Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 4"

Новоявленный хозяин России дико озирается в необычном для него историческом интерьере, не в силах поверить, что все теперь принадлежит ему. Он чужд всякого истинно производительного начала. Фабрики и заводы, железные дороги и больницы, государственные учреждения и дома призрения, суды и театры – все это для него не более чем груды бесполезных институций, если их нельзя немедленно разобрать на части и продать или по крайней мере заставить работать на себя.

Социальный и политический уклад жизни современной России очень похож на уклад жизни колониального государства. В медицине известен феномен аутоинтоксикации – самоотравления организма ядами, которые начинают вырабатываться внутри него при некоторых нарушениях нормальной жизнедеятельности. Нечто подобное произошло сегодня с российским обществом, которое подверглось «самоколонизации» паразитическими элементами, возникшими вследствие развития патологических социальных процессов внутри общества. Россия сегодня – империя и колония «в одном флаконе».

Страна вернулась в свой XVI век и даже еще раньше. Через всю русскую историю проходит конфликт между работящим «тягловым» (платящим налоги) человеком, которого не могло защитить слабое государство, и «тáтем» (вором и разбойником), который пользовался этой слабостью государства. Но почти никогда не было так, чтобы «тати» захватывали само государство, превращали его в орудие воровства и нещадного избиения работящих людей. Так было только в ордынские времена, когда ханские отряды стояли в каждом русском городе и защищали тех, кто больше заплатит. Но то были чужие, а здесь – свои.

Русское общество приобрело характерную для оккупированных (колонизируемых) территорий двухуровневую структуру. Где-то «на дне» есть реальный «производящий» социум со всеми свойственными ему внутренними противоречиями между составляющими его сословиями, и есть «криминальная нашлепка» над этим социумом, состоящая из не включенных в его повседневную производительную жизнь паразитических элементов, которые выкачивают из этого социума все, что можно.

Криминальная стихия, как вирус, живет внутри любого здорового общества на протяжении всей его жизни. И любое общество на протяжении всей своей жизни борется с этим вирусом. Победить криминальную стихию, как и вирус, окончательно нельзя, но можно и нужно держать ее под контролем. Стоит, однако, обществу ослабнуть, а его социальным и политическим институтам отклониться от тщательного исполнения заложенных внутри них программ, как «криминальный вирус» берет реванш и начинает поедать еще живое общество изнутри. Социальный иммунодефицит опасен так же, как и биологический.

Как правило, эта «вирусная атака» на ослабленное общество заканчивается быстро и печально. Общество умирает, а вместе с ним умирают и те паразиты, которые его пожирали. Но если это общество, в свою очередь, оказывается паразитическим и само живет за счет какого‐то неограниченного внешнего ресурса (находится, так сказать, на искусственном питании и дыхании), то драма может затянуться. Возникает паразитическая цепочка, на вершине которой оказывается криминал, в середине – подмятое им под себя при помощи подконтрольного ему государства общество, а в основании лежит тот самый ресурс, за счет которого они оба существуют.

Современную Россию невозможно представить без «Газпрома». Если бы не было Черномырдина, взлелеявшего эту уникальную монополию, то не было бы и Путина с его режимом. Недаром, повинуясь интуиции, Кремль в срочном порядке создает нефтяной аналог «Газпрома» из «Роснефти». Выдерни из-под власти «Газпром» с «Роснефтью» – и от нее ничего не останется. Нефтепроводы и газопроводы для криминальной российской элиты есть то же, что «шелковый путь» для кочевников – источник непрерывного и неограниченного «нетрудового» обогащения. Поэтому в российском обществе и возобладали нравы, естественные для какого-нибудь вайнахского племени, но мало сочетающиеся с христианской традицией.

Проблема современной России состоит в том, что эволюционным путем из того криминального исторического тупика, в котором она оказалась, выбраться невозможно. Криминальный режим самодостаточен, и через десять, и через двадцать, и через тридцать лет он будет воспроизводить себя в том виде, в котором мы его сегодня наблюдаем. В отличие от коммунистического режима, он завязан на деньги, а не на идеологию, деградация которой автоматически означает его крах и перерождение. Этот режим сам по себе не рухнет до тех пор, пока не исчерпает внешние ресурсы, его питающие. Это резко сужает количество возможных политических сценариев для России.

