Текст книги "Как возможна логика в праве?"

Концепция логического позитивизма Евгения Викторовича Булыгина, равно как и современная аналитическая традиция в целом, представляет собой одно из ведущих направлений теоретической юриспруденции в мире. Она имеет немало преимуществ, важнейшим из которых выступает логическая четкость и прозрачность функционирования права на уровне его нормативной системы. Безусловно, она очень дисциплинирует юридическое мышление; ее внутренний посыл заключается в том, чтобы сделать функционирование права четким, прозрачным, а значит и справедливым (против последнего, однако, по методологическим причинам будут возражать сами позитивисты).

Несмотря на общую методологическую установку логического позитивизма рассматривать право в перспективе логического анализа, Е. В. Булыгин прекрасно понимает неуниверсальный характер своей концепции. В полемике с С. Хаак[104]104
  Булыгин Е. В. На что способна логика в праве. С. 445–452.


[Закрыть], а также в вопросе о правах человека, аргентинский правовед не раз делает оговорку о методологическом ограничении познавательных возможностей своей теории. Описывая проблему пробелов в праве, Е. В. Булыгин не случайно утверждает: «именно логический анализ доказывает, что проблема пробелов в праве (в смысле отсутствия правовой регуляции) не может быть решена при помощи логики. Это еще не все, на что способна логика в праве, но определенно уже кое-что»[105]105
  Там же. С. 448.


[Закрыть].

Оценивая тенденции включения современной логики в юриспруденцию, мы не разделяем оптимизм некоторых исследователей о том, что в современной общеправовой теории наблюдается «постепенный переход от жесткого формального к все более гибкому, социально ориентированному пониманию рациональности»[106]106
  Тухватулина Л. А. Проблема рациональности в науке о праве: дисс… канд. филос. наук. Москва, 2017. С. 133.


[Закрыть]. Позиции логического позитивизма достаточно сильны, и у него есть свои преимущества. Однако главная задача права и как нормативной системы, и как социального института состоит в том, чтобы справедливо регулировать поведение людей. Для этого, очевидно, важны и нормативный, и антрополого-социальный аспекты действия права.

В этой связи возможно верны слова Л. Н. Сумароковой о том, что «работа по созданию юридической логики как варианта практической логики может быть успешной, если юристы и логики усвоят ту истину, что не только нормы, правила, концепты и принципы конституируют действительность мышления, но и, главным образом, наоборот: жизнь человека, практика мышления, действительное мышление генерируют внутри себя алгоритмы, нормы, формы, концепты и принципы. И главным при этом становится не вопрос техничности, а вопрос ценностей, целей в аспекте перспективы Человека, его судьбы»[107]107
  Сумарокова Л. Н. Юридическая логика: коммуникативная концепция. Одесса: «Фенікс», 2015. С. 190.


[Закрыть]. Кроме того, нельзя не видеть и современных тенденций в развитии самой логики, связанных с проблемой отождествления рационального и логического, с попытками осмысления рациональности в новых процедурах формализации, приближенных к реальной жизни[108]108
  См. например: Солонин Ю. Н. Логика: ожидания и разочарования // Современная логика. Х Общерос. науч. конф. СПб., 2008. С. 126–129.


[Закрыть].

И, тем не менее, юридический позитивизм – это целый юридический мир, ставший классическим и, пожалуй, самым разработанным направлением в мировой юриспруденции. В этом контексте концепция Е. В. Булыгина, несмотря на те критические замечания, которые были упомянуты в настоящей статье и которые продолжают высказываться критиками и сегодня, продолжает вносить свой вклад в развитие общеправовой теории и философии права.

Resume: The article analyzes the concept of the famous lawyer Eugenio Bulygin in the context of the contemporary legal positivism, its evolution is examined on the example of H. Kelsen’s pure theory of law. The author studies also the origins of the analytical tradition in Argentina. On the basis of anthropological approach to law, an attempt is made by the author to consider the conception of logical positivism by E. Bulygin, identifying its strengths and weaknesses. The author concludes that it is possible to apply logical positivism within anthropology of law.

Keywords: Eugenio Bulygin, legal positivism, logical positivism, anthropological approach to law.

