Текст книги "Карибский кризис. Как не случилась ядерная война"

Подобная советская акция была для нас неожиданностью. Кстати, в течение лета и ранней осени 1962 года мы слышали из уст различных советских официальных лиц, включая министра иностранных дел Андрея Громыко, что на Кубе нет советских ядерных ракет и что Москва не собирается их там развертывать. В результате этих заверений мы не обсуждали и не формулировали наши действия в случае подобного хода событий.

Президент сразу же понял, что нам необходимо заставить Советский Союз убрать ракеты. 4 сентября он выступил с заявлением, в котором говорил о том, что хотя он не ожидает размещения советских ракет на Кубе, но должен заявить, что в случае такого размещения «возникнут серьезнейшие проблемы». Президент знал, что он должен действовать в соответствии с этим заявлением. Однако он также знал, что начать военные действия с целью устранения ракет – это значило бы создать огромный риск для всех сторон в конфликте – как для США, так и для СССР и Кубы. Поэтому главным для него и для его советников был вопрос: каким образом убрать эти ракеты и при этом избежать войны?

С этой целью президент Кеннеди, ознакомившись с фотографиями утром 16 октября, в течение первого же часа принял три крайне важных решения.

Первое. Он решил, что только лишь ограниченный круг высших должностных лиц в Госдепартаменте, министерстве обороны, Белом доме и аппарате Совета национальной безопасности будут информированы о наличии ракет на Кубе. Нас, посвященных, было пятнадцать человек – так называемый Исполнительный комитет Совета национальной безопасности, или сокращенно Экском. Мы составляли круг, с которым президент советовался в период кризиса.

Второе. Президент проинструктировал членов Исполнительного комитета не делиться информацией со своими заместителями и помощниками, чтобы ни пресса, ни конгресс, ни американская публика не узнали бы о создавшейся ситуации, пока президент не будет готов на нее отреагировать.

Третье. Президент срочно созвал Исполнительный комитет и попросил его членов без своего участия сформулировать возможные варианты ответа на советскую угрозу и обсудить все за и все против для каждого возможного варианта. Президент попросил нас не выполнять наши рекомендации до тех пор, пока все члены Экскома не придут к единогласному решению о том, как именно действовать, или пока не станет ясно, что мы не в состоянии прийти к единогласному мнению. Он дал нам неограниченное время для обсуждения.

Ни одно другое решение, которое США приняли впоследствии по Кубинскому ракетному кризису, не повлияло так на его мирный исход, как эти первые три решения президента Кеннеди. Эти решения очертили параметры и ограничили спектр американских действий в последующие дни. Они исключили возможность немедленной, спонтанной, эмоциональной реакции.

К исходу недели, после нескольких дней дебатов, Экском пришел к единству мнений относительно двух альтернативных способов действий и представил их на рассмотрение президента.

Первым вариантом был военно-морской «карантин» Кубы с целью предотвращения дополнительных советских военных поставок.

Второй вариант предполагал воздушную атаку, за которой почти наверняка следовало вторжение сил США на Кубу.

Президент назначил обсуждение этих вариантов на воскресенье, 21 октября. Встреча состоялась в Овальном кабинете в той части Белого дома, где жила семья президента. Эту встречу я помню ясно. На ней присутствовало семнадцать-восемнадцать человек, включая нескольких ветеранов из предыдущих администраций – Дина Ачесона и Джека Макклоя.

Президент попросил генерала Максвелла Тейлора, начальника Объединенного комитета начальников штабов, представить собравшимся вариант воздушного удара и возможного вторжения. Затем он попросил меня представить аргументы против военных действий и в пользу карантина.

Выслушав эти два сообщения, президент спросил каждого из нас, по очереди, какой из двух вариантов мы бы предпочли. Большинство высказалось за то, чтобы атаковать Кубу.

Президент Кеннеди обратился к генералу Уолтеру Суини, командующему Тактическим авиационным командованием ВВС США, которому предстояло руководить атакой, и спросил его, следует ли ему, президенту, санкционировать такой вариант действий. Он спросил генерала Суини, сможет ли тот гарантировать, что его силы уничтожат все советские ракеты, развернутые на Кубе. Речь шла о массированной атаке: 1080 самолетовылетов против ракетных баз на Кубе в первый же день (это превышает число самолетовылетов, совершенных силами НАТО в любой из дней во время конфликта 1999 года в Косове).