Усыпление России

Демократическая общественность не верит в способность власти предлагать новую политическую повестку дня. Все действия Кремля интерпретируются ею исключительно как пропаганда. Но власть продолжает оставаться мощным политическим игроком, способным менять правила игры по своему усмотрению. В конце 2012 г. она заложила крутой вираж, стремясь перехватить инициативу у оппозиции. Нет, однако, уверенности в том, что ей удастся закончить этот маневр.

Нет ничего удивительного в том, что в первую очередь внимание к себе привлекают крайние варианты: либо праворадикальный переворот, во многом подготовляемый (осознанно или неосознанно) политикой властей, либо революция, тоже, в общем-то, провоцируемая Кремлем, с неизбежно следующей из нее диктатурой (природа которой непредсказуема). Однако кроме сценариев, которые предполагают то или иное разрешение проблемы, могут быть и сценарии, ориентированные исключительно на то, чтобы отложить какие бы то ни было решения в «долгий ящик». Одним из таких сценариев является бюрократическая оптимизация режима.

Я полагаю, что в политике Кремля может произойти важный поворот. Это странный «серый поворот», о котором не говорят вслух. Потому что официально никакого нового курса не существует. Только из-за зубчатой стены едва ли не ежедневно вылетают теперь «ошметки» какого-нибудь нового высокопоставленного чиновника. Перефразируя классика, можно сказать, что по мере продвижения к стабильности клановая борьба возрастает.

Кремль начал бюрократическую оптимизацию режима. Это его ответ на несостоявшуюся революцию. Одной рукой подавляя революционное движение, он второй рукой пытается по-своему воплотить в жизнь главные лозунги революции. Это уже вторая попытка трансформировать систему, инициируемая властью за последние пять лет. Первая попытка, предпринятая в период президентства Медведева, провалилась. Но либеральная оптимизация в духе Михаила Горбачева, заявленная, но так и не осуществленная Дмитрием Медведевым, как оказалось, не является единственно возможной формой бюрократической оптимизации. Похоже, в Кремле с опозданием на 30 лет и в совершенно новых исторических обстоятельствах решили-таки реализовать «андроповскую» версию перестройки.

Нельзя недооценивать политическое значение шквала уголовных разборок в высших эшелонах власти, списывая все исключительно на дешевый и конъюнктурный пиар. Пока общественность с изумлением наблюдает за происходящим, удобно расположившись в партере с попкорном. Зрителям кажется, что они все еще смотрят рекламную заставку. Однако на самом деле уже давно идет первая серия фильма. Более того, полагаю, что перед второй серией очень многих попросят выйти из зала с вещами. В том числе тех, кто сидит сегодня в первых рядах. Это – русское кино, у него своя драматургия, без хэппи-энда.

Нет ничего удивительного в том, что реакция постфактум воплощает в жизнь программу проигравшей революции. В истории – как в футболе: если не забиваешь ты, забивают тебе. Историческая инициатива переходит к победителю, но направление исторического движения не меняется. История, и не только российская, знает тому множество примеров. Столыпинская аграрная реформа есть не более чем реакционный ответ на требования захлебнувшейся в крови революции 1905–1907 гг. «Сердюковщина», какими бы сугубо личными ни были ее поводы, в конечном счете есть ответ на захлебнувшуюся в медийных помоях «болотную» революцию. Горе побежденному – власть всегда обкрадывает несостоявшуюся революцию, топорно и своекорыстно реализуя ее лозунги.

Не стоит примитивизировать людей, сидящих в Кремле. В конечном счете они не глупее и не умнее тех, кто заседает в Координационном совете2929
  Координационный совет российской оппозиции – негосударственный политический и гражданский орган, выборы в который состоялись 20–22 октября 2012 г.


[Закрыть]. У них просто разные цели. Но они не настолько неадекватны, как это иногда кажется после просмотра вечерних новостей. Когда разговор ведется в узком кругу и не под протокол (в хорошем смысле этого слова), многие из тех, кто отвечает за политический курс Кремля, демонстрируют и всестороннюю информированность, и глубокую проницательность, и завидную изобретательность.