Вадим Иванович Павлов

Проблемы чистого учения о праве в работах Е. В. Булыгина

Аннотация: Рассмотрены подходы Е. В. Булыгина к интерпретации некоторых проблемных вопросов правовой теории Ганса Кельзена. Среди этих вопросов такие как нормативность права, природа правовых норм, различие между нормами и нормативными предложениями, нормативные следствия судебных решений, описание процесса правоприменения в терминах логики, полнота и непротиворечивость права и прочие. Особенное внимание русско-аргентинский правовед уделяет отграничению методологических принципов юспозитивизма в чистом учении о праве от тех элементов трансцендентализма, которые Кельзен воспринял из философии Канта. Демонстрируется значимость данных Е. В. Булыгиным интерпретаций и критических замечаний для лучшего понимания кельзеновской философии права.

Ключевые слова: чистое учение о праве, нормы права, нормативность, логика и право, Ганс Кельзен, юридический позитивизм.

Проф. Е. В. Булыгин является одним из признанных лидеров юспозитивизма в современном мире. Поэтому вопрос о связи правовых взглядов Е. В. Булыгина и Ганса Кельзена – ведущего представителя юспозитивизма XX века – не может не вызывать исследовательского интереса. Эта связь является достаточно очевидной, она прослеживается во многих центральных для позитивистской теории вопросах: природа норм, механизм действия права, действительность и действенность права, устройство правопорядка и проч. Тем более, что и сам Евгений Викторович не скрывает того, что его идеи во многом связаны с чистым учением о праве и отчасти опираются на него.

Как пишет мыслитель в своем автобиографическом очерке: «теория Кельзена осталась для меня постоянной основой. От Кельзена я взял его тематику: структуру правопорядка и нормы, которые этот порядок составляют, равно как кельзеновский юридический позитивизм и скептицизм по вопросу о ценностях»[109]109
  Булыгин Е. В. Мое видение рациональности права // Булыгин Е. В. Избранные работы по теории и философии права. СПб.: Алеф-Пресс, 2016. С. 11.


[Закрыть]. Е. В. Булыгин выражает твердую уверенность в том, что «хорошее знание теории Кельзена является основополагающим для всех тех, кто хочет работать в области философии права»[110]110
  Там же.


[Закрыть]. Поэтому неудивительно, что проблемы чистого учения о праве неоднократно обсуждались на страницах работ Е. В. Булыгина – причем не как застывший комплекс идей и представлений, а как отправная точка для разработки методологических проблем теоретического правоведения.

Наряду с идеями Г. Кельзена, позитивистская философия права Е. В. Булыгина строится на идеях Г. Л. А. Харта, А. Росса, а также деонтической логике Г. Х. фон Вригта – если упомянуть только основные источники. Среди четырех вышеупомянутых мыслителей сам юбиляр, похоже, более «доверяет» работам Г. Л. А. Харта и Г. Х. фон Вригта, многие положения из которых он берет как аксиоматические. Работы Кельзена для него чаще представляют предмет критических размышлений, позволяющих уточнить и развить свои собственные представления. Эти критические размышления важны для тех, кто занимается исследованием чистого учения о праве, и поэтому в рамках настоящей работы будут рассмотрены основные их них.

Помимо самой по себе проблематизации в работах проф. Булыгина различных аспектов чистого учения о праве, эта тема имеет для меня известное личное значение. Выбор темы этой работы для сборника в честь юбилея Е. В. Булыгина связан с осознанием того, насколько мое собственное восприятие неоднозначных и проблемных аспектов чистого учения о праве оказалось сформированным интерпретациями этого учения в работах юбиляра. После публикации русских переводов работ Е. В. Булыгина в 2010-х гг.[111]111
  Отмечу, что некоторые из работ не являются переводами, а написаны юбиляром на русском языке.


[Закрыть], его идеи дали новый импульс для переосмысления в постсоветском правоведении некоторых ключевых методологических проблем юридического позитивизма[112]112
  Напр., Дидикин А. Б. Философское и правовое наследие Ганса Кельзена. Екатеринбург: Издательские решения, 2018; Максимов С. И. Право как нормативная система: «гуманистический» позитивизм Евгения Булыгина // Вісник Національного університету «Юридична академія України імені Ярослава Мудрого». Серія: Філософія, філософія права, політологія, соціологія. 2018. № 3. С. 53–66; Краевский А. А. Проблемы экспликации понятий действительности и действенности права в концепции Е. В. Булыгина // Труды Института государства и права РАН. 2019. № 4. С. 81–107.