После ответа Суини я был готов его расцеловать. Он сказал президенту: «Мы располагаем лучшими ВВС в мире. Никто не сможет лучше нас выполнить эту работу. Но могу ли я сказать, что одна или две ракеты или ядерные боеголовки ни при каких обстоятельствах не уцелеют и не смогут быть применены после нашей атаки? Нет, господин президент, такого я обещать не могу».

Какой ответственный президент возьмет на себя риск принять решение, ведь если хотя бы одна ядерная боеголовка разорвется над американским городом, погибнет беспрецедентное число американских граждан! После ответа Суини президенту я уже знал, что в любом случае мы начнем с карантина. И действительно, карантин вокруг Кубы вступил в силу в 10 часов утра в среду 24 октября.

К субботе, 27 октября, советский лидер Никита Хрущев все еще не обнаруживал намерения убрать ракеты. Весь этот день Экском обсуждал наши дальнейшие действия. В это время ЦРУ сообщило, что, по его мнению, ядерные боеголовки для ракет еще не были доставлены на Кубу. Насколько я припоминаю, эксперты ЦРУ считали, что первая партия боеголовок находится на борту судна «Полтава», которое должно было достичь побережья Кубы через несколько дней. Разведывательная аэрофотосъемка информировала нас о том, что строительство ракетно-пусковых комплексов стремительно приближается к завершению. Это значило, что, если мы хотим их атаковать, мы должны сделать это до того, как они будут приведены в боевую готовность. В противном случае был бы риск вызвать ответный советский удар по территории США в случае, если одна или более ракеты уцелеют после воздушной атаки.

В 4 часа пополудни 27 октября генерал Тейлор сообщил президенту, что Объединенный комитет начальников штабов рекомендует нанести воздушный удар утром в понедельник 29 октября и приступить к вторжению на Кубу через семь дней после этого. Большинство невоенных советников президента придерживались той же точки зрения.

К исходу пятницы 26 октября и затем рано утром в субботу 27 октября от Хрущева пришло два послания.

Первое письмо, длинное и путаное, было, казалось, написано человеком, находящимся в состоянии сильнейшего стресса. В то же время оно довольно красноречиво обрисовало ту жесткую дилемму, перед которой мы стояли. Позволю себе привести несколько выдержек из этого замечательного письма:

«Все нуждаются в мире, и капиталисты, если они не лишились рассудка, и, еще более, коммунисты».

«Война – наш враг и бедствие для всех народов».

«Если война начнется, остановить ее будет не в нашей власти, ибо такова логика войны. Я участвовал в двух войнах и знаю, как война может пронестись по городам и селам, сея повсюду смерть и разрушение».

«Я думаю, Вы согласитесь со мной, что мы не должны уступать давлению извне, необходимо удерживать контроль».

«Если люди не проявят мудрости, то, в конце концов, они столкнутся как слепые кроты и начнется взаимное уничтожение».

«Если Вы не потеряли самообладание, господин президент, то и мы, и Вы должны прекратить тянуть на себя концы каната и туже затягивать узел войны, потому что чем больше мы будем тянуть его в разные стороны, тем туже будет затягиваться узел. И может наступить момент, когда этот узел затянется так туго, что даже тот, кто его затянул, не будет в силах его развязать. И тогда придется этот узел разрубать».

«И не мне объяснять Вам, чем это будет чревато, так как Вы сами прекрасно понимаете, какие ужасные силы находятся в распоряжении наших стран. Давайте не только перестанем перетягивать канат. Давайте также начнем развязывать этот узел. Мы к этому готовы».

Письмо заканчивалось предложением, которое нас полностью устраивало: если мы гарантируем ненападение на Кубу, Хрущев уберет с Кубы ракеты.

Второе послание, как показалось нам, было составлено сторонниками жесткой линии в Политбюро. Хуже того, это письмо попало в прессу до того, как его получили мы. В этом письме, поступившем к нам утром в субботу, 27 октября, утверждалось, что советские ракеты останутся на Кубе, пока мы не уберем ракеты «Юпитер» из Турции (Хрущев называл их «аналогичными» ракетами). Это письмо серьезно осложнило ситуацию как раз в тот момент, когда истекало время для принятия решения до того, как ракеты на Кубе не будут приведены в боевую готовность. Турция, член НАТО, была решительно против того, чтобы убрать натовские ракеты, развернутые на ее территории. Многие другие члены НАТО заняли такую же позицию.

