализу, мечтательности и меланхолии»[312]312
  Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 1. А – И. Л., 1988. С. 282.


[Закрыть].

Его путешествие с посещением храмов, монастырей, с поклонением святыням представляет собой не традиционное паломничество, а некое «антипаломничество»: традиционный для паломников маршрут наполняется новым смыслом. Как и другие светские авторы, он ищет «в путешествии свежих впечатлений, а не спасения в сакральном смысле. Чувствительные путешественники предпочитают доверяться воображению, рисуют не окрестные пейзажи, но пейзаж своей души»[313]313
  Булкина И. С. «Антипаломничество»: киевские путешествия князя И. М. Долгорукого на фоне малороссийских травелогов начала XIX в. // Лотмановский сборник. 4. М., 2014. С. 153–165, здесь 155.


[Закрыть]. Но у Долгорукова «сентиментальная формула „бытие сердца“ в его понимании отражала не жизнь „души“, а историю отношений автора с людьми и его житейские впечатления»[314]314
  Словарь русских писателей XVIII века. С. 282.


[Закрыть]. По замечанию И. С. Булкиной о дневниковых записях Долгорукова, «князь предстает на этих страницах персонажем парадоксальным и непоследовательным, но вполне характерным для промежуточной эпохи: чувствительным просветителем. Он ратует за свое право на „частный взгляд“ и „частное впечатление“ и с вольтерьянским пылом обличает суеверия, в которых погрязло киевское духовенство»[315]315
  Булкина 2014, 159.


[Закрыть].

Религиозность И. М. Долгорукова, как и А. Н. Радищева, А. Т. Болотова[316]316
  См.: Мальцев 2017.


[Закрыть] и других просвещенных дворян эпохи, – «лично переживаемая, связанная с восприятием передовой европейской мысли»[317]317
  Костин 2006, 256.


[Закрыть]. Критически настроенный ум и рефлексия определяют эволюцию мысли конкретной личности, в том числе и по отношению к религии.

В последние годы жизни Долгоруков, в молодости «известный деистическими взглядами (эти идеи изложены в его „Рассуждении о судьбе…“, 1814) и шутками над церковью, написал несколько стихотворений, исполненных религиозного чувства („Моя отходная“, „Чистый понедельник“ и др.)»[318]318
  Словарь русских писателей XVIII века, 282.


[Закрыть]. В предисловии к «Путешествию в Киев в 1817 году» князь пишет: «тот не может быть долго несчастлив, кто довольствия своего чает от Бога, а не от внешних прелестей мира»[319]319
  Долгоруков 1870 I, II.


[Закрыть]. Это выдает в нем человека религиозного, ищущего опору и источник блага в Абсолюте. Но и человека эпохи Просвещения, чающего «довольствия» в этом, посюстороннем мире.

При анализе записок Долгорукова будет уделено внимание восприятию князем богослужений, обрядов и таинств, его отношению к православному духовенству и к инославным, его взгляду на место Церкви в государстве и его пониманию самой сущности религии. Это взгляд человека секулярного, что необязательно подразумевает анти– или а-религиозного, но для которого мир уже «расколдован»[320]320
  Узланер 2008.


[Закрыть]. У него, во-первых, произошла приватизация сферы религиозного[321]321
  См.: Лукман Т. Дополнение к третьему немецкому изданию «Невидимой религии» // Социологическое обозрение. 2014. № 1 (13). С. 139–154.


[Закрыть]. Во-вторых, и это главное, князю Долгорукову близка идея саморазвивающейся творческой личности – так Романо Гвардини охарактеризовал автономного субъекта, появившегося в эпоху Модерна[322]322
  См.: Гвардини Р. Конец нового времени. Феномен человека. Антология. М., 1993.


[Закрыть].

Богослужение, обряды и таинства

И. М. Долгоруков часто посещает богослужения, при этом не формально; он может и пропустить церковную службу, если болит голова либо предыдущее богослужение в этом храме ему чем-то не понравилось. Запись от 10 июня: утром князю пришлось отлежаться «порядочно от мигрени», и, так как «обедня была рано, я ни к одной не попал, да и, признаться, побоялся Мценского повторения»[323]323
  Долгоруков 1870 I, 5.


[Закрыть] (см. о Мценске ниже). 29 июля: «следовало съездить к Обедни для Воскресенья, но я подумал, что лучше дома прочесть несколько зачал Апостольских про себя, нежели войти в храм для того, чтоб слушать скороговорки и внимать визжанью Хохлов на крылосе»[324]324
  Там же, 84.


