Текст книги "Лев Гумилев. Теория этногенеза. Великое открытие или мистификация? (сборник)"

Земля Незнаема

Существует мнение, распространенное вплоть до школьных учебников, что дикая, кочевая степь всегда противостояла оседлой культурной Руси и боролась с ней чуть ли не до XIX в. Такое сверхобобщение само по себе является натяжкой, но совершенно недопустимо вытекающее из него обывательское представление, будто степь представляла «политическое» и этническое единство. Недаром наши предки в XII в. Именовали степь «землей незнаемой». Это определение действительно и для более поздних веков.

Прежде всего, даже в физико-географичсском смысле, степь разнообразнее лесной полосы Евразии. Травянистые степи между Днепром и Доном непохожи на сухие Черные земли Прикаспия и на Рын-пески Волго-Уральского междуречья. Речные долины и дельта Волги вообще азональны и выпадают из общей характеристики аридной зоны, равно как и предгорья Кавказа или побережье Черного моря. И в этих разных географических условиях жили разные народы, отнюдь не похожие друг на друга. В середине XI в. этнографическая карта «земли незнаемой» выглядела так.

В долинах Дона и Терека жили потомки православных хазар, а их мусульманские соплеменники населяли дельту и пойму Волги. В Прикубанье обитали ясы (осетины) и касоги (черкесы), еще не оттесненные в Кавказские горы. На берегах Черного моря держались готы-тетракситы. Левый, степной берег Волги контролировали камские булгары, а правый, горный – мордва и буртасы. Все эти народы были оседлыми. Кочевники занимали только водораздельные массивы Степей, но и они не были едины. Торки, берендеи и черные клобуки (каракалпаки) жались к русской границе, страшась подлинных степняков – половцев.

Русско-половецкие отношения прошли длинную эволюцию. В 1054 г. половцы появились на границах Руси как народзавоеватель, опьяненный победами над гузами и печенегами. В 1068 г. они разбили русских князей на Альте и, казалось, были близки к покорению Восточной Европы. Однако стены русских крепостей остановили их натиск, и до 1115 г. шла упорная война, в которой половецкий племенной союз использовал распри русских удельных князей. Но успехи половцев были эфемерны. Как только Владимир Мономах установил внутренний мир, он перенес войну в степи и разгромил половецкий союз. По существу это было завоевание степей, хотя отнюдь не покорение, которого в те времена быть не могло. Половцы вошли в систему Киевского княжества так же, как, например, Полоцкая или Новгородская земля, не потеряв автономии. Они участвовали в распрях Ольговичей с Мономаховичами уже не как самостоятельная сила, а как вспомогательные войска. Выступать против Руси в целом они не смели, и потому правильнее говорить о единой русско-половецкой системе, сменившей былое противопоставление. Потому-то русские князья и вступились за половцев в 1223 г., что и вызвало недоумение монголов и последовавший в 1236 г. поход Батыя. Поход Игоря в 1185 г. выпадает из общего стиля русско-половецких отношений XII в., и потому, очевидно, он был удостоен особого внимания со стороны авторов Ипатьевской летописи и «Слова» ¹⁴. О причинах такого повышенного интереса мы скажем в другой связи.

Итак, от падения Хазарского каганата в 965 г. до основания Золотой Орды в 1241 г. никакого степного объединения не существовало и опасности для Русской земли со стороны степи не было. Однако «Слово о полку Игореве» пронизано совершенно иным настроением, и это наводит на мысль, что автор нашего источника имел в виду что-то такое, о чем он предпочитал прямо не говорить. Это подозрение заставляет нас снова вернуться к тексту и обратить внимание на некоторые ориентализмы, не получившие достаточного объяснения. При этом мы заранее отказываемся от всех предвзятых мнений, чтобы твердо стать на почву несомненных фактов.

