Текст книги "Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы XIX Международной научно-практической конференции г. Москва, 20–21 января 2022 г."

Антиэкстремистское уголовное законодательство: международное и национальное измерения³⁷⁸

С. М. Кочои,

д-р юрид. наук, профессор

(Университет имени О. Е. Кутафина (МГЮА))

[email protected]

Интернациональный характер экстремизма не вызывает сомнений, однако международно-правовых документов, содержащих его определение, практически не существует. Исключением является Шанхайская Конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом (далее – Конвенция, Шанхайская конвенция).

Конвенция подписана Президентом Российской Федерации 15 июня 2001 года в ходе встречи глав государств Российской Федерации, Республики Казахстан, Киргизской Республики, Китайской Народной Республики, Республики Таджикистан и Республики Узбекистан в г. Шанхае (Китай). Ратифицирована Российской Федерацией 10 января 2003 года. Содержит определения терроризма, сепаратизма и экстремизма.

Согласно пункту 3 части 1 статьи 1 Конвенции, экстремизм – это «какое-либо деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них, и преследуемые в уголовном порядке в соответствии с национальным законодательством Сторон»³⁷⁹.

Таким образом, согласно позиции государств, подписавших Шанхайскую конвенцию (Сторон), экстремизм – это, во-первых, насильственное деяние, во-вторых, насильственное деяние, которое признается преступлением. Данное определение хотя и противоречит этимологии слова «экстремизм» (под которым понимают приверженность к крайним взглядам и мерам³⁸⁰), однако, в целом, представляется удачным, поскольку объявляет вне закона не любой вид экстремизма, а наиболее его опасный вид – насильственный. Такой подход, следует обратить внимание, превалирует в законодательстве тех государств, в которых содержится дефиниция данного понятия (в частности, Великобритании и Дании)³⁸¹.

Казалось бы, после подписания Конвенции, разрабатывавшийся в тот период проект Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности» учтет дефиницию экстремизма, признанную, в том числе, российской Стороной, однако этого не произошло. Принятый 25 июля 2002 г., данный закон³⁸² объединил в одно, единое понятие «экстремизм» как насильственные действия, так и мирные, лишенные какого-либо насилия или даже угрозы его применения, деяния.

Более того, можно предположить, что российский вариант определения экстремизма оказался востребованным Шанхайской организацией сотрудничества, участники которой 9 июня 2017 года в Астане заключили Конвенцию по противодействию экстремизму (далее – Конвенция 2017 г.)³⁸³. Документ, «развивая положения Шанхайской конвенции о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом от 15 июня 2001 года», предложил иное определение рассматриваемого понятия. Теперь Стороны договорились, что экстремизм – это «идеология и практика, направленные на разрешение политических, социальных, расовых, национальных и религиозных конфликтов путем насильственных и иных антиконституционных действий». Главное отличие данного определения от предыдущего, как видим, заключается в более широкой трактовке экстремизма: в последнем документе он охватывает как насильственные действия, так и ненасильственные (аналогичное содержание имеет также введенное в Конвенцию 2017 года понятие «экстремистский акт», под которым понимаются: деяния, предусмотренные подпунктом 3 пункта 1 статьи 1 Шанхайской конвенции; организация вооруженного мятежа и участие в нем в экстремистских целях; создание, руководство и участие в экстремистской организации; разжигание политической, социальной, расовой, национальной и религиозной вражды или розни; пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его политической, социальной, расовой, национальной и религиозной принадлежности; публичные призывы к осуществлению указанных деяний; массовое изготовление, хранение и распространение экстремистских материалов в целях пропаганды экстремизма»³⁸⁴).