[Закрыть]. 18 июня: «День рождения дочери моей: хотелось к Обедни, но когда в Понедельник оне поются? Особенно в селах, не смотря на то, что пост, все дни равны для духовенства, в смысле супружеских обязательств. Бедные люди наши Левиты в этом разуме, хотят, или нет, а только тогда пользуются правами Гименея, когда уставом дозволено»[325]325
  Долгоруков 1870 I, 14.


[Закрыть]. Очевидно живое желание богообщения, не связанное формальными требованиями посещения богослужений. В то время как многие дворяне, подобно пушкинским Лариным, «два раза в год говели»; или, как у гоголевского городничего, твердость веры заключалась в еженедельном «бывании» в церкви. Редко у кого, как у Алеши Карамазова, возникала мысль, что если вместо призыва «иди за мной» ходить лишь к обедне – этого мало.

Прежде всего в качестве «обряда» неприемлемо причастие:

Принимая таинство Причастия в виде примирения себя с Богом, как можно присрочивать его к какому ни есть посту, или сочельнику?[326]326
  Ср. рассуждение Г. И. Добрынина: «Великий пост подал мне случай исполнить догматические должности по закону, в котором я родился». В этом воспоминании ежегодная исповедь с причастием рассматриваются только как формальная обязанность. Для многих дворян практика говения была только традицией и воспринималась в XIX веке как «привычки милой старины» или чудачество. С. П. Жихарев, отличавшийся уже в юности любовью к богослужениям, в начале XIX века выглядел чудаком в глазах прочих дворян. В своем дневнике он упоминает свое «русское деревенское воспитание, над которым так издевались соседи, – эти ежедневные утрени, молебны и всенощные» (Жихарев С. П. Записки современника. М.; Л., 1955. С. 30).


[Закрыть] Иногда в эти дни совесть наша спокойна, а в прочие мятежна: тут-то и потребно врачевство Веры, и мы нередко отсрочиваем. В обращении нашем к Богу не должно вмешиваться ни этикетов, ни сроков, ни приличий местных. Душа не должна подходить под правила симметрии, или вымышленного распорядка. В Киеве Дьякон, говоря, с чашею в руках: «Со страхом Божиим и верою приступите!» не произносил слов сих для одной только формы, и не уходил назад в олтарь, но Христиане приступали и причащались Святых Таин, и это одно изглаживало в уме моем до последней черты негодование, с которым я обращался ко многим неустройствам в богослужении. Я видел, что есть еще Христиане, приверженные к святыне, и радовался внутренно, что ревность добрых людей превозмогает пагубную философию хитрых лжеучителей нашего века[327]327
  Там же. С. 141. О причащении как центре христианской жизни см.: Желтов М., диак., Ткаченко А. А., Михайлов П. Б., Петров В. В. Евхаристия. Часть I // Православная энциклопедия. М., 2008. Т. XVII. С. 533–615. Современные социологи также рассматривают частоту причастия как один из важнейших показателей религиозного образа жизни. См: Синелина Ю. Ю. Динамика процесса воцерковления православных // Социологические исследования. 2006. № 11. С. 89–97.


[Закрыть].

Видимо, один из таковых лжеучителей – Вольтер, которого князь считает «изувером»[328]328
  Долгоруков 1870 I, 94.


[Закрыть].

Будучи в храме, Иван Михайлович практически всегда оценивает происходящее эстетически. Ему важна внешняя красота богослужения, он наслаждается ею, или чувство прекрасного страдает. Так, в Домницком монастыре князь «с удовольствием отслушал вечерню», отмечая, что «басист редкой», но звон колоколов слишком глух[329]329
  Долгоруков 1870 I, 51.


[Закрыть]. 17 июня ездил с младшей дочерью («которая всех ранее встает в семье») в Тихвинский монастырь под Болховом (Троицкий Рождества Богородицы Оптин монастырь). Здесь «обедня идет хорошо, и отправляется по образу известнейших пустынь в Арзамасе»[330]330
  Там же, 13. Видимо, речь идет о Свято-Успенской Саровской пустыни, где подвизался прп. Серафим Саровский.


[Закрыть]. А вот на архиерейском богослужении 24 июня ему не понравилось: певчие «поют дурно»[331]331
  Долгоруков 1870 I, 2, 19.


[Закрыть].