Хины

В «Слове» трижды упоминается загадочное название «хин». Д. С. Лихачев определил, что это «какие-то неведомые восточные народы, слухи о которых могли доходить до Византии и от самих восточных народов, устно, и через ученую литературу» (стр. 429). Но народа с таким именем не было! ¹⁵ Больше того, хины упоминаются как соседи Руси. Поражение Игоря «буйство подаста хинови» (стр. 20). Воины двух западнорусских князей – Волынского Романа и Городенского Мстислава – гроза для «хинов» и литовских племен (стр. 23). И наконец, «хиновьскыя стрелки» в устах Ярославны – образ совершенно ясный для читателей «Слова». Значит, этот термин был хорошо известен на Руси. Единственное слово, соответствующее этим трем цитатам, будет названием чжурчжэньской империи – Кин (современное чтение Цзинь – «золотая») (1115–1234) ¹⁶. Замена «к» на «х» показывает, что это слово было занесено на Русь монголами, у которых в языке звука «к» нет ¹⁷. Но тогда возраст этого сведения не XII в., а XIII в., не раньше битвы на Калке в 1223 г., а скорее позже 1234 г., и вот почему.

Империя Кинь претендовала на господство над восточной половиной Великой степи до Алтая и рассматривала находившиеся там племенные державы как своих вассалов. Этот сюзеренитет был отнюдь не фактическим, но юридическим, и племена кераитов, монголов и татар считались политическими подданными империи, т. е. кинами, хотя отнюдь не чжурчжэнями. Такое условное обозначение было в Азии весьма распространено. Так, монголы до Чингисхана назывались татарами, так как племя татар было гегемоном в степи. Потом покоренные Чингисом племена стали называться монголами или, по старой памяти, татарами, причем это название закрепилось за группой поволжских тюрок.

В XIV в. название «хинове» было закреплено за золотоордынскими татарами. В «Задонщине» толково объяснено, что «на восточную сторону жребии Симова, сына Ноева, от него же родися хиновя поганые татаровя бусорманские. Те бо на реке на Каяле одолеша род Афетов. И оттоля Руская земля седит невесела…». Темник Мамай назван «хиновином» и, наконец, сказано: «возгремели мечи булатные о шеломы хиновские на поле Куликове» ¹⁸.

Для понимания истории Азии надо твердо усвоить, что национальностей и национальных названий там до XX в. не было. Поэтому, после того как чжурчжэньская империя была завоевана монголами, последних продолжали называть «хины» в политическом, но не этническом смысле слова. Однако это название было вытеснено новыми политическими названиями: Монгол и Юань. Совместно с ними оно могло бытовать, применительно к монголам, только в середине XIII в. Но тогда значит, что под «хинами» надо понимать монгол-татар Золотой Орды и, следовательно, сам сюжет «Слова» не более как зашифровка. Да, такова наша догадка, и в ее же пользу говорит иначе не объяснимое русское название Синей Орды – Золотая Орда. Это буквальный перевод китайского слова «Кинь» (совр. Цзинь) ¹⁹. И возникло это название, видимо, из-за того, что войска Батыя были укомплектованы сдавшимися чжурчжэнями, подобно тому как войска Хубилая пополнялись русскими и половцами. Исходя из этого соображения, можно догадаться, что означает в тексте «Слова» упоминание «хиновьских стрел».

Хиновьские Стрелы

В средние века стрелы были дефицитным оружием. Изготовить хорошую стрелу нелегко, а расходовались они быстро. Поэтому ясно, что, захватив чжурчжэньские арсеналы, монголы на некоторое время обеспечили себя стрелами. Для автора «Слова», так же как и для его читателей, хиновьские, т. е. монгольские, стрелы – понятие вполне определенное. В чем секрет?

Стрелы дальневосточных народов отличались тем, что они были иногда отравлены. Этот факт не был никогда отмечен современниками-летописцами, потому что монголы держали военные секреты в тайне. Но анализ фрагментов из «Сокровенного сказания» показывает, что раненых стрелами отпаивали молоком, предварительно отсосав кровь. Видимо, применялся змеиный яд, который не всасывается стенками кишечника, так что его можно без вреда проглатывать. Своевременное отсасывание крови из раны и доставление нескольких глотков молока расценивались как спасение жизни.

Собираясь в поход против меркитов, Джамуха говорит: «Приладил я свои стрелы с зарубинами» ²⁰. Для чего на стреле могут быть зарубины? Они весьма усложняют изготовление стрелы и ничуть не увеличивают ее боевых качеств. Назначение зарубин могло быть только одно: возможно дольше удержать стрелу в ране, а это особо важно, если стрела отравлена.

