Электронная библиотека » Коллектив авторов » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 28 мая 2022, 17:43


Автор книги: Коллектив авторов


Жанр: Социология, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Еще большую обеспокоенность вызывает тот факт, что справедливое возмущение публики нарушениями прав человека от имени меньшинств легко трансформируется в неприятие меньшинств как таковых и служит оправданием ограничительных мер в области миграционного контроля, культурной и конфессиональной политики со стороны государства [Razack, 2004; Haritaworn, 2012]. В результате меньшинства внутри меньшинств оказываются в ситуации двойного отчуждения: в «своем» культурном сообществе они подвергаются дискриминации в качестве женщин, геев или атеистов, а в «большом» обществе – в качестве представителей того самого меньшинства, которое угнетает их на локальном уровне.

Дело «Pussy Riot»: Инверсия правозащитной нормы

Дело группы «Pussy Riot» может служить прекрасной иллюстрацией этой тенденции. В данном случае мы имеем дело с крайним проявлением рассматриваемого явления, демонстрирующим полное пренебрежение универсальной нормой: к ней обращались исключительно с целью передергивания и выворачивания наизнанку. Однако, как известно, изучение экстремальных кейсов часто помогает точнее уловить суть феномена, и именно с этой точки зрения можно утверждать, что перед нами проявление общей тенденции, а не исключение.

Едва ли есть необходимость напоминать российскому читателю подробности инцидента в храме Христа Спасителя 21 февраля 2012 г. и начатого по этому поводу уголовного дела, завершившегося вынесенным 17 августа решением Хамовнического суда, который приговорил трех участниц группы к двум годам лишения свободы каждую. Не думаю, что мне следует и пытаться сформулировать свое отношение к действиям членов группы по принципу «за или против»: в рамках теоретической и философской перспективы, принятой в данной статье, такая постановка вопроса выглядит примитивной. А вот что касается моего отношения к приговору, то оно, безусловно, не может не быть резко критическим.

Хотя трех участниц группы, оказавшихся на скамье подсудимых, приговорили по статье «Хулиганство», для мотивировочной части приговора решающими стали доводы о якобы имевшем место оскорблении чувств верующих [Текст приговора… 2012]. Именно этот аспект определил политическое значение данного дела и его последствия – в частности, начатую по его итогам разработку законопроекта, вводящего уголовную ответственность за оскорбление религиозных чувств [Госдума может принять… 2013], а также многочисленные инициативы, де-факто ведущие к нарушению конституционного принципа отделения церкви от государства [Верховский, 2013].

Дело «Pussy Riot» встраивается в длинный ряд похожих инцидентов, в которых имел место конфликт между двумя устоявшимися нормами – свободой самовыражения и правами религиозных общин. Однако именно в случае с «Pussy Riot» мы имеем дело с практически полной инверсией гегемонической нормы. В подавляющем большинстве других случаев – таких, как скандалы вокруг карикатур на пророка Мухаммеда в Дании и во Франции или фильма «Невинность мусульман», или же, наконец, в законе о запрете обрезания в Германии – речь шла о правах религиозных меньшинств [Lægaard, 2009; Wetherly, 2012; Carol, Koopmans, 2013; Seib 2013]. В российском случае правоохранительные органы и суд обратились к той же норме для защиты прав группы, преобладающей в обществе, – православных христиан. Вместо того чтобы защищать права меньшинств, чьи политические ресурсы по определению ограничены, один из ключевых постулатов мультикультурализма был применен для решения обратной задачи – закрепления доминирующего положения большинства. В полном соответствии с логикой гегемонии (на этот раз на национальном, а не на глобальном уровне) произошло отождествление универсальной нормы с партикулярной идентичностью, определяемой через русскость и православие. Норма, изначально выработанная в рамках мультикультурализма, была инвертирована и использована для защиты культурного единообразия от попытки поставить под вопрос якобы существующую социальную гармонию. Таким образом, налицо истощение освободительного потенциала мультикультурной нормы и превращение ее, пусть пока и в отдельных случаях, в норму репрессивную.