Власть не может не ощущать и, как следствие, не осознавать, в чем состоит главный вызов времени. Она прекрасно осведомлена о том, что именно правовой произвол и коррупция, а вовсе не социальная политика (которую удается удерживать на плаву за счет уникально высоких цен на энергоносители), являются главным триггером политического брожения в стране. Она также понимает, что на всякий политический вызов должен быть дан симметричный политический ответ, и судорожно ищет подходящий формат для такого ответа. В общем, то, что мы сегодня наблюдаем, это первый эскиз, так сказать, черновой набросок некой новой политики.

Если обратиться к историческим аналогиям (отдавая, однако, себе отчет в том, что любые аналогии хромают), то на исторических часах новой России где-то 1907–1908 гг. Власть, придя в себя от испуга, пытается решить две взаимоисключающие задачи: охладить общество и разогреть общество. С одной стороны, она обрушивает репрессии на головы революционеров, не особенно церемонясь с выбором средств. С другой стороны, потакает обществу, пытаясь по-своему решить те проблемы, которые были поставлены на повестку дня революцией.

Болотная революция внесла в политику два вопроса: о борьбе с коррупцией и о реформе политической системы (включая конституционную и судебную реформы в самом широком смысле слова). Власть пытается решить одну из этих задач в удобной, приемлемой для себя форме – организовав борьбу с коррупцией, не меняя системы в ее существенных чертах. Причем я допускаю, что речь идет именно о желании бороться с коррупцией (так, как они себе это представляют), а не только о стремлении продемонстрировать видимость этой борьбы.

Отвечая на вопрос журналистов о судьбе Сердюкова, Владимир Путин неожиданно бросил фразу о том, что у нас же не 1937 год. Действительно, не 37-й, но в глубине души, наверное, ему иногда очень хочется, чтобы был именно он. У всех тех криминальных историй, которые обрушивает сейчас на головы обывателей государственное телевидение, есть один общий знаменатель. Будучи разными по своей природе, происхождению, составу заинтересованных лиц и другим важными элементам, они все вместе являются частью политики «управляемого террора». Пока управляемого…

Скорее всего, кроить новую политику будут по старым лекалам «борьбы с олигархами». В этом случае, возможно, Анатолию Сердюкову (или кому-то «пожиже», если Сердюков «отмолит» грехи) предстоит стать вторым Михаилом Ходорковским. На примере одного, самого «крутого», будут «лечить» остальных чиновников. В конечном счете все они должны усвоить, что в России может быть только один «неприкасаемый».

Десять лет назад, когда Владимир Путин еще был «мужиком, едущим на ярмарку», он создал себе политическую репутацию на борьбе с олигархами, перехватив у оппозиции 90-х ее лозунги. Теперь, когда Путин стал «мужиком, едущим с ярмарки», он, скорее всего, попытается повторить свой успех и восстановить свою растерянную репутацию, создав себе имидж борца с коррумпированной бюрократией.

На этот раз бюрократы, как объект тщательно культивируемой государственными средствами массовой информации ненависти, должны заменить собою в массовом сознании ставших менее актуальными олигархов. Борьба с бюрократией будет, по-видимому, главным лозунгом нового политического сезона. Теперь на рядовое чиновничество может обрушиться тот самый «бессмысленный и беспощадный» террор, который до этого момента испытывали на себе рядовые предприниматели. Чиновники в будущем будут поступать в СИЗО пачками и скоро составят там конкуренцию коммерсантам. Быть рядовым сотрудником налоговой инспекции, полицейским и даже агентом спецслужб будет уже не так комфортно и безопасно, как прежде.

Впрочем, как и в случае с олигархами, террор затронет отнюдь не всех чиновников, хотя неуверенность почувствуют многие. Власть не может ставить своей целью уничтожение бюрократии, являющейся ее опорой, как ранее она не могла по тем же причинам ставить своей целью уничтожение олигархии. Задача не в том, чтобы стереть бюрократию с лица земли, а в том, чтобы сделать ее послушной, сломать ее буйное своеволие, внушив страх. Своеволие бюрократии должно быть подавлено так же безжалостно, как в свое время было подавлено своеволие нуворишей. И те и другие должны постоянно помнить, кому обязаны всем, что имеют.

