Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 4"

Еще более яркое и трагическое выражение политика навязывания своей воли и неприкрытого давления со стороны Запада получила в военной операции против Югославии в 1999 г. – в вопиющем противоречии с международным правом и без санкции ООН. Это первый пример массированного разрушительного применения военной силы в Европе после 1945 г. Операция вызвала шок среди россиян, традиционно симпатизировавших сербам. Они восприняли ее как «показательную порку» маленькой страны для запугивания большой державы – России. После смены администрации в США в 2001 г. и чудовищных террористических актов 11 сентября силовая линия Вашингтона была возведена в абсолют. Вслед за справедливой, законной и успешной операцией в Афганистане США вторглись в Ирак (под надуманным предлогом и без санкции ООН), намереваясь в дальнейшем переформатировать весь Большой Ближний Восток под свои экономические и военно-политические интересы.

«Империи не проявляют интереса к действиям в рамках международной системы; они претендуют на то, чтобы самим быть международной системой, – писал о такой политике Генри Киссинджер. – Империи не нуждаются в балансе сил. Так вели свою внешнюю политику Соединенные Штаты на Американском континенте и Китай в Азии на протяжении большей части своей истории» (21, с. 21). В этом заключалась стратегическая ошибка Вашингтона, ибо после окончания холодной войны мир не стал однополярным. Наоборот, быстро формировалась многополюсная и многоуровневая система международных отношений. Держава, самонадеянно бросившая вызов новой системе и вставшая на путь односторонних и произвольных силовых действий, неизбежно должна была встретить сопротивление других государств, независимо от ее экономической и военной мощи. В этом в середине 80-х годов убедился Советский Союз, но США самонадеянно полагали, что им не пристало учиться на ошибках павших империй.

Скандальные факты представления заведомо ложной информации государственными органами США для оправдания вторжения в Ирак, вопиющие нарушения прав человека при оккупационном режиме, в тюрьмах Абу-Грейв и Гуантанамо, явно одобренные Вашингтоном предвзятые суды и средневековые казни иракских лидеров (вопреки протестам Европы) – все это густо запятнало моральный облик США во всем мире.

Соединенные Штаты увязли в оккупационной войне в Ираке, подорвали коалиционную политику ООН и НАТО в Афганистане, связали себе руки в отношении Ирана и КНДР. Вашингтон спровоцировал небывалый подъем антиамериканских настроений во всем мире, новую волну активности международного терроризма и распространения ядерного и ракетного оружия. Все глубже вовлекаясь в дела постсоветского пространства и обостряя отношения с Россией (что привело стороны на грань вооруженного столкновения во время конфликта России с Грузией в августе 2008 г.), США утрачивали влияние в Западной Европе, на Дальнем Востоке и даже в своей традиционной «вотчине» – Латинской Америке. Помимо объявленных Вашингтоном врагов («ось зла»: Ирак, Иран, КНДР, Сирия, Куба) односторонняя силовая политика США объединила в лагере международной оппозиции столь разные державы, как ФРГ, Франция, Испания, Россия, Китай, Индия, Узбекистан, Венесуэла, Боливия, Эквадор, Никарагуа, многие страны Лиги исламских государств.

В 1990-е годы вместо того, чтобы беспардонно вмешиваться во внутренние дела России, США и НАТО следовало обеспечить Москве максимально благоприятную внешнюю среду безопасности и перспективы глубокого вовлечения в военно-политические и экономические международные институты Запада. Ведь в тот переходный период Россия была совершенно открыта для такого сотрудничества, приветствовала его позитивное влияние на процесс строительства демократии.

Но все было сделано с точностью до наоборот: наряду с вовлечением во внутренние дела России Запад спешил в максимальной степени воспользоваться внешнеполитической и военной слабостью Москвы, чтобы «застолбить» как можно больше преимуществ, пока она не начнет отстаивать свои собственные национальные интересы. Это вызывало возмущение подавляющей части нового политического класса, считавшего, что Россия выиграла холодную войну, обретя государственность и суверенитет. Именно политика Запада в отношениях с Россией наряду с «шоковой терапией» явилась самой серьезной причиной ослабления с начала 90-х годов российских демократических партий и движений. Международный курс США все больше походил на внешнюю практику СССР, против которой выступали советские демократы и диссиденты до августа 1991 г.