Подобного рода возражения, естественно, выдвигались и в ходе общественной дискуссии, развернувшейся вокруг процесса и приговора. Ответ сторонников максимально сурового наказания состоял в переформатировании ситуации путем помещения ее в глобальный контекст. Даже если православные христиане составляют большинство в России, говорили они, в глобализирующемся мире они все равно остаются меньшинством, которое сталкивается с агрессивным культурным давлением со стороны Запада. Акция «Pussy Riot» должна интерпретироваться не только и не столько в российском внутриполитическом контексте, сколько как особенно воинственное проявление прозападного секуляризма. Даже если предположить, что секуляризм органичен для западного варианта модернизации, при переносе на иную культурную почву приобретает подрывной характер, угрожая внутреннему единству и в конечном итоге самому существованию незападных культур. Таким образом, дело «Pussy Riot» показывает необходимость защиты православия, наряду с другими «историческими» религиями России, от агрессивного навязывания западных ценностей.

Наконец, в результате парадоксального, но отнюдь не лишенного последовательности поворота политической логики культурно-протекционистский дискурс апеллировал к западной норме как имеющей универсальное значение. Утверждалось, что похожие гарантии прав религиозных групп существуют и на Западе, – чаще всего в пример приводилась Германия. Выходило, таким образом, что, критикуя российское государство за решения по делу «Pussy Riot», Запад в очередной раз применил к России двойные стандарты. Значение этого аргумента было двояко: с одной стороны, он был призван еще раз продемонстрировать универсальность нормы, защищающей партикулярные идентичности. С другой стороны, в очередной раз разоблачалось коварство Запада, который с этой точки зрения постоянно грубо злоупотребляет универсальной нормой во имя своих собственных интересов, которые состоят в обеспечении мирового господства за счет подчинения незападных народов [ср.: Morozov, 2002; Морозов, 2005].

На примере двух последних аргументов особенно хорошо видно воздействие несовершенной гегемонической универсальности на периферийные дискурсы. Логика гегемонии устанавливает неразрывное отношение эквивалентности между общечеловеческим и западным – неразрывность в данном случае обусловлена в первую очередь отсутствием альтернатив существующему определению универсального. В результате российское общество оказывается перед извечным выбором: либо попытаться стать «как Запад», либо во что бы то ни стало отстаивать собственную особость. Идентификация с Западом в ходе постсоветских реформ в очередной раз провалилась, но и найти собственный вариант универсальных ценностей опять не удалось. Остается брать на вооружение язык гегемонии, отвергая при этом гегемонию как таковую. Почти тотальная нормативная зависимость от Запада наиболее ярко выражается в попытках оправдать собственные действия ссылками на западную практику. Но именно эта зависимость обостряет ту самую настороженную восприимчивость к вездесущему присутствию Запада – не просто как Другого, а как гегемона, претендующего на устранение ключевого различия, определяющего российскую идентичность. В такой ситуации универсальная норма просто не может быть истолкована иначе, чем через призму «права особенного» [Капустин, 1996].

Права человека за пределами идентитарной политики?

Очевидно, что логика партикуляристской контргегемонии не может быть опровергнута без серьезного переосмысления исходных предпосылок. Возражения, остающиеся в рамках гегемонического подхода к универсальности [см., например: Donnelly, 2007, p. 37–53; Carvet, Kaczynska-Nay, 2008], сводятся к двум аргументам. Первый состоит в отсылке к здравому смыслу, второй – в открытом утверждении западного превосходства. В первом случае нам указывают на очевидную абсурдность инвертированной нормы, примененной в деле «Pussy Riot» и в других подобных случаях. Любой здравомыслящий человек может распознать грубую и очевидную несправедливость и, следовательно, естественным образом склонен разделять ценности либерального универсализма.