Несколько ниже источник подтверждает нашу догадку. В сражении «Чингисхан получил ранение в шейную артерию. Кровь невозможно было остановить, и его трясла лихорадка (симптом отравления. – Л. Г.). С заходом солнца расположились на ночлег на виду у неприятеля, на месте боя. Джельмэ все время отсасывал запекавшуюся кровь (первое и главное средство против змеиного яда. – Л. Г.). С окровавленным ртом он сидел при больном, никому не доверяя сменить его. Набрав полон рот, он то глотал кровь, то отплевывал. Уж за полночь Чингисхан пришел в себя и говорит: „Пить хочу, совсем пересохла кровь“. Тогда Джельмэ сбрасывает с себя все – и шапку, и сапоги, и верхнюю одежду, оставаясь в одних исподниках, он, почти голый, пускается бегом прямо в неприятельский стан напротив. В напрасных поисках кумыса (молоко – противоядие. – Л. Г.) он взбирается на телеги тайджиутов, окруживших лагерь своими становьями. Убегая второпях, они бросили своих кобыл недоенными. Не найдя кумыса, он снял с какой-то телеги огромный рог кислого молока и притащил его…»

Принеся рог с кислым молоком, тот же Джельмэ сам бежит за водой, приносит, разбавляет кислое молоко и дает испить хану (значит, вода была близко, но все-таки потребовалось достать молока, хотя бы с риском для жизни. – Л. Г.). «Трижды переведя дух, испил он и говорит: „Прозрело мое внутреннее око!“ (Помогло! – Л. Г.). Между тем стало светло, и, осмотревшись, Чингисхан обратил внимание на грязную мокроту, которая получилась от того, что Джельмэ во все стороны отхаркивал отсосанную кровь (курсив наш. – Л. Г.). „Что это такое? Разве нельзя было ходить плевать подальше?“ – сказал он. Тогда Джельмэ говорит ему: „Тебя сильно знобило, и я боялся отходить от тебя, боялся, как бы тебе не стало хуже. Второпях всяко приходилось: глотать так глотнешь, плевать так плюнешь. От волнения изрядно попало мне и в брюхо“ (Джельмэ намекает на то, что глотал гадость ради хана. – Л. Г.).

„А зачем это ты, – продолжал Чингисхан, – голый побежал к неприятелю, когда я лежал в таком состоянии?“ – „Вот что я придумал, – говорит Джельмэ, – вот что я придумал голый, убегая к неприятелю. Если меня поймают, то я им скажу: „Я задумал бежать к вам, но те, наши, догадались, схватили меня и собирались убить. Они раздели меня и уже стали стягивать последние штаны, как мне удалось убежать к вам“.

Так я сказал бы им. Я уверен, что они поверили бы мне, дали бы одежду и приняли бы к себе. Но разве я не вернулся бы к тебе на первой попавшейся лошади? Только так я могу утолить жажду моего государя, подумал я, и в мгновение ока решился“ (и опять-таки речь идет не о жажде, а о противоядии, так как жажда лучше утоляется водой, а не молоком. – Л. Г.). Тогда говорит ему Чингисхан: „то скажу я тебе?! Некогда, когда нагрянули меркиты, ты в первый раз спас мою жизнь. Теперь ты снова спас мою жизнь, отсасывая засыхавшую (точнее, выступавшую или умиравшую. – Л. Г.) кровь, и снова, когда томили меня озноб и жажда, ты, пренебрегая опасностью для своей жизни, во мгновение ока проник в неприятельский стан и, утолив мою жажду, вернул меня к жизни (отсасывание крови и несколько глотков молока расценено как спасение жизни и приравнено к неравной героической обороне горы Бурхан. – Л. Г.). Пусть же пребудут в душе моей эти твои заслуги“. Так он соизволил сказать» ²¹.

Не менее характерен другой эпизод. После боя с кераитами «…Борохул и Огодай. Подъехали. У Борохула по углам рта струится кровь. Оказывается, Огодай ранен стрелой в шейный позвонок, а Борохул все время отсасывал у него кровь, и оттого-то по углам рта его стекала спертая кровь… Чингисхан приказал тотчас же разжечь огонь, прижечь рану и напоить Огодая» ²². Ниже описание подвига Борохула повторено, причем подчеркнуто, что своевременным отсасыванием была спасена жизнь Огодая (Угедея).