Как отмечалось выше, стратегия Запада выразилась в расширении НАТО на восток, в попытках подорвать СНГ и ОДКБ, в навязывании России неравноправных договоров по разоружению2121
  Например, первый вариант Договора СНВ-2 от 1993 г. предусматривал 10-летний срок выполнения, который был экономически неприемлем для России и предполагал резкое нарушение паритета в пользу США.


[Закрыть], наконец, в односторонней позиции альянса по югославским конфликтам, завершившимся массированными авиационно-ракетными ударами по Сербии и массовым изгнанием сербов из Косово. Все это делалось вопреки бессильным протестам Москвы, используя непоследовательность ее внешней политики. Война в Югославии в 1999 г. была поистине поворотным пунктом в отношении российской общественности и политических кругов к НАТО и США. После этого оно неуклонно ухудшалось; исключением был кратковременный всплеск доброго сочувствия после атаки террористов на Нью-Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 г.

Реальное отношение к России большинства политиков в США и значительной их части в Западной Европе в первые полтора десятилетия после холодной войны наиболее откровенно выразил известный английский политолог Лоуренс Фридман: «Нет более никакой конкретной причины классифицировать Россию как “великую державу”, – писал он. – …Поэтому она не может более ожидать привилегий, уважения и особой деликатности в отношении к ее интересам, которые обычно оказываются великой державе. Ее возражения против тенденций, которые она считает неблагоприятными для себя, или ее обязательства, которые, как она думает, принесут ей международное доверие, более не имеют значения» (19, с. 26). Подобное отношение к такой стране, как Россия, рано или поздно должно было вызвать мощную и враждебную обратную волну. Именно на этом внешнем и внутреннем фоне в стране сменилось руководство; надежда российской демократии президент Борис Ельцин назначил преемником Владимира Путин.

Путин: первые раунды

Для более глубокого понимания ситуации в России и отношения общества к Путину в первые два срока его президентства важно определить исторические и социально-экономические точки отсчета. По сравнению с передовыми странами Запада демократические институты России находились в эмбриональном состоянии, а реальная политическая жизнь сильно расходилась с формальными конституционными механизмами, процедурами и законодательными нормами. Большинство населения страны воспринимало такое положение как данность. Политическая элита делилась на тех, кто стремился приблизить политическую жизнь страны к конституционным стандартам, и тех, кто считал сложившуюся систему неформальных отношений органичной для России и прекрасно приспособился к ней с изрядной политической и материальной выгодой для себя (к последним относятся и российские неоконсерваторы/«неоконы» – либералы-оппортунисты 90-х годов, ставшие через десять лет ярыми националистами и приверженцами авторитарной власти).

Преобладающая часть российского народа и теперь с ужасом вспоминает «демократию» 90-х годов. Что касается следующего десятилетия (вплоть до кризиса 2008 г.), то никогда раньше – ни при Ельцине, ни предыдущие 75 лет коммунистического режима, ни сотни лет при царизме – народ не имел таких материального достатка и политических свобод, какими бы скромными они ни выглядели по европейским стандартам.

Все интересующиеся политикой и историей могли читать и говорить что угодно, не боясь КГБ. Это, кстати, породило немало эксцессов и помогло выходу в свет «творений» графоманов, мракобесов и шарлатанов, выступающих с апологетикой Сталина, Берии и даже Гитлера (см., например: 9). Выезд за границу стал свободным – были бы деньги; за общение с иностранцами никого не сажали.

Все время путинского правления (до кризиса 2008 г.) ежегодно понемногу улучшалось материальное положение населения. Зарплаты и пенсии стали платить вовремя, российские граждане впервые в своей истории в массовом порядке приобретали товары длительного пользования, покупали подержанные иномарки, строили дачи, выезжали на отдых за рубеж, захаживали в рестораны и т.п. Для страны традиционно бедной, закрытой и завистливой по отношению к загранице это явилось достижением поистине исторического масштаба.