Президенту Кеннеди и большинству членов Экском стало ясно, что мы должны ответить на второе письмо. Оно уже стало достоянием гласности. И оно пришло к нам вслед за письмом, которое я ранее цитировал. Это был весьма критический момент. Если бы мы просто отвергли предложение Хрущева о размене ракет, мы бы быстро свели на нет возможность убрать ракеты с Кубы мирным образом.

В этой ситуации Луэллин (Томми) Томпсон, бывший посол в Москве и человек с огромным опытом общения с советским руководством и лично с Хрущевым, предложил проигнорировать второе письмо, содержавшее неприемлемую для нас сделку, и ответить на первое письмо. Мы подходим к, быть может, самому важному обмену мнениями в правительстве США на протяжении кризиса и, учитывая опасность момента, к одной из важнейших дискуссий за всю холодную войну. Приведу выдержки из записи с магнитной пленки, записанной Кеннеди:

Президент Кеннеди: «Нам, видимо, не удастся убрать эти ракеты с Кубы в любом случае… Я имею в виду – посредством переговоров… Я думаю, Томми, можно не сомневаться в том, что теперь, когда он обнародовал свою позицию, он от нее не отступит. Он не уберет их с Кубы».

Луэллин Томпсон: «Я не согласен с вами, господин президент. Я думаю, что у нас еще есть шансы настоять на нашей линии».

Президент Кеннеди: «Он может отступить?»

Луэллин Томпсон: «Для Хрущева самое важное, по моему мнению, сказать: „Я спас Кубу, я предотвратил вторжение“. Это ему позволит сохранить лицо, если он захочет это сделать. Насчет Турции он нас прощупывает, но это можно обсудить потом».

Президент Кеннеди: «Хорошо».

Меня до сих пор трясет, когда я читаю эти строчки. С одной стороны – президент, чье время принимать решение истекало, который искал возможность для мирного разрешения кризиса, но был смущен противоречием между двумя посланиями Хрущева. С другой стороны – Томми Томпсон, в ранге старшего чиновника дипломатической службы, но низший по должности среди членов Экском. Однако вера президента в экспертные знания Томми, в его способность «вжиться» в ситуацию, в которой находились Хрущев и все руководство в Москве, была столь высока, что он оставил этот вопрос за Томми, под его ответственность. И Томми оказался абсолютно прав. Я благодарю Бога за то, что у нас был президент, который твердо решил найти невоенный выход из кризиса, и что рядом с ним находился такой советник, как Томми, знающий образ мыслей нашего советского противника.

К субботе 27 октября 1962 года события начали выходить из-под контроля Москвы и Вашингтона. К примеру, утром этого дня разведывательный самолет U-2 был сбит над восточной частью Кубы. Хрущев решил, и совершенно справедливо, что мы расценим это как намеренную эскалацию конфликта. В действительности, как мы теперь знаем из свидетельства генерала Грибкова и других, U-2 был сбит в результате настояний кубинцев, с санкции генерала Степана Гречко, вопреки приказу Хрущева из Москвы.

Примерно в это же время еще один U-2, который осуществлял забор проб воздуха над Аляской, нарушил воздушную границу Советского Союза. Мы были озабочены тем, что советское руководство решит – хоть и ошибочно, но весьма логично, – что этот U-2 выполняет миссию по фотографированию советских военных объектов накануне воздушного удара по советской территории.

Это были события, о которых мы знали в то время и которые вселяли в нас тревогу. Но лишь тридцать лет спустя мы узнали от генерала Грибкова в январе 1992 года на конференции в этом же помещении в Гаване, что еще до вступления карантина в действие Советскому Союзу удалось доставить на Кубу не только стратегическое, но и тактическое ядерное оружие – общим числом 162 боеголовки. Если бы президент санкционировал воздушный удар и вторжение на Кубу, силы вторжения вызвали бы на себя ядерный удар, и это бы, в свою очередь, вызвало ответный ядерный удар со стороны США.

Джон Кеннеди и Андрей Громыко

В январе 1992 года на конференции в Гаване американская сторона была шокирована этой информацией. Во время той конференции я задал президенту Кастро три вопроса:

1. Знали ли вы, что ядерные боеголовки находятся на Кубе?

