Текст книги "Лев Гумилев. Теория этногенеза. Великое открытие или мистификация? (сборник)"

Мы люди XX века, знаем многое, неизвестное нашим предкам XII–XIII веков, но не все, что знали и воспринимали они (пусть с нашей точки зрения неправильно). Любой автор пишет для своих современников, рассчитывая на всю сумму их представлений и систему ассоциаций. Следовательно, чтобы понять его буквально, мы должны спуститься до уровня науки XII–XIII веков, что невозможно и не нужно. А раз так, то при восприятии памятника древней литературы нам следует применять дополнительный анализ, без которого обходился современник. Отсутствие прямых ссылок на ПСРЛ вовсе не говорит о недостаточном к ним уважении. Автор просто считает, что данные летописей, будучи сведены в солидные исторические труды, не вызывали никаких сомнений за последние полтораста лет; например, аргументировать еще раз ссылками на ПСРЛ то, что в Галицком княжестве существовала сильная боярская партия, значит проявить неуважение к читателю. Это должно быть известно не только ученым-историкам, но и студентам исторических факультетов.

В самом деле, манера составления монографии как мозаики из цитат, выбранных из трудов старинных авторов, далеко не всегда дает положительный результат. Никогда нет гарантии, что собранных цитат достаточно для освещения сюжета, что нет противоречащих, по каким-то причинам упущенных и что наше понимание древних текстов правильно, т. е. адекватно.

И, наконец, в XX веке мы знаем историю гораздо шире, нежели автор того или другого летописного рассказа мог знать ее в XIV веке, потому что мы ввели еще в XIX веке в научный оборот большое количество восточных источников. Да и техника обработки сведений в наше время более совершенна, так как мы можем применять приемы синхронии и диахронии. Поэтому-то мы полагаем, что каждый источник требует критического подхода, внимания к особенностям автора, его вкусам, целям и манере выражаться. Поэтому прямую информацию историк может почерпнуть не путем простого пересказа или цитирования источника, а из его критической обработки, где события изложены как таковые, а не как художественный прием. Конечно, это затрудняет работу историка, но ведь в этом и заключается его задача; иначе он будет просто компилятором, а не исследователем. Ведь в науке принято считать доказательством соответствие мнения автора всем известным фактам, а не набор цитат, произвольно выдернутых из источника. Стоит ли возвращаться к средневековой методике аргументации цитатами, которая даже в схоластике была подвергнута жестокой критике Пьером Абеляром в XII веке? Именно стремление найти объективную систему отчета побудило меня написать книгу, которую Б. А. Рыбаков осуждает, игнорируя основную часть и систему доказательств, на которой основан предполагаемый подход.

Б. А. Рыбаков пишет: «Нельзя так походя, без доказательств, без разбора, без данных для пересмотра отбрасывать существующие в нашей советской науке взгляды на историю русско-половецких и русско-татарских отношений в XI–XIII веках» (стр. 158159).

Поясняю. В советской науке за последние десятилетия много сделано для изучения взаимоотношений Руси с тюркомонгольскими кочевыми народами. Развивая и уточняя выводы А. Н. Насонова, Б. Д. Грекова и А. Ю. Якубовского ³⁷, ряд новых веских положений высказали М. И. Артамонов ³⁸, Л. В. Черепнин, Н. Ц. Мункуев, В. Т. Пашуто ³⁹ и др. И речь идет не о пересмотре основных представлений об истории нашей страны, а о синтезе накопленных данных. Это естественный процесс развития науки. В этом русле идет и наша работа, дополненная учетом физико-географических, этнологических, исторических и системологических наблюдений и обобщений.

Объективный читатель, познакомившись с текстом моей книги, может легко убедиться, «походя» ли (т. е. без доказательств, без детального разбора сведений) рассматривается в ней эволюция русско-половецких и русско-монгольских взаимоотношений, или в ней дан систематический анализ этих сложных явлений. Но, конечно, оппонента, игнорирующего доказательства, убедить нельзя.