После десятилетия непрерывных встрясок Путин обеспечил относительную дееспособность властных структур в центре и на местах. Внутриполитическая стабильность – несомненно, важнейшее достижение восьмилетнего правления Путина; именно в этом, более чем в чем-либо еще, залог его беспрецедентной и длительной популярности в стране. Исторически (за редкими исключениями – реформы царя Александра II или Столыпина и Витте) Россия и при царях, и при большевиках чаще всего страдала от пертурбаций, инициированных сверху, плохо продуманных и еще хуже осуществленных, а потому приносивших огромные издержки или противоположные планировавшимся результаты.

Стабильность и предсказуемость, возможность жить спокойно и заниматься своими делами без излишнего вмешательства властей российский народ – в отличие от многих других, для которых это давно стало нормой, – почитает за величайшее благо. Он не очень верит, что начальство способно сделать для него добро, и благодарен хотя бы за то, что оно не делает явного зла. Этим, кстати, объясняется все более благожелательное ретроспективное отношение людей к правлению Л. Брежнева, несмотря на очевидные издержки и упущенные возможности периода застоя.

В этом и главная причина того, что преобладающая часть населения одобряла линию Кремля на строительство так называемой исполнительной вертикали и управляемой демократии. Люди просто не имели практического опыта демократии, кроме хаоса 1990-х годов, и такой демократии они предпочитали стабильное устройство жизни.

Строительство вертикали власти обернулось всеобъемлющей бюрократизацией политической и экономической жизни страны, свертыванием независимости законодательной и судебной властей, регионального и местного самоуправления, ущемлением свободы прессы и самодеятельности общественных организаций. Значительно и без каких-либо рациональных оснований, кроме корпоративных симпатий президента, разрослись силовые ведомства, увеличилось представительство их отставных и действующих офицеров во всех органах власти.

Кремлевские политтехнологи сконструировали бутафорские суррогаты гражданского общества в виде назначенных начальством партий в парламенте (правящих и оппозиционных), общественных палат, советов, форумов и разных общественных организаций и движений. Эти конструкции создавали видимость участия общества в управлении государством, но не имели никаких законных прав – их влияние всецело зависело от благорасположенности начальства. Хуже всего – они оттесняли на периферию и без того ограниченные в правах и зависимые от исполнительной власти конституционные законодательные институты, «засоряли» каналы взаимодействия общества и власти, освобождая руководство от обязанности чувствовать настроения народа и адекватно на них реагировать.

Конституционные органы, призванные систематически и профессионально выполнять эти функции, были основательно «поприжаты» ради достижения большей управляемости государства. В первую очередь это относилось к парламенту – Государственной Думе и Совету Федерации. После выборов 2003 г. они превратились в синекуру для отставных чиновников и генералов, спортсменов и артистов, а также в трамплин для молодых политических карьеристов, стремящихся выслужиться перед начальством и подскочить на теплое местечко в исполнительной власти.

Выборы только по партийным спискам, высокий проходной барьер в 7%, запрет на предвыборные блоки партий и всеобъемлющий административный ресурс, отмена выборности глав субъектов Федерации – все это привело к тому, что 90% депутатов проходили в Думу, только будучи назначенными своим партийным начальством и одобренными в Кремле. О Совете Федерации говорить вообще не приходилось – «сенаторы» не выбирались, а фактически назначались региональными губернаторами и президентами, которые, в свою очередь, назначались высшим московским начальством.

Свертывание российского парламентаризма – главный порок внутренней политики минувшего десятилетия. Ведь парламент есть основной и незаменимый элемент демократии (с него она, собственно, и началась еще в Античности). Сильный и независимый парламент – главное связующее звено между властью и обществом, противовес бюрократическому произволу, кузница самостоятельных (а не услужливых) государственных деятелей, наконец, залог устойчивости государства даже в кризисных ситуациях.