Я полагаю, что в обоих случаях картина отравления несомненна и даже можно определить, какой яд употреблялся. Известно, что растительные яды-алкалоиды действуют чрезвычайно быстро, а здесь мы имеем медленно действующий яд, против которого действительны отсасывание крови и прижигание. Таков змеиный яд. Его могли доставить гадюки, которыми изобилует Забайкалье. Способ добывания этого яда крайне прост – выдавливание из зубов гадюки на блюдечко. Высушенный яд можно хранить сколько угодно и, растворив в воде, пустить в дело. Поскольку змеиный яд не впитывается желудком, то отсасывать кровь неопасно. Отравлялись, по-видимому, только стрелы, так как Хуилдар мангутский, будучи ранен копьем, умер лишь оттого, что на охоте, во время скачки, открылась рана. О признаках отравления источник не говорит.

В более ранние эпохи у тюрок и уйгуров оружие не отравлялось, так как китайские летописцы, до IX в. вполне осведомленные, чрезвычайно внимательно относившиеся к военной технике соперников, указывают только на один вполне специфический случай. Тюркский каган Сылиби Ли-Сымо, любимец императора Тайцзуна Ли Ши-миня, был в походе на Корею случайно ранен стрелой, и император лично отсасывал ему кровь ²³.

Это последнее указание дает нам возможность проследить, откуда заимствовали степные кочевники употребление яда для стрел. На стороне корейцев сражались мохэ или уги, их северные соседи, обитавшие по берегам Сунгари. Это потомки древних сушеней и предки чжурчжэней. В «Бэй ши» про них сказано: «Употребляют лук длиной в 3 фута, стрелы – в 1,2 фута. Обыкновенно в седьмой и восьмой луне составляют яды и намазывают стрелы для стреляния зверей и птиц. Пораненный немедленно умирает»

²⁴. Характерно, что лук – небольшой и сильным быть не может, а стрела – не длинная и не тяжелая, так что пробойность ее ничтожна. Весь эффект дает только яд ²⁵. Не менее важна другая деталь: яд приготовлялся осенью. Сила змеиного яда варьируется в зависимости от времени года; осенью он наиболее опасен.

Еще несколько слов

Примером, сходным со словом «хины», является часто встречающееся слово «харлуг», что объясняется комментатором как «булат» (стр. 406). Отмеченная выше монголизация тюркских слов дает право усмотреть здесь слово «каралук» с заменой «к» (тюрк.) на «х» (монг.), т. е. вороненая сталь ²⁶. Предлагаемое толкование не противоречит принятому, но обращает на себя внимание суффикс «луг» вместо «лык». Такое произношение характерно для архаических диалектов тюркского языка домонгольского периода и для XIII в.; например, Кучлук – «сильный», имя найманского царевича ²⁷. Суффикс «луг» принят в орхонских надписях ²⁸ и в тибетском географическом трактате VIII в.²⁹.

Подмеченная закономерность фонетической транскрипции позволяет привести еще один довод в пользу большей древности «Слова» сравнительно с «Задонщиной». В «Задонщине» слово «катун» («царица», переносно – «возлюбленная») приводится уже с тюркской огласовкой ³⁰, по монгольской было бы «хатун». В XIV в. тюркский язык вытеснил в Поволжье монгольский, и русский автор записал слово, как его слышал. А автор «Слова» слышал аналогичные слова от монголов; значит, он писал не позже и не раньше XIII в.

Загадочное слово «Деремела», по утверждению Д. С. Лихачева, неясно (стр. 446). Предложенное А. С. Соловьевым объяснение, что «деремела – вероятно, ятвяжская область и ятвяжское племя Dernen, Derme ³¹, представляется слишком большой натяжкой, тем более что ятвяги упомянуты рядом. Но есть монгольское имя „Дармала“, частое для эпохи Чингисхана. В персидской записи это будет,  которое с восточными огласовками читается как „тармала“, а с западными – „теремелэ“, что соответствует искомому.» Если допустить, что в числе побежденных Романом и Мстиславом был отряд монгольского баскака по имени Дармала, контролировавшего область, лежавшую между страной ятвягов и половецкой степью, то противоречий с фонетикой и текстом не возникает. У кочевников часто этническое название заменяется именем вождя, как, например, «сельджуки» значит – «сторонники и подчиненные Сельджука». Поэтому можно допустить, что здесь фигурирует не народность, а просто подчиненные Дармале люди и район. Но это опять ведет нас к XIII в., а пока у нас нет полного объяснения отмеченные нами наблюдений, воздержимся от выводов и продолжим поиск.