Итак, мы видим, что основное различие между Б. А. Рыбаковым и мною заключается в принципиальной оценке самого существа литературного произведения как исторического источника. Отстаивая буквалистскую позицию, Б. А. Рыбаков продолжает в отношении «Слова» ту тенденцию, которая характерна для его работ о русском фольклоре ⁴⁰. В литературе вопроса уже подвергалось критике настойчивое стремление Б. А. Рыбакова отождествить сообщения древнерусских былин с мельчайшими событиями русской истории ⁴¹. Методика работы Б. А. Рыбакова с фольклорными и литературными памятниками одна и та же. Однако, с нашей точки зрения, каждое великое и даже малое произведение литературы может быть историческим источником, но не в смысле буквального восприятия его фабулы, а само по себе, как факт, знаменующий идеи и мотивы эпохи. Содержанием такого факта является его смысл, направленность и настроенность, причем, вымысел играет роль обязательного приема. Так, в использованном нами примере автор «Слова» правдив в том смысле, что он призывает русских людей к войне со степняками, но не в буквальном, как мы бы сказали – историческом, описании ситуации 1185 года. Исторический жанр использован им в той же мере, как А. С. Пушкиным в «Полтаве» или «Борисе Годунове». И именно это снимает возражения против подлинности «Слова», т. е. его принадлежности к древнерусской литературе. Особенности жанра объясняют те анахронизмы, которые подметил А. А. Зимин и которые невозможно объяснить, стоя на позициях буквализма. Последние могут только компрометировать даже верный тезис, как если бы кто-либо стал объяснять характер Лжедимитрия и Марины Мнишек, базируясь на «сцену у фонтана». Этого не нужно было бы объяснять профессионалам-филологам, но, увы, историки не все это знают, а отсюда проистекают недоразумения, иной раз пагубные для науки.

Литература и примечания

1. Л. Н. Гумилев. Древние тюрки. Изд. «Наука», 1967, стр. 89.

1. Д. С. Лихачев. Черты подражательности «Задонщины» (к вопросу об отношении «Задонщины» к «Слову о полку Игореве»). «Русская литература», 1964, № 3.

3. См. Д. Дубенский. Слово о плъку Игореве Святъславля пестворца старого времени. М., 1844, стр. 165; Д. Н. Альшиц. О времени написания «Слова о полку Игореве». В кн.: IV Международный съезд славистов. Сборник ответов на вопросы по литературоведению. Изд. АН СССР, М., 1958, стр. 39–40. Приводились и другие аргументы в пользу XIII века: В. Л. Янин. Берестяные грамоты и проблема происхождения новгородской денежной системы XV в. В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины, вып. 3. Изд. «Наука», Л., 1970. стр. 169 (бела стала денежной единицей не ранее второй половины XIII века). См. также: М. Ф. Котляр. Чи мiг Роман Мстиславич ходити на половцiв ранiше 1187 р.? «Украiнський историчний журнал». 1965, № 1, стр. 117–120; Ilia Goltnistschew-Kutusow. Das «Igorliad» und seine Probieme. «Sowiet-Literatur», M., 1965, № 3, S. 140–148; В. В. Мавродин. К. Маркс о Киевской Руси. «Вестник Ленинградского университета», 1968, вып. 8, стр. 8.

4. Л. Н. Гумилев. Монголы XIII в. И «Слово о полку Игореве». «Доклады Отделения этнографии Географического общества СССР», вып. II, Л., 1966; L. N. Gumi1еv. Les Mongols du XIII-e siecle et le Slovo о polku Igorеve. «Cahiers du Monde Russe et Sovietique», Paris – Sorbonne, 1966, vol. VII, cahier 1; Л. H. Гумилев. Поиски вымышленного царства. Изд. «Наука», М… 1970, стр. 334.

5. Карл Маркс и Фридрих Энгельс, Сочинения, т. 29, стр. 16.

6. Л. Н. Гумилев. Поиски вымышленного царства, стр. 193. Если «Слово» написано, как я полагаю, в 1249–1252 годах, то со времени набега Батыя прошло 13–16 лет. В течение этого достаточно долгого срока в северной Руси татарских гарнизонов не было, дань не взималась и, следовательно, актуальность Батыева набега для русского читателя миновала.