Князь совершенно не терпит в храмах «истуканов, представляющих Христа то в темнице, то на кресте, то в разных страдательных положениях»:

Я не понимаю, – рассуждает Долгоруков, – как до сих пор не запретят такого глупого обычая, который сближает нас со временем идолопоклонства. По моему, такие произведения резца не что иное, как кумир. Соглашаясь на одну живопись в храме, я все бы резное отменил касательно икон. Но у нас умные головы кинулись в мистику, и между тем, как они проповедуют метафизические свои бредни, простой народ боготворит кумир, и вера его есть невежественное суеверие[332]332
  Там же, 13–14.


[Закрыть].

Эстетика богослужения важна и другим просвещенным дворянам того времени. Именно красота богослужения (причем католического) пробуждает религиозное чувство в Карамзине:

Ныне поутру вошел я в придворную католическую церковь во время обедни. Великолепие храма, громкое и приятное пение, сопровождаемое согласными звуками органа; благоговение молящихся, к небу воздетые руки священников – все сие вместе произвело во мне некоторый восхитительный трепет. Мне казалось, что я вступил в мир ангельский и слышу гласы блаженных духов, славословящих неизреченного. Ноги мои подогнулись; я стал на колени и молился от всего сердца[333]333
  Карамзин Н. М. Избранные сочинения в двух томах. М.; Л., 1964. Т. 1. С. 150.


[Закрыть].

Тогда как Долгоруков во Мценске остался крайне недоволен общим отправлением службы, на которую пошел в годовщину смерти отца:

К несчастию, причет той церкви, в которую я попал, возмутил мои чувства. Священник престарелый и лишенный средства действовать у престола, похож был на каррикатуру. ‹…› Обедня не есть только молитва: она действие духовное, которое исправлять не способен человек, едва движущий ногами, едва могущий воздеть руки свои к небу, и у которого слякошася вся кости… Диакон, содействовавший ему, только что выздоровел после белой горячки, которого мутный взор свидетельствовал еще минувшие припадки; на крылосе пел молодой Дьякон же: он и читал, и кадило раздувал, и свечи зажигал до конца почти Литургии, следовательно, суетился. К концу подоспел Дьячок, коротенькой мальчишка, который так гаркнул Аллилуия в Причастне, что всех нас пронял трепет[334]334
  Там же. С. 4–5.


[Закрыть].

Во Мценске же он скептически комментирует, что тут «поклоняются большому древесному кресту, приплывшему, как сказывают, противу воды к городу. Блажени видевшии!»[335]335
  Долгоруков 1870 II, 19.


[Закрыть] Впрочем, иногда он снисходителен, понимая, возможно, условность некоторых почитаемых святынь, не отменяющую поклонения чрез них Богу. Во Фроловском монастыре он увидел крошечный сосуд, «под им подписано: „Здесь кровь Иисуса Христа“. На что спрашивать: кто и откуда ее доставил? Как она до сих дней сохранилась? Мы в храме; все свято в доме Божием: поклонимся и дадим веру преданию многих веков!»[336]336
  Там же, 286. Как тут не вспомнить авторство Владимирской иконы Божией Матери, Дары волхвов и Пояс Богородицы.


[Закрыть]

Возмущают князя и зеркальные Царские врата, «против которых, как перед туалетом, Дьякон растягивает свой орарь, а баба, за ним стоя, вместо молитвы, оправляет кичку», возмущают и выкрашенные сусальным золотом губы свт. Иоанна Златоуста.

Отдельно от собственно богослужения князь оценивает искусство гомилетики. В Нежинском Благовещенском монастыре (Назарет) он слушал проповедь архимандрита Виктора (Черняева): «я не назову беседу его проповедью: ибо он не сочинял ни чего и не твердил наизусть, а без налоя и приготовлений простер речь о кресте, подлинно ex promptu». Но экспромта самого по себе недостаточно:

Когда я слушаю наших знаменитых проповедников и витий церковных, я ищу красоты в слоге. Всякая фраза взвешена, оценена, и естьли он прошибется в периоде, или художестве красноречия, я бегу прочь, и недоволен. Здесь, напротив, много слыша нескладного в составе разговора, я был весь во внимании; потому что текла истина и мораль Христианская из уст прямо смиреннаго святителя, каким почитается во всей здешней стороне Виктор[337]337
  Долгоруков 1870 II, 172.


[Закрыть].

Для Ивана Михайловича важен универсализм и единство в православных обрядах. 25 июля, молясь на панихиде по матушке, у которой были в этот день именины, князь был удивлен, что, служа по одному уставу, «так, однако, различествуют между собой в обрядах и песнопении», «а в храмах ей быть не должно»[338]338
  Там же, 73.


