Текст книги "Социологический ежегодник 2010"

3. Кейс-стади № 3. Космополитические сообщества транслокальных городских пространств

Если национальный угол зрения сменить на космополитический, возникает совершенно иной образ сообщества. Климатические изменения означают не только угрозу небывалых катастроф, потенциально угрожающих человечеству, но в то же время и именно по этой причине они открывают невиданные прежде возможности для формирования новых социальных сетей, сообществ и общественных институтов. Мы, таким образом, оказываемся перед вызовом: каким образом нам следует концептуализировать города и городские сообщества в качестве важных коллективных акторов, способных направить в определенное русло восприятие рисков и организовать создание космополитических сетей и сообществ с целью противодействия последствиям климатических изменений? Какова взаимосвязь между социальным неравенством, национальными и религиозными различиями и возникновением воображаемых космополитических риск-сообществ? Национальные сообщества считаются ограниченными и эксклюзивными по своему характеру. Если же космополитические сообщества, напротив, вообразить себе безграничными и инклюзивными, то что именно в данном контексте означает «инклюзивный»? Означает ли это, что космополитизация не является дихотомическим Другим национализма? Могут ли национализм и космополитизм рассматриваться как диалектические близнецы? И если да, то каким образом?

Методы. Настоящий проект разрабатывается для того, чтобы при помощи эмпирических методов максимизировать возможности наблюдения за космополитическими сообществами, возникновение которых связано с риском и солидарностью в сфере климата. Единица эмпирического анализа концептуализируется как «транслокальное пространство» различных городов по всему миру, характеризующееся двумя чертами: а) активная городская политика, направленная на предотвращение негативных последствий климатических изменений; б) наличие городов (портов) с космополитической традицией и активное сетевое взаимодействие по проблемам климата с городами в других странах. Данный кейс будет фокусироваться на изучении ситуации в четырех городах, расположенных в двух географических регионах, с возможностью последующего расширения области применения методики и на другие регионы мира. Эмпирические задачи, стоящие перед исследователями в каждом из названных городских пространств, состоят в следующем. Какие экологические инициативы предпринимаются в данном городе (скажем, формирование новой транспортной инфраструктуры, строительство новых жилых районов, разработка новых климатических приспособлений и т.п.)? Каким образом эти инициативы находят свое отражение в меняющихся социальных нормах и практиках (например, как под их влиянием трансформируются потребление, отношение к экологичным стилям жизни, политическая активность в сфере проблем климата и т.д.)? И как новые воображаемые сообщества, воплощаемые в этих инициативах, задумываются и конституируются на основе разделяемых всеми участниками представлений о риске и солидарности (в частности, в том, что касается неравенства и общей ответственности)?

4. Методологический космополитизм

Пришло время рассмотреть значение и границы применимости космополитической социологии за пределами Европы. В этом состоит одна из целей проекта, и это станет важным шагом вперед для теории и исследовательской практики методологического космополитизма. Разнообразные международные контексты подвергались анализу в прошлом (прежде всего в голову приходят гендерные исследования и исследования опыта различных меньшинств). То были многообещающие начинания, но осуществлялись они все еще в рамках националистической социологии. Некоторые последующие попытки предполагали обращение к транснациональной социологии миграции и иным подобным феноменам. Тем не менее предложение взглянуть внутрь Европы со стороны, иными словами, использовать социологические концепции, по большей части разработанные в Европе (такие, как космополитизация и воображаемые космополитические риск-сообщества), – это настоящий вызов. Как отреагируют те, кто получит такое предложение, и в какой мере они будут способны изучать свои собственные реалии сквозь линзы, изготовленные и отполированные в Европе? А как насчет европеизированных социологий и социологов? Как они отреагируют, если их посылки и исследовательские перспективы будут разоблачены как порождение фальшивого универсализма? Если вновь разрабатываемой космополитической социологии когда-либо и был брошен вызов, то это он и есть. На данный вызов я предлагаю методологический ответ, состоящий из двух частей: а) единица анализа и б) социальная теория космополитических климатических изменений.