72. Численности половецких отрядов были ничтожны, что отметил Б. А. Рыбаков в своей книге «„Слово о полку Игореве“ и его современники» (изд. «Наука», М., 1971): в 1184 году при капитуляции Кобяка – 7000 пленных и 417 князей (стр. 209); в 1185-м у Гзы – 5000 (стр. 262); у Игоря было тоже 5000, тогда как Андрей Боголюбский в 1173 году послал на Киев 50 тысяч и был отбит равными силами. Значит, столкновения на границе – не более как одна десятая от большой войны и, следовательно, должны рассматриваться как малая война, которая в средние века во всем мире считалась нормальной жизнью. Отказываясь от широкого сопоставления истории Руси с историей стран Азии – Кыпчакского родоплеменного союза и Великого монгольского улуса, Б. А. Рыбаков лишает себя возможности даже проверить достоверность летописных сведений, не говоря уже о соразмерности описываемых в них событий с другими и, значит, о степени их исторической значимости. Так, например, в Ипатьевской летописи под 1185 годом (ПСРЛ, т. II, стлб. 634) имеется фраза: «Пошел бяше оканьный ибезбожный и треклятый Кончак со мьножествомь Половець на Русь, похупаяся, яко пленити хотя грады Рускые и пожещи огнемь». На первый взгляд, как считает В. А. Рыбаков, текст ясен – Кончак предпринял завоевание Руси. («Вопросы истории», 1971. № 3, стр. 153).

Однако при учете обстановки и предшествовавших событий все выглядит по-иному. Сам Б. А. Рыбаков привел богатый материал о союзах половецких ханов с русскими князьями, нанимавшими кочевников для ведения междоусобных войн. После победы Владимира Мономаха в 1116 году, когда он «пил золотым шоломом Дон, приемши землю их (половцев/ – Л. Г.) всю» (Б. А. Рыбаков. «Слово о полку Игореве» и его современники, стр. 79), и до западного похода монголов в 1236 году, т. е. за 120 лет, только в 1184–1185 годах два половецких хана оказались противниками киевского князя Святослава Всеволодовича и его племянника новгород-северского Игоря Святославича. Все остальное время, до и после, половцы выступали как союзники тех. или иных князей. Это значит, что русско-половецкая война (если рассматривать несколько пограничных стычек как таковую) занимала меньше 2 % времени, наполненного ежегодными войнами.

8. В то время как гибеллины и Никейская империя искали союза с монголами, папа Иннокентий IV 11 июня 1245 года перечислил «пять скорбей» католической церкви: 1) татары; 2) православные; 3) еретики-катары; 4) хорезмийцы в Палестине; 5) император Фридрих II (Николай Осокин. Первая инквизиция и завоевание Лангедока французами. Казань, 1872, стр. 222).

9. Координацию действий с китайскими монголами против восточного христианства папы осуществили лишь в конце XIII века через миссионера Джованни Монтекорвино, по попытки контакта имели место с 1248 года.

10. Л. Н. Гумилев. Поиски вымышленного царства. Изд. «Наука», М., 1970.

11. Академик Б. А. Рыбаков. О преодолении самообмана (по поводу книги Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства». М., 1970). «Вопросы истории», 1971, № 3, стр. 153–159 (далее ссылки приводятся в тексте).

12. Ф. Я. Прийма. Южнославянские параллели к «Слову о полку Игореве». В кн.: Исторические связи в славянском фольклоре. Изд. «Наука», М.-Л., 1968, стр. 230. («Русский фольклор», XI).

13. Ф. Прийма. О гипотизе А. А. Зимина. «Русская литература», 1966, № 2, стр. 78.

14. История СССР с древнейших времен до наших дней, т. I. Изд. «Наука». М., 1966. стр. 573.

15. Там же, стр. 626.

16. Iларион Свенцiцкий. Русь i половцi в староукраiнскому писменствi. Львiв, 1939.

17. A. Vaillant. Les cha№ts epigues des Slaves du Sud. «Revue des cours et conferences», Paris, 1932, cahier 5,15 fevrier, pp. 434–435.

18. См.: А. Г. Кузьмин. Мнимая загадка Святослава Всеволодовича. «Русская литература», 1969, № 3, стр. 105; Б. А. Рыбаков. «Слово о полку Игореве» и его современники, стр. 112, 114, 121–123, 142, 154, 280–290. Однако, вопреки его собственным данным, Б. А. Рыбаков делает вывод: «Элементом, связывающим часть с целым, южную Русь со всей совокупностью русских феодальных государств, была борьба с общерусским врагом – половцами» (стр. 159). Отметим, что столкновение Ольговичой с Кобяком и Кончаком заняло из 120-летнего периода русско-половецкого контакта (с 1116 по 1236 год), всего два года. Не ясно ли, что это обычная усобица, куда менее кровопролитная, чем битвы с суздальцами в те же годы.