В своей апологии «возвращения» Андрей Колесников («Коммерсантъ») пишет, что Путин вернулся, чтобы сломать созданную им же вертикаль (2). На самом деле он хочет не сломать вертикаль, а спрямить ее. Сегодня вертикаль ниспадает вниз потоками, как Ниагарский водопад, а должна бить, как струя из брандспойта. Я думаю, что действительное политическое содержание нового курса не осмыслено пока и самим Путиным. Он действует, более полагаясь на интуицию, чем на расчет. Тем не менее, по сути, новая политика Кремля сводится к установлению (восстановлению) режима «личной власти».

Кому-то это покажется странным, но сегодня Владимир Путин обделен властью. Россией правит не он, а некое «властное облако». Он создал систему, которая в конце концов вышла из-под его контроля. Он не собирается менять эту систему (так как не умеет по-другому управлять государством, и система как таковая его полностью устраивает), а хочет только вернуть себе утерянную власть. Поэтому я не исключаю, что в процессе этой реорганизации «кооператив Озеро» может существенно пострадать, хотя суть режима от этого нисколько не изменится. Это не разрушение вертикали, а ее совершенствование.

В каком-то смысле новый курс Путина направлен против элит вообще. Путину не нужны элиты, не только ответственные и самостоятельные, но даже коррумпированные и зависимые. Все они по-разному, но создают угрозу стабильности его власти. Ему нужны послушные и запуганные исполнители его воли, которые являются приводными ремнями между ним и «народом». Как ни странно, его старые друзья на эту роль уже не подходят. В новых условиях они оказались политически нефункциональны. Слишком много «ресурсов» теряется на «промежуточных стадиях». В сытное и мирное время на это можно было закрывать глаза. Но в эпоху кризисов и волнений они стали обременением.

Теоретически есть два способа контролировать бюрократию. Во-первых, демократически, при помощи гражданского общества в условиях экономического и политического плюрализма. Этот путь Путину не подходит по определению. Во-вторых, за счет установления тотального личного контроля над аппаратом власти. Этот путь ему гораздо ближе и, судя по всему, он как раз в эту сторону и сдвигается. Но режим личной власти должен опираться на свой собственный аппарат насилия, которого у Путина пока нет. Все, на что он может опереться, – это спецслужбы, напичканные его друзьями, которые и крадут у него власть.

Ключевая проблема – в отсутствии рычага, при помощи которого Путин мог бы перераспределить власть внутри вертикали в свою пользу. Это только Мюнхаузен мог вытащить себя из болота за волосы. Путину для этого требуется политический инструмент. Он не может ограничить власть «питерских чекистов» до тех пор, пока они являются его единственной опорой. Выясняется, что для устойчивости вертикали требуется не один, а целых два стержня, чтобы можно было опираться на них попеременно. Вывод, скажем, для России не новый. Со времен опричнины самодержавие так только и выживало.

По существу, перед Путиным стоит та же задача, которая стояла перед Сталиным в начале 30-х годов. Только для него препятствием являются не обуржуазившиеся «старые большевики», а превратившиеся в мафиози «питерские чекисты» (разумеется, это собирательный образ), которые растворили Владимира Путина во власти, как сахар в стакане воды. Чтобы выжить, Путин должен стать Сталиным. Кому-то это покажется смешным, но чисто теоретически алгоритм формирования аппарата личной власти существует. Дополнительный стержень созрел, и ждет, чтобы его употребили по назначению.

Нет и не было за последние годы более презираемого общественным мнением политического института, чем «Единая Россия», как бы в насмешку называемая партией власти. Превращенная объединенными усилиями «креативного класса» в почти эпическую ПЖиВ, она мало кем воспринимается сегодня всерьез. Над ней так долго и изощренно потешались, что не заметили, как «гадкий путенок» превратился в злобного птеродактиля. «Птичий двор» продолжает над ним хохотать, а пора бы уже и прослезиться.