Единица анализа. Настоящий проект подвергнет сомнению одно из наиболее влиятельных убеждений, касающихся общества и политики. Это убеждение сковывает и социальных акторов, и социальных ученых. Речь о методологическом национализме. Единицей анализа в рамках методологического национализма является общество, организованное в территориальных границах нации-государства. Тем самым эпистемологический вопрос, порожденный космополитическим поворотом в социальных науках, звучит следующим образом: какая единица анализа способна стать (приемлемой) основой социальной теории и социальных исследований за пределами методологического национализма, так чтобы у нас появился инструмент для сравнительного анализа? В последние годы эмпирические исследования в различных дисциплинах – таких, как антропология, география, историография и международные отношения, – привели к разработке большого числа концепций, призванных опровергнуть якобы «естественное» отождествление общества, нации и государства. Примерами подобного подхода служат осуществленная Полом Гилроем концептуализация «Черной Атлантики» (5), принадлежащая Саскии Сассен идентификация «Глобального города» (10), идея «бегства» («scapes») Арджуна Аппадураи (2), проведенное Мартином Элброу исследование «Глобальной эпохи» (1) и написанный мной в соавторстве с Эдгаром Грандом анализ «Космополитической Европы» (3).

Подобное разнообразие концепций и исследовательских подходов представляется возможным успешно систематизировать с помощью двух отличительных признаков. С одной стороны, новые единицы анализа можно идентифицировать в зависимости от того, касаются ли они процессов транснационализации или транснациональных структур. Примером первого феномена являются транснациональные миграционные процессы, в то время как иллюстрацией последнего случая могут стать сообщества-диаспоры, где мигранты осваивают новые формы транснационального (со)существования. Второй отличительный признак характеризует локализацию и спектр проявлений космополитизации. Под подобным спектром имеются в виду те роли, которые национальное как единица анализа все еще играет в эпоху космополитизации. Локализация же отмечает точку, в которой на космополитизации делается особый акцент. На сверхнациональном уровне это относится к феноменам вроде мировых регионов и мировых религий, на субнациональном уровне – к таким акторам, как локальные сообщества, частные компании, рабочий коллектив, семья, индивид и т.п. Конечно же, возможен вариант, при котором государство-нация и национальное как институт продолжат существовать, но при этом лишатся своей методологической монополии – речь идет, например, о том случае, когда они становятся частью новых форм политической организации и общественного устройства. Методологическим следствием подобного положения вещей станет необходимость находить новые единицы анализа, которые содержали бы в себе национальное, но содержательно с ним не совпадали. Я бы назвал это «укоренением национального». Вместе с тем значительно более многообещающие возможности связаны с «замещением национального» иными объектами исследования. Это вовсе не значит, что национализм устаревает или теряет свою актуальность. Исследовательский вопрос в данном случае заключается в том, каким образом нижеследующий инструментарий может быть использован для оптимизации и развития практик и норм методологического космополитизма.

Инструментарий методологического космополитизма

Социальная теория космополитических климатических изменений. Наконец, в рамках данного тематического комплекса будут разрабатываться различные направления эмпирического и методологического анализа, результаты которых лягут в основу социально-политической теории космополитических климатических изменений. В дополнение к национальным конструктам «мы» – «они» можно идентифицировать три дуалистические пары модерна (представляющие основные направления в социальной теории), посредством которых мы можем наблюдать процессы космополитизации в климатической сфере (8).

1. «Природа – общество»: различие между естественным климатом и климатом антропогенным (искусственным) иллюзорно; это область онтологии.

2. «Глобальное – локальное»: глобальный климат и локальная погода стали взаимосвязанными категориями; запутанность метеорологических прогнозов оказывает значительное влияние на формирование смыслов и идентичностей; это область географии.

3. «Настоящее – будущее»: настоящее и будущее взаимодействуют по-новому, на непознаваемом будущем делается особый акцент; это эпистемология.

Три указанных направления являются плодотворными линиями социологического исследования. Они могут позволить нам лучше понять, почему климатические изменения имеют такое значение как для отдельных обществ, так и для всего мира в целом.

Литература

1. Albrow M. The global age: State and society beyond modernity. – Cambridge: Polity, 1996. – 246 p.

2. Appadurai A. Modernity at large: Cultural dimensions of globalization. – Minneapolis: Univ. of Minnesota press, 1996. – 229 p.

3. Beck U., Grande E. Cosmopolitan Europe. – Cambridge: Polity, 2007. – 311 p.

4. Giddens A. The politics of climate change. – Cambridge: Polity, 2009. – 264 p.

5. Gilroy P. The Black Atlantic: Modernity and double consciousness. – L.; N.Y.: Verso, 1993. – 261 p.

6. Glick Schiller N. Beyond methodological ethnicity and towards the city scale: An alternative approach to local and transnational pathways of migrant incorporation // Rethinking transnationalism: The meso-link of organisations / Ed. by L. Pries. – L.: Routledge, 2009. – P. 40–61.