Дальнейший путь развития дефиниции экстремизма в национальном законодательстве России хорошо известен. Как утверждается в литературе, в период 2002–2018 гг. развитие законодательства о противодействии экстремизму «шло по пути усиления его карательной составляющей»³⁸⁵. Однако и после этого периода, несмотря на последовавшую в 2018 году декриминализацию совершенных впервые действий, направленных на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц (часть 1 ст. 282 УК РФ)³⁸⁶, продолжались приниматься законы, расширяющие понятие экстремизма (экстремистской деятельности)³⁸⁷ и экстремистских материалов³⁸⁸. Очевидно, лишь вопросом времени является принятие закона, инициатором разработки проекта которого является Генеральный прокурор России, признающий «необходимым включение реабилитации, оправдания и пропаганды нацизма в понятие экстремистской деятельности»³⁸⁹. (Полагаем, в случае реализации данной инициативы придется иметь в виду, что действующее законодательство уже относит к экстремистской деятельности: использование нацистской атрибутики или символики, либо атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения; пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии; массовое распространение заведомо экстремистских материалов³⁹⁰, а равно их изготовление или хранение в целях массового распространения; иные деяние, в той или иной степени содержащие признаки реабилитации, оправдания и пропаганды нацизма.)

По нашему мнению, как профильное антиэкстремистское законодательство (Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности»), так и соответствующие нормы УК РФ о преступлениях экстремисткой направленности нуждаются в реформировании. Речь при этом идет не о примитивной либерализации, и тем более не о том, чтобы оставить безнаказанными проявления нацизма, расизма или «язык ненависти». Речь о том, что нуждается в переосмыслении законотворчество, объединяющее разные по степени, характеру и целям деяния в одно, общее понятие, не имеющее ни внешних границ, ни внутренних критериев формирования, превращающее экстремизм в «резиновое» понятие. Подобные законодательные конструкции не только размывают грань между смежными уголовно-правовыми понятиями (в частности, преступлениями экстремистской направленности и террористического характера), но и чреваты применением мер уголовно-правового характера к деяниям, лишенным общественной опасности как необходимого для любого преступления признака.

…Значение национального уровня уголовно-правового регулирования ответственности за экстремизм в России остается довольно высоким. Между тем нельзя отрицать влияние интеграционных процессов на трансформации уголовного права во всем мире. Глобализация и интеграция расширяют национальные границы, что не может не способствовать развитию правовой интеграции и межгосударственного взаимодействия в уголовном праве в целом. Представляется, что сближение национального антиэкстремистского законодательства России с законодательством государств мира, объявивших вне закона именно насильственные формы экстремизма, могло бы стать свидетельством интегративной роли уголовного права.

Характеристика основных концепций уголовно-правовых семей

А.П. Кузнецов,

д-р юрид. наук, профессор

(Приволжский институт повышения квалификации ФНС России)

[email protected]

Изучение терминологического инструментария применяемого в правоведении показало, что он является значимой в функциональном отношении информационной частью лексики юридического языка, элементом науки, обусловленной необходимостью точного однозначного обозначения³⁹¹.

Его использование в праве позволяет описать то или иное явление общественной жизни, познать его сущность, выявить характерные признаки, смысловую однозначность и функциональную устойчивость³⁹².

С помощью использования правовой методологии разрабатывается терминологический инструментарий, проводится его упорядочивание, описываются признаки, о включении их в закон и таким образом, обеспечивается внутреннее единство и неразрывная связь текста и заложенных в него правовых предписаний.

Поэтому рассмотрение общей характеристики основных концепций уголовно-правовых образований следует начинать с уяснения категорий «правовая система» и «правовая семья» и их соотношений.

При проведении исследований ученые – юристы постоянно предпринимают попытки объяснить сущностно-содержательные характеристики указанных правовых образований, определить их место и роль в системе права, осуществить поиск способов их совершенствования и повысить, таким образом, эффективность и результативность их использования в уголовном законодательстве.

Отметим, что в отечественной юридической науке широко используются понятия «правовая система» и «правовая семья» но, несмотря на это, единого понимания в их трактовке до сих пор не достигнуто. Одна группа ученых считает данные понятия равнозначными³⁹³, другие относят их к самостоятельным, и разделяет их.

Правовая система в юридической науке определяется как совокупность консолидированных, взаимосвязанных и взаимозависимых правовых явлений, закрепленных в конкретном обществе. Правовая система конкретного государства наряду с системой законодательства включает правотворческий и правоприменительный институты и учреждения, правовые понятия, правовую символику, правовую политику, правовую идеологию, правовую культуру, юридическую практику. Уголовно-правовая система и система уголовного права – это отраслевые понятия, то есть деления уголовного права как отрасли на части – Общую и Особенную и таким образом уголовное право входит в систему права как отрасль права. В. В. Гаврилов национальную правовую систему, характеризуя для данного государства, определяет как целостную совокупность действий на его территории правовых норм, а также юридических органов, учреждений, организаций и правовой идеологии, обеспечивающих в процессе юридической практики опосредованный правовой психологией, урегулирование общественных отношений в соответствии с объективными закономерностями развития общества³⁹⁴.