Созданная в России в первые два срока президентства Путина система обеспечивала лишь иллюзию управляемости и стабильности. Чрезмерная концентрация власти на высшем уровне (когда без настойчивого вмешательства президента или премьера не проведут водопровод к деревенской бабушке, не построят госпиталь для моряков отдаленной базы и не выплатят зарплату протестующим работникам остановившихся заводов) – абсолютно тупиковое устройство государства и экономики большой современной страны. Эта практика окончательно парализует и без того неповоротливый и малоэффективный (когда дело не касается личной выгоды) чиновничий механизм; высшие же руководители физически не способны посетить все провинциальные города и перезапустить все остановленные предприятия. В современном обществе – это верный путь к новым потрясениям.

Исполинская федеральная бюрократия России (превысившая в полтора раза советскую) никак не уравновешена сильными законодательной и судебной ветвями власти, местными органами самоуправления, независимой прессой и общественными организациями. Бюрократия, которая в Советском Союзе хоть как-то контролировалась партийным аппаратом и КГБ, стала в современной России самодовлеющей силой. Она легко и незаметно подменяет национальные цели своими групповыми интересами и подчиняется высшей политической власти только тогда, когда линия последней этим интересам не противоречит.

Президент и премьер могут росчерком пера уволить любого чиновника и все правительство скопом, распустить Думу и местные органы власти, прижать к ногтю самого богатого олигарха. Но они не в состоянии избавиться от нового класса российской посткоммунистической номенклатуры, не могут заставить его действовать вопреки корпоративным интересам.

Ключевое звено в установлении эффективного контроля политического руководства и гражданского общества над бюрократией – сильный и независимый парламент. Только он создает политическую «разность потенциалов», в которой действуют нормальные законы, независимый суд, арбитраж и объективная правоприменительная практика. Только в такой среде возрождается энергия предпринимателей, отечественные и зарубежные инвестиции приходят в свою (а не в зарубежную) экономику и питают инновационные отрасли хозяйства, а не экспортно-сырьевой комплекс, сервис и спекулятивный банковский бизнес.

Несомненная заслуга администрации Путина, армии и других войск – в том, что удалось нанести сильный удар по организованному терроризму. Пришлось, правда, заплатить высокую цену – более 20 тыс. убитых и раненых среди федеральных войск во вторую чеченскую кампанию в 1999–2000 гг. (потери местного населения так и не подсчитаны), разрушения в Грозном, взрывы домов и самолетов, трагедии терактов в московском театре в 2002 г. и в бесланской школе в 2004 г.

Но массовое кровопролитие в Чечне прекратилось, остались лишь отдельные, хотя и частые случаи террористических актов. Восстановлен Грозный, возрождено разрушенное хозяйство, выплачены компенсации пострадавшим жителям. Вместе с тем положение на Северном Кавказе едва ли стало стабильным. Терроризм из Чечни расползся во все республики региона. Численность активно действующих мятежников из года в год оценивалась на одном и том же уровне: 500–700 человек. Значит потери террористов постоянно восполнялись, причем в основном из местного населения, поскольку пограничники надежно закрыли внешнюю границу. Это вызывало большие вопросы об устойчивости положения руководства Чечни, Ингушетии, Дагестана и других республик и их методов управления. Да и в отношении действенности там федеральных законов и конституционных норм тоже были большие сомнения.

Власть в кавказских республиках держалась на лояльности Москве и жестоком подавлении любой внутренней оппозиции под предлогом борьбы с терроризмом, даже если оппозиция и правозащитники никак не связаны с экстремистами. При этом процветали клановость и злоупотребление властью, безработица достигала 40–50%, уровень коррупции и преступности был чрезвычайно высоким даже по российским стандартам. Все это создавало питательную почву для исламского экстремизма и терроризма – как внутреннего, так и международного. Подавить его только репрессивными мерами было невозможно.