[Закрыть]. Об этом он разговаривал с духовными лицами, которые указывали на то, что сущность везде одна, только обряды разные. «Конечно, внутренняя молитва есть основание наших действий к Богу. Движения тела при сем суть ничтожны», – рассуждает Долгоруков. Но «люди обладают плотскими телами, нам даны чувства физические, которые поражаются внешностию, а от внешнего располагается нередко и внутренний помысл»[339]339
  Там же, 74.


[Закрыть]. Обряд не фетишизируется, но важен для духовного настроя человека, который есть двусоставен. Разнообразие в обрядах у православных для князя непонятно и неприемлемо:

Кто служит в шапке, кто в колпаке [в тексте «колиаке»], на ком лента красная, на ком синяя, иной осеняет, иной стоит на ковре, другой надевает на себя всякие ожерелья, там Царские врата всегда отворены, тут всегда заперты, и, словом, такая смесь в обрядах, что ежели бы сошли к нам Апостолы и увидели наше Богослужение, верно бы они спросили: что мы такое выдумали, и в каких преданиях их нашли подобные диковинки?[340]340
  Там же, 2, 75.


[Закрыть]

Выгодно отличается от описанного им обрядового плюрализма единство богослужения у католиков, протестантов и иудеев: «я видел Жидов там и сям, в школах на молитве, Католиков в их костелах, Лютеран в кирках, везде одно и то же[341]341
  Там же, 2, 75.


[Закрыть].

На Украине обряды несколько отличны от великорусских. Запись от 29 июня: «здешний Священик – брат родной Астраханского губернатора; он постарался показать нам Богослужение во всем Малороссийском обряде, которое, хотя в безделицах, но имеет различие с Великороссийским»[342]342
  Там же, 24.


[Закрыть]. Князь отмечает крещение обливанием, не вынося, впрочем, резкого суждения за и против него:

Окрестил при нас в покоях своих новорожденного младенца мужеска пола, и нарек его Давидом. Для детей моих сие представило новое зрелище; они не имели понятия о том, что мы называем обливанцы: во всей Малороссии иначе не крестятся. Бог разсудит, чей образ видимой заповеданного крещения лучше – их или наш[343]343
  Там же, 22.


[Закрыть].

В полный восторг привело Долгорукова греческое богослужение в Нежине. По сравнению с ним князь ставит ниже

во всех почти отношениях, наши не только приходские, но и многие даже соборные храмы. Какая чистота и опрятность! Какое богатое содержание! ‹…› Дьякон, кадя церковь, подходит к каждому лицу особенно и воздает ему благовонное курение фимиама, не так как у нас иной размахивает кадилом пустым для формы и щеголяет тем, что несколько раз в одно мгновение обернет его вокруг пальца, как игрушку[344]344
  Долгоруков 1870 II, 171–172. Нежинские греки пользовались льготами со времен Богдана Хмельницкого, в 1696 году в Нежине оформилось греческое церковное братство, утвержденное универсалом гетмана Мазепы. См.: Подгайко М. К. Культурна спадщина ніжинського грецького братства // Вісник Маріупольського державного університету. Сер.: Історія. Політологія. 2014. № 9. С. 56–66.


[Закрыть].

Духовенство в оценках князя И. М. Долгорукова

У князя много знакомого духовенства, как среди епископата, так и среди приходских священников. 4 июня, помолившись в Туле у вечерни, зашли к архиерею, которого князь охарактеризовал как «старого приятеля»[345]345
  Долгоруков 1870 II, 2. Архиерей – Симеон (Крылов-Платонов).


[Закрыть]. 14 июля князь ездил в Домницкий монастырь ко всенощной, «не столько для богомолья (во всяком месте владычество Господне), как для того, чтоб видеться с Архимандритом, и заплатить ему посещение, которым мы одолжены были от него накануне; ибо он у нас 13 числа обедал»[346]346
  Там же, 50.


[Закрыть]. 24 июня князь узнал, «что здешний Архиерей уволен: это мне не помешало поранее лечь спать, чтоб успеть у него Обедню отслушать завтра», в воскресенье слушал обедню, которую служил архиерей Досифей (Орловский и Севский) «на своем загородном подворье»[347]347
  Там же, 19.


[Закрыть].