19. «Русская литература», 1969, № 3, стр. 110.

20. История СССР с древнейших времен до наших дней, т. I, стр. 574 и сл.

21. Л. Н. Гумилев. Поиски вымышленного царства, стр. 327–341.

22. Соображения и факты, приведенные мною в книге «Поиски вымышленного Царства», не повторяю.

23. «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. Изд. «Наука», М.-Л., 1966, стр. 538, 545, 535; ср. также стр. 537, 539 и др.

24. Б. А. Рыбаков. «Слово о полку Игореве» и его современники, стр. 28.

25 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. Изд. АН СССР, М.-Л., 1950, стр. 345, № 86.

26. Анализ текста см.: IV Международный съезд славистов. Сборник ответов на вопросы по литературоведению, стр. 39–40; «Украiнський историчний журнал», 1965, № 1. стр. 117–120.

27. С. D’Ohssоn. Histoire des Mongols, depuis Tchinguiz-khan jusqu’a Timour bey ou Tamerlan, t. II. La Haye – Аmsterdam, 1834, p. 62.

28. G. Vernadsky. The Mongols aned Russia. New Haven, 1953, p. 123.

29. История СССР с древнейших времен до наших дней, т. I. стр. 609.

30. С. М. Соловьев. История России с древнейших времен в пятнадцати книгах. кн. I. Соцэкгиз, М., 1959, стр. 564–565.

31. В. Т. Пашуто. Внешняя политика Древней Руси. Изд. «Наука», М., 1968, стр. 160.

32. В. Т. Пашуто. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. Изд. АН СССР, 1950, стр. 207–208 (курсив мой. – Л. Г.).

33. Сноска, а следовательно – и дата ошибочны. Вместо ПСРЛ, т. II, стр. 571 – надо стлб. 624 и дата – 1181. Ошибка на один год здесь существенно не меняет дела. Но в монографии Б. А. Рыбаков дает другую дату («„Слово о полку Игореве“ и его современники», стр. 156) – 1183 год.

34. Впрочем, Б. А. Рыбаков сам этому не верит, так как в книге «„Слово о полку Игореве“ и его современники» (стр. 31) пишет, что концепция киевского летописного свода конца XII века была «действительно враждебна Всеволоду». А ведь это были придворные летописцы Святослава.

35. Это показал сам Б. А. Рыбаков («„Слово о полку Игореве“ и его современники»), охарактеризовав грозного Святослава Всеволодовича как десятикратного клятвопреступника (стр. 116), а Игоря – как тщеславного бахвала (стр. 18 и 278–279), бросившего в плену соратников, в том числе брата и племянника, которых стали «стеречь более твердо и истязать „многими казньми“» (стр. 180; ср.: ПСРЛ. т. I, стлб. 400), и после освобождения помирившегося с половцами, породнившегося с Кончаком и участвовавшего в усобицах в Северской земле (см. у Рыбакова, стр. 289). Концепция летописца логических противоречий не содержит.

36. Л. Н. Гумилев. Поиски вымышленного царстав, стр. 346–348.

37. А. Н. Насонов. Монголы и Русь. Изд. АН СССР, М.-Л., 1940; Б. Д. Греков, А. Ю. Якубовский. Золотая орда и ее падение. Изд. АН СССР, М.-Л., 1950.

38. М. И. Артамонов. История хазар. Л., 1962.

39. См. статьи Л. В. Черепнина – «Монголо-татары на Руси (XIII в.)», Н. Ц. Мункуева – «Заметки о древних монголах», В. Т. Пашуто – «Монгольский поход в глубь Европы» в сборнике «Татаро-монголы в Азии и Европе» (изд. «Наука», М., 1970).

40. См.: Б. А. Рыбаков. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. Изд. АН СССР, М… 1963.

41. В. Пропп. Об историзме русского эпоса (ответ академику Б. А. Рыбакову). «Русская литература», 1962, № 2, стр. 87–91; Б. Путилов. Концепция, с которой нельзя согласиться. «Вопросы литературы», 1962, № 11, стр. 98—111; Б. Путилов. Об историзме русских былин. В кн.: Русский фольклор, т. X, 1966, стр. 103–126.