Троян и Див

В «Слове о полку Игореве» четыре раза упоминается загадочным персонаж «Троян». Литература об этом слове или термине огромна, но, к счастью, сведена академиком Н. С. Державиным в систему, позволяющую ее обозрение ³². Н. С. Державин выделил четыре направления толкований слова «Троян»: 1) мифологическое (Буслаев, Квашнин-Самарин, Барсов): Троян – славянское языческое божество; 2) символическое (Полевой, Бодянский, Забелин, Потебня, Костомаров): Троян – философско-литературный образ; 3) историко-литературное (Вяземский, Вс. Миллер, Н. Веселовский, Пыпин): общее в этом направлении – отрицание Трояна как персонажа древнерусской мысли, заимствование образа из византийских и южнославянских преданий либо о Троянской войне, либо просто увлечение «старыми словесами, найденными автором „Слова“ в старых болгарских книжках» (Вс. Миллер); 4) историческое (Дринов, Максимович, Дашкевич и др.): Троян – либо римский император Траян, либо русские князья, персонифицированные в божество. Эта схема представляет интерес для истории вопроса, но для того, чтобы разобраться в самом предмете, она слишком запутанна и аморфна.

Гораздо четче классификация А. Болдура ³³, выделившего три варианта гипотез, бытующих в настоящее время: 1) Троян – римский император Траян; 2) Троян – славянское божество; 3) Троян – русские князья XI–XII вв. (триумвират): киевский, черниговский, переяславский. Последний вариант всерьез рассматривать не стоит.

Критика этих направлений содержится в упомянутой статье А. Болдура, предлагающего свою оригинальную гипотезу: «Троян» – имя императора Траяна, перенесенное на легендарного царя Мидаса южными славянами, у которых бытует сказка, похожая на миф о Мидасе и его ослиных ушах. Не входя в разбор гипотезы в части, касающейся фольклора балканских славян, следует отметить, что она отнюдь не проливает света на упоминания Трояна в контексте «Слова о полку Игореве» ни с учетом исторической обстановки описанного события (похода и разгрома Игоря), ни без него. Достаточно отметить, что с этой точки зрения «земля Трояна» – Румыния, тогда как в «Слове» говорится о том, что «обида вступила на землю Трояню», по поводу контрнабега половцев, когда был сожжен город Римов и осажден Путивль. А «вечи // века Трояновы» неизбежно воспринимаются как литературная метафора без смысловой нагрузки ³⁴. Признавая за статьей А. Болдура историографическое значение, следует признать итогом научного исследования исторический комментарий Д. С. Лихачева к изданию «Слова о полку Игореве».

Исчерпывающий разбор Д. С. Лихачева показывает, что под этим именем подразумевалось божество, которое Д. С. Лихачев считает языческим (стр. 385–386). Оно, конечно, не православное, но подождем с выводом. Кроме «Слова» Троян упоминается в «Хождении Богородицы по мухам» (XII в.) в таком контексте:

«…Они (язычники. – Л. Г.) все боги прозваша. Солнце и месяц, землю и воду, звери гады „тосетнею“ (?!) и человеческие имена та оутриа (именно, греч.): Трояна, Хорса, Велеса, Перуна на боги обратиша, бесом злым вероваша». Текст загадочен, и понимание его было утрачено еще в древние времена, ибо в «Слове на откровении святых апостол» (XVI в.) сентенция о языческих божествах выглядит иначе: «и да быша разумели многие человеци, и в прелесть велику не внидуть, мняще богы многы: Перуна и Хорса, Дыя и Трояна и иные мнози, ибо человецы были старейшины: Перун в Еллине, Хорс на Кипре. Троян бяше царь в Риме» ³⁵. Итак, по мнению автора XVI в., язычество – это обожествление царей, а по мнению автора XII в. – сил природы. Первое толкование можно отбросить как потому, что Д. С. Лихачев доказал, что Троян «Слова о полку Игореве» не имеет касательства к императору Траяну, так и потому, что автор XVI в. проявил непонимание значения им самим подобранных имен божеств и разделил бога грозы Перуна, т. е. Зевса, от его же имени в другом падеже «Дыя» ³⁶. Но, приняв текст XII в. за основу, мы сталкиваемся с вопиющим противоречием с теми характеристиками, которые дает Трояну «Слово о полку Игореве».