[Закрыть].

Это осознание послужило для меня стимулом для того, чтобы порассуждать о том, в каких аспектах эти интерпретации важны для современной философии (теории) права, в чем с ними можно согласиться, а с чем в критике чистого учения со стороны Е. В. Булыгина можно было бы подискутировать[113]113
  Рамки настоящей работы намеренно ограничены русскими переводами работ Е. В. Булыгина. Приводимый здесь анализ взглядов аргентинского правоведа не претендует на полноту по причине того, что не принимается во внимание не переведенная на данный момент литература на испанском и других языках.


[Закрыть]. В любом случае, современное понимание кельзеновской теории права трудно представить без учета исследований, которые проф. Булыгин проводит уже более 55 лет – если вести отсчет с момента выхода его полемической статьи о понятии действенности права, которая получила критический ответ со стороны австрийского правоведа[114]114
  Булыгин Е. В. Действенность права // Булыгин Е. В. Избранные работы по теории и философии права. С. 273–293; Кельзен Г. Действительность и действенность права // Там же. С. 294–315.


[Закрыть].

Наиболее значимым среди критических замечаний проф. Булыги-на мне представляется его полемика против метафизических элементов чистого учения о праве, которые он небезосновательно считает производными от заимствования Г. Кельзеном некоторых идей трансцендентальной философии И. Канта. Е. В. Булыгин неоднократно обращался к критическому анализу элементов кантовой философии в теории Кельзена, выражая уверенность, что отделение этих элементов философского идеализма от позитивистских идей австрийского мыслителя необходимо для последовательной реконструкции логики развития чистого учения о праве[115]115
  Булыгин Е. В. Кант и современная философия права // Булыгин Е. В. Избранные работы по теории и философии права. С. 18–27.


[Закрыть]. Ведущие исследователи в этой области – такие, как проф. С. Л. Полсон, – неоднократно обращались к этому аспекту[116]116
  Напр., Paulson S L On the Kelsen-Kant Problematic // Valdés E. G. et al. (ed.). Normative Systems in Legal and Moral Theory. Festschrift for Carlos E. Alchourrón and Eugenio Bulygin. Berlin: Duncker, 1997. P. 197–213. См. также о влиянии кантовой философии и неокантианства на чистое учение о праве: Полсон С. Л. Нормативизм Ганса Кельзена // Известия вузов. Правоведение. 2013. № 6. С. 158–175. О критической оценке Е. В. Булыгиным неокантианских элементов чистого учения см.: Garcia Berger M Bulygin y el Kelsen neokantiano // Doxa. Cuadernos de Filosofía del Derecho. 2018. Vol. 41. P. 339–353.


[Закрыть], изучению которого юбиляр посвятил несколько важных работ.

Вывод, который делает Е. В. Булыгин по результатам анализа роли кантианской философии в теории Кельзена, звучит несколько вызывающе: «для придания чистому учению о праве последовательности, некоторые из кельзеновских идей, проистекающие из одной философской традиции и поэтому несовместимые с другой традицией, должны быть исключены из данного учения»[117]117
  Булыгин Е. В. Антиномия в чистом учении о праве Кельзена // Булыгин Е. В. Избранные работы по теории и философии права. С. 223.


[Закрыть]. Казалось бы, такой пересмотр чистого учения о праве невозможен по определению (как можно подменить некоторые ключевые методологические принципы некоей теории, не разрушая ее или не подменяя ее другой теорией!). Но Е. В. Булыгину это удается. Юбиляр взял на себя сложную задачу уточнения позитивистских идей Кельзена, которые он рассматривает как «наиболее значимые» в интеллектуальном наследии австрийского правоведа, и очищения кельзеновской теории от элементов кантианства, что соответствовало бы «философскому развитию Кельзена, которое демонстрирует явную тенденцию в направлении позитивистских компонентов его теории права»[118]118
  Там же. С. 224.


[Закрыть].