Л. Н. Гумилев. С точки зрения Клио

На что опираться романисту?

Проблема исторического романа до сих пор не может считаться решенной. И не только потому, что не ясно, какой язык выбрать писателю для собственной речи его героев – литературный ли, которым никто никогда не говорил, современный ли, которым говорим мы сейчас, но который неадекватен описываемой эпохе, или какой-то средний, бесцветный. Обсуждают чаще всего именно этот вопрос, но он решается в зависимости от вкуса и таланта автора и не очень, я думаю, существен для сути исторического романа. Существенно другое.

Каждое литературное произведение состоит из вымысла и реалий. При этом близкие или современные реалии известны всем и не вызывают сомнений. А отдаленные? Как тут добиться точности, на что опираться? Романист должен представлять себе эпоху, о которой он пишет, и не допускать вопиющих анахронизмов, а это очень трудно, так как первичные сведения, исходные данные добыть непросто. Романист может получить эти данные или из источников, или из исторических исследований. Изучение источников требует специальной подготовки и специальных знаний, которых у литератора может не быть, да, пожалуй, и не должно быть. В таком случае он превратился бы в историка и наверняка перестал бы писать романы. Источники составлялись для современного им читателя, в расчете на круг его восприятия; для того чтобы дойти до читателя нашего времени, их информативная сторона требует критики и переработки.

Эту работу должны выполнять историки-специалисты, и они в значительной мере с этим делом справляются, но, к сожалению, их исследования разбросаны в огромном количестве статей, а библиография – это тоже особая специальность, которая не облегчает, а, пожалуй, затрудняет, работу литератора. Как быть? Я думаю, писатель должен иметь нечто вроде свода истории данной эпохи, где достоверное отделено от гипотетичного и предположительного. То что для историка венец работы, для писателя станет трамплином, с которого работа начинается.

Надо сказать, что для некоторых разделов русской истории эта задача выполнена; имея «научный свод сведений», писатель может развернуть собственные идеи и дать повествование, имеющее несомненную художественную и познавательную ценность. Сошлюсь хотя бы на В. Шукшина, который работал над романом о Разине, имея на столе академический трехтомник материалов по этой теме. Другое дело – XII и XIII века. Здесь чересполосица предположений и мнений, в которой факты тонут. И здесь писатель вынужден прибегать к домыслам, которые заведомо не могут быть удачными.

Прекрасным примером могут служить романы Валентина Иванова «Русь изначальная» и «Русь великая», где автор стремится показать соотношение истории древних славян и древних руссов с Византией и Великой Степью. В тех случаях, когда автор имеет в распоряжении надежное пособие в виде одной из многочисленных историй Византии или межкняжеских. усобиц Древней Руси, художественная его фантазия свободна, ибо стоит на надежном основании, там он убеждает читателя. Например, описание мятежа «Ника» в Константинополе и характеристика Юстиниана совершенно достоверны. Характеристики русских князей, сыновей Ярослава Мудрого, не вызывают никакого сомнения или недоверия. Но когда В. Иванов касается проблем, освещенных только в специальных статьях (которые он действительно не обязан искать в разных малодоступных изданиях), то жанр романа из исторического становится фантастическим. В. Иванов изобретает названия славянских племен, будто бы живших в Правобережье Днепра в середине VI века и воевавших с хазарами: илвичи, каничи, россавичи, россичи ¹ и т. д. Но в описываемое время хазары ютились в дельте Волги и низовьях Терека, а Причерноморские степи были заняты обрами (аварами). Хазары в ту пору никакого касательства к славянам не имели, отсюда всякие неожиданности. Валентин Иванов пишет: «Юстиниан обратился к хазарам. Прибыв в хазарский город Саркел, послы рассказали Хакану о богатстве и беззащитной беспечности задунайских славян…». Речь идет о середине VI века, а Саркел построен в 834 году – 180 лет спустя. Это все равно, как если бы Петр I договорился бы с императрицей Цу-Си в Порт-Артуре. Или ещё, если говорить о реалиях, у В. Иванова славяне вооружены… саблями. Это в том же VI веке! А первые русские сабли были заимствованы у кочевников на рубеже X–XI веков. Это все равно, что сказать: Наполеон наступал на Москву танковыми колоннами. Или описывая битву у Тивериадского озера византийцев с арабами (636 год), В. Иванов пишет, что легкая арабская конница выдерживала удары тяжелой византийской кавалерии. Боевых лошадей известной арабской породы арабы получили из Средней Азии в VIII веке, а до этого они ездили на ослах и верблюдах, сражались в пешем строю. Что, конечно, не мешало им выдерживать удары конного противника…

Все эти и аналогичные ляпсусы досадны, но винить в них автора не стоит, так как он не имел связно написанной книги, на которой мог бы базироваться: дать такую книгу – дело историков.