Разберем тексты. В первом случае последователем Трояна назван Боян (стр. 11, 78), который «рыща в тропу Трояню чресь поля на горы». Это последнее выражение объяснено Д. С. Лихачевым как «переносясь воображением через огромные расстояния» (стр. 78). Но попробуем понять это буквально, т. е. считать, что источник веры в Трояна лежит на горах за полями. Поля в данном случае – половецкая степь, а горы – или Кавказ, или восточная окраина кипчакской степи Тянь-Шань. Что же, место для обожествленного беса подходящее!

Во втором случае названа «земля Трояна», в которую после поражения «вступила обида» (стр. 17). Считается, что это Русская земля, но скорее здесь Черниговское княжество, которое только и пострадало от контрнабега половцев. И тут возникает вопрос: а почему покровителем православного княжества является «злой бес»? Очевидно, что к Трояну у автора «Хождения Богородицы по мукам» и автора «Слова о полку Игореве» было диаметрально различное отношение. Почему? Тексты ответа не дают. Обратимся к фактам.

В 60-х годах XI в. в Ярославле появились два кудесника, обличавшие женщин, преимущественно богатых, что по их вине произошел голод. При этом они доставали у них из спины либо жито, либо рыбу и забирали имущество убитых себе. Нехитрый фокус имел успех в народе – вокруг кудесников собралось около 300 приверженцев. Боярин Ян Вышатич сумел с 12 отроками разогнать толпу и схватить волхвов. Те потребовали, чтобы их послали на суд князя Святослава Ярославича Черниговского, ибо они были его смердами. Очевидно, они надеялись на заступничество Святослава, но этого же боялся боярин Ян Вышатич и потому отдал их родственникам погубленных женщин. Волхвы были убиты, а трупы их съел медведь. Имеет ли этот эпизод отношение к божеству Трояну? С точки зрения автора «Хождения Богородицы» по-разному, да, и виновником безобразия косвенно назван черниговский князь. Но с позиций автора «Слова», безусловно, нет, что явствует из дальнейших упоминаний этого странного божества. Пока отметим, что даже в древней Руси по поводу Трояна не было единомыслия.

В устах певца подвигов Новгород-северского князя, правнука вышеупомянутого Святослава Ярославича, в роли «злого беса» выступает враг Трояна «Див», имя, которым образованные персы именовали божества своих противников – туранских кочевников. В просторечье это слово звучало «Дэв».

Согласно «Слову о полку Игореве», Див сначала предупреждает врагов князя Игоря о начавшемся походе (стр. 12), потом вместе с разъяренными половцами вторгается в Русскую землю (стр. 20), т. е. ведет себя, как должен был бы вести Троян, будь он для черниговца языческим божеством. Но к Трояну у автора «Слова» не просто симпатия, а уважение, потому что с ним связана эра, т. е. линейный счет времени, как у мусульман – хиджра. Во-первых, упомянуты «вечи» (т. е. века) Трояновы, предшествовавшие времени Ярослава Мудрого (стр. 15); во-вторых, указано, когда они начались, т. е. откуда ведется отсчет: «На седьмом веке Трояна» Всеслав, полоцкий князь, ударил древком копья о золотой стол Киевский (стр. 25) – сделал попытку захватить престол Руси. Это произошло в 1068 г. Это примерно то время, когда Ян Вышатич расправился с волхвами, смердами черниговского князя. Но вряд ли был прав автор «Хождения Богородицы по мукам», называя Трояна бесом, или, точнее, он и автор «Слова» называли одним именем разные предметы.