Проблема, однако, в том, что здравый смысл, с позиций которого нечто представляется очевидным, также имеет свою культурную специфику. Нарушение индивидуальных прав повсюду, в том числе и в самых либеральных режимах, оправдывается общим благом, и эта дилемма в рамках либерального индивидуализма неразрешима в принципе. Как показано выше, доводы обвинения по делу «Pussy Riot» имеют свою внутреннюю логику, обусловленную положением России как периферийной страны перед лицом западной гегемонии. Для тех, кто живет в этой стране и целиком погружен в ее дискурсивное пространство, именно эта логика составляет здравый смысл, тогда как критика со стороны Запада воспринимается как абсурдная или циничная. Наличие отдельных манипуляторов среди элит, в том числе и непосредственных участников процесса, не доказывает обратного. Напротив, манипуляция как раз и состоит в подгонке деталей дела под уже имеющиеся у аудитории ожидания, обусловленные дискурсивной структурой общества и, шире, гегемонической организацией мирового политического пространства.

Во втором случае мы по существу имеем дело с уже обсуждавшейся логикой прототипа. Подобного рода возражения сводятся к утверждениям, что либерализм представляет собой «форму социально-политической жизни, которая лучше, чем все наличные альтернативы, подходит к современным условиям суверенной государственности и рыночной экономики с точки зрения природы и интересов людей, живущих в этих обществах» [Carvet, Kaczynska-Nay, 2008, p. 319]. Понятно, что с такой аргументацией согласятся только те из либералов-западников, кто готов некритически принять западные реалии в качестве абсолютного эталона. В глазах любой другой аудитории эти доводы легко опровергаются примерами очевидного нарушения прав человека в странах Запада, которых, к сожалению, немало.

Иными словами, оба контраргумента всего лишь противопоставляют западный партикуляризм незападному. Существует ли в таком случае хоть какой-нибудь шанс освободить права человека от оков гегемонии и реализовать тот универсальный потенциал, который, как казалось, был заложен в эту доктрину изначально?

Как следует из приведенного выше анализа связи между гегемонической универсальностью и партикуляризмом идентичностей, для эмансипации прав человека необходимо выйти за рамки идентитарной политики. Сделать это, опираясь только на правовую доктрину, по-видимому, невозможно. Сама концепция права предполагает существование правового порядка, в котором субъект права должен быть отнесен к той или иной категории – а значит, наделен той или иной позитивной идентичностью.

С другой стороны, отсылка к «человеку» в понятии прав человека имеет в виду человека вообще, вне любых групп и категорий, а лишь в его принадлежности к человеческому роду. Этот родовой (generic) элемент указывает на радикальный эгалитарный момент, который можно попытаться извлечь из-под нагромождения идентитарных интерпретаций. Более того, с точки зрения родовой философии Алена Бадью [Badiou, 2005] само появление языка прав человека, вероятно, можно определить как событие, поскольку отсылка к человеческому роду изымала это ключевое понятие из устоявшегося языка политики, привычно оперировавшего идентитарными категориями.

Если рассуждать исторически, права человека сыграли огромную роль в борьбе различных групп и движений против социального исключения. Одна из наиболее важных функций языка прав человека состояла в том, что он облегчал именование угнетенных, давая возможность говорить о правах женщин, коренного населения, людей нетрадиционной сексуальной ориентации и т.д. Говоря математическим языком «Бытия и события» Бадью, права человека делали возможным пересчет, в ходе которого те части ситуации, которые ранее подавлялись, не были представлены (present), получали репрезентацию, закреплялись в «словаре» ситуации [Badiou, 2005; см. также: Hallward, 2003, p. 81–106].

Вместе с тем у Сильвена Лазарюса в его антропологии имени, с которой философия Бадью находится в тесном диалоге, имя противопоставляется именованию. Имя – это сингулярность, тогда как именование вписывает мысль в тотальность, превращает ее в понятие и тем самым «приносит в жертву» сингулярность и ее непосредственную связь с политикой [Lazarus, 1996; Бадью, 2005, с. 117–143]. В имени «Pussy Riot», например, равно как и в близком ему имени «Болотная», заключено внутреннее содержание, которое заведомо шире любого из имеющихся в нашем языке понятий (таких, как «протест», «демократия» или «права женщин»). Когда мы переводим разговор в правозащитную плоскость, мы неизбежно приносим имя в жертву тотальности, которая выхолащивает имя, а иногда даже инвертирует внутренний смысл. Если либералы могут интерпретировать жест «Pussy Riot» в терминах «прав женщин» или «свободы самовыражения», то никого не должен удивлять и его перевод на язык «прав верующих».