Рассматривая идеалистические элементы кельзеновской теории, проф. Булыгин в первую очередь указывает на методологическую несовместимость идеи И. Канта о способности науки создавать предмет своего познания (то есть тезис о том, что при помощи категорий рассудка познающий субъект формирует объекты своего чувственного опыта) с позитивистским принципом, в силу которого Г. Кельзен отказывался от предположения каких-либо самоочевидных положений и истин, которые высказываются правоведами относительно права и его действия. Эта метафизическая идея привела Г. Кельзена к ошибочному, по мнению Е. В. Булыгина, тезису о том, что наука о праве сама создает свой предмет, что правовые нормы формулируются не в принимаемых законодателем актах, а в высказываниях, при помощи которых правоведы описывают эти акты и их нормативные следствия. В конечном итоге, такая идея оказывается несовместимой с позитивистским тезисом о социальных источниках права.

Данный тезис Кельзена об «эпистемологическом создании» норм права опирался на идею о том, что правоведы облекают свои высказывания в особую форму (вменение), которая указывает на связку между фактом нарушения права и фактом применения наказания за нарушение[119]119
  Булыгин Е. В. Кант и современная философия права. С. 19.


[Закрыть]. Такова была, в частности, позиция австрийского правоведа в первом издании «Чистого учения о праве» (1934 г.) вплоть до пересмотра им чистого учения о праве в послевоенные годы, начиная с французского издания «Чистого учения о праве» в 1953 г.

Через сравнение кельзеновских подходов к характеристике нормотворческой функции правовой доктрины русско-аргентинский правовед демонстрирует две параллельные тенденции в чистом учении о праве. Это позитивизм, который опирается на тезис о социальных источниках, с одной стороны, и идеалистическая философия, которая требует отделения в праве фактического от нормативного, с выводом последнего в изолированную от мира фактов сферу долженствования, с другой. С точки зрения проф. Булыгина, в этом последнем аспекте «Кельзен всерьез пытался перенести на право идеи трансцендентального идеализма, и, в первую очередь, идею создания человеческим разумом предмета познания. Его неудача в этом деле весьма поучительна»[120]120
  Там же. С. 27.


[Закрыть].

Опираясь на такой трансцендентализм, австрийский мыслитель в своем раннем учении попытался сконструировать норму как смысловое содержание, независимое от акта ее издания, чтобы тем самым изолировать Должное от Сущего (от факта издания и промульгации). Для Кельзена, вменение юридических последствий некоему действию не дано в самом нормативно-правовом акте – оно требует дополнительного суждения об этом акте, в результате которого властный приказ преобразуется в норму.

Эту идею юбиляр считает «наиболее слабым пунктом в кельзеновской теории до 1960 года»[121]121
  Там же. С. 22.


[Закрыть], поскольку из нее можно заключить, что без такой интеллектуальной реконструкции норм правопознание невозможно. Как неудачно высказался об этом сам австрийский мыслитель, иначе бы правопознание обратилось в хаос чувственных восприятий[122]122
  Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. СПб.: Алеф-Пресс, 2015. С. 96.


[Закрыть]. Он считал, что поскольку приказы как акты воли не имеют между собой логической связи, эта связь не дана в самих нормативно-правовых актах, а создается через теоретические высказывания (нормативные предложения) представителей науки о праве.

Окончательно от этого тезиса Г. Кельзен напрямую так и не отказывается, но во втором издании «Чистого учения о праве» мыслитель устранил соответствующие рассуждения из своей работы, что дает Е. В. Булыгину основания для утверждений о косвенном отказе Г. Кельзена от этого кантианского тезиса, чего требовала логика развития его теории: «Как только вводится идея о том, что правовые предложения суть всего лишь описания правовых норм, лишается всяческой опоры и повисает в воздухе тезис о нормативности науки о праве»[123]123
  Булыгин Е. В. Антиномия в чистом учении о праве Кельзена. С. 233.


[Закрыть].

Соглашаясь с этой критикой тезиса об эпистемологическом создании норм, стоило бы несколько смягчить ее. Кельзен не утверждал того, что юридические нормы и процесс их создания хаотичен, и был далек от отрицания того, что эти нормы «являются продуктом сознательной и, очень часто вполне разумной работы людей, занимающихся созданием права»[124]124
  Булыгин Е. В. Кант и современная философия права. С. 22.


[Закрыть]. Аллегория «хаоса чувственных восприятий», как представляется, не несет той смысловой нагрузки, которую в нее вкладывает проф. Булыгин для критики трансцендентального измерения теории Кельзена[125]125
  «Кельзен утверждает, что правопорядок, т. е. объективно действительное право является продуктом гносеологической разработки правовой науки. Это происходит благодаря двум категориям: Zurechnung и Grundnorm. Они совместно составляют условия правового познания» (Там же. С. 21). Это кажется слишком сильным тезисом, поскольку он означал бы, что до возникновения правовой науки правовое регулирование невозможно. В контексте проводимого Кельзеном разделения правопорядков на развитые и неразвитые (в которых как раз недостаточно развиты представления о вменении и о единстве правопорядка – обычное право, основанные на самопомощи и объективном вменении примитивные порядки) можно утверждать, что, как минимум, неразвитое право может существовать и действовать вне зависимости от правовой науки – конструирование норм и вменение ответственности может осуществляться правоприменителями ad hoc без того, чтобы результаты правоприменения изучались и систематизировались правовой наукой.


[Закрыть]. Это лишь образное выражение, при помощи которого Кельзен приводит пример для пояснения значения теоретико-познавательной работы для правопорядка[126]126
  Ср. с рассуждениями проф. Полсона о «номологичной нормативности» в чистом учении о праве: Полсон С. Л. Сущность идеи правового позитивизма // Известия вузов. Правоведение. 2011. № 4. С. 41–46.


[Закрыть].

Стоит согласиться с тем, что это образное выражение неудачно, поскольку в своем буквальном смысле оно противоречит, по меньшей мере, одному из центральных тезисов чистого учения о праве о том, что норма не существует сама по себе, что она получает силу, регулятивную способность только за счет того, что она включена в нормативный порядок[127]127
  «Отдельная норма есть норма права, если она относится к определенному правопорядку» (Кельзен Г. Чистое учение о праве. С. 46).


[Закрыть]. Это означает, что нормативные высказывания (приказы), включенные в нормативно-правовые акты и иные источники права, изначально являются частями упорядоченного целого, так что правильнее было бы сказать, что теоретические высказывания уточняют и конкретизируют эту упорядоченность, но не «создают» ее[128]128
  В этой связи Кельзен заключает термин «создание» в кавычки и делает соответствующие оговорки (Кельзен Г. Чистое учение о праве. С. 96).


[Закрыть].

Из раннего кельзеновского учения нельзя однозначно вывести того, что принимаемые нормотворческими органами акты до их обработки юристами не могут находится в упорядоченной связи друг с другом – юристы лишь способствуют дальнейшему упорядочиванию, но не являются причиной и условием возникновения нормативного порядка. Такой образ правотворческого процесса вполне совместим с тезисом об «эпистемологическим создании» норм, если под последними понимать высказывания о том, что нечто должно совершаться или некто должен себя вести известным образом[129]129
  Там же. С. 14.


[Закрыть].

Трудно спорить с тем, что такого рода теоретические высказывания помогают связать предписания властей с «жизненным миром» адресатов, а организация этих высказываний в единую систему помогает организовать в соответствующей последовательности и те нормотворческие акты, в которые включены нормы и на которые опираются высказывания о них. Если нормы понимать не как властные приказы, а как реконструкцию прав и обязанностей адресатов этих приказов[130]130
  Вплоть до «Общей теории норм» Кельзен старательно пытается отграничить «норму как специфический смысл акта, интенционально направленный на поведение других» от «акта воли, смысл которого она составляет» (Там же. С. 15). Это, очевидно, не совпадает с тем, как норму понимает сам юбиляр – «выражения, связывающие решения со случаями» (Альчуррон К. Э., Булыгин Е. В. Нормативные системы // Альчуррон К. Э., Булыгин Е. В. «Нормативные системы» и другие работы по философии права и логике норм. СПб.: Изд-во С.-Петерб. Ун-та, 2013. С. 319; см.: Лисанюк Е. Н. К. Альчуррон, Е. Булыгин о норме в «Нормативных системах» // Конфликтология. 2011. № 4. С. 62–74). Кельзеновское понимание нормы (любая норма сводима к санкции) кажется Е. В. Булыгину слишком узким, и в этом отношении он следует критике этого понимания со стороны Г. Л. А. Харта. Так что несогласие в вопросе об эпистемологическом создании норм в немалой степени отражает это коренное расхождение в понимании самой природы норм.