Путин и его соратники весьма решительно расправились с олигархической вольницей 90-х годов. К тому времени олигархи набрали такую силу, что способны были создать альтернативный центр политической власти, а для авторитарного чиновничьего режима это недопустимо (и в этом его отличие от демократического, имеющего правовые механизмы интеграции всех групп интересов – например, институт легального лоббирования). Непосредственно пострадали далеко не худшие из олигархов – Михаил Ходорковский и другие руководители ЮКОСа попали на большие сроки в тюрьму, а сама компания была пущена с молотка. Заметим, это была самая передовая, прозрачная и уважаемая за рубежом частная российская корпорация с самой развитой системой социальных программ. То, как с ней обошлись, включая манеру проведения судебных процессов (точно названную «басманным правосудием»), нанесло удар по правовой и коммерческой репутации России в мире. Но было вполне в духе российских традиций: ради решения частных политических задач не останавливаться перед экономическим и имиджевым ущербом для страны.

Остальные российские капитаны большого бизнеса (включая поживившихся за счет ЮКОСа) мгновенно усвоили урок: по-прежнему все позволено в части дикого бизнеса и коррупции – в обмен на прекращение политической деятельности и лояльность власти. Вот тут-то и сказались «первородные грехи» российского капитализма – все крупные бизнесмены были «на крючке» прошлых (и неизбежных) махинаций и быстро подчинились власти. В результате положение сравнительно с 90-ми годами изменилось мало: тогда олигархи вертели чиновниками, теперь – наоборот, но от перемены мест слагаемых суммарный характер олигархического государственно-монополистического капитализма не изменился. Пошли даже дальше: высшие чиновники получили руководящие посты в крупнейших государственных компаниях.

Коррупция обрела еще больший размах и стала национальным бедствием, беспрецедентным даже для России. Но это не досадное отклонение от нормы. Коррупция явилась неизбежным и глубоко встроенным элементом сложившейся системы, закономерным следствием комбинации незрелой рыночной экономики (к тому же до недавнего времени утопавшей в нефтедолларах) и сверхцентрализованной бюрократической модели власти.

Советская бюрократия управляла планово-государственной нерентабельной экономикой и мало чем могла поживиться. Она довольствовалась номенклатурными привилегиями (скромными по нынешним стандартам), обустройством детей, приличной пенсией и почетным местом на кладбище. Нынешняя ее преемница – российская бюрократия – не заботится о персональной пенсии и спецпайках. Здесь и сейчас она снимает пенки с огромных доходов приватизированной или госмонополистической экономики.

Не встречая никаких сдержек и противовесов, современная бюрократия непрестанно разбухает, стремится максимально расширить свою власть над обществом и возможности обогащения посредством всеобъемлющих и запутанных законов, подзаконных норм и регламентов. Они делают жизнь всех прочих граждан просто невыносимой. Но им тут же предлагают более легкие, «неформальные» пути решения проблем – за взятки в тех или иных размерах и формах (от импортного коньяка до многомиллионных «откатов»).

Коррупция превратилась в суть, смысл существования и мотивацию функционирования бюрократической машины в центре и на местах. Откаты, поборы, рейдерские захваты, отъем собственности с использованием правоохранительных органов или криминала (что зачастую одно и то же) подавляют средний и малый бизнес, которые на Западе дают наибольшую занятость, стимулируют конкуренцию и инновации. Любые, самые разумные законы будут выхолощены и извращены практикой чиновников; да они и не позволят разработать такие законы – особенно при угодливом и некомпетентном парламенте. Это главное препятствие для капиталовложений в отрасли высокой технологии со стороны российского и зарубежного бизнеса и банков. Стремясь вырваться из-под пресса коррумпированных чиновников, за границу уезжают уже не только талантливые ученые, врачи, деятели искусства, но и простые инженеры, которые обречены в России на нищенское существование или унизительный челночный приработок.

С этой системой не сладить отчетами чиновников о доходах и расходах, поскольку проверять эти отчеты призваны точно такие же чиновники, ответственные перед начальством, а не перед обществом. Не исправить дело ужесточением наказаний и нагромождением контролирующих органов. И они, и правоохранительные и судебные инстанции глубоко поражены метастазами коррупции. И потому ни с коррупцией, ни с преступностью эффективно бороться не в состоянии.

Многие животрепещущие проблемы современной России, не находящие эффективного решения, производны от засилья неконтролируемой бюрократии. Сюда относится однобокая экспортно-сырьевая экономика, социальная стратификация, высокая преступность, непрекращающийся терроризм на Северном Кавказе, демографический спад и этническая напряженность. Это и развал жилищно-коммунального хозяйства, растущее научно-техническое отставание от передовых держав, кризис образования, здравоохранения и культуры, стагнация оборонной промышленности. И вдобавок ко всему – тяжелая болезнь в форме коррупции, которая до основания разъедает общество и государство, выхолащивает и извращает любые благие законы, начинания и проекты.

Существует только один путь решения проблемы: более или менее открытая рыночная экономика и нетоталитарная политическая система. Никакого особого российского «велосипеда» тут не изобрести. На этом пути необходимы разумное и сбалансированное разделение властей, при котором только и могут существовать независимый суд, арбитраж и избирательные комиссии. Здесь требуются честные выборы, чтобы законодательные институты адекватно отражали общественные интересы и контролировали бюрократию. Этот путь предлагает регулярную сменяемость высших должностных лиц, безо всяких изъятий, всемерное развитие свободных СМИ и законопослушных общественных организаций. То же самое, в принципе, необходимо для обуздания коррупции. В этом нет ничего удивительного: первопричина обострения главных проблем России одна – засилье и всесилье государственно-монополистической системы в экономике и политике.

Что касается внешней политики, то, по всей видимости, Путин действительно стремился наладить хорошие отношения с США и Западной Европой, но не на основе модели 1990-х годов, а на более равноправных началах. При встрече новых президентов России и США в Любляне в 2001 г. между ними возникла взаимная симпатия. После террористических актов 11 сентября Путин сделал шаг навстречу США, руководствуясь несомненным личным чувством сострадания, но также и стремясь изменить отношения, резко повысив уровень сотрудничества.

Конечно, разделаться с «Талибаном» было в интересах Москвы, но она могла занять позицию доброжелательного нейтралитета (ссылаясь на чувства мусульманского населения России и «афганский синдром»). Однако вопреки настрою большей части политической элиты Кремль оказал полную и безоговорочную поддержку в создании антитеррористической коалиции, вооружении Северного альянса и проведении военной операции в Афганистане. Впоследствии Путин предоставил странам НАТО транзит для снабжения группировки войск в Афганистане, что было беспрецедентным шагом, возможным только в отношениях союзных государств.

В 2000 г. новое руководство воспользовалось контролем над парламентом и добилось ратификации Договора СНВ-2, который на протяжении предыдущих семи лет блокировался Думой. Другим шагом навстречу Западу была ратификация в 2004 г. адаптированного Договора по обычным вооруженным силам в Европе. После выхода США из Договора по ПРО в 2002 г. российская исполнительная власть не только постаралась умерить возмущение в политических кругах страны, но и пошла на заключение нового Договора с США о сокращении стратегических наступательных потенциалах (СНП)2222
  Договор СНП предусматривал сокращение стратегических вооружений каждой стороной до 1700–2200 ядерных боезарядов.


[Закрыть]. Также была подписана Декларация о новых стратегических отношениях, которая предусматривала сотрудничество в развитии систем ПРО.

На Петербургском саммите Россия – ЕС в мае 2003 г. Путин на весь мир провозгласил императив «европейского выбора России». В ответ на это Россия получила в 2002–2003 гг. выход США из Договора по ПРО (прикрытый фиговым листком в качестве Договора о СНП), войну в Ираке (и ликвидацию там крупнейших российских нефтяных концессий), а также дальнейшее расширение НАТО на восток, в том числе на территорию бывшего СССР – в страны Балтии.

В политике Запада в отношении России был очевиден элемент отторжения. России постоянно давали понять, что полномасштабная интеграция в западные военно-политические и экономические организации закрыта для нее даже в долгосрочной перспективе. В НАТО и ЕС скопом принимались другие страны; Москве же предлагали всевозможные паллиативы – Партнерство во имя мира (ПВМ), Совет Россия–НАТО (СРН), Соглашение о партнерстве и сотрудничестве с Евросоюзом (СПС). В России сложилось устойчивое представление, что ее не приглашают не потому, что она не соответствует каким-то конкретным общепринятым критериям, а из-за некой имманентной несовместимости с передовыми демократическими странами.