Согласно сформулированным положениям, правовую систему необходимо рассматривать как социально-правовую реальность, объективно существующую в различных странах³⁹⁵.

В юридической науке характерной особенностью и одним из значимых критериев разграничения национальных правовых систем признается юридическая техника, которая лежит в основе права и присутствует на всех стадиях правообразования – это своеобразный способ перевода социальных потребностей в правовую действительность³⁹⁶.

Не менее значимым критерием, позволяющим проводить разграничение правовых систем, ученые считают судебную практику. Так, А. К. Безина полагает, что реальное значение судебной практики в различных правовых системах может отличаться в зависимости от реального значения других элементов правовой системы, от роли позитивного, объективного права³⁹⁷.

Исследование термина «правовая семья» показало, что его в сравнительное правоведение ввел французский ученый Р. Давид для обозначения группы правовых систем, имеющих тождественные признаки – систему источников права, систему права, организацию юстиции и других³⁹⁸. Г. А. Есаков под правовой семьей понимает «группу национальных правовых систем, объединенных общностью исторического происхождения, схожестью отличительных характеристик, системы права, практики его применения, правовых учреждений и социально-правовой идеологии»³⁹⁹.

По мнению Н. Е. Крыловой и А. В. Серебренниковой, правовая семья – это широкая совокупность национальных правовых систем, объединенных близостью происхождения и источников, основных понятий, юридико-технических приемов и способов толкования⁴⁰⁰.

Как видно, правовая семья служит для обозначения правовых систем, имеющих сходные юридические признаки⁴⁰¹, стоящая из юридических норм, институтов, отраслей права, правовых учреждений, правовой культуры⁴⁰².

Вместе с тем, в российской юридической литературе принято называть правовую семью правовой системой. Наличие характерных особенностей, присущих отдельным правовым системам государств, объединенные в определенные структурные образования (группы), получили название системы уголовного права или правовых семей⁴⁰³.

В юридической литературе ученые предлагают различные доктринальные классификации правовых семей, в том числе и семей уголовного права.

Так, С. С. Алексеев в зависимости от доминирующего элемента, характеризующего содержание правовых семей, выделяет: романо-германское право, англо-саксонское общее право, религиозное право⁴⁰⁴. М. Н. Марченко считает, что не нужно искать общие подходы и объединять различные точки зрения на пробелу классификации правовых семей, а следует взять за основу их распространенность и влиятельность и в этой связи предлагает выделять: романо-германскую, англо-саксонскую правовые семьи, правовые семьи социалистических и постсоциалистических стран, религиозные правовые семьи, иудейское и мусульманское право ⁴⁰⁵.

Рене Давид в основу классификации положил два критерия социологической и юридической техники и на этой основе выделил три вида правовых семей: романо-германская, семья общего права и социалистическая семья⁴⁰⁶.

По мнение А. Х. Саидова, в основу классификации правовых семей должны лежать «те особенности некоторых правовых систем, которые являются результатом сходства их конкретно-исторического развития: структуры, источников, ведущих отраслей и правовых институтов, правовой культуры, традиций, особенностей правоприменительной деятельности, юридического мышления и т. д.», и, исходя из этого, выделяет семьи общего права, романо-германскую, скандинавскую, латиноамериканскую, социалистическую, мусульманскую, индусскую, обычную, дальневосточную⁴⁰⁷.

Немецкие компаративисты К. Цвайгерт и Х. Кетц, обобщив ранее сформированные концепции, сгруппировали правовые семьи в восемь групп: романская, германская, скандинавская, общего права, социалистического права, права стран дальнего востока, исламского права, индусского права⁴⁰⁸. А. А. Малиновский, занимающийся исследованием сравнительного правоведения, предложил проводить классификацию уголовно-правовых систем в зависимости от роли и места уголовно-правового принуждения в политике государства конкретно-исторического периода на репрессивные, карательные и гуманистические⁴⁰⁹.

Высказанная точка зрения не избежала критической оценки со стороны научной общественности. В частности отмечалось, что основой любой уголовно-правовой системы служит карательное содержание, признаваемое универсальным и базисным методом регулирования правовых отношений, средством уголовного права в любой стране⁴¹⁰.

По мнению О. Н. Ведерниковой, существующие уголовно-правовые системы – это проявление правовых систем в целом и на основании этого она выделяет романо-германскую, англо-саксонскую, мусульманскую, социалистическую и постсоциалистические типы правовых систем⁴¹¹.

Предлагая такую классификацию уголовно-правовых систем, она выстраивает ее на основе «анализа трех составляющих уголовное право как системы: а) уголовно-правовой доктрины, отражающей правовую культуру и правовую политику страны или режима; б) уголовно-правовых норм, установленных официальными органами государства; в) правоприменительной практики, направленной на реализацию принципов, целей и задач уголовного закона»⁴¹².

Разработанная ей вышеуказанная классификация правовых систем была подвергнута критике со стороны некоторых ученых, отмечавших, что «такой подход не может не вызывать сомнений: если следовать общей типологии правовых систем, то тогда излишним представляется использование собственно уголовно-правовых критериев типологизации; если же выделить последние, то результат типологизации с неизбежностью должен отличаться от общей типологизации»⁴¹³.

В свою очередь, Г. А. Есаков в основу классификации положил критерий идеи, доминирующей в уголовно-правовой системе и предложил пять таких доминант: закон, человек, Бог, общество и семья, которым соответствуют уголовно-правовые семьи континентального права, общего права, религиозного права и обычного права⁴¹⁴.

По мнению Н. Е. Крыловой «в настоящее время в мире существует две основные правовые семьи (романо-германская и англо-саксонская), хотя им, безусловно, не ограничивается весь современный юридический мир⁴¹⁵. Предлагая такую классификацию правовых систем, она также называет систему религиозного права, право хинди, древнекитайское право, старо-японское право, мусульманское право⁴¹⁶.

Применительно к рассматриваемой проблеме, указанную позицию нельзя признать правильной, так как в ее основе заложены недостаточно аргументированные представления о процессах, происходящих в обществе. В данном случае автор не учитывает динамичное развитие общества в целом, правовых семей в частности, в связи с чем выделяет две основные системы англо-саксонскую и романо-германскую, таким образом, игнорируя объективно существующую реальность, не учитывает возникающие в связи с этим закономерности общественных процессов и в конечном итоге отбрасывает все прочие уголовно-правовые системы, не принадлежащие к другим указанным⁴¹⁷.

Следует иметь в виду, что многие исследователи, предлагая классификацию правовых систем, признают ее условной.

В частности, А. В. Наумов на основе предложенной Р. Давидом классификации с известной долей условности говорит о четырех семьях и на этой основе выделяет следующие системы уголовного права (как проявления правовых систем в целом): романо-германскую, англо-саксонскую, социалистическую и мусульманскую⁴¹⁸.

Исследование приведенных классификаций показало, что причиной предлагаемых различных научных классификаций правовых семей служат идеологические, политические, социально-экономические и другие факторы, не позволяющие выделить единый универсальный критерий, удовлетворяющий всех, способный осуществить типологизацию правовых систем, в том числе и применительно к уголовно-правовой отрасли.

Не ставя под сомнения приведенные типологизации правовых семей и не подвергая их критической оценки, оставляя каждому исследователю выбор собственного подхода и критериев к типологизации уголовно-правовых семей, отмечу, что в процессе развития права, несмотря на наличие их особенностей, происходит их сближение с учетом современных исторических тенденций. Одновременно с этим они продолжают сохранять свою самобытность, индивидуальность, специфику⁴¹⁹. Все это обуславливает рассмотрение основных правовых семей с целью получения дополнительных знаний о российском уголовном праве, определении его места в системе международного и зарубежного уголовного права, перспектив его развития.

Учитывая изложенные выше положения, предлагается классифицировать правовые семьи на четыре группы: романо-германскую, англо-саксонскую, мусульманскую и социалистическую.

Новые направления криминализации в уголовном законодательстве зарубежных стран в условиях COVID-19

А. В. Креховец,

канд. юрид. наук

(Нижегородская академия МВД России)

[email protected]

А. А. Никифорова,

канд. юрид. наук

(Нижегородская академия МВД России)

[email protected]

Эпидемии, происходящие в мире, всегда выступали катализатором изменений жизни общества, касающихся социальных, экономических, правовых и иных направлений его деятельности. С учетом развития правовых отношений, в первую очередь, как правило, трансформации подлежат именно правовые акты, в последствии регулирующие все иные сферы жизнедеятельности. Безусловно, одним из наиболее опасных (в первую очередь, в силу мало изученности и скорости распространения) на сегодняшний день следует признать новый коронавирус COVID-19. Реакцией на его распространение стало принятие значительного числа правовых мер, не только позитивных, но и уголовно-правовых.

Исходя из санитарно-эпидемиологической ситуации, в каждом государстве принимались отдельные нормы, позволяющие ее улучшить. При этом, видится возможность в их подразделении на несколько групп:

– нормы, предупреждающие распространение новой коронавирусной инфекции;

– нормы, охраняющие информационную безопасность в связи с распространением новой коронавирусной инфекции;

– нормы, обеспечивающие санитарно-эпидемиологическое благополучие населения;

– нормы, обеспечивающие охрану медицинских работников.

Первая группа норм. Одной из первых стран, предпринявших шаги в направлении усиления уголовной ответственности за незаконные действия в условиях COVID-19, является Китай. Как известно, изначально вспышка COVID-19 была зафиксирована на рынке диких животных в городе Ухань (провинция Хубэй). По одной из версий, прежде чем вирус попал в организм человека, его первыми носителями были ящеры, которые продавались на данном рынке и впоследствии были употреблены в пищу. Для предотвращения подобных случаев в феврале 2020 года Постоянный комитет Всекитайского собрания народных представителей КНР принял Решение о полном запрете незаконной торговли дикими животными, а также искоренении вредной привычки неизбирательного употребления в пищу диких животных. Данное Решение, в первую очередь, было направлено на обеспечение здоровья и безопасности людей, а также «построению экологической цивилизации»⁴²⁰. В соответствии с принятым документом, любые действия, связанные с охотой, торговлей, транспортировкой или употреблением в пищу животных, нарушающие Закон об охране дикой природы, должны наказываться согласно положениям действующего китайского законодательства. В частности, ст. 49 Закона об охране дикой природы гласит, что использование диких животных, а также изготовление и незаконная покупка продуктов из них влечет привлечение лица к уголовной ответственности с назначением наказания в виде штрафа в размере от двух до десяти раз превышающем стоимость предмета преступления⁴²¹.

Вторая группа норм. Достаточно популярным направлением криминализации следует назвать введение уголовной ответственности за распространение ложной информации о пандемии и ее причинах. Так, в марте 2020 года Уголовный кодекс Республики Узбекистан был дополнен ст. 244⁵, устанавливающей ответственность за распространение не соответствующих действительности сведений об опасных для человека инфекций. За совершение подобных незаконных действий виновному лицу может быть назначено одно из следующих наказаний: штраф в размере до двухсот базовых расчетных величин, обязательные общественные работы до трехсот часов либо исправительные работы до двух лет. Санкция за те же действия, совершенные в средствах массовой информации, а также сети Интернет, усилена лишением свободы на срок до трех лет⁴²². Следует отметить, что данные нововведения вызвали неоднозначное международное мнение. К примеру, Британский Центр внешней политики в августе 2020 года оценил подобное поведение узбекского законодателя как «попытку контролировать мысли посредством блокировки и фильтрации платформ социальных сетей»⁴²³.

Как известно, в апреле 2020 года похожие меры уголовной ответственности были приняты и Российской Федерацией – в Уголовном кодексе появились две новые статьи (ст. ст. 207¹ и 207²), предусматривающие ответственность за публичное распространение ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан, а также общественно значимой информации.

Третья группа норм. Помимо вышеназванных изменений, законодатель Республики Узбекистан также расширил круг преступных деяний за счет включения в диспозицию ст. 257¹ Уголовного кодекса действий, связанных с невыполнением требований о прохождении медицинского обследования, лечении и прибытии в места, определенные для прохождения карантина и непокидании данных мест в установленный период и др.⁴²⁴.