[Закрыть], то идея Г. Кельзена о том, что такие нормы создаются только при интерпретации властных приказов, оказывается не столь абсурдной, как это можно было бы предположить из фразы о хаосе[131]131
  Как отмечают проф. Дидикин и проф. Оглезнев, «Обосновываемая австрийским правоведом конструкция эпистемологического создания всего лишь вводит «методологические предпосылки, позволяющие ему выстраивать логическую иерархию норм в единую систему с определением оснований этой системы» (Дидикин А. Б., Оглезнев В. В. Онтология и эпистемология права: аналитическая традиция. Новосибирск, 2012. С. 17).


[Закрыть].

В чем Е. В. Булыгин бесспорно прав, так это в том, что нормотворческие акты создаются так, что они изначально встроены в соответствующий нормативный порядок, так что роль юридической науки заключается не в создании этого порядка, а в его описании. Его интерпретация кельзеновского учения как эволюционирующего в сторону отказа от способности правовой науки «эпистемологически создавать» нормы права в этом аспекте представляется совершенно верной, равно как и его призыв к более строгому разграничению описания от предписания при истолковании нормативно-правового материала.

Кельзеновский тезис об «эпистемологическом создании» норм права предстает как некорректный в другом отношении, на что вполне обоснованно указывает Е. В. Булыгин. Этот тезис не мог сосуществовать с принципиальными утверждениями кельзеновского учения позднего периода о том, что содержанием нормы является волеизъявление издающего ее субъекта («нет нормы без императора») – данное противоречие в чистом учении о праве проф. Булыгин называет основной антиномией этого учения[132]132
  Булыгин Е. В. Антиномия в чистом учении о праве Кельзена. С. 222–245.


[Закрыть].

Если содержанием нормы является властный приказ, то и считать ее созданной нужно с момента ее издания нормотворческим органом, тогда как интерпретации со стороны юристов лишь уточняют содержание нормы. То, что Кельзен в своем позднем учении не отказывается от разбираемого выше тезиса об «эпистемологическом создании», вносит в чистое учение о праве два противоречащих утверждения – «норма создается через акт воли» vs «норма создается через акт познания». Это противоречие дает почву для двух совершенно различных интерпретаций кельзеновского учения и для соответствующих дебатов[133]133
  Например, французские конституционалисты М. Тропер и О. Пферсманн, которые, соответственно, делали акцент на волевом и когнитивном аспектах толкования права: Тропер М. Конституционное толкование // Известия вузов. Правоведение. 2012. № 4. С. 88–103; Пферсманн О. Ономастический софизм: изменять, а не познавать (о толковании конституции) // Известия вузов. Правоведение. 2012. № 4. С. 104–132.


[Закрыть].

Для разбора этой антиномии Е. В. Булыгин выделяет восемь тезисов в теории Кельзена, из которые первые четыре он считает «кантианскими», а другие четыре – позитивистскими: (1) теория двух миров (Сущего и Должного) и выводимая из нее характеристика правовых норм как принадлежащих к миру Должного; (2) концепция действительности в смысле обязывающей силы; (3) нормативность науки о праве; (4) понимание основной нормы как трансцендентальной категории; (5) четкое разграничение между Сущим и Должным; (6) некогнитивистская концепция норм и понимание оценочных суждений как предписаний, которые не могут быть ни истинными, ни ложными; (7) тезис о том, что все правовые нормы обретают и утрачивают свое существование вследствие определенных действий людей; (8) четкое различие между описанием и оценкой, между мышлением и волением, между познанием права и созданием права, между наукой о праве и политикой права[134]134
  Булыгин Е. В. Антиномия в чистом учении о праве Кельзена. С. 224–225.


[Закрыть]. При этом Е. В. Булыгин рассматривает тезисы 1–4 как несовместимые с тезисами 6–8.

В первую очередь, он убедительно опровергает отделение мира Сущего от мира Должного в разных версиях чистого учения о праве, демонстрируя, что «эти два мира тесно переплетены, а изучение норм с необходимостью требует учета определенных фактов»[135]135
  Там же. С. 228.