Язык «права» редуцирует сингулярность, которая является своим собственным основанием, к партикулярности – одному из элементов системы понятий. Один из важнейших постулатов философии Бадью состоит в том, что утверждение партикулярности ведет к катастрофе. Нам известен исторически зафиксированный предел такой политики, утверждающей полноту бытия (и, следовательно, некоторую партикулярную идентичность), – это нацизм [Бадью, 2006]. Политика полноты неизбежно радикализует различия, поскольку позитивным образом определяемая идентичность может существовать только благодаря исключению Другого. Борьба за права конкретной группы инвертирует изначальную отрицательную логику идеи прав человека, вследствие чего на смену борьбе за родовую эмансипацию приходит агрессивный партикуляризм. Именно такая трансформация происходит в случае с правами религиозных групп, и дело «Pussy Riot» демонстрирует все последствия подобной инверсии.

С этой точки зрения язык групповых прав может играть освободительную роль лишь в момент именования, когда в ситуации появляется новый, ранее подавлявшийся элемент. Однако требования, выдвигаемые от имени уже признанной идентичности, репрессивны по определению, поскольку их смысл состоит в навязывании конкретного различия и подавлении других идентичностей.

Как и любая формальная норма, права человека часто становятся предметом злоупотреблений со стороны угнетателей. Права человека могут помочь нам в поиске политической истины в конкретных ситуациях, но текст Всеобщей декларации как таковой уже не содержит актуальных истин. Простое повторение ее положений не поможет нам продвинуться по пути родовой эмансипации. Освободить права человека от оков гегемонии можно лишь в том случае, если нам удастся вернуться к моменту, когда этот язык был использован впервые, и переоткрыть его изначальный смысл как события. Это означает, что мы должны суметь передать смысл этого события современным языком, который смог бы выразить его сущность применительно к современным реалиям. Вполне возможно, что «переоткрыть» права человека как единое целое нам уже никогда не удастся. Но даже и в этом случае остается возможность обращения к языку прав человека в конкретных ситуациях, когда для защиты от угнетателей нам понадобится опыт наших предшественников.

Литература

Бадью А. Мета / Политика: можно ли мыслить политику?: Краткий трактат по метаполитике. – М.: Логос, 2005. – 240 с.

Бадью А. Этика. Очерк о сознании зла. – СПб.: Machina, 2006. – 126 с.

Проблемы реализации свободы совести в России в 2012 году / Под ред. А. Верховского. – М.: Информационно-аналитический центр «Сова», 2013. – Режим доступа: http://www.sova–center.ru/religion/publications/2013/04/d26820/ (Дата посещения: 12.06.2013.)

Текст приговора Pussy Riot // Газета. Ru. – М., 2012. – 21 августа. – Режим доступа: http://www.gazeta.ru/social/photo/pussy_riot.shtml (Дата посещения: 12.06.2013.)

Капустин Б.Г. «Национальный интерес» как консервативная утопия // Свободная мысль. – М., 1996. – № 3. – С. 13–29.

Копосов Н.Е. Как думают историки. – М.: Новое литературное обозрение, 2001. – 326 с.

Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. – М.: Политиздат, 1988. – 574 с.

Морозов В.Е. О коварстве Запада и его разоблачителях: внешнеполитическая мысль и самоизоляция России // Неприкосновенный запас. – М., 2005. – № 5. – C. 16–21.

Морозов В.Е. Запад без кавычек: глобальная гегемония и российский вызов // Свободная мысль. – М., 2009 a. – № 11. – С. 47–60.

Морозов В.Е. Россия и Другие: идентичность и границы политического сообщества. – М.: Новое литературное обозрение, 2009 b. – 656 с.

Госдума может принять закон о защите чувств верующих в весеннюю сессию // РИА Новости. – М., 2013. – 22 мая. – Режим доступа: http://ria.ru/society/ 20130522/938864954.html#ixzz2Vj2fjYMv (Дата посещения: 12.06.2013.)

Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. – М.: АСТ, 2007. – 588 с.

Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. – М., СПб.: Медиум: Ювента, 1997. – 312 с.