До последнего времени «Единой Россией» заправляли преимущественно бывшие чиновники, страдающие политической недостаточностью. Партийная работа была для них ссылкой, сюда попадали те, для кого не нашлось лучшего предложения. Они относились к своим партийным обязанностям как к отработке политической барщины. О косности и интеллектуальной деградации партийных функционеров ходили легенды.

Все изменилось буквально в последние несколько лет. Стабильность не прошла даром. В партию власти потянулся «политический середняк», ищущий путей пробиться наверх. Для него партия является социальным лифтом, может быть, вообще единственной возможностью улучшить свое социальное и материальное положение в ставшем совершенно закрытым клановом российском обществе.

Вместе с тем изменился и социальный облик партии. На смену тем, кто до сих пор конвертировал во власть те или иные конкурентные преимущества (представители номенклатуры, мафиози и даже просто интеллигенты), в политику потянулись те, чьим единственным преимуществом является отсутствие всяких преимуществ. Поскольку движение внутри партии пошло не только сверху вниз, но и снизу вверх, то и партия в целом стала более «народной».

Эту специфическую «народность» гениально предвосхитил Максим Горький, описывая психологический портрет «среднерусского» человека эпохи посткоммунизма: «На мой взгляд, это будет не очень “милый и симпатичный русский народ”, но это будет – наконец – деловой народ, недоверчивый и равнодушный ко всему, что не имеет прямого отношения к его потребностям. Он не скоро задумается над теорией Эйнштейна и научится понимать значение Шекспира или Леонардо да Винчи, но, вероятно, он даст денег на опыты Штейнаха и, несомненно, очень скоро усвоит значение электрификации, ценность ученого-агронома, полезность трактора, необходимость иметь в каждом селе хорошего доктора и пользу шоссе» (1, с. 44). Все новое – хорошо забытое старое. Деловитость и серость скоро снова станут отличительными чертами российского функционера.

Как-то незаметно партия власти перестала быть внешним придатком власти, слившись с ней в единое целое. Еще свежи в памяти анекдоты о том, как наставлял и поучал партийцев всесильный Сурков, презиравший это «пушечное мясо» политики. И тогда, и сейчас «Единой Россией» управляли клерки из кабинетов на Старой площади. Разница лишь в том, что теперь в этих кабинетах сидят выходцы из этой самой партии.

Почти неизбежно будущее «полевение» партии, которой придется-таки обзавестись массовой идеологией. Это будет означать закат «системной» левой оппозиции, в которой отпадет нужда. Еще это будет означать, что Михаила Ходорковского обворуют еще раз, на этот раз покусившись на его интеллектуальную собственность, потому что «серый поворот» со временем станет-таки левым.

Возвращение партии власти во власть, если оно состоится, будет своего рода восстановлением исторической справедливости. Этот шаг был бы логичным продолжением реставрационной политики Владимира Путина. Невозможно заниматься воссозданием СССР по всем фронтам и не пытаться возродить КПСС. Обновленная «Единая Россия» неизбежно будет пытаться занять место КПСС как руководящей и направляющей силы общества.

Безусловно, двум стержням непросто ужиться в одной берлоге. Столкновения «молодых волков» и «питерских чекистов» будет трудно избежать. Мне кажется, это лишь вопрос времени.

Через «Единую Россию» в политику хлынул поток беспринципных и напористых карьеристов. В массе своей они – искренние государственники, потому что кроме как на государство им рассчитывать не на кого. Их много, сзади и снизу их подпирают те, кто не протиснулся в первые ряды. Это по-настоящему массовое движение (в отличие от оппозиционного), новый «железный поток». Новые люди уже сейчас готовы занять все существующие государственные должности. Но на хлебных местах как в центре, так и в провинции расселись чекисты и бандиты.

То, чего не удалось сделать демократическим путем, может случиться вследствие институциализации клановой конкуренции. Борьба «партийцев» с «чекистами», возможно, приведет к тому, что наиболее радикальные и откровенные проявления коррупции будут действительно пресечены. Их место вновь займут регулируемые чиновничьи (номенклатурные) привилегии.