В УК Российской Федерации также были предусмотрены изменения в норме об ответственности за нарушение санитарно-эпидемиологических правил (ст. 236 УК РФ) в части, касающейся момента окончания преступления.

Кроме того, в некоторых странах предусмотрен запрет на накопление товаров первой необходимости для недопущения создания искусственного дефицита и роста цен на них. Такая мера была принята в апреле 2020 г. в соответствии с Постановлением Президента Пакистана. Любой представитель торговли, у которого будет обнаружено хранение предметов, включенных в установленный перечень, подлежит лишению свободы на срок до трех лет и штрафом, эквивалентным 50% стоимость предметов. К предметам первой необходимости, к примеру, относятся чай, сахар, молоко, продукты питания для младенцев, газированная вода, фруктовые соки, соль, картофель, лук, рыба, говядина, баранина, яйца, лекарственные препараты, мука, химические удобрения, корм для птицы, хирургические перчатки, маски для лица, дезинфицирующие средства и др.⁴²⁵. Также указанным Постановлением введена уголовная ответственность за совершение спекулятивных сделок, манипулирование рынком, создание искусственного, ложного или вводящего в заблуждение видения рыночных цен на определенные предметы. Наказываются такие действия лишением свободы на срок до трех лет и штрафом в размере 1 миллиона рупий.

Четвертая группа норм. Следующим ключевым направлением криминализации зарубежного уголовного законодательства в условиях COVID-19 является охрана уголовно-правовыми средствами медицинских работников. Не секрет, что в условиях пандемии медицинские работники не редко сталкиваются с физическим насилием по причине своей работы. Одной из первых стран, обеспечившей уголовно-правовую защиту медицинских работников, стал Алжир. В июле 2020 года президент Алжира Абдель Маджид Теббун издал Указ о внесении поправок в Уголовный кодекс Алжира в целях обеспечения защиты всех сотрудников государственных и частных медицинских учреждений от насилия. В соответствии с введенными мерами, любой, кто устно или письменно оскорбляет медицинских работников, подлежит наказанию в виде лишения свободы на срок от 2 до 5 лет и штрафу от 200 000 до 500 000 дирхамов. Применение физического насилия в отношении медицинских работников наказывается лишением свободы сроком от 2 до 8 лет. Если физическое насилие привело к серьезным травмам, срок лишения свободы составит 5–12 лет, а штраф 500 000–1 200 000 дирхамов. Кроме того, установлена ответственность за проникновение в закрытые зоны медицинских учреждений и уничтожение имущества лечебного учреждения. Наказываются такие действия лишением свободы на срок от 2 до 5 лет и штрафом в размере 200–500 000 дирхамов. В случае, если уничтожение имущества лечебного учреждения приводит к полному или частичному нарушению его работы наказание увеличивается до лишения свободы на срок от 3 до 10 лет. Согласно внесенным изменениям в действующее уголовное законодательства Алжира, любой, кто намеревается нанести ущерб репутации медицинских работников путем размещения вводящих в заблуждение фотографий или видео в Интернете или в социальных сетях (ст. 149), подлежит наказанию в виде лишения свободы сроком на от 2 до 5 лет и штрафа в размере 200 000–500 000 дирхамов с конфискацией устройств, с помощью которых было совершено преступление, либо блокировкой сайта или электронной учетной записи, через которые было совершено преступление⁴²⁶.

Таким образом, изучение зарубежного опыта уголовно-правового реагирования на распространение новой коронавирусной инфекции COVID–19 и его соотношение с изменениями в отечественном уголовном законодательстве позволило прийти к следующим выводам:

– распространение коронавирусной инфекции явилось неожиданностью для всех государств, потому их правовые системы не были адаптированы под сложившуюся обстановку;

– многие государства посчитали необходимым отреагировать на возникновение инфекции принятием уголовно-правовых мер;

– любая пандемия служит достаточной причиной для трансформации законодательства, в том числе уголовного;

– с учетом существующих особенностей законодательства представители разных стран принимают различные нормы об ответственности за распространение инфекции, но их действие при этом одинаково направлено на последующее недопущение распространения новой коронавирусной инфекции COVID–19 и возникающих в связи с этим противоправных проявлений.