Badiou A. Being and event. – N.Y.: Continuum, 2005. – 526 p.

Bonnett A. the idea of the West: Culture, politics and history. – Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2004. – 201 p.

The Struggle for the West: A divided and contested legacy / Browning S., Lehti M. (Eds.). – L., N.Y.: Routledge, 2010. – 236 p.

Carol S., Koopmans R. Dynamics of contestation over Islamic religious rights in Europe // Ethnicities. – L., 2013. – Vol. 13, N 2. – P. 165–190.

Charvet J., Kaczynska-Nay E. The liberal project and human rights: The theory and practice of a new world order. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2008. – 434 p.

Gramsci A. Selections from prison notebooks. – L.: Lawrence &Wishart, 1971. – 483 p. Civilizational identity: The production and reproduction of «civilizations» in international relations / Hall M., Jackson P.T. (Eds.). – N.Y.: Palgrave Macmillan, 2007. – 242 p.

Donnnelly J. International human rights. – Boulder: Westview, 2007. – 247 p.

Hallward P. Badiou: A subject to truth. – Minneapolis: Univ. of Minnesota press, 2003. – 512 p.

Haritaworn J. Women’s rights, gay rights and anti-Muslim racism in Europe: Introduction // European journal of women’s studies. – L., 2012. – Vol. 19, N 1. – P. 73–78.

The invention of tradition / Hobsbawm E., Ranger T. (eds.) – Cambridge: Cambridge univ. press, 1983. – 322 p.

Laclau E. Emancipation (s). – L.: Verso, 1996. – 124 p.

Laclau E., Mouffe C. Hegemony and socialist strategy. – L.: Verso, 1985. – 197 p.

Lægaard S. Normative interpretations of diversity: The Muhammad cartoons controversy and the importance of context // Ethnicities. – L., 2009. – Vol. 9, N 3. – P. 314– 333.

Lazarus S. Anthropologie du nom. – Paris: Seuil, 1996. – 248 p.

Masuzawa T. The invention of world religions. – Chicago: Univ. of Chicago press, 2005. – 384 p.

Mbembe A. On the postcolony. – Berkeley: Univ. of California press, 2001. – 274 p.

Decentring the West: The idea of democracy and the struggle for hegemony / Morozov V. (Ed.). – Aldershot: Ashgate, 2013. – 207 p.

Morozov V. Resisting entropy, discarding human rights. Romantic realism and securitization of identity in Russia // Cooperation and conflict. – L.: Sage, 2002. – Vol. 37, N 4. – P. 409–430.

Morozov V. Subaltern empire? Toward a postcolonial approach to Russian foreign policy // Problems of post–communism. – Armonk, NY: M.E. Sharpe, 2013. Vol. 60. – Forthcoming.

Passeron J.-C. Le raisonnement sociologique: L’espace non-poppérien du raisonnement naturel. – Paris: Nathan, 1991. – 408 p.

Pahuja S. Decolonising international law: Development, economic growth and the politics of universality. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2011. – 303 p.

Prozorov S. Generic universalism in world politics // International theory. – Cambridge, 2009. – Vol. 1, N 2. – P. 215–247.

Razack S. Dangerous Muslim men, imperilled Muslim women and civilized Europeans: Legal and social responses to forced marriages // Feminist legal studies. – Dordrecht, 2004. – Vol. 12, N 2. – P. 129–174.

Seib Ph. Religious freedom and US public diplomacy // The review of faith & international affairs. – L., 2013. – Vol. 11, N 1. – P. 15–21.

Spivak G.Ch. Can the subaltern speak? // Marxism and the interpretation of culture / Ed. by C. Nelson, L. Grossberg. – Basingstoke: Macmillan Education, 1988. – P. 271–313.

Wetherly P. Freedom of expression, multiculturalism, and the «Danish cartoons» // Islam in the West: Key issues in multiculturalism / M. Farrar, S. Robinson, Y. Valli, P. Wetherly (eds.). – Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2012. – P. 36–55.

Žižek S. The ticklish subject: The absent centre of political ontology. – L., N.Y.: Verso, 1999. – 409 p.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 5 Оценок: 1

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации