Текст книги "Лев Гумилев. Теория этногенеза. Великое открытие или мистификация? (сборник)"

По монгольскому праву хан – должность выборная. Выбирали по установившейся традиции царевичей Чингисидов, но решающее слово произносило войско, собиравшееся для этой цели на курултай. Пока хан не выбран, никто не имел права что-либо решать. Выборы Гуюка затянулись до 1246 года, и только это спасло жизнь Батыю.

И вот эту пятилетнюю отсрочку Батый употребил на то, чтобы подружиться с русскими князьями, в руках которых были денежные и людские резервы. То же самое стремился сделать и Гуюк! Великий князь Ярослав Всеволодович, от позиции которого, таким образом, зависела в тот момент судьба монгольской империи, стал выбирать себе подходящего хана в союзники. Сначала его симпатии склонились на сторону Гуюка и он к нему поехал, но во время переговоров в ставке будущего великого хана один из бояр свиты русского князя по личной злобе оговорил его; простодушная сибирячка, ханша Туракина, мать Гуюка, отравила Ярослава; это оттолкнуло сыновей погибшего, которые решили договориться с Батыем, после чего последний и обрел внезапно силу, позволившую ему выступить открыто против Гуюка. В 1248 году Гуюк умер при невыясненных обстоятельствах, а три года спустя Батый посадил на престол своего друга и сподвижника Мункэ, оставив за собой должность главы ханского рода. Сторонники Гуюка и Бури были, естественно, казнены.

Казалось бы, какой смысл русским князьям спасать своего поработителя? Так зачем же они это сделали? Разгадку этого странного поведения мы найдем не в летописях и житиях, а в анализе международного положения Руси XIII века, а также положения стран, сопредельных с Русью, при учете широкой исторической перспективы.

Вспомним: за двести лет до описываемых событий Западная Европа только начинала свой экономический и культурный подъем. В XI веке европейское рыцарство и торговая буржуазия под знаменем римской церкви начали первую колониальную экспансию – крестовые походы. Она кончилась неудачей: сельджуки и курды выгнали крестоносцев из Иерусалима и блокировали их города на побережье Средиземного моря. Тогда крестоносцы стали искать добычу полегче. В 1204 году они захватили Константинополь, объявив греков такими еретиками, «что самого Бога тошнит». Одновременно они начали продвижение в Прибалтику, основали Ригу, подчинили себе пруссов, леттов, ливов и эстов. На очереди был Новгород. Александр Невский двумя победами остановил натиск шведов и крестоносцев, но ведь Прибалтика была важна не сама по себе: она являлась плацдармом для всего европейского рыцарства и богатой купеческой Ганзы. Силы агрессоров были неисчерпаемы, тем более что искусной дипломатией они привлекли на свою сторону литовского князя Миндовга и натравили на Русь литовцев.

Конечно, на Руси было много храбрых людей, богатых городов и обильных угодий, но удельная дезорганизация препятствовала консолидации сил и город за городом становился жертвой врагов: Юрьев, Полоцк… А ведь это были форпосты Руси!

И тут в положении, казавшемся безнадежным, проявился дипломатический гений Александра Невского. За помощь, оказанную Батыю, он потребовал и получил помощь против немцев и германофилов, в числе которых оказался, между прочим, его родной брат Андрей, князь Владимирский. В 1252 году Андрей был изгнан с родины татарскими войсками, а вскоре немецкое наступление на Русь остановилось.

Жизнь князя Александра была исключительно трудной. Он дважды (в 1240 и в 1242 годах) спас Новгород от позорной капитуляции, отогнал литовцев, захвативших Бежецк и победивших московского князя Михаила Хоробрита, но за это новгородцы изгнали Александра из города, а владимирцы передались его бездарному брату Андрею. Александр потерял отца, отравленного в ставке хана Гуюка, и наконец, был вынужден казнить своих земляков, чтобы не дать им убить монгольских послов, ибо монголы страшно мстили за гостеубийство. Александр нарушил каноны православия в понимании того времени, потому что пил кумыс и ел конину, находясь в гостях у Батыя. И он побратался с сыном завоевателя – Сартаком, а после его гибели договорился с его убийцей ханом Берке. И все свои поступки князь оправдывал одной фразой: «Больше любви никто же не имет, аще тот, кто душу положит за друга своя».

Многие современные авторы – и среди них прежде всего А. Югов и Д. Балашов – посвятили горячие страницы попыткам понять и объяснить противоречивость эпохи, в которой пришлось действовать князю Александру. Можно только пожалеть, что общий план ее – борьба германофильских, латинофильских тенденций против стремления русских к национальной независимости и национальной культуре – остался всего лишь «фоном», тогда как это суть эпохи. Авторы романов сосредоточились на описании относительно менее важных событий, зафиксированных в летописных источниках, но в силу своей калейдоскопичности мешающих правильной исторической перспективе. Д. Балашов, например, весьма подробно, в хронологической последовательности излагает детали братоубийственной войны между детьми Александра Невского, он отчетливо видит, как растущие инстинкты себялюбия и потребительства роняют блеск русской культуры, унаследованный от двух прежних веков. Но насколько более точной и полной была бы картина, если бы автор романа учел то, что в летописях не зафиксировано, но вытекает из анализа всего обобщенного хода событий. Тогда наиболее существенным был бы не персональный вопрос, кто лучше – Дмитрий или Андрей, а вопрос более общий и трагический: кто хуже – татарские ханы или немецкие рыцари?

Даниил Галицкий считал, что хуже татарские ханы, Александр Невский считал, что хуже немецкие рыцари. История показала, кто был прав.

Ведь даже после смерти Александра, когда немецкие рыцари в 1269 году снова решили напасть на Новгород и разграбить богатейший на Руси город, поддержка небольшого монгольского отряда возымела немедленное действие: узнав о появлении степняков, немцы оттянули войска за реку Нарову и просили мира «зело бо бояхуся и имени татарского».

Но, может быть, Александр Невский спас родину слишком дорогой ценой? Рассмотрим это.

Монгольская империя вобрала в себя столь много стран и народов, что единство ее стало неосуществимой мечтой. В 1259 году умер умный и волевой хан Мункэ и началась борьба за власть. Золотая Орда, где Батыя сменил его брат Берке, должна была сделать выбор, на чью сторону встать. Тут Александр Невский снова поставил свои условия, которые хан не мог не принять, как от лояльности русского князя зависала его реальная мощь. Хан согласился на создание в Сарае православной епископии, на разрыв с персидскими монголами и, наконец, на разрыв с великим ханом Хубилаем, который перенес столицу из Монголии в Китай. Больше того, когда в 1257 году великий хан прислал на Русь фискальных чиновников, чтобы обложить русских налогом в свою пользу, Александр организовал избиение их народом, а затем поехал в Сарай и уговорил Берке не посылать русских денег в Пекин. Этот компромисс Берке с русскими вызвал жестокую войну Золотой Орды с монголами Ирана, которые ориентировались на великого хана, связавшего свою судьбу с Китаем. На стороне Золотой Орды оказалась вся Монголия и степи до Тарбагатая. Война затянулась до XIV века (1304 год), и в пролитой крови утонула идея всемирной монгольской монархии. Золотая Орда превратилась в восточноевропейское государство, где большинство населения было русским. Разумеется, порядок, установленный таким образом на Руси во второй половине XIII века, был далек от идеала, но любое другое решение было бы худшим.

Александр Невский спас Русскую землю. Это стало абсолютно ясно потомкам, объявившим, его святым. Но современники были настроены против него, поэтому их приходилось спасать вопреки их воле, ломая их близорукий эгоизм. Ориентируясь на союз с Ордой, Александр дипломатическими переговорами отколол Золотую Орду от Монгольского улуса, связавшего свою судьбу с Китаем. Этим он выиграл время и спас много людей. И ведь недаром такие богатые города, как Новгород и Смоленск ⁴, совсем не затронутые набегом Батыя, предпочли включиться в систему Золотой Орды, нежели стать жертвами шведов, немцев или литовцев. Даниил же Галицкий, наоборот, принял корону из рук папы римского, заключил союзы с европейскими королями, избавил свою землю от татар и… оставил своих потомков в рабство полякам, обратившим крестьян Галиции в состояние, близкой к крепостному.

Итак, в середине XIII века мнение русского общества разделилось: с кем договариваться, кому сопротивляться? Оба расчета были основательны: западники мечтали о создании феодального государства в унии с Литвой, которую надеялись обратить в православие (шансы для этого были); Александр предпочитал союз с враждебной Дальнему Востоку Золотой Ордой, среди населения которой было много несториан, то есть христиан, – таким образом он хотел, с одной стороны, иметь на Волге барьер против новых вторжений из Азии, а с другой – использовать татарскую конницу против крестоносного рыцарства. Установленная им система взаимоотношений может рассматриваться как симбиоз, союз, в котором соединились немногочисленные пришлые монголы, оказавшиеся во враждебных тисках между мусульманами Поволжья и мечтавшими о реванше половцами Причерноморья, и русские княжества, раздираемые усобицами, перераставшими в большие и губительные войны. Установление центральной формальной власти золотоордынского хана, воздействовавшего на русских князей через посредство «епископа Сарского и Задонского», предотвращало усобицы путем организации княжеских съездов, исполнение решений коих гарантировалось «царем» (как стали с 1266 года именовать современники правителя орды). Это было тем более важно, что территориальные субэтносы в неуклонном процессе этногенеза обосабливались и плавно превращались в этносы. Уже выпало из древнерусского, единства Галицкое княжество, Полоцкая и Турово-Пинская земли начали превращаться в Белоруссию, выделился Новгород с пригородами и пятинами, запустели области Киева и Чернигова, где оставшееся население перемещалось с крещеными половцами. Распадавшуюся этническую целостность сдерживала только культура, а для поддержания последней была полезна твердая и лояльная власть.

Однако в Орде было крайне неблагополучно. Оппозиционные элементы сплотились, под знаменем ислама и нашли себе талантливого вождя – темника. Ногая. В борьбу, разгоревшуюся между узурпатором и монгольскими ханами, втянулись русские князья, дети Александра Невского: Дмитрий Переяславский – за Ногая, Андрей Городецкий – за ханов Телебугу и Тохту.

Снова, потекла кровь, но уже не ради княжеского своекорыстия или своеволия «старцев градских», а за то, быть ли расколотой Восточной Европе периферией – мусульманского ли Леванта, западного ли «христианского мира», – либо одной из опор Великой Степи? В 1299 году Тохта победил, и до 1312 года осуществлялся симбиоз Великороссии с Золотой Ордой. Но умер хан Тохта, и все изменилось.

В Золотой Орде тоже шли процессы этногенеза, тесно переплетавшиеся с аналогичными русскими процессами. Двадцать тысяч монголов улуса Джучиева рассеялись по трем ордам: это Большая (или Золотая) Орда на Волге, где правили потомки Батыя; Белая Орда на Иртыше, доставшаяся его старшему брату Орде-Ичэну; и Синяя Орда хана Шейбана, кочевавшая от Аральского моря до Тюмени. При таком рассредоточении дезинтеграция наступила быстро, и к началу XIV века монголы смешались с половцами настолько, что стали неразличимы.

И вот тогда на них навалилась культурная сила ислама, столь же активная, как на западе сила католицизма. Некоторые ханы: Берке, Шейбан, Туда-Менгу приняли ислам лично, не принуждая подданных следовать их примеру. Но в 1312 году царевич Узбек, захватив престол, объявил ислам государственной религией, обязательной для всех его кочевых подданных. Монгольские нойоны отказались «принять веру арабов». Тогда Узбек казнил всех неподчинившихся, в том числе семьдесят царевичей Чингисидов. Сопротивление реформе шло до 1315 года, когда погиб последний строптивый хан Белой Орды – Ильбасан. Уцелевшие монголы бежали на Русь, женились на русских женщинах, и пополнили конницу русских князей. Они были либо христианами-несторианами, которых не нужно было крестить, либо язычниками, принимавшими христианство без колебаний. Их дети и внуки не сомневались, что они русские, и они пошли за Дмитрием на Куликово поле в поход за древнюю веру и новую отчизну.

Таким образом, тесный союз Орды и Руси продолжался до тех пор, пока ордынцы были язычниками или несторианами, то есть не входили в чужой и враждебный Руси суперэтнос. Сама по себе смена религии не имела бы значения, но с ней было связано изменение политического курса, направления культуры и всего строя жизни. Превратившись из степного хана в мусульманского султана, Узбек сделал ставку на купеческий капитал торговых городов Поволжья и Средней Азии, отодвинув на задний план интересы земледельческой Руси. Союз по инерции существовал еще некоторое время, но стал тягостным для обеих сторон. В XIV веке на Руси антиордынские настроения выкристаллизовались в мощное движение (видимо, связанное с новым взрывом этногенеза), которое возглавил Сергий Радонежский. Именно оно толкнуло русских людей на Куликово поле, где бой шел вовсе не с «погаными» (то есть язычниками), а с «бусурманами» (то есть мусульманами), представителями чуждого мира и враждебной в то время системы. Вот теперь-то только и началась грандиозная «борьба со степью», закончившаяся победой России несколько веков спустя. Начало ее не в 1223 году и не в 1238, а в 1312, превратившем степное ханство в мусульманский султанат, христианских союзников в бесправную «райю», симбиоз в действительное иго. (В летописи об этом всего одна фраза: «Озьбяк вступил на царство и обесерменился». Да, отражение реальной истории в исторической литературе нельзя назвать зеркальным!).

Итак, монгольский этнос на Волге перестал существовать, так как из него выпали все носители древних традиций. Одни были убиты, другие стали русскими. Потомки последних стали служилыми дворянами и однодворцами и вошли в состав русского этноса. А те, которые остались с Узбеком, продолжили традиции немирных «диких половцев». Так их называли вплоть до 1630-х годов, что засвидетельствовано иностранцами. Войдя в стихию иного, чуждого для Руси суперэтноса эти «половцы», «татары» или «ногайцы» воевали, по сути со своими бывшими соплеменниками вплоть до «времен очаковских и покоренья Крыма», и только в XIX веке эта борьба окончательно потеряла всякий смысл и в степи воцарился мир. Вот эта-то позднейшая война и заслонила от современников прошлое, и повела к искажению исторической перспективы, и породила легенду об «извечной» борьбе Руси против Степи!

Учтя все сказанное, мы можем поставить вопрос о становлении русской нации и о соотношении древнерусской и великорусской культуры. Существует мнение, будто XIV–XV века – темное пятно русской истории, причина последовавшего отставания России от Европы. Да, отставание было, и монгольские набеги сыграли тут свою трагическую роль. Но, во-первых, одним этим фактором отставание не объяснишь, оно есть плод сложения многих факторов; а во-вторых, я убежден, что эти два века в истории Руси и русской культуры – отнюдь не черный провал. Именно в эту эпоху работали великие иконописцы и произносили огненные слова Нил Сорский и Вассиан Патрикеев. Именно тогда русские рати остановили авангард католического натиска на восток, и тогда же другие русские войска присоединили древнюю Заволоцкую Чудь, а также устояли против набегов ветеранов Тимура и Эдигея. Нет, мы не должны недооценивать огромность творческого взлета системной целостности, возникшей накануне Куликовской битвы вокруг Москвы. Ведь как только симбиоз с монголами превратился в «бусурманское» татарское иго, ознаменовавшееся подлым убийством Михаила Тверского в 1318 году, судьба Синей Орды (сменившей Золотую) была предрешена, и Великая Степь перестала существовать как целое. Появление двух мощных центров притяжения – Москвы и Вильны – вызвало в XIV веке этническое «расхождение», столь же исторически закономерное, как и предшествовавшая ему, интеграция. В литовских землях накапливались европейские культурные навыки; здесь шла проповедь униатства, укреплялись шляхетские нравы, немецкие моды и вкусы, в ходу был латинский язык, иммигрировали евреи; в Великороссии – иное: афонское православие, централизованная администрация, дворянские навыки степной войны, иконопись Андрея Рублева и смешение с крещеными татарами. Обе половины единого древнерусского этноса стали равно, но по-разному не похожи на свой прототип. Дальнейшие судьбы славянского этногенеза Восточной Европы лежат за хронологическими рамками нашего сюжета.

Похвала Клио

А теперь поговорим об истории, ибо есть что сказать. Ведь не, только в XIX веке скептики и профаны называли историю праздной забавой, развлекательным чтением, причудой богатых бездельников, способом пропаганды или даже «политикой, обращенной в прошлое». Недавно была сделана попытка понять историю как функцию времени, которое якобы в своём течении выделяет энергию, потребную для великих и малых свершений. Но и эта концепция несовершенна, ибо исторические процессы, действительно идущие по ходу времени, сплошь и рядом энтропийны и инерционны, а следовательно, возникают не благодаря Хроносу, пожиравшему своих детей, а вопреки ему.

Но если так, то наука история – это как бы борьба со временем, которое эллины персонифицировали в страшное божество – Сатурн, оскопивший собственного отца Урана и ниспровергнутый владыкой молнии Зевсом. Так, но ведь молнии – это энергия, на нашем языке – антиэнтропийные импульсы, которые при своем возникновении нарушают процессы гибели и забвения – энтропию Вселенной. Сила – причина, вызывающая ускорение, – спасает Космос от превращения его в Хаос, и имя этой силы – Жизнь.

Для тех, кто умер, будь то микроб или баобаб, человек или зародыш, время исчезает, но все организмы биосферы связаны друг с другом. А это значит, что они «знают» друг о друге. И уход одного – это потеря для многих, потому что это победа, извечного врага жизни – Хроноса. Примириться с потерей – это сдать позиции, и против Смерти встает Память – преграда энтропии. Именно память делит время на прошлое, настоящее и будущее, из которых необратимо только прошлое.

В самом деле, настоящее – только момент, мгновенно становящийся прошлым. Будущее же можно рассчитать только вероятностно и статистически. А прошлое существует; и все, что существует, – прошлое, так как любое свершение тут же становится прошлым. Вот почему наука история изучает всеобъемлющую реальность, существующую вне нас и помимо нас. Слава истории!

Профаны говорят, что знание прошлого для нашей практической жизни бесполезно. В древности они ходили к ворожеям и астрологам гадать о будущем. И те гадали, подчас удивительно верно. Но как гадатели добивались успеха? Изучая прошлое. Поверяя прошлым возможные варианты. Уточняя прогнозы, потому что число вариантов в данной ситуации всегда ограничено. Так хороший шахматист рассчитывает партию на много ходов вперед благодаря тому, что он не пожалел сил на изучение сотен этюдов и партий, игравшихся задолго до его рождения.

Каждый опыт физика или химика, наблюдение геолога или ботаника, соображение теоретика или подсчет экономиста, будучи записаны, превращаются в исторический источник, то есть фиксированное прошлое, которое позволяет нам при умелом обращении находить оптимальные варианты поведения для достижения целей, находящихся в будущем. Слава истории!

И, наконец, разве понимание себя и своего исторического места в мире – только средство? Нет, это и цель! Разве благодарность предкам, построившим города, в которых мы живем, открывшим новые страны, куда мы теперь запросто ездим, создавшим картины, которыми мы любуемся, и написавшим книги, по которым мы учимся, – не долг каждого, кто не потерял человеческих чувств? Разве восхищение героями прошлого, отдавшими жизнь ради своих потомков, – предрассудок? Нет!

Слава Истории!

История – это поиск истины, ибо сведения древних источников осложнены страстями летописцев. Прошлое тогда перестает быть реальным, когда его подменяют вымыслом или искажают неполной передачей, или отягощают мишурой бессмысленных и отвлекающих подробностей. Иногда говорят, что в истории не найдешь правды, что ее явления не цепь событий, связанных между собой, а бессмысленный калейдоскоп, который запомнить невозможно; что тексты следует понимать буквально, как будто хронист писал их не для современников, а для потомков, и, наконец, что все миграции народов, их взлеты и падения, их слава и гибель – это неверная рябь на озерной воде. Если это так, то знать историю незачем, и бывшее, исчезая из памяти, становится небывшим. Так Хаос занимает место Космоса.

В конце VIII века в Тибете буддийские проповедники, сторонники Махаяны, учили, что мир иллюзия, а спасение – в погружении в нирвану, путь же к ней – отказ от поступков, злых ли, добрых, все равно, ибо «черные тучи и белые облака одинаково закрывают от нас солнце». На это тибетский шен, жрец религии бон, обратившись к народу, сказал: «Не слушайте болтовню махаянистов; вам сердце подскажет, где черное, а где белое». Очевидность и интуиция лежат на границе науки и искусства. Вот почему муза истории Клио протягивает руку Каллиопе – музе эпической поэзии.

Речь идет не о праве на беспочвенные фантазии, будто бы подсказанные интуицией, и не о том, чтобы глубокомысленно вещать общеизвестное. Обман возможен и тогда, когда он опирается на самообман. Клио помогает своим почитателям в другом, гораздо более важном: находить доказательства правильных гипотез, раскрывать ошибки в самих «первоисточниках» и улавливать нарушения логических построений. Это все как будто просто, но на самом деле каждое, даже маленькое, приближение к исторической истине – подвиг.

Самые на вид простенькие обобщения требуют такого душевного подъема и накала чувств, при котором мысль плавится и принимает новую форму, сначала поражающую, а потом убеждающую искреннего читателя. И дело не в том, каким ходом мысли или подбором аргументов доказан тезис; это кухня научного или художественного ремесла, знать которое, конечно, надо, но одного знания мало. Дело в том, почему иногда удается новый тезис найти и доказать. Это таинство психологии творчества, которое древние греки как раз и приписывали музе. Музе истории Клио.

Однако поэт однажды произнес: «Но что нам делать с ужасом, который был „бегом времени“ когда-то наречен?». Коса Сатурна срезает любые личные проявления жизни, хотя и не трогает закономерностей социально-экономических формаций. Только они идут по пути прогресса, а все неповторимое и прекрасное, что было в прошлых веках, – утраты. Вот почему история – это долгий список потерь, уменьшаемый лишь постоянным вмешательством Клио. Ибо даже погибшее, но уцелевшее в памяти, не мертво!

Клио умеет не только хранить остатки былого, засыпанные прахом Времени. Она может отнимать у этого хищника добычу и делает это на наших глазах и нашим руками. Найдены развалины Трои, раскопана Вавилонская башня, спасены сокровища Тутанхамона, прочтены иероглифы майя, раскрыта подделка летописи, совершенная Иваном Грозным, оспорен односторонний взгляд на монголов. Список воскрешений – пусть не личностей, но их великих дел – можно длить без конца, ибо то там, то тут совершаются великие и малые открытия.

Разве это не победа над забвением? Разве это не воскрешение добытого для Нас предками?

Хвала Клио!