2. Если знали, рекомендовали бы вы их применить?

3. Если бы ядерное оружие было использовано, каковы были бы последствия для Кубы?

Ответ президента Кастро поверг меня в трепет.

Я процитирую этот ответ, опубликованный в книге «Куба на краю пропасти», которая у всех у вас есть и которая содержит полный отчет о конференции 1992 года. Страницы 250–252.

Президент Кастро тогда ответил: «Итак, мы исходили из того, что если начнется вторжение на Кубу, то разразится ядерная война. Мы были уверены в том… что нам придется заплатить высшую цену, что мы исчезнем… Был ли я готов использовать ядерное оружие? Да, я был согласен на использование ядерного оружия…»

Но к чему бы привел такой конфликт? Ответ, я считаю, ясен – к полной катастрофе не только для Кубы, но и для Советского Союза, для моей страны, а также и для всего мира.

Вот почему я решил приехать в Гавану еще раз после того, как я уже принял участие в пяти предшествующих конференциях по этому кризису. Я хотел бы узнать, насколько это возможно, еще больше о степени ядерной опасности в октябре 1962 года; о факторах, которые породили эту опасность; о причинах, позволивших нам избежать катастрофических последствий; о том, что могло бы произойти, но, к счастью, не произошло; и о тех уроках, которые могли бы помочь тем из нас, кто хочет снизить риск ядерной катастрофы в XXI веке.

С этой целью я бы хотел поставить перед конференцией тринадцать вопросов, требующих, но моему мнению, дополнительного рассмотрения и анализа на протяжении предстоящих двух дней.

1. Воздействие ядерного баланса сил. Действительно ли советские руководители верили в то, что, развертывая ракеты средней и промежуточной дальности на Кубе, они существенно меняют военное соотношение сил между Варшавским договором и НАТО? Если верили, то почему? Разве они не понимали, что до развертывания ракет на Кубе США имели потенциал сдерживания, но не имели возможности нанести «обезоруживающий первый удар»? Развертывание ракет на Кубе никак не изменило эту ситуацию.

2. Ответ США. Как, по мнению советского руководства и кубинцев, США должны были бы отреагировать на размещение ракет на Кубе?

3. Зачем размещать тактическое ядерное оружие? Было ли оно развернуто для сдерживания сил вторжения? Если так, то каким образом это оружие могло сдерживать, если мы ничего не знали о его наличии на острове во время кризиса? И в какой момент боеголовки тактических ядерных систем прибыли на Кубу?

4. Использование тактического ядерного оружия. Каковы были советские планы использования тактического ядерного оружия в случае вторжения сил США на остров?

5. Ответ США на советское использование тактического ядерного оружия. Какую реакцию США ожидало советское и кубинское руководство в случае применения этого оружия?

6. Советский ответ. Если бы ответ США был таким, что в его результате, как выразился президент Кастро, Куба «исчезла» бы, ответил бы Советский Союз ядерным ударом с Кубы или с собственной территории?

7. Советская стратегия. Продумало ли советское руководство заранее ответы на вопросы со 2-го по 6-й?

8. Ядерная война на море. Лишь в этом году, сорок лет спустя, я узнал во время поездки в Москву о том, что в октябре 1962 года была реальная угроза ядерной войны на море. Я бы хотел услышать от советских подводников, в какой ситуации они находились в то время, когда мы гонялись за ними по всей Атлантике. Каковы были их инструкции в отношении обычных торпед и торпед, оснащенных ядерными головками? И были ли ситуации, когда они могли выпустить ядерную торпеду по американским кораблям, которые сбрасывали на них глубинные бомбы?

9. Потеря контроля. Чувствовали ли лидеры в Москве и Гаване (как руководство в Вашингтоне), что события начинают выходить из-под контроля в субботу 27 октября? Если да, то какие события в наибольшей степени внушали им такое чувство?

10. Советско-кубинские разногласия. Существовали ли существенные разногласия между советской стороной и кубинцами непосредственно перед кризисом, во время кризиса и после него? Должен признаться, что в то время мы, советники президента Кеннеди, не задумывались об этом. Но сейчас мне становится ясно, что подобные разногласия могли бы повысить риск перерастания кризиса в войну, даже в ядерную войну.

11. Вывод ракет. Почему Хрущев заявил о решении выводить ракеты по радио с московской радиостанции?

12. «Два письма». Почему мы получили от Хрущева два послания, одно в пятницу, 26 октября, и одно – в субботу, 27 октября. Когда было написано «пятничное послание» – до или после «субботнего послания»?

13. Последствия кризиса для Хрущева. Привело ли решение Хрущева вывести ракеты, бомбардировщики и тактические ядерные боеголовки к его смещению? И думал ли он о такой возможности, когда принимал это решение?

Надеюсь, что вечером мы все вместе подумаем над этим и завтра утром встретимся для обсуждения тех уроков, которые можно извлечь из ракетного кризиса, – уроков, которые могли бы снизить риск ядерной войны. Это является важнейшей задачей для мира, в котором находится 20 тысяч ядерных зарядов. Ведь использование лишь 400–500 из них может привести к гибели целых наций.

Вопросы, поставленные в докладе Роберта Макнамары, действительно были важными. Главная мысль, проходившая через весь доклад, заключалась в том, что позицию американской стороны характеризовали взвешенность, ответственность, осторожность, а позицию СССР (а заодно и Кубы) – авантюризм и безответственность. Это, конечно, необъективный анализ, но очень характерный для американцев.

Дмитрий Язов

Об авторе: советский и российский военачальник, фронтовик Великой Отечественной. В 1962 году служил на Кубе. Министр обороны СССР (1987–1991). Маршал Советского Союза (28 апреля 1990).

Кубинский ракетный кризис: как США играли в русскую рулетку с ядерной войной

Президента Кеннеди часто хвалят за то, что он справился с кризисом. Реальность такова что он пошел на ошеломляющий риск чтобы навязать американскую гегемонию. Мир замер 50 лет назад, в последнюю неделю октября, с того момента, как он узнал, что Советский Союз разместил ядерные ракеты на Кубе, до тех пор, пока кризис не был официально завершен-хотя, только официально.

Представление о том, что мир стоит на месте, принадлежит Шелдону Стерну, бывшему историку Президентской библиотеки Джона Кеннеди, который опубликовал авторитетную версию записей заседаний исполкома, где Кеннеди и его близкий круг советников обсуждали, как реагировать на кризис. Заседания были тайно записаны президентом, что может свидетельствовать о том, что его позиция на протяжении всех записанных заседаний была относительно умеренной по сравнению с другими участниками, которые не знали, что они говорят с историей. Стерн только что опубликовал доступный и точный обзор этой критически важной документальной записи, окончательно рассекреченной в 1990-х годах. Я буду придерживаться этого здесь. «Никогда ни до, ни после, – заключает он, – выживание человеческой цивилизации не ставилось на карту в течение нескольких коротких недель опасных дискуссий», кульминацией которых стала неделя, когда мир замер.

У глобального беспокойства были веские причины. Ядерная война была слишком неизбежна-война, которая могла бы «уничтожить Сеесовался, доживет ли он до следующей субботней ночи, и позже признал, что «нам повезло» – едва ли.

Более пристальный взгляд на то, что произошло, добавляет мрачные обертоны к этим суждениям, с отзвуком к настоящему моменту.

«Самый опасный момент»

Есть несколько кандидатов на «самый опасный момент». Один из них – 27 октября, когда американские эсминцы, охранявшие карантинную зону вокруг Кубы, сбрасывали глубинные бомбы на советские подводные лодки. Согласно советским отчетам, сообщенным Архивом национальной безопасности, командиры подводных лодок были «достаточно напуганы, чтобы говорить о стрельбе ядерными торпедами, мощность которых в 15 килотонн взрывчатого вещества приближалась к бомбе, разрушившей Хиросиму в августе 1945 года».

В одном случае решение о приведении ядерной торпеды в боевую готовность было отменено в последнюю минуту вторым капитаном Василием Архиповым, который, возможно, спас мир от ядерной катастрофы. Нет никаких сомнений в том, какой была бы реакция США, если бы торпеда была выпущена, или как русские отреагировали бы, когда их страна превратилась в дым. Кеннеди уже объявил наивысшую ядерную тревогу за короткое время до запуска (Defcon 2), что санкционировало «самолетам НАТО с турецкими пилотами… [или другие]… взлететь, долететь до Москвы и сбросить бомбу», по словам стратегического аналитика Гарвардского университета Грэма Эллисона, в области иностранных дел.

Другой кандидат – накануне, 26 октября. Этот день был выбран в качестве «самого опасного момента» пилотом B-52 майором Доном Клоусоном, который пилотировал один из этих самолетов НАТО и дает потрясающее описание деталей миссий Chrome Dome (CD) во время кризиса: «B-52 находятся в боевой готовности» с ядерным оружием «на борту и готовы к использованию». 26 октября был день, когда» нация была ближе всего к ядерной войне», пишет Клоусон в своих» непочтительных анекдотах пилота ВВС», это то, что экипаж должен знать? В тот день сам Клоусон был в хорошей позиции, чтобы спровоцировать вероятный смертельный катаклизм. Он приходит к выводу, что:

– Нам чертовски повезло, что мы не взорвали мир – и не благодаря политическому или военному руководству этой страны.»

Ошибки, путаница, почти несчастные случаи и непонимание руководства, о которых сообщает Клоусон, достаточно поразительны.

По словам генерала Дэвида Бурчинала, директора отдела планирования штаба ВВС в штабе ВВС, в воздухе находилось около трети всех сил. Устная история генерала Бурчиналя не менее поразительна и свидетельствует о еще большем презрении к гражданскому командованию. По его словам, капитуляция России никогда не вызывала сомнений. Операции были рассчитаны на то, чтобы дать русским кристально ясно понять, что они едва ли даже конкурировали в военном противостоянии и могли быть быстро уничтожены.

Из записей исполкома Стерн заключает, что 26 октября президент Кеннеди «склонялся к военным действиям по ликвидации ракет» на Кубе, за которыми, согласно планам Пентагона, должно было последовать вторжение. Тогда стало очевидно, что этот акт мог привести к окончательной войне, и этот вывод был подкреплен гораздо более поздними сведениями о том, что было развернуто тактическое ядерное оружие и что силы России были намного больше, чем сообщала американская разведка.

В 6 часов вечера 26 октября, когда заседания исполкома подходили к концу, пришло письмо от премьер-министра Хрущева непосредственно президенту Кеннеди. «Послание Хрущева казалось ясным», – пишет Стерн:

– Ракеты будут сняты, если США пообещают не вторгаться на Кубу».

На следующий день, в 10 утра, президент снова включил секретную ленту. Он прочел вслух только что врученный ему отчет телеграфной службы:

«Премьер Хрущев сказал президенту Кеннеди в сегодняшнем послании, что он выведет наступательное оружие с Кубы, если Соединенные Штаты выведут свои ракеты из Турции».

Это были ракеты «Юпитер» с ядерными боеголовками. Вскоре отчет был заверен. Хотя комитет воспринял это как неожиданный гром среди ясного неба, на самом деле это было ожидаемо: «мы знали, что это может произойти в течение недели», – сообщил им Кеннеди. Отказаться от общественного согласия было бы трудно, понял он. Это были устаревшие ракеты, уже намеченные к выводу, которые должны были быть заменены гораздо более смертоносными и фактически неуязвимыми подводными лодками «Полярис». Кеннеди признал, что он окажется в «невыносимом положении, если это станет предложением [Хрущеву]», и потому, что турецкие ракеты были бесполезны и все равно выводились, и потому, что «любому человеку в ООН или любому другому разумному человеку это будет казаться очень честной сделкой».

Серьезная дилемма

Поэтому планировщики столкнулись с серьезной дилеммой: у них на руках были два несколько отличающихся друг от друга предложения Хрущева покончить с катастрофической войной, и каждое из них показалось бы любому «здравомыслящему человеку» честной сделкой. Как же тогда реагировать?

Одна из возможностей состояла бы в том, чтобы вздохнуть с облегчением, что цивилизация может выжить, охотно принять оба предложения и объявить, что США будут придерживаться международного права и устранят любую угрозу вторжения на Кубу; и продолжить вывод устаревших ракет в Турции, продолжая, как планировалось, модернизировать ядерную угрозу против Советского Союза до гораздо большей, конечно, только часть глобального окружения России. Но это было немыслимо.

Основная причина, по которой подобная мысль не могла прийти в голову, была изложена советником по национальной безопасности Макджорджем Банди, бывшим деканом Гарварда и, по слухам, самой яркой звездой на небосклоне. Мир должен понять, что» нынешняя угроза миру не в Турции, а на Кубе», где ракеты направлены против нас. Гораздо более мощные американские ракетные силы, нацеленные на гораздо более слабого и уязвимого Советского врага, вряд ли могут рассматриваться как угроза миру, потому что мы хороши, как могли бы засвидетельствовать многие люди в Западном полушарии и за его пределами – среди многих других, жертвы продолжающейся террористической войны, которую США вели тогда против Кубы, или те, кто был охвачен «кампанией ненависти» в арабском мире, которая так озадачила Эйзенхауэра (хотя и не Совет национальной безопасности, который ясно объяснил это).

И, конечно, идея о том, что США должны быть ограничены международным правом, была слишком нелепой, чтобы заслуживать рассмотрения. Как недавно объяснил уважаемый либеральный комментатор Мэтью Иглесиас, «одна из главных функций международного институционального порядка состоит именно в том, чтобы узаконить применение смертоносной военной силы западными державами» – имеется в виду США, – так что было бы «удивительно наивно», даже довольно «глупо» предполагать, что США должны подчиняться международному праву или другим условиям, которые мы навязываем бессильным.

«Только однажды на этих почти тысяче страниц документации американский чиновник поднял нечто, напоминающее слабое моральное возражение против спонсируемого правительством США терроризма».

Один из сотрудников Совета национальной безопасности предположил, что рейды, которые являются «случайными и убивают невинных людей… могут означать плохое освещение в прессе в некоторых дружественных странах».

Без ведома общественности…

Мы могли бы оказаться «в еще худшем положении», если бы мир знал больше о том, что делали США в то время. Только недавно стало известно, что шесть месяцев назад США тайно разместили на Окинаве ракеты, практически идентичные тем, которые русские позже отправили на Кубу. Они, несомненно, были нацелены на Китай в момент обострения региональной напряженности. Окинава остается главной наступательной военной базой США, несмотря на ожесточенные возражения ее жителей – которые сейчас менее чем с энтузиазмом относятся к отправке аварийных вертолетов V-22 Osprey на военную базу Фукенма, расположенную в самом сердце густонаселенного городского центра.

В ходе последовавших обсуждений США пообещали вывести устаревшие ракеты из Турции, но не сделали этого публично или письменно: было важно, чтобы Хрущев капитулировал. Была предложена интересная причина, и она принимается как разумная ученостью и комментариями. Как говорит Доббс:

«Если окажется, что Соединенные Штаты демонтируют ракетные базы в одностороннем порядке, под давлением Советского Союза, Альянс [НАТО] может расколоться».

Или, если перефразировать немного точнее, если США заменят бесполезные ракеты гораздо более смертоносной угрозой, как уже планировалось, в торговле с Россией, которую любой «разумный человек» посчитал бы очень справедливой, то альянс НАТО может расколоться. Конечно, когда Россия откажется от единственного сдерживающего фактора Кубы против продолжающегося нападения США с серьезной угрозой перейти к прямому вторжению и тихо уйдет со сцены, кубинцы придут в ярость – и это вполне понятно. Но это несправедливое сравнение по стандартным причинам: мы – люди, которые имеют значение, в то время как они просто «не люди», позаимствовав полезную фразу Оруэлла.

Кеннеди также дал неофициальное обещание не вторгаться на Кубу, но с условиями: не только вывод ракет, но и прекращение или, по крайней мере, «значительное уменьшение» любого российского военного присутствия. В отличие от Турции, на границах России, где ничего подобного не могло быть и в помине. Когда Куба перестанет быть «вооруженным лагерем», тогда, по словам президента, «мы, вероятно, не вторгнемся». Он добавил также, что если Куба надеется освободиться от угрозы американского вторжения, то она должна положить конец своей «политической подрывной деятельности» (фраза Стерна) в Латинской Америке.

Политическая подрывная деятельность была постоянной темой в течение многих лет, например, когда Эйзенхауэр сверг парламентское правительство Гватемалы и погрузил измученную страну в бездну, из которой она до сих пор не вышла. И эти темы оставались живыми и здоровыми вплоть до жестоких террористических войн Рейгана в Центральной Америке в 1980-х годах. «Политическая подрывная деятельность» состояла в поддержке тех, кто сопротивлялся убийственным нападениям США и их клиентских режимов.