Возможно, произойдет существенное перераспределение властных полномочий внутри путинской вертикали, многие ныне доминирующие кланы потеряют свое абсолютное влияние. Случись такое, больше всех выиграл бы Владимир Путин, под руками у которого оказалось бы два властных рычага вместо одного. Ведь ему остро нужен новый, дополнительный аппарат власти, на который он смог бы опереться в борьбе не только со своими врагами, но и со своими друзьями. Это, конечно, не спасет режим, но существенно продлит срок его эксплуатации.

«Серый поворот» – это попытка удвоить власть Путина. Другое дело, что в этот поворот еще надо суметь вписаться так, чтобы не вылететь на обочину истории. Если Путин не сможет совладать с собственным окружением, то затеянная им «нелиберальная оптимизация» режима захлебнется, и политическая кампания выродится в пропагандистскую. В этом случае новый курс Путина останется одним из неиспользованных черновиков истории.

Надежда России

Русская власть одновременно и животворящий источник, и бесправная раба русской культуры, ее причина и следствие, цель и средство. Власть существует не в безвоздушном пространстве. Есть вещи, которые определяет политика, и есть вещи, которые определяют политику. К последним относится культура. В конце концов власть – это и есть часть культуры, хотя и весьма специфичная.

Если бы завтра весь правящий класс России исчез, испарился, улетучился в небытие (как об этом многие мечтают), то это мало что поменяло бы в жизни русского народа. Через какое-то время народ «отрастил» бы себе точно такую же алчную и коррумпированную власть, которую он имеет на протяжении многих веков своей истории, не исключая и сегодняшний день.

Все самые грандиозные русские революции были на самом деле культурными революциями. То место, которое в европейской истории занимают социальные конфликты, в русской истории отведено столкновению культур, войне «менталитетов». Именно поэтому русские революции, как правило, происходят неожиданно для стороннего наблюдателя – им не предшествуют ни ужасающий голод, ни всеобщая разруха. Все это, напротив, появляется уже после революции.

В основе русских революций лежат оскорбленное достоинство, нетерпимость и ненависть различных культурных классов друг к другу. Революционный энтузиазм в России не только не сопряжен напрямую с экономическими интересами, но зачастую и прямо противоречит им. Революции в России делаются в пользу «третьих лиц». Революцией профессионально занимаются не те, кому плохо, а те, кому хорошо, но кто приходит к убеждению, что дальше так жить нельзя.

Мне кажется, что вырваться из замкнутого круга русской истории можно, только изменив культурные основания власти, уничтожив тот источник, из которого она вырастает. Россия нуждается в реформации, в самом глубоком, может быть, пересмотре основ своей культуры за всю ее многовековую историю.

Речь, естественно, идет о реорганизации собственной культуры, а не о попытке механически имплантировать в русскую культурную ткань образцы чужой культуры. Потому что, как показывает опыт, в последнем случае все неродное, все наносное будет уничтожено. Так иммунная система человека уничтожает любое чужеродное тело (хорошее или плохое – неважно).

К сожалению, пока вместо реформации власть предлагает обществу реставрацию. Она не меняет, а укрепляет те культурные основания, которые двадцать лет назад уже привели страну на грань катастрофы. Сегодня, двадцать лет спустя после того, как, выражаясь языком авторов Беловежского соглашения, Советский Союз «перестал существовать как геополитическая реальность», он продолжает существовать как «виртуальная реальность», напоминая о себе чертами сходства власти нынешней с властью прошлой.

Не надо быть пророком, чтобы увидеть в новой России все черты старого советского прошлого и предсказать ей советское же будущее. Рано или поздно поколение «восьмидесятников», повторив миссию «шестидесятников», добьет окончательно ту курьезную копию «советской власти», игрушечную империю, которую с такой любовью и тщанием создает сегодня поколение их родителей. Вопрос опять-таки только в цене, которую придется за это заплатить.

В современной российской жизни много политики. В политических реформах люди видят панацею от всех бед, поразивших общество. Но все более ясным становится то, что это лекарство не соответствует характеру болезни. Мы присутствуем (участвуя, разумеется) при нравственной деградации общества. Из этих тисков нельзя вырваться при помощи чисто экономических или политических мер. Подобное лечится подобным. Хотим мы того или нет, но преодоление кризиса придется начинать с нравственного подъема.