Другой пример. В очень интересном романе Алексея Югова «Ратоборцы» описан поход татарского полководца Неврюя (который почему-то назван ханом); численность армии Неврюя определяется в миллион конских копыт, что должно означать 250 тысяч всадников. Это почти вдвое больше, чем вся армия Наполеона в начале кампании 1812 года. При этом предполагается, что армия Неврюя совершила в 1252 году внезапное нападение на Русь. На самом деле отряд Неврюя прибыл на Русь по просьбе Александра Невского для того, чтобы разбить германофильский блок Андрея Владимирского и Даниила Галицкого, и вряд ли насчитывал больше восьми-десяти тысяч человек. Разорение он произвел действительно большое, но войны, по существу, не было, потому что не было сопротивления.

«Накладок» подобного рода избежал Дмитрий Балашов в романе «Младший сын», опубликованном не так давно в журнале «Север». Насколько мне известно, писатель тщательно консультировался с ленинградскими специалистами в Географическом обществе – вплоть до учета особенностей деревенской архитектуры XII века. Но дело не в мелочах. Дело в том, что правильное ощущение исторической реальности необходимо для точной концепции, а XIII век как раз поле, где концепции историков сталкиваются. После смерти Александра Невского началась кровопролитная борьба между его сыновьями Дмитрием и Андреем на фоне постоянных контактов с Золотой Ордой. Эту острую тему и взял Д. Балашов. И тут перед ним был большой соблазн – традиционная легенда об извечном конфликте «Леса» и «Степи», Руси и Кочевья.

Объясню происхождение этой легенды. В XIX веке вульгарно-материалистические воззрения сообщили науке наклонность к географическому детерминизму. Молчаливо предполагалось, что ландшафтные условия полностью определяют не только быт и нравы народов, но и политику отдельных, даже крупных государств. При этом упускалась из виду динамика ландшафтов, то есть наблюдаемые географические условия считались практически вечными. Поэтому, кстати, столь большой резонанс получила художественная идея автора «Слова о полку Игореве» о борьбе Руси как страны лесной и земледельческой со степью скотоводов-кочевников.

Вот пример художественного преломления этой концепции в современной прозе: «Рожденный в степи не любит леса, остерегается чащи. Лесная дебрь принадлежит лесным людям. Кто привык с ровного места озирать округу верст на двадцать, а с холма на все пятьдесят, вольно-невольно, а преувеличивает опасности леса. Он ценит красоты оголенной земли, лес для него – безобразное скопление деревьев. Для степняка в лесу нет примет, нет дороги. Есть реки, но степняк не поместится в лодке вместе с лошадью…» (Вал. Иванов).

Абстрактно-теоретически, может быть, и убедительно, но фактически неверно. Любая культура, любой процесс этногенеза развивается не в монотонном ландшафте, а на стыке разных ландшафтов, так как разнообразие обогащает и экономические возможности, и эстетические ощущения. Известно, что. большее количество животных находится не в лесу, а на опушках леса, где они могут добывать корм и под сенью дерев, и на открытых пространствах. Именно на границе Руси и Степи шла наиболее интенсивная историческая и культурная жизнь, причем славянские племена заселяли долины рек, текущих в степь, вплоть до Черного моря. С другой стороны, в едином лесном ландшафте война славян – поляков и русских – против литовского племени ятвягов приняла характер истребительной войны, чего в Степи никогда не было. Упрощение часто ведет к ошибкам, искажающим результат исследования. Есть ошибки, которые взаимно компенсируются, но есть ошибки, которые искажают общий результат. Я думаю, что во многих ошибках цитированные авторы повинны куда меньше историков: писатели некритически использовали концепции, имеющие хождение среди историков.

Раз так, то я как историк вижу свою задачу в том, чтобы внести необходимую ясность.