При этом владыка – не простой поп. Архиерей, по мнению Долгорукова, «обязан непременно окружить себя великолепием и пышностию для предстоящих», поскольку «простота хороша в кабинете, в хижине, но храм Бога должен быть великолепен»[348]348
  Там же, 53.


[Закрыть]. В пример приведена пышность храма Соломона, который был подобен своду небесному. Великолепие храмового убранства должно действовать на чувства молящегося. Современная же князю простота храмового убранства, скромная, внутренняя обстановка церкви является лишь попыткой «заменить бедность вкусом», проявлением недостатка средств, выделяемых на украшение храма. «Приятная простота» не может дать великолепия, приличествующего священному месту.

Образцом пастыря для князя является митрополит Платон (Левшин), просвещенный пастырь, великий святитель, «гений российского духовенства»[349]349
  Долгоруков 1997, 286.


[Закрыть]. Восхищение князя Платон вызывает, прежде всего, своим сочетанием сановитой наружности, философского склада ума, риторского мастерства и учености. По этому образцу Долгоруков судит и о других архиереях. Так, владыка Амвросий (Протасов) охарактеризован как архиерей «умный и просвещенный», «жаль, что близко, видно, потерся около Мартинистов, слишком нанюхался их ладону; часто твердит о ниспадшем человеке, о внутренней церкви: весь их дух и беседа»[350]350
  Долгоруков 1870 II, 14. Ср.: Лопухин И. В. Некоторые черты о внутренней церкви // Лопухин И. В. Масонские труды. М., 1997. Также идеи пиетистов о внутренней церкви ярко выражены в масонском издании А. Ф. Лабзина «Сионский вестник». См.: Кондаков 2011.


[Закрыть]. Здесь также очевидна нелюбовь князя к мистицизму и масонской таинственности.

Отношение к приходскому духовенству менее требовательное. Достаточно, чтобы священник был «Левит доброй и почтенной»[351]351
  Долгоруков 1870 I, 22.


[Закрыть]. Хотя, конечно, духовенство должно быть образованным. В Черниговской губернии Долгоруков целый вечер разговаривал со священником Вербицким «из Шляхты», и узнал, что

очень много Козаков, едва знающих грамоте, преимущественно пред студентами Богословии, ставятся в Дьяконы, и даже в Попы, из уважения местного Владыки к ходатайству помещиков, кои сами иногда не знают, о чем просят, и Владыка не стыдится столь предосудительно угождать им. Снаровка дело хорошее, но надобно и ей знать меру, а на всякого неуча надевать стихарь можно, да не должно и не хорошо: это унижает духовной чин, соблазняет верующих и в оскорбление превращается ученым людям[352]352
  Там же, 21.


[Закрыть].

Сам князь хорошо знает богослужебный порядок и чувствителен к отклонениям от него, нарушающим смысл службы. В Курской Коренной пустыни Долгоруков

вслушивался в стихи и песнопение церковное, и не мог понять, от чего на молебне Богородице пели песни Великого Четверга и Пятницы; не поверивши моему слуху, я спросил Священника, что это значит? Добрый и простой монах ответствовал мне: «Я и сам не знаю, так у нас издревле водится». Как бы люди ни молились, лишь бы возсылали сердца к Небу. Глядя на все наши обряды, кто не признается, что далеки мы от того духовного ощущения Божества, которое ему прилично? В оболочке телесной мы плотски поклоняемся Творцу[353]353
  Долгоруков 1870 II, 29.


[Закрыть].

Церковь – общество – государство

Как государство должно относиться к инославным и иноверным в стране, где господствующая религия – православие? В отношении к другим конфессиям Долгоруков проявляет терпимость, но не более. Отмечая наличие многих «разноверцев» и «счастливые плоды терпимости, которыми род человеческий обязан просвещенному нынешнему веку», когда «нет уже мучеников за веру», но есть «горшая крайность»: «терпимость – добродетель, но потворство – порок». Так, Вольтер «все терпел, кроме Христианства», хотя «кто кого поставил судьею чужой совести?»[354]354
  Долгоруков 1870 I, 76. Ср. «я не могу одобрить Вольтера, когда он от суеверия не отличал истинной христианской религии, которая, по словам одного из его соотечественников, находится к первому в таком же отношении, в каком находится правосудие к ябеде» (Карамзин Н. М. Избранные сочинения в двух томах. М.; Л., 1964. Т. 1. С. 289).


[Закрыть]. «Можно миловать суевера, но суеверие распространять и покровительствовать ему предосудительно. Можно прощать Раскольника, но дозволять ему на каждой улице ставить храм свой, в явной соблазн Правоверным и поощрение умам слабым, безразсудно и опасно»[355]355
  Долгоруков 1870 I, 77.