Рождение буржуазии в Европе, как известно, сопровождалось движением Реформации, в рамках которого выковывалась новая буржуазная мораль. Политическое сознание гражданина опиралось на нравственное самосознание человека, сформированное Реформацией. Не может быть буржуазных рыночных отношений без буржуазной этики, равно как и политической демократии без нравственной дисциплины. В России же, наоборот, на рубеже XX–XXI в. обретение экономической и политической свободы происходило в обстановке непрерывного и обвального падения нравов.

Человек, хоть немного знающий современную Россию, не может не заметить царящего в ней уныния. Пессимизм, скептицизм, апатия стали частью национального характера. Порождаемые ими цинизм, распущенность и элементарная лень дополняют грустную картину. Изредка проявляющий себя на этом фоне остервенелый, истеричный патриотизм отдельных лиц и групп, скорее, пугает, чем дает надежду. Все вместе создает впечатление тяжелобольного общества, где не верят не только в завтрашний день, но и в сегодняшний вечер.

Россия сегодня свалилась в «средневековый колодец». В такие периоды жизни народов происходит приостановка развития. Поступательное движение истории, эволюция культуры замирают. Общество зависает в историческом времени и пространстве. Причем зависание это может быть очень длительным, растянувшись на несколько веков.

Средневековье – это черная дыра истории; в этот момент страна выпадает из мирового контекста. То есть Россия еще есть, но историческая жизнь из нее уже ушла. Впрочем, даже тогда, когда заканчивается историческая жизнь, продолжается историческое существование. Где исчезает историческое движение, остается историческая суета. И на дне «средневекового колодца» обитают люди, продолжающие как ни в чем не бывало вести свою частную жизнь. Они не догадываются, что их историческая жизнь завершилась…

В этой жизни на дне колодца во всем угадываются старые порядки. Что-то присутствует в виде «институциональных обломков», что-то продолжает работать по инерции, что‐то было перелицовано до неузнаваемости и теперь выдается за абсолютно новое. Но один элемент исчез полностью, растворился без остатка в «колодезной воде» – это право.

Право в России сохранилось как видимость. Формально оно существует – действуют десятки тысяч норм, работают правоохранительные органы и даже тюрьмы. Но оно существует только для тех, у кого нет ресурсов для его преодоления. Право утратило свое главное качество – всеобщность. Оно стало избирательным, применяемым по обстоятельствам: к кому-то предъявляются все существующие и даже несуществующие требования, а кто-то освобождается от всякой ответственности. Право стало по-настоящему частным в том смысле, что оно теперь принадлежит исключительно частным лицам. Именно гибель права удерживает сегодня русское общество в историческом колодце, не дает ему подняться со дна.

Насилие – единственный эффективно действующий инструмент нового русского средневековья. Причем произвол власти есть лишь вершина айсберга. Основание его погружено глубоко в общество, в котором идет непрекращающаяся гражданская война всех против всех. Найдется немало лжепророков, готовых указать пальцем на власть как на причину произвола. Требуется, однако, гораздо больше мужества и мудрости, чтобы признать главным источником насилия само общество.

В перестройку в качестве господствующего класса советского общества вошел номенклатурно-криминальный союз. Он же и вышел из перестройки в качестве господствующего класса. В СССР основу экономики составляла государственная собственность, которой фактически с оглядкой на государство распоряжались частные лица, принадлежавшие к правящим элитам. В России основу экономики составила частная собственность, фактически контролируемая государством, которой частные лица, составившие новую элиту, распоряжаются все с той же оглядкой на государство. При этом доминирующим культурным архетипом в России продолжает оставаться «советский человек».

Новые элиты появятся в России только тогда, когда заработает новый нравственный императив. На смену нравственной распущенности должна прийти мода на аскезу. Сегодня в недрах русского общества идет подспудная селективная работа. Миллионы людей поставлены перед нравственным выбором. Оказалось, что рынок может быть испытанием гораздо более суровым, чем тоталитарный пресс. При тоталитаризме личность противостояла (если противостояла) внешнему давлению, теперь ей необходимо преодолевать внутренний соблазн. Остается только надеяться на то, что эта селекция не будет отрицательной. В связи с этим вопрос об историческом будущем России остается открытым – право на будущее надо выстрадать.