7. Grande E. Vom Nationalstaat zum transnationalen Politikregime – Staatliche Steuerungsfдhigkeit im Zeitalter der Globalisierung // Hrsg. von U. Beck, Ch. Lau Entgrenzung und Entscheidung: Was ist neu an der Theorie reflexiver Modernisierung? – Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 2004. – S. 384–401.

8. Hulme M. Why we disagree about climate change: Understanding controversy, inaction and opportunity. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2009. – 392 p.

9. Levy D. Recursive cosmopolitization: Argentina and the global human rights regime // British j. of sociology. – L., 2010. – Vol. 61, N 3. – P. 579–596.

10. Sassen S. The global city: New York, London, Tokyo. – Princeton: Princeton univ. press, 2001. – 447 p.

11. Stern N. The economics of climate change. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2007. – 692 p. 12. Tyfield D., Urry J. Cosmopolitan China? Lessons from international collaboration in lowcarbon innovation // British j. of sociology. – L., 2009. – Vol. 60, N 4. – P. 793–812.

Перевод Я.В. Евсеевой под ред. Д.В. Ефременко

Дж. Ритцер

«Мы» как потребители несем свою долю ответственности за «Великую рецессию», начавшуюся в конце 2007 г. Но фокусироваться только на том, что мы сделали как потребители, значило бы – как минимум в какой-то степени – «заклеймить жертву» (1). Я не говорю, что мы ни при чем, что мы не сыграли значительную роль в создании своих экономических проблем (жадностью, проявившейся в слишком большом потреблении и колоссальном долге; наивностью в отношении проблем, которые мы сами себе создали). Но есть и другая сторона медали, и это то, что «они» сделали «нам». «Они» в данном случае – финансовые кудесники, банкиры, чиновники кредитных организаций, магнаты и брокеры в сфере торговли недвижимостью, воротилы маркетинга и рекламы, остатки наших «капитанов промышленности» (2, с. 209) и «капитаны коммерции» (например, те, кто рулит торговой сетью Wal-Mart, и те, кто рулил почившей сетью Circuit City). Конечно, фокусировка на том, что сделали «они», столь же однобока, как и интерес исключительно к тому, что сделали «мы». Тем не менее обратиться к тому, что сделали они, вполне резонно. В конце концов, именно они:

– создали блистательные новые финансовые инструменты (деривативы, кредитные дефолтные свопы);

– создали инновационные новые ипотечные закладные (закладные с устойчивым процентом и даже такие, при которых выплату процентов можно переносить на следующий месяц с добавлением этих процентов к основному, неснижаемому платежу; кредиты с плавающей процентной ставкой; кредиты для лжецов, подталкивающие людей предоставлять ложные сведения о своем финансовом положении, особенно о своем доходе);

– создали маркетинговые и рекламные кампании, призванные побудить нас к покупке всякого рода вещей (компактный гриль GEORGE FOREMAN, «Виагра»), которые нам не нужны и которыми мы часто не пользуемся;

– умудрились угробить такие крупные корпорации, как GM, Chrysler, AIG, Lehman Brothers и др.;

– изобрели такие храмы потребления, как Wal-Mart, IKEA и Carrefour, чтобы подтолкнуть нас к гиперпотреблению, например с помощью «ценовых лидеров» и иллюзии низкой цены («дорогое по низкой цене», «дешево»);

– изобрели другие храмы потребления – казино-отели Лас-Вегаса, гигантские круизные лайнеры (новейшие из них вмещают до 6 тыс. туристов), Диснейленды, мегамоллы – дабы завлечь нас в них крупными зрелищами (и побудить тратить в них большие денежные суммы);

– были и остаются неотъемлемыми элементами капиталистической системы (особенно крайностей американской капиталистической системы), жадность и алчность которой поставили ее на грань саморазрушения.

Итак, я хочу сосредоточить внимание на том, что они сделали нам, хотя должно быть ясно, что мы тоже несем значительную долю ответственности за «Великую рецессию»; ведь во многих отношениях мы – это они, а они – это мы (переиначив известные слова коммодора Перри «мы встретили врагов, и они оказались нашими», мы могли бы сказать, что «мы встретили врагов, и они оказались нами»).