[Закрыть]. С точки зрения юридического позитивизма, фактические действия по созданию, промульгации, отмене правовых норм являются условиями существования всех норм права. При этом их обязывающая сила считается в позднем учении Кельзена производной от факта издания властных актов предписания, а минимум действенности правопорядка является необходимым условием действительности его норм. Из этого юбиляр без труда выводит опровержение теории двух миров (Сущего и Должного) как непересекающихся друг с другом – для позитивиста Должное в праве не может возникнуть иначе как через те акты и процессы, что протекают в мире Сущего[136]136
  См. об этом также: Антонов М. В. Социологические мотивы учения о праве Ганса Кельзена // Юридический позитивизм и конкуренция теорий права: история и современность (к 100-летию со дня смерти Г. Ф. Шершеневича): материалы VI Международной научно-практической конференции / отв. ред. О. В. Кузьмина, Е. Л. Поцелуев. Т. 2. Иваново: ИвГУ, 2012. С. 184–198.


[Закрыть]. Как считает проф. Булыгин, этого не мог осознавать и сам автор чистого учения о праве, который в последний период своего творческого пути начал методологическую перестройку своей теории, но не успел ее завершить[137]137
  Особенно показательной в этом отношении является последняя работа Г. Кельзена «Общая теория норм», основной замысел которой Е. В. Булыгин защищал от критических нападок (Булыгин Е. В. Нормы и логика: Ганс Кельзен и Ота Вайнбергер об онтологии норм // Булыгин Е. В. Избранные работы по теории и философии права. С. 358–378). Доказывая, что «философия позднего Кельзена не столь уж безнадежна, как это выглядит у Вайнбергера» (Там же. С. 370), проф. Булыгин разделяет экспрессивную концепцию норм с Г. Кельзеном, который исходил из того, что, с одной стороны, нормы не могут быть истинными или ложными и поэтому между ними нет логической связи, и, с другой, нормы связаны с действиями-предписаниями, являются результатом этих действий, смыслом актов воли (Там же. С. 359).


[Закрыть].

Но если нет смысла отделять Должное в праве, – то есть нормы права, – от Сущего, то ничто не препятствует тому, чтобы выводить нормативность права из фактических действий правотворческих органов. А если так, то, с точки зрения позднего учения Г. Кельзена, оказывается совершенно ненужным тезис о нормативности высказываний науки о праве. Более того, проф. Булыгин считает, что такой тезис несовместим с юридическим позитивизмом, поскольку иначе за высказываниями правоведов нужно было бы признать известную нормативную силу в силу самого содержания этих высказываний[138]138
  Булыгин Е. В. Правовые высказывания и позитивизм: ответ Джозефу Разу // Булыгин Е. В. Избранные работы по теории и философии права. С. 441. См. разбор этого тезиса Е. В. Булыгина ниже, в разделе 7.


[Закрыть].

Эту несовместимость юбиляр характеризует следующим образом: «Я не знаю, как согласовать несовместимые аспекты теории Кельзена, а именно – дескриптивный характер правовых высказываний и ценностную нейтральность правовой науки, с одной стороны, а с другой – нормативность правовых высказываний, объективную действительность норм и учение об основной норме. Так как эти два аспекта его теории совершенно противоречивы и несовместимы, я не вижу иного выхода, кроме как принести в жертву один из них… То, что нам приходится не принимать во внимание добрую часть теории Кельзена для того, чтобы сделать ее последовательной, – это, конечно, не совсем удовлетворительное решение, даже если бы Кельзен был согласен с таким решением. Но я не вижу здесь иной возможности, кроме как следовать по стопам Кельзена»[139]139
  Булыгин Е. В. Правовые высказывания и позитивизм. С. 442.


[Закрыть]. Способ разрешения этой антиномии, что предлагает юбиляр, кажется вполне логичным: «Нормативные высказывания не влияют ни на акты установления норм (законодательные акты в широком смысле), которые являются фактами историческими, ни на содержание норм, т. е. на обязательства, запреты и дозволения, установленные нормами»[140]140
  Булыгин Е. В. Несколько ответов критикам // Булыгин Е. В. Избранные работы по теории и философии права. С. 458.


[Закрыть]. Эта интерпретация Е. В. Булыгина, как представляется, очень хорошо вписывается в логику «Общей теории норм» Г. Кельзена.