[Закрыть]. То же относится к униатским и католическим храмам. Почему опасно потворствовать инославным в естественном желании почитать Бога? Совсем не потому, что инославие не ведет ко спасению, как рассудил бы человек традиционного общества, в котором понятие греха (а ересь – безусловный грех) практически приравнено к преступлению. Ибо, как сказано в крылатой фразе, если цель – спасение души, то цель оправдывает средства.

Долгоруков исходит из другого. Религиозные убеждения – частное дело, но для него, как для человека Просвещения, они вписываются в «общее благо». Для современника И. М. Долгорукова Ивана Петровича Пнина в его «Опыте о просвещении относительно к России» «созидать общее благо» значит помимо прочего «наблюдать правосудие, сохранять законы, поощрять трудолюбие, награждать добродетель, распространять просвещение, подкреплять церковь…»[356]356
  Пнин И. П. Сочинения. М., 1934. С. 122.


[Закрыть]. Просвещение должно идти вместе с «подкреплением» Церкви. Екатерина II, с точки зрения Долгорукова, была «премудрая Монархиня, но не весьма благочестивая жена», и ее веротерпимость проистекала от равнодушия к делам веры.

Сам князь не только терпим к инославным, но и присутствует на неправославных богослужениях. Он посещает униатский монастырь (а ранее водил дочек послушать еврейские молитвы), архимандрит которого не говорит по-русски, поэтому они общались на латыни. Долгорукому странно видеть священника бритого, с остриженной вокруг головою и в сюртуке, «все, что не отличает человека духовного от светского, нам кажется грехом и соблазняет: не все ли равно как Попа ни оденут? кажется так? но в существе совсем другое: к чему приучишь глаза, того ищут они повсюду. Внешность все определяет, и мы по ней примечаем звание и характер публичной»[357]357
  Долгоруков 1870 I, 71.


[Закрыть].

Посещая католическую (домовую) церковь, «войдя в храм и зная, что он посвящен Богу, от какого бы Исповедания то ни было», князь перекрестился. Его слуга поступил так же, хотя, полагает Долгоруков, «50 лет назад холоп мой назвал бы меня еретиком и, под сердитой час, может быть вменил бы себе в добродетель и не повиноваться мне, как басурману»[358]358
  Там же, 81–82.


[Закрыть].

Относительно разницы между религиями «не стану разсуждать, – пишет Долгоруков, – о том, чья Вера лучше: оставим суд сей Богу; но должен стоять на том камне, на котором поставили меня мои благовестники духовные ‹…› Пусть всякой верит, как разсудил; но тот, кто со всеми готов молиться всячески, без нужды, а из блажи, тот, думаю я, не далек и от того, чтоб ни чему и никогда не молиться[359]359
  Долгоруков 1870 I, 139–140. Эти рассуждения князя удивительно напоминают мысли Алена Бадью об истине как верности событию, связывающему человека с подлинным Бытием.


[Закрыть].

Итак, выбор религии – дело собственной совести, отсутствуют рассуждения о том, что одна религия более «спасительна», чем другая. Долгоруков сравнивает религии с обычаями, установлениями гражданскими и законами в разных странах. В Умани он посетил еврейское богослужение, судя по описанию, в день Девятого ава: «этот пост называется у них констернация Иерусалимская». Здесь Долгоруков, при всем своем бытовом антисемитизме, сумел подняться до чувства всеобщего братства, слушая псалом «На реках Вавилонских»:

Нигде так сильно не выражено чувство любви к отечеству, как в этом прекрасном стихе «Аще забуду тебе, Иерусалиме». Сколь ни омерзительно настоящее положение Жидов, их обряды, службы и сходбища, я не мог, однако, не тронуться, видя кучку людей, сошедшихся оплакивать свое отечество, свою церковь, свою землю, гонимую повсюду, посещенную гневом Божиим, не имущую ни алтаря, ни кадила, ни всесожжения. В эту трогательную минуту я забывал все предубеждения рассудка и, по внушению сердца одного, глядел на последнего Жида, как на брата своего по человечеству[360]360
  Долгоруков 1870 II, 220.


[Закрыть].