Хотя в американской экономике все более преобладает потребление (им объясняется около 70% американской экономики), журналистское и научное внимание к ней чаще всего фокусируется на вещах, относящихся к производству: на производительности труда, заводах, работниках физического труда, профсоюзах, уровне безработицы и т.д. Хотя вопросы эти остаются важными, мы часто мыслим экономику в терминах, больше пригодных для 1950 г. или даже 1900-го. В двух словах, предприятие уже не находится в центре американской экономики; скорее в центре ее находятся места (или храмы) потребления, такие как торговый молл, гипермаркет (типа Wal-Mart), ресторан быстрого питания и шопинг, все более переходящий в онлайновый режим. Поэтому если мы хотим по-настоящему понять «Великую рецессию», мы не можем опираться только на объяснения, относящиеся к производству, а нам нужно также взглянуть на роль потребления в этом едва ли не полном коллапсе экономики.

Я сосредоточусь на роли, сыгранной храмами потребления, которые являются одним из главных моих интересов; однако у «Великой рецессии» есть и другие связанные с потреблением причины.

В течение десятилетий рынок США наполнялся дешевыми продуктами (например, блестящими электронными гаджетами из Азии), часто стоящими в странах, которые их производят, гораздо дороже. Этому оказалось трудно и даже глупо сопротивляться. Как показали многие исследователи, в том числе совсем недавно Эллен Шелл в книге «Дешево» (2009), низкие цены дорого нам обходятся (эта идея чаще всего ассоциируется с Wal-Mart), и в числе этих издержек – их роль в подстегивании гиперпотребления.

Кроме того, есть продаваемые вроде бы по низким ценам (но при этом высокоприбыльные) продукты промышленного изготовления (см. Food Inc.), все больше покоряющие полки наших супермаркетов и составляющие основу успеха ресторанов фаст-фуда, а также более солидных ресторанных сетей. Недорогие продукты питания промышленного изготовления (апельсин будет стоить, скорее всего, больше, чем гамбургер из «Макдоналдса») тоже несут с собой такие же высокие издержки, не говоря уже о пагубном воздействии на здоровье потребителей (ожирение, диабет, особенно у детей).

Америку характеризовали чрезмерные масштабы легкомысленного и даже мошеннического кредитования. При тех событиях, которые привели к «Великой рецессии», мне не нужно углубляться в эксцессы и злоупотребления, связанные с ипотекой и кредитными и дебитными картами, которые втянули миллионы американских потребителей в такие долги, с которыми они никогда не могли и не имели никакого способа расплатиться.

Всевозможного рода компании вкладывали миллиарды – а возможно, и триллионы – долларов в то, чтобы сделать продукты привлекательными и даже неотразимыми. В этом плане очевидные злодеи – это маркетинг и реклама (см. телесериал «Чокнутые»), ведущие потребителей, обычно ненамеренно, в сторону потребления плохих продуктов (например, сигарет в эру Чокнутых) и гиперпотребления.

Нельзя забывать и о роли, сыгранной в стимулировании потребления у американцев, особенно среднего класса, правительством США (это касается и других стран). Есть, например, долгосрочные налоговые льготы, такие как льготные процентные ставки и налоговые льготы при платежах по кредитам, помогающим ускорить постройку или покупку дома. Далее, есть сделанные после 11 сентября заявления мэра Нью-Йорка Руди Джулиани и президента Джорджа Буша, что нам нужно выходить из дома и покупать (а также ответ Роберта Райха, который спросил, с каких это пор потребление стало нашим общественным долгом; а оно, конечно, таковым стало и остается). Заявления и программы, оглашавшиеся с начала «Великой рецессии» по настоящее время, включают:

– пакеты мер по стимулированию покупок, скидки с налогов (2008), а также страхи по поводу того, что люди станут сберегать деньги, а не тратить их на потребление;

– обеспокоенность сохраняющимся нежеланием потреблять и ростом нормы сбережений (после десятилетий озабоченности крохотными нормами сбережений в нашей стране);

– выплата наличными деньгами за старые драндулеты, скидка в объеме 8 тыс. долл. при покупке первого жилья и т.п.

Здесь явно есть фундаментальное противоречие: правительство питает отвращение к причинам «Великой рецессии» – особенно к гиперпотреблению и колоссальному долгу, – критикует их (по крайней мере публично), но никак не может допустить медленного роста экономики и снижения налоговых поступлений, связанных с падением потребления. Правительство чувствует необходимость стимулировать экономику вообще и потребление в частности, но это ведет к возможности по крайней мере постепенного возобновления гиперпотребления и чрезмерного долга.

Каковы «наши» (США) возможности в свете «Великой рецессии»?

1. Возвращение в сельскохозяйственную эпоху? По многим причинам маловероятно: здесь недостаточно денег, прибыли; в эпоху промышленного сельского хозяйства недостаточно рабочих мест; мало кто из американцев вернулся бы (мог бы вернуться) на ферму и к фермерскому труду.

2. Возвращение в промышленную эпоху? Тоже невероятно, поскольку большинство наших некогда успешных «коптящих отраслей» мертвы или умирают; возрождать их слишком дорого; другие части мира ушли в этих отраслях далеко вперед, особенно технологически; нам пришлось бы платить нашим «новым» промышленным рабочим зарплаты, близкие к тем, которые им платят в менее развитом мире, и т.д.

3. Возвращение в эпоху услуг? Услуги все еще важны, но находятся в упадке, по крайней мере в некоторых районах США (например, центры обработки вызовов, радиология), в результате аутсорсинга; упадок в сфере обслуживания обусловлен также недавним падением потребления, поскольку многие сервисные рабочие места («McJobs») связаны с потреблением; и хотя есть много высокооплачиваемых, высокостатусных сервисных рабочих мест, в секторе обслуживания имеется также растущее число этих низкостатусных, низкооплачиваемых «McJobs», которые лишь немногие хотели или могли бы себе позволить занять ввиду низкой оплаты труда.

4. Отсутствие приведенных выше альтернатив возвращает нас, хотим мы того или нет, к потреблению как пути к экономическому успеху в США (учитывая то, что потребление составляет 70% американской экономики, то, что индекс потребительского доверия (CCI) вырос относительно индекса цен производителей (PPI), и то, что в плане корпоративной значимости и размера компания «Дженерал Моторс», например, вытесняется сетью Wal-Mart).

5. Какие еще альтернативы? Альтернативная энергия и экологически чистые продукты и процессы; скорее всего, они не будут находиться в центре американской экономики, по крайней мере в обозримом будущем.

Таким образом, после нынешнего кризиса потребление скорее всего продолжит преобладать в американской экономике и нести с собой целый спектр плачевных последствий; среди них особенно важно разрушительное воздействие такой экономики на среду. Другие проблемы следующие:

1) можем ли мы покупать друг у друга достаточно услуг, связанных с потреблением, чтобы обеспечить процветание экономики;

2) действительно ли помогает нашей экономике покупка сравнительно более дешевых (но иногда опасных и вредных для здоровья) продуктов из Китая и т.д.;

3) можем ли мы, как и любая другая экономика, достичь посредством потребления состояния изобилия? (Сегодня кажется очевидным, что в эпоху до 2007 г. многие достигали потреблением лишь иллюзии изобилия.)

Вероятный сценарий будущего.

1. Глобальное экономическое положение США после Второй мировой войны (преимущества в производстве) и после 1950-х или 1970-х годов и «Республики потребления» (преимущества в потреблении; подъем потребительского общества) было одинаково неустойчивым.

2. США нужно будет приспособиться к относительно более скромной экономике (снижение уровня заработной платы; меньше гиперпотребления и демонстративного потребления).

3. Грядет глобальное перераспределение богатства (ОПЕК, Китай, Индия, Бразилия и т.д.).

4. Большее глобальное экономическое равенство приветствуется (мне это легко сказать), хотя возникают и новые неравенства (например, между нефтедобывающими странами, внутри Китая и между ним и его соседями).

Есть ли какие-то основания для надежды на лучшее?

А. Творческое разрушение: шумпетерианская вероятность того, что на руинах прежнего производства и потребления в США (пустые автозаводы, стрип-моллы, гипермаркеты) родится что-то новое.

Б. Сравнительные преимущества США: как практически и у всех, у США есть сравнительные преимущества, на которые можно опереться, в том числе система высшего образования и долгая история творческого созидания, изобретательность, способность к инновациям – особенно в будущем на основе сжатия пространства и времени и повышения скорости.

Литература

1. Ryan W. Blaming the victim. – N.Y.: Vintage, 1976. – 351 p.

2. Veblen T. The theory of the leisure class: An economic study in the evolution of institutions. – N.Y.: Macmillan, 1899. – 400 p.

Перевод с англ. В.Г. Николаева