После трагедии 11 сентября 2001 г. на волне настроений солидарности с Америкой российский руководитель максимально прозрачно высказался о стремлении России серьезно обсудить вопрос о возможности и формах присоединения к НАТО. Говоря об отношении Москвы ко второй фазе расширения альянса, он подчеркнул: «Конечно, мы пересмотрели бы нашу позицию в отношении процесса такого расширения, если бы мы были вовлечены в такой процесс» (20). В ответ не последовало никакой реакции кроме стандартной отговорки высоких чиновников НАТО о том, что союз никого не приглашает, надо подавать заявку на членство и становиться в очередь. Неудивительно, что в конце концов Москва оставила надежды на быстрый и поступательный процесс интеграции с Западом на основе равноправия, взаимной выгоды и уважения интересов друг друга. Она обратилась к поиску более заинтересованных в ней и менее привередливых партнеров на юге и востоке.

Последней каплей, переполнившей чашу, явилось активное вмешательство Запада в 2004–2006 гг. в «цветные» революции в Грузии и на Украине для поддержки наиболее антироссийских политиков (это дало повод подозревать, что та же «схема» повторится в Киргизии). Было публично заявлено о намерении ускоренного вовлечения Украины и Грузии в НАТО. США объявили о плане строительства объектов американской стратегической ПРО в Польше и Чехии – вопреки духу Совместной декларации США–РФ 2002 г. о совместном создании такой системы.

Речь Путина в Мюнхене в 2007 г. стала сигналом Западу о том, что Россия больше не намерена играть по старым правилам и напрашиваться на более продвинутое сотрудничество, если он не проявляет к этому искренней заинтересованности. Однако потребовался вооруженный конфликт в Грузии в августе 2008 г., чтобы на Западе поняли, что Россия намерена всерьез противодействовать втягиванию в НАТО Грузии и Украины и готова подтвердить свои слова силой оружия.

Реакция США и Запада по понятным причинам была предсказуемо острой. Отношения с Россией оказались на грани военного противостояния и небывалой со времен холодной войны политической напряженности. Отклонение от привычной для 1990-х годов парадигмы зависимого и подчиненного положения Москвы воспринималось за рубежом как аномалия, как проявление Россией традиционной враждебности к Западу и его ценностям, как рецидив империализма и мышления в духе холодной войны.

Между тем для роста напряженности существовали вполне объективные и обычные для международных отношений причины, понятные исследователям реальной политики. За первое десятилетие изменилось соотношение сил между Россией и Западом. По сравнению с 1990-ми годами Россия обрела устойчивый экономический рост (правда, в основном за счет взлета цен на нефть) и относительную социально-политическую стабильность. Москва консолидировала власть в стране, получила крупные свободные капиталы для внутренних и внешних инвестиций, расплатилась с огромным государственным внешним долгом, резко (вчетверо за 2001–2008 гг.) увеличила финансирование национальной обороны, подавила массовое вооруженное сопротивление на Северном Кавказе.

Одновременно относительно ослабли международные позиции США, Евросоюза, Японии – как из-за провалов во внешней политике администрации Д. Буша (особенно в Ираке и Афганистане), так и по причине мирового кризиса, спровоцированного безответственной финансово-экономической политикой американского правительства. Заявка на смену парадигмы сложившихся отношений неизбежно порождает противоречия – как между людьми, так и между государствами. Похожие конфликты возникали между США и СССР в конце 1950-х и начале 1960-х годов, между Советским Союзом и Китаем в конце 1960-х годов, между США и Западной Европой в 1970-е годы (конечно, в менее острой форме, присущей демократическим странам).

Этим объясняются повышенная дипломатическая активность Москвы на всех континентах, нежелание слепо идти в фарватере США в разрешении региональных кризисов (Косово, Палестина, Иран, КНДР), завязывание связей со странами, бросающими политический вызов американскому доминированию. Ведьма энергично Россия работала в независимых от США, НАТО и ЕС межгосударственных объединениях – ОДКБ, ЕврАзЭс, ШОС. Все это резко контрастировало с политикой 1990-х годов.