В Одессе князь посещает храмы греческий, католический, дом молитвы раскольников и синагогу:

Все призывают Его благость, Его одно имя имянуют, но всякий язык и племя свои вводит обряды и почитает их лучшими. Ах! для чего не дано человеку от матери его, природы, чтоб жертва его и возношения к престолу Вседержителя были одинаковы повсюду и вдохновенны в него единственным источником всего доброго в мире? Для чего разум каждого из нас не так прост, как сам Бог, как истина, как душа наша?[361]361
  Там же, 147.


[Закрыть]

Отношение к причастию – главный критерий оценки благочестия, которое выходит за пределы обряда и традиции. В Киеве Долгоруков особо отмечает, что «причащались многие светские особы и высших классов, и простонародные богомольцы. Это представляло моему воображению древнюю нашу Апостольскую Церковь в то время, в которое все, готовясь к Причащению, очищали совесть свою не в узаконенную только какую-либо часть года, но тогда особенно, когда совесть их удручена была тяжким упреком»[362]362
  Там же, 141.


[Закрыть].

Рассуждая о жертвенности, Долгоруков противопоставляет вкладную в Киево-Печерской лавре «панагию» канцлера Н. П. Румянцева с портретами его предков («не постыдился против алтаря воздвигнуть бюст своего родителя») дару фельдмаршала князя А. А. Прозоровского, построившего инвалидный дом для содержания раненых офицеров[363]363
  Там же, 137.


[Закрыть]. Князь считает «весьма бесполезно» первое для души графа Румянцева и благоугодной милостыней – жертву фельдмаршала.

Путешествуя, князь замечает, что многие храмы построены еще Мазепой и теперь «из одних уст и молятся о спасении души его, и предают его анафеме: чего не терпит Закон Божий с тех пор, как политика зачала его приспособлять к своим видам!»[364]364
  Там же, 35.


[Закрыть]. Политическая злободневность не должна касаться вечного, недопустима профанация и смешение кесарева и Божьего.

Князь негодует, увидев изображение двуглавого орла над Царскими вратами, «птицу, какую мы видим на вывесках в шинках и трактирах, не смею даже сказать, кабаках». Вспоминает Христа, изгнавшего торгующих из Храма: «куда бы девался тот пастырь, у которого Иисус, в наше время, увидел бы двуглавого орла не в притворе, а почти над самым кивотом благодати?.. Я не думаю, чтобы этот жрец, в белой камилавке, успел после того покойно стерлядей кушать»[365]365
  Там же, 133, 134.


[Закрыть]. Двуглавый орел для него неуместен в символике Царствия не от мира сего.

Долгоруков не может «без отвращения видеть нынешнего обычая или моды (ибо и на самыя святыя упражнения бывает мода) смешивать со всяким политическим произшествием духовныя церемонии, которыя от частаго их употребления почти в посмешище иногда обращаются»[366]366
  Долгоруков 1870 II, 128.


[Закрыть]. Он противопоставляет современному внешнему благочестию то, как «в старину» «скромная молитва среди своих домочадцев, без шума и провозвестия, текла прямо от души умиленной»[367]367
  Там же, 129.


[Закрыть]. Сейчас же всякое второстепенное событие государство превращает во внешне благочестивое, «духовное», но пустое мероприятие, что совершенно неуместно[368]368
  Там же, 129.


[Закрыть].

Какая нужда при всяком манифесте, которой Государь подпишет, при всяком эстандарте, т. е. лоскутке, вышитом на деревянной палке, сгонять Архиереев, Попов в кафедральные соборы служить молебны, звонить в колокола, и давать, так сказать, черни духовное зрелище, унижающее цену первоначальной его причины. На что дела гражданские вводить в Церковь?[369]369
  Там же, 129.


[Закрыть]

Характерно при этом, что до того в Чернигове Долгоруков был «на молебне, которой отправлял Архимандрит Феофан, по случаю получения известия о помолвке Великого Князя, Николая Павловича. Скажу, к стыду властей и жителей Чернигова, что манифест прочтен только при мне и моем зяте: кроме нас никого не было в церкви»[370]370
  Долгоруков 1870 I, 34.


[Закрыть].

Сущность религии

«Но что же и Религия? Восторг в самой высшей степени»[371]371
  Долгоруков 1870 II, 273.


[Закрыть]. Таково характерное определение Долгорукова. В другом произведении он пишет, что «в древния времена Вера была восторг: тогда шли за нее на крест… Ныне Вера наружный токмо обряд, приличие, навык: никто к ней сердцем не прилеплен, никто ни защищает»[372]372
  Долгоруков 1870 I, 78.