А теперь сопоставим черты «Трояна» с теми данными, которые нам известны о центральноазиатских несторианах. Допустим, что «Троян» – буквальный перевод понятия «Троица», но не с греческого языка и не русским переводчиком, а человеком, на родном языке которого отсутствовала категория грамматического рода. То есть это перевод термина «Уч Ыдук», сделанный тюрком на русский язык. Можно думать, что переводчик не стремился подчеркнуть тождество «Трояна» с «Троицей». Эти понятия для него совпадали не полностью, хотя он понимал, что и то и другое относится к христианству. Но рознь и вражда между несторианством и халкедонитством в XII–XIII вв. были столь велики, что русские князья в 1223 г. убили татарских пословнесториан ³⁷, после чего несторианские священники отказывали православным в причастии, хотя католиков к евхаристии допускали.

Начало «эры Трояна» падает на эпоху, когда учение Нестория было осуждено на Эфесском соборе 431 г. и снова проклято там же в 449 г. («Эфесский разбой»). Окончательно анафема упорствовавшим несторианам была произнесена на Халкедонском соборе 451 г. От репрессий они могли избавиться лишь путем отречения от своего учителя, в борьбе с которым православные и монофизиты были единодушны. В 482 г. император Зенон издал эдикт Энотикон, содержащий уступки монофизитам и подтверждение анафемы несторианам, которые были вынуждены эмигрировать в Персию ³⁸. В промежутке между Эфесским и Халкедонским соборами лежит дата, от которой шел отсчет «веков Трояна». Такая дата могла иметь значение только для несториан.

Обратимся к выражению «земля Трояна» (стр. 17). Черниговское княжество обособилось от Русской земли после того, как Олег Святославич, князь-изгой, выгнал из Чернигова Владимира Мономаха и обеспечил своей семье право на княжение. При этом он вступил в конфликт не только с князьями Мономаховичами, но и с киевской митрополией ³⁹. Для того чтобы удержаться на престоле, ему нужна была не только военная, но и идеологическая опора. В аналогичном положении полоцкие князья находили опору в языческих традициях, но это было невозможно на юге, так как Киевское и Черниговское княжества были христианизованы ⁴⁰. В этой связи положение Олега Святославича оказалось предельно трудным: его схватили православные хазары, держали в тюрьме православные греки, ограбили и гнали из родного дома православные князья Изяслав и Всеволод, хотел судить митрополит киевский: ему ли было не искать другого варианта христианской веры? И тут его друг («Олега коганя хоть», стр. 30) Боян нашел путь «чрес поля на горы» (стр. 11) туда, где жили полноценные христиане и враги врагов Олега. Самое естественное предположить, что черниговский князь этой возможностью не пренебрег, и это обусловило вражду киевлян к его детям Всеволоду и Игорю. Открытого раскола, видимо, не произошло. Дело ограничилось попустительством восточным купцам и, может быть, даже монахам, симпатией к ним, как мы бы сказали – ориентацией на несторианство. Поэтому сведения об уклоне второго по значению на Руси князя в ересь не попали в официальные документы, но ход событий в таком аспекте получает объяснение, равно как и приведенные выше темные фрагменты «Слова».

А теперь сравним черты «Дива» ⁴¹ с описанием монгольской черной веры в восприятии русского человека XIII в. «Чингизаконова мечтаныа скернайа его кровопротыа многиа… приходящая цесари и князи, и вельможе, солнце и лоуне (т. е. небу) и земли дьяволу и оумершим во аде отцомь их и дедом матерямь (онгонам) водяще около коуста поклонятися им; о скверная прелесть их!» ⁴²

Так как мы уже познакомились с монгольскими божествами XIII в., то нам легко идентифицировать их. Понятия, разнящиеся между собой, разделены предлогом «и», но в выражении «земли дьяволу» «и» нет. Очевидно, по современной орфографии должно было бы стоять «земле-дьяволу». А русские люди XIII в. о дьяволе имели достаточное представление и не путали его никогда и ни с кем. В «Слове» – это «див», а отнюдь не «Троян».

Итак, мы подошли к решению. Несторианство было в XIII в. Известно на Руси настолько хорошо, что читатели «Слова» не нуждались в подробных разъяснениях, а улавливали мысль автора по намекам. Вместе с тем оно идет в паре с божеством «черной веры», т. е. беглыми мазками воспроизводится идеологическая ситуация Золотой Орды во время Батыя. При Берке она уже изменилась коренным образом. Очевидно, автор «Слова» в теологических вопросах разбирался. Но поскольку нам тоже известна догматика и космология «черной веры», то мы можем попытаться истолковать еще один поэтический образ «Слова» – «мысленно древо».