[Закрыть]. Восторг, согласно «Словарю русского языка XVIII века», это: 1. Радостное исступление, забвение себя и окружающего; экстаз, неистовство, поэтическое вдохновение; 2. Большое удовольствие, радость, восхищение[373]373
  Восторг // Словарь русского языка XVIII века. Л., 1988. Вып. 4. Воздух – Выпись. С. 97.


[Закрыть]. При этом нужно учитывать, что сам князь максимально далек от экзальтированности и поисков мистических озарений. Тем не менее религия – это прежде всего именно некая высшая радость.

В литературе встречается утверждение, что князем И. М. Долгоруковым «традиционные для православия представления о значении монашества и монастыре в жизни общества совершенно… утрачены»[374]374
  Будюкин 2013, 319.


[Закрыть]. Однако из дневника князя видны совершенно традиционные практики благочестия: он прикладывается к мощам в лавре, надевает шапочку св. Иоанна Многострадательного; в его глазах «праведники почиют в мире, в вертепах, ими избранных, в кои не проходит ни луч солнца, ни суетные отголоски мира не раздаются. Дивен Бог во святых своих! Нельзя без душевного умиления прикасаться блаженным остаткам Преподобных, угодивших Богу святостью жизни и мужеством веры»[375]375
  Долгоруков 1870 I, 107–108.


[Закрыть]. Вероятно, князь действительно не до конца понимал смысл монашества как особого пути, но не отрицал монашеский подвиг как пример истинного служения Богу. По его словам, его бабушка, в иночестве Нектария, «источила реки слез, умертвила все свои страсти, пригвоздила все чувства ко кресту»[376]376
  Долгоруков 1870 II, 286.


[Закрыть]. И это был подвиг высоко добродетельный, в лучах истинного христианского света[377]377
  См.: Долгоруков 1997, 343.


[Закрыть]. Видя нетленные мощи свт. Иоасафа Белгородского, которые тогда еще были «публично не прославлены», хотя «они удивительно сбереглись от тли и всякой порчи», князь записывает: «тайным вдохновением он почитаем многими за Святаго», и в этих словах звучит явное согласие с мнением народа, при всем критическом настрое ума Ивана Михайловича[378]378
  Долгоруков 1870 II, 42.


[Закрыть].

Познакомившись во время путешествия с сыном богатого еврея Гуровича, образованного (знал, кроме иврита, идиша и русского, также французский и немецкий), который хотел перевести на «еврейский» язык Новый Завет, «за то, – по словам Гуровича, – вся моя братья почитает меня атеистом, или еретиком»[379]379
  Долгоруков 1870 II, 222.


[Закрыть], князь не мог не применить эти слова к себе. Рассуждая о своем духовном пути, князь воспоминает:

Когда я был молод, меня в публике называли атеистом, натуралистом, деистом, потом республиканцем, наконец даже и Якобинцем, но это меня не смущало; ибо я на лай собачий никогда не отгрызаюсь. Теперь, под старость, пусть назовут меня суевером, ханжою, чем хотят: я еще равнодушнее перенесу злоречие людское; но ни из страха, ни из корысти, не отрекусь от образа мыслей моих на счет предметов духовных[380]380
  Долгоруков 1870 I, 135.


[Закрыть].

Конечно, никаким атеистом князь Долгоруков не был. Перед сном князь читал молитву: «отжени от меня уныние сего мучительного часа, и да услышу глас твой, когда призовешь меня, с духом спокойным в мирной совести. С сим размышлением я уснул…»[381]381
  Там же, 16.


[Закрыть] Она показывает живую форму веры, прямой разговор с Богом не о житейских потребностях, а о главном в христианской жизни. По свидетельству М. А. Дмитриева, знавшего князя лично, Иван Михайлович «начинал каждый день молитвою; потом садился читать священное писание»[382]382
  Дмитриев М. А. Князь Иван Михайлович Долгорукой и его сочинения. СПб., 1863. С. 34.


[Закрыть]. При этом князь «был набожен по-своему: более по чувству растроганного сердца, нежели по глубокому размышлению; а это едва ли не лучшее!», «я видел его целую неделю, ежедневно, во время говенья, в домовой его церкви: он не развлекался ни на одну минуту; сам читал вместо причетника во все продолжение богослужения, и не смотря на старость, не показывал ни малейшего утомления во время продолжительной великопостной службы»[383]383
  Там же, 47.


[Закрыть]. Дмитриев приводит отрывок из «Завещания» князя, подтверждающий его искреннюю религиозность: