Текст книги "Лев Гумилев. Теория этногенеза. Великое открытие или мистификация? (сборник)"

Камушки, небрежно брошенные в прошлое, рождают лавину новых противоречивых и спорных положений. Намереваясь и в последующую историю средневековой Руси внести необходимую ясность, Л. Н. Гумилев утверждает, что после нашествия Батыя «Золотая Орда превратилась в восточноевропейское государство, где большинство населения было русским. Разумеется, порядок, установленный таким образом на Руси во второй половине XIII века, был далек от идеала, но любое другое решение было бы худшим». И далее: «Осуществлялся симбиоз Великороссии с Золотой Ордой», «тесный союз Орды и Руси».

Прежде всего Золотая Орда не была восточноевропейским государством, и русские в ней не составляли большинства хотя бы потому, что их княжества не входили в состав улуса Бату. И не было в те времена ни «Великороссии», ни Золотой Орды, которая так стала называться значительно позже, включаля земли волжских болгар, мордвы, буртасов и черемисов (мари), башкирские и половецкие степи из конца в конец, Северный и Восточный Кавказ, Крым, северные районы, часть Средней Азии, где в одном только бывшем Хорезмском султанате сам автор числит двадцать миллионов человек. В это непрочное феодальное образование были включены также Поднестровье, вся Западная Сибирь, и на карте Евразии оно выглядело гигантским ромбовидным многоугольником, по углам коего располагались дельта Дуная, бассейн сибирской реки Чулыма, понизовья Оби, Сырдарьи и Амударьи.

Что же представлял собою этот «симбиоз» и «тесный союз», не «с точки зрения Клио», а на самом деле, с точки зрения очевидцев и хроникеров, и насколько «порядок, установленный таким образом на Руси во второй половине XIII века», был «далек от идеала»?

Замечательный русский писатель Серапион Владимирский, очевидец «нового порядка» на Руси XIII века, писал эпически просто и трагично: «Кровь и отець и братья нашея, аки вода многа, землю напои… множайша же братья и чада наша в плен ведени быша; села наши лядиною проросташа, и величество наше смирися; красота паша погыбе; богатство наша… труд нашь погании наследоваше… земля наша иноплеменником в достояние бысть».

А вот еще один документ. Через лупу рассматриваю узкую полоску бумаги, факсимильно воспроизведенную в прошлом веке с подлинника; ветхую, исписанную неведомым средневековым писцом старославянскими ломаными буквами. Этому, документу нет цены! Найден он в Любече, на родине преподобного Антония, основавшего в XI веке Киево-Печерскую обитель.

Дважды бывал я в Любече. Подолгу любовался я днепровскими далями с холма, на котором когда-то красовался замок Владимира Мономаха и где в 1096 году состоялся знаменитый Любечский съезд князей. Любеч уцелел от нашествия орды, но ничего в нем с той поры не осталось, кроме памяти, закрепленной в списке, лежащем передо мной. Хранился документ в монастыре, после упразднения которого он в 1786 году был передан в любечскую церковь Воскресения Господня, где его и обнаружили в середине прошлого века.

Поминальный список черниговских князей – тоненький лучик в далекое прошлое. Ученые и любители старины не раз обращались к Любечскому синоднику, чтоб найти в нем ответы на давние загадки.

Выписываю для себя имена тех, кого много веков здесь поминали при церковных службах: «Князя Дмитрия Черниговского, убиенного от татар за православную веру», «Князя Иоанна Путивльского, страстотерпца и чудотворца, убиенного от татар за Христианы», «Князя Димитрия Курского, княгиню его Феодору и сына их Василия, убиенного от татар», «Князя Александра Новосильского, убиенного от татар за православную веру, и князя Сергея Александровича, убиенного от татар».

Летописцы не заметили ни одного из этих князей! Но вот и знакомое всем нам имя: «Князя Василия Козельского, убиенного от татар за православную веру». За ним – Михаил черниговский. Этот внук Святослава Всеволодича, героя «Слова о полку Игореве», открывает новую трагическую страницу нашего путешествия в XIII век. Венгерский монах Юлиан писал о жестокости восточных властителей: «Во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасения, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление». Плано Карпини: «Они посылают также за государями земель, чтобы те явились к ним без промедления, а когда они придут, то не получают никакого должного почета, а считаются, наряду с другими, презренными личностями. Для некоторых также они находят случай, чтобы их убить, как было сделано с Михаилом и с другими; иным же позволяют вернуться, чтобы привлечь других, некоторых они губят также напитком или ядом».

Михаил черниговский, казненный в Орде по приказу Батыя в 1246 году, – его, 67-летнего старика, долго били пяткой против сердца, – был не первой жертвой нового «порядка», установленного на Руси после нашествия, и далеко не последней. Почти одновременно с ним, как известно, погиб отец Александра Невского великий князь Ярослав Всеволодович, отравленный Туракиней, матерью Гуюка. В разное время погибли в Орде рязанские князья Роман Ольгович, Иван Ярославич, Василий Константинович и еще один Василий, чье отчество неизвестно, тверские Михаил Ярославич, Дмитрий Михайлович Грозные Очи, Александр Михайлович и Федор Александрович, а также Андрей Мстиславич черниговский, Ярослав Ярославич суздальский и другие, и все эти жертвы приходятся на первые сто лет владычества Орды над Русью – таким-то был на деле «симбиоз» между ними!

Этот погостный список можно бы дополнить длинным перечнем князей и княжичей, которых Орда держала в качестве заложников, открыв его Олегом Игоревичем Красным. «Повесть о разорении Рязани Батыем» рассказывает, как погибли близ пределов рязанских «полки русские, полки храбрые» и вместе с великим князем рязанским Георгием Игоревичем (Юрием Ингоричем) «единую испили чашу смертную» его братья Давид муромский и Глеб коломенский. К концу битвы оставался в живых только Олег Игоревич.

 
Видел царь Батый Олега Игоревича,
Изнемогающего от великих ран,
И видел в бою его мужество,
И велел излечить от великих ран,
И для славы своей ему жизнь даровал.
Князь же Олег Игоревич
Гневно укорял царя Батыя,
Называл его безбожником
И врагом народа крестьянского.
Окаянный же Батый дохнул
Огнем мерзкого сердца своего
И повелел князя Игоревича
На части дробить ножами острыми,
И принял он венец своего страдания…
 

Давид и Глеб Игоревичи известны только по этой героико-трагической повести, летописи о них молчат. Что же касается Олега Красного, то В. Н. Татищев, основываясь на каком-то утраченном источнике, впервые упоминает его под 1235 годом, а Воскресенская летопись отрицает фольклорную версию – Олег не погиб под Пронском, но был раненым уведен в Орду, где провел целых четырнадцать лет, и возвратился в Рязань, по сообщению Лаврентьевской летописи, только в 1252 году. С него начался список княжичей-аманатов, которых в Орде удерживали годами, чтобы обеспечить повиновение их отцов-князей. В разные годы там жили под постоянной угрозой смерти сыновья великого князя Дмитрия Константиновича суздальского Василий Кирдяпа и Семен, сын великого князя Михаила Александровича тверского Александр, сын Бориса Константиновича нижегородского Иван, сын Олега Дмитриевича рязанского Родослав и другие.

А сколько князей вынуждено было приезжать в Орду на поклон, подвергаясь унизительным процедурам шаманского «бешення и кудейства»! «О, злее зла честь татарская!» – горестно воскликнул летописец после явки к хану самого Даниила Галицкого. Александр Невский, кстати, был первым русским князем, который в 1242 году побывал в Орде. Потом ездил туда еще трижды. Из последней поездки он не вернулся, умерев по дороге домой от неведомого недуга в возрасте сорока трех лет. У нас нет доказательств, что он, как и его отец, был отравлен, но это отнюдь не исключено…

Навсегда останутся неизвестными погостные списки простых людей – русских, болгар, половцев, мари, мордвы, буртасов, адыге, черкесов, осетин, азербайджанцев, погибших по дороге в рабство от голода и холода, болезней и при попытках к бегству. Плано Карпини свидетельствовал, что в стране русских, «а также в Комании (то есть в половецких степях) мы нашли многочисленные головы и кости мертвых людей, лежащие на земле подобно навозу».

Л. Н. Гумилев пишет, будто «русские мастера ездили в Кара-Корум на заработки», только этого не подтверждают ни документы, ни очевидцы, ни умозаключения по каким-либо аналогам. На заработки в Кара-Корум! Русский человек не очень-то охотно едет и за семь верст, как говорится, киселя хлебать, а до Кара-Корума было семь тысяч верст тяжелой и опасной дороги. Да и было ли кому ездить-то на заработки? Плано Карпини писал, что в Орду из Руси насильно уводили каменщиков, плотников, вообще всех ремесленников и всех холостых мужчин и женщин. Кроме того, забирали каждого из трех сыновей из больших семейств, а также нищих, чтоб, наверное, уничтожать их как непроизводящую часть населения. Оставшиеся облагались данью. «Когда Русские не могут дать больше золота или серебра, – свидетельствует Гильом де Робрук через десять лет после Плано Карпини, – татары уводят их и их малюток, как стада, чтобы караулить их животных».

По различным малотиражным специальным изданиям рассыпаны старые и новые документальные и археологические сведения о положении городских рабов, которые строили завоевателям города, храмы, дворцы, ковали оружие, обрабатывали драгоценности. Квалифицированные ремесленники вроде ювелира Кузьмы, сделавшего Гуюку золотой трон и квадратную печать, оттиски которой можно увидеть на письме хана римскому папе, жили семьями, а молодые рабы строили себе большие землянки, где они содержались под стражей. Рацион: хлеб на вес, «но очень немного» и «ничего другого, как небольшую порцию мяса трижды в неделю». Одежда: «ходят в меховых штанах, а прочее тело у них все нагое», «иные от сильной стужи теряли пальцы на ногах и руках». Режим: «бьют как ослов». И это – симбиоз?!

Далекое – горькое и страшное! – время.

Никто и никогда не подсчитает, сколько людей было продано тогда в дальние страны. Из западноевропейского средневекового источника: «никакая другая торговля на Черном море в XIV–XV вв. не могла сравниться по важности с поставкой рабов в Египет». В работорговле Золотой Орды с Египтом, Сирией, Италией и Францией основным товаром были женщины. Итальянцы, например, закупали их в XIII веке на черноморских рынках в два раза больше, чем мужчин, а позже на одного раба брали четыре рабыни, причем неизменно по более высокой цене. В одном западноевропейском документе той поры названа самая большая цена, которая была заплачена за семнадцатилетнюю русскую девушку, – 2093 лиры, а самый ходовой разноплеменный живой товар сбывался по цене 136–139 лир «за штуку». Тамошние законодатели, кстати, в том же XIII веке разработали для рабов юридические нормы. В Руссильоне дети «белых татарок» Марф, Марий, Катерин и других, чьи имена не сохранились в документах, считались рабами, если даже они рождались от брака со свободным человеком, в Венеции провинившийся раб мог подвергнуться любой казни и пытке… (Полубояринова М. Д. Русские люди в Золотой Орде. М., 1978).

Много воды утекло, много страшного и горького приключилось за семь веков на родной земле, но почему-то не забывается и то, что пережили наши пращуры в десятом – пятнадцатом поколениях!

Не работается, нестерпимо хочется курить, и я выхожу на Ордынский тупик, в котором стоит наш дом. К нему примыкает небольшой сквер, где красуется оригинальнейший памятник архитектуры, охраняемый государством. Стройная трехъярусная колокольня совершенных пропорций и форм – Василий Баженов! С ней соединена трапезная классического стиля, расширенная двумя приделами. Небольшие изящные портики с колоннами ионического ордера глядят на обе стороны. И уж совсем полное отступление от канонов старого московского зодчества – так сказать, фасад, выходящий на Большую Ордынку. Это круглый храм без традиционных трех апсид.

Сколько ни смотрю на памятник, восстановленный после пожара 1812 года другим великим русским зодчим Осипом Бове, меня не покидает ощущение, что кроме смелых и нестандартных классических форм, пришедших с запада, есть в его облике и нечто восточное. Богатые и пестрые орнаментальные опояски, огромный сферический купол над закруглением алтарной части. Храм, должно быть, не случайно стоит именно здесь, на углу Ордынки и Ордынского тупика, и не случайно называется Всех Скорбящих Радости…

Смотрю налево, пропуская машины, идущие с Красной площади. Как хорошо поставлен на ней Покровский собор – архитектурное чудо XVI–XVII–XVIII–XIX–XX и так далее веков! Когда идешь с той стороны, от Исторического музея, он вырастает перед тобой, величественно подымается в небо и будто парит над пустотой Замоскворечья, как что-то неземное, сказочное, и только нелепый кирпич гостиницы, появившейся недавно, потеснил его слева своим серым углом.

Отсюда, с Большой Ордынки, гостиницы, к счастью, не видать. Иду к обводному каналу, «Канаве». От храма почти незаметно улица входит в изгиб. Левый ряд старинных домов ползет по неподвижным фасадам правого, и вот в небесном клинышке появляется шатровый придел Василия Блаженного, а за ним – купол за куполом – является каменная фантазия, целиком заполняя просвет Ордынки и… заслоненная какими-то каменными сараями сравнительно недавней кладки! По Черниговскому переулку, в котором стоит только что отреставрированный храм во имя Михаила черниговского и его боярина Федора, убиенных в Орде, перехожу на Пятницкую. Улица изгибается уже за Канавой, и опять весь просвет ее заполняет сказочный храм Бармы и Постника, олицетворяющий великий народный праздник давней победы. Памятник тоже частично заслонен рядовой постройкой прошлого века, сводящей на нет великолепное пространственное решение гениальных зодчих…

В табачном киоске беру папиросы и спички, разменивая рубль, и вдруг вздрагиваю, вспомнив, что наша основная сегодняшняя денежная единица пошла от самых горьких, и страшных времен в истории нашего народа.

В сущности, каждый предмет, на какой ни бросишь взгляд, имеет свою сложную и долгую биографию – будь то книга или часы, паспорт или компас, лампочка или монета; мир вещей нерасторжимыми узами связан с историей природы и людей… Вспоминаю, что в XIV веке великий московский князь платил Золотой Орде ежегодную «тягость» в 5000 рублей, новгородский – 1500; много это или мало?

Рубль. Кто не знает, что слово это образовано от глагола «рубить» и что-то когда-то и зачем-то разрубали, чтоб получить денежную единицу. Что, когда и зачем, вернее, почему?

Основной денежной единицей в домонгольской Руси была гривна, различная по весу и форме в разных княжествах, но я беру ее как среднюю денежную единицу, о коей есть подробные сведения в трудах историков. Это не монета, а золотой или серебряный брусок, и не маленький, не легонький – весил он чуть ли не полфунта, точнее 195 граммов. Впрочем, есть подсчеты, согласно которым усредненный вес гривны примерно семидесяти граммам. Реальную ценность серебряной гривны можно представить по ее покупной способности: за гривну можно было купить двести беличьих шкурок, за пять гривен – раба. Серебро было в средневековой Руси привычным обиходным металлом, и цвет его издавна вошел в народную и литературную поэтическую речь. Кроме «сребряна стружия», то есть древка копья, в «Слове о полку Игореве» упоминаются серебряная седина Святослава Всеволодовича, серебряные струи Сулы и серебряные берега Донца. А выкуп за попавшего в половецкий плен князя Игоря был назначен в 2000 серебряных гривен, за других князей – по 1000, за воевод – по 100–200 гривен. Если учесть, что в походе 1185 года участвовало кроме Игоря, еще три князя да несколько воевод, то простым сложением-умножением мы получим сумму, говорящую об огромных платежных возможностях Ольговичей.

В летописях то и дело встречаются сведения о золотых и серебряных княжеских подарках, выкупах и вкладах, и я приведу некоторые из них. Владимир Святой приказал выковать серебряные ложки для всей дружины, а в 996 году раздал нищим и убогим 300 гривен, очевидно, тоже серебра. В 1097 году Давид Игоревич дал польскому королю Владиславу 50 гривен золота. Владимир Мономах, крупнейший землевладелец средневековой Руси, подарил отцу 300 гривен золота. В 1123 году Василько выкупил у поляков Володаря перемышльского за 1200 гривен серебра. В 1130 году Всеволод пожертвовал: новгородскому Юрьеву монастырю «блюдо серебряно в 30 гривнъ серебра». В 1146 году отец Игоря Святослав дал Ивану Берладнику в земле вятичей «отступного» – 200 гривен серебра и 12 гривен золота. В 1155 году Андрей Боголюбский взял в Суздаль икону Богородицы и «въскова в ню боле 30 гривень золота, проче серебра». В 1174 году Ярослав (Осмомысл) заплатил полякам за военную помощь 3 тысячи серебряных гривен. Изделия из драгоценных металлов и гривны были обычными и в торговле. В Смоленском, например, договоре 1219 года записано: «Аже латинский купитъ суды серебряные, дати ему весцю от гривны серебра по ногате смоленской».

Эти сведения привел я для того, чтобы читатель мог судить о княжеских богатствах домонгольской Руси, о почти невероятном количестве драгоценных металлов, находящихся и в обороте и выключенных из него в виде церковной, монастырской и дворцовой утвари, украшений, посуды, оружейной оснастки, боярских, купеческих и иных накоплений.

Откуда? Марко Поло писал, что у русских «много серебряных руд, добывают они и много серебра». Это неверно – на Руси тогда не было серебряных рудников, как и золотых россыпей. Не выпадали на нее серебряные дожди, да и куры не приносили золотых яиц. Торговые пошлины, налагаемые на иноземных купцов, торговля оружием и мехами – этим легким, транспортабельным и дорогим товаром – создала основной золотой и серебряный запас средневековой Руси. Ведь она велась еще в те незапамятные времена, когда княжеская дань собиралась в виде беличьих, лисьих, горностаевых, куньих, соболиных, бобровых шкурок, пользующихся большим спросом в Византии, странах Средиземноморья и Западной Европы. Понемецки соболь – Zibel, а в наиболее отдаленной европейской стране Англии, например, соболиные меха, как исконно русский пушной товар, были известны еще до норманнского завоевания. В англо-норманнских средневековых памятниках, начиная с XII века, во множестве вариантов встречается слово, обозначающее этот товар, с неизменной славянской основой: sibiline, sebeline, sambeline, sanbeline… Существовали также такие термины, как clesmes, klesem – клязьминские меха, Smolynq, smoleynwerk и smolenskischeswerk – смоленские. «Слово sable вошло в геральдику с обозначением черного цвета; синонимом прилагательного „черный“ является оно и в английском поэтическом языке» (Матузова В. И. Английские средневековые источники. М., 1979, с. 48).

Меха в огромных количествах добывались по всей лесной Руси, много пушного товара и, кстати, урало-сибирского серебра давала меновая торговля с лесным Востоком. Драгоценную добычу приносили войны, откупи от войн, выкупы и, очевидно, продажа пленных, грабительские набеги на ближних и дальних слабых соседей, что в те времена повсюду считалось самым дешевым и «благородным» способом обретения благ. В 1193-м новгородцы осадили один югорский город и «высылаху къ нимъ лестьбою, рекуще тако: яко копимъ серебро и соболи и ина узорочья, а не губите смердъ своихъ, а своя дани». Урало – сибирское серебро, видать, и в дальнейшем шло на Русь. Именно из-за него в 1332 году Иван Калита начал войну с Новгородом. «Великий князь Иван приде из Орды, а възверже гневъ на Новгород, прося у них серебра закамьского»

Наконец, какую-то часть княжеских сокровищ, бережно передаваемых из поколения в поколение, образовывали свадебные и дипломатические подарки. Еще Ольга получила от византийского императора «блюдо велико злато» и 500 милиарисиев. Не без драгоценного приданого брал, наверное, Владимир Святой княжну болгарскую и царевну византийскую, Ярослав Мудрый – принцессу шведскую, Владимир Мономах – английскую королевну, Юрий Долгорукий – дочь половецкого хана…

И все же исходным, главным источником, так сказать, валютной мощи средневековой Руси была ее природа и труд смерда. Князья, челядь, духовенство, боярство, купечество и воинство ничего материального не производили, их кормили, одевали и снаряжали «черные люди» – земледельцы, охотники, рыбаки, ремесленники, чей кабальный труд через даннические, торговые и военные опосредствования концентрировался в серебряных и золотых гривнах.

Нашествие 1237–1240 годов, кроме прочих неисчислимых бед, сопровождалось захватом и вывозом из Руси основных запасов благородных металлов. Их везли в слитках, гривнах, ювелирных изделиях. Вышаривали каждый храм и терем, грузили на верблюжьи горбы серебряные блюда, кубки, кольца, подвески, оклады икон и книг. Драгоценности не испаряются, не усыхают, и я думаю иногда – где сейчас, в каких континентальных подземельях, на каких островах сокровищ хранятся свезенные когда-то в центр Азии пуды индийских, бирманских и персидских алмазов, тонны хорезмского, багдадского и сирийского золота, русского, польского и венгерского серебра?

После нашествий победители обложили огромной податью русских князей, а на пахарей назначили годовую дань «по полугривне с сохи». И как ни велики были вековые накопления, они в течение второй половины XIII века истощились, что попутно с подрывом всей экономики страны привело, как бы мы сейчас сказали, к девальвации – гривну начали рубить пополам, каждый серебряный «рубль» весил уже вдвое меньше, а данники оказались не в силах платить больше, чем «по рублю с двух сох».

И если бы дань взималась единовременно и только, как говорится, чистой монетой! Доктор исторических наук В. В. Каргалев учел все «тяготы», что брала паразитическая верхушка Золотой Орды во второй половине XIII века. Кроме «поплужного», были еще «ям», «тамга» и «мыт», разного рода «дары», «почестья» и «пошлины», «поминки», «выходное» и «памятное», «поклонное», «кормное», «становое», «выездное», «мимоезжее», «ловитва» и просто ничем не мотивированное вымогательство ценностей. Отдельно собирались пошлины для хана, ханши, родственников хана и ханши, послов, баскаков и назначались внеочередные поборы – так называемые «запросы» на войну или на содержание чиновников. Эти «запросы» были нежданными и часто нежданно большими. Есть исторически достоверное сведение, что волжские болгары, чтобы выплатить один из таких «запросов», продавали своих детей…

Нет, не было во второй половине XIII века никакого единого «восточноевропейского государства», не было «симбиоза» и «тесного союза» Золотой Орды и Руси! Была у ордынских ханов обширнейшая средневековая полуколония с жестоким режимом грабежа и геноцида, управляемая через посредство русских феодалов, а также в какой-то мере через духовных лиц, кстати, с самого начала освобожденных от каких бы то ни было податей. Чиновники Орды разработали гибкую и коварную систему двойной эксплуатации тружеников Руси. Князей убивали, держали в страхе за детей-заложников, умело натравливали друг на друга, не давали ни одному из них усилиться и в обмен на беспрекословное послушание и щедрую дань вручали им власть; треклятая политическая и экономическая система существовала за счет непомерной эксплуатации народавеликомученика; это было изощренное средневековое иго, которое, по словам К. Маркса, «не только давило, но оскорбляло и иссушало самую душу народа».

И русский народ не был исключением – неимоверные тяготы несли в те времена народы Кавказа и Поволжья, Сибири, Средней Азии, Индии, Дальнего Востока. А китайские мандарины, чиновники и генералы действительно заключили что-то вроде союза с монгольской династией Юань и более ста лет вместе с захватчиками нещадно эксплуатировали трудолюбивый многомиллионный народ. В огромной стране был учрежден жесточайший полицейский режим; некоторые подробности его зафиксировали китайские летописцы: «поздно в сумерки и рано на заре запрещается передвижение китайцев»; «китайцам ставится клеймо на левом плече после совершения первого преступления, на правом плече – после второго и на шее – после третьего»; «в тюрьмах китайцы сами отвечают за свое пропитание»; «китайцам не разрешается иметь при себе не только оружие, но и рогатки, из которых стреляют воробьев»; «рынки и базары, где соберется много народу, следует закрывать»; «если монгол побьет китайца, то не разрешается взыскивать с него». Под «китайцем» всегда подразумевался китаец-простолюдин… Социальную природу этого правопорядка хорошо вскрывает один из современных монгольских историков: «Сколько бы ни встречалось в законодательстве той эпохи статей и разделов, предоставляющих монголам льготы и привилегии, очевидно, что они преследовали цель защиты интересов исключительно господствующего класса – верхушки монгольского общества, но не монгольского народа» (Чулууны Далай. Монголия в XIII–XIV веках. М., 1983, с. 72–73).

Тот же автор пишет о зверской эксплуатации богачами собственного монгольского народа, переносившего тяготы захватнических войн, междоусобиц и оккупацию китайских войск в период правления в Китае монгольской династии Юань. Средневековые авторы фиксировали массовое обнищание основного населения Монголии. Гильом де Робрук свидетельствовал, что монголы-бедняки от голода употребляют в пищу мышей и другую непригодную для питания тварь. Ч. Далай: «По сведениям китайских источников, нередко монгольские араты, не имея никакой возможности выйти из создавшегося положения, продавали себя, своих главных жен и детей или отдавали их за долги» (указ. соч., с. 117).

И еще несколько слов, дорогой читатель, об одной чрезвычайной особенности русской жизни второй половины XIII века. У большинства из нас со школьной скамьи сложилось представление, будто нашествие Батыя враз разрушило средневековую, русскую цивилизацию, подорвало ее экономику и культуру, а после него начался медленный, но неуклонный процесс возрождения производительных сил и национального самосознания. Это было не так, и Л. Н. Гумилев, выдвинув тезис о «тесном союзе» Руси и Золотой Орды во второй половине XII века, волейневолей, но все же скорее волей, чем неволей, навязывает массовому читателю ложные представления о самом, быть может, тяжком полустолетии в истории русского народа.

Посмотрим, какой она была, вторая половина XIII века, для северо-восточной Руси, например, ставшей жертвой первого похода орды. Разрушенные города, сожженные села, уполовиненное население; подростки, бабы и старики строят жилища, пашут и жнут, вытягивая из себя все жилы, чтобы выжить и наработать на дань князю и Орде. Правда, вернулись из лесов беженцы, переселились из опасных степных мест уцелевшие семьи. Великий князь владимирский Андрей Ярославич, человек гордый и отважный, заявив, что «лутчи ми есть бежати в чюжюю землю, неж дружитися и служити Татаромъ», пытается заключить антиордынский союз с Даниилом Галицким. И вот началось!

1252 год. Большой отряд ордынской конницы под командой Неврюя разбивает княжескую дружину, разрушает Переяславль-Залесский и Суздаль, грабит и сжигает села, уводит скот и большой полон. «Татарове же рассунушася по земли… и люди бещисла поведоша до конь и скота, и много зла створиша».

Из Бату-Сарая зорко следили за усилением того или иного княжества, за народными волнениями, немедленно предупреждая и пресекая попытки ослабить иго.

1254 год. Сражение Даниила Галицкого с ратью Куремсы.

1258 год. На границах Галицкого княжества появляется огромное войско во главе с самим Бурундаем, который вынуждает Даниила разрушить крепости и делает его постоянным данником Орды. Потом война с иранскими хулагидами несколько отвлекла Золотую Орду, но большие походы в Галицкое княжество и на Литву сопровождались попутным грабежом уже не единожды разоренных районов Руси. Были, очевидно, и нападения отдельных мелких отрядов, не зафиксированные летописцами.

1273 год. Войска Золотой Орды дважды нападают на новгородские земли. Разорение Вологды, Бежицы и их окрестностей.

1275 год. Разгром юго-восточной окраины Руси, района Курска. «Татарове велико зло и велику пакость и досаду створиша христианомъ, по волостемъ, по селамъ дворы грабише, кони и скоты и имение отъемлюще, и где кого стретили, и облупившие нагого пустять».

Поразительное историческое «откровение» высказывает Л. Н. Гумилев насчет этих лет: «Смоленск присоединился к Золотой Орде в 1274 году добровольно. В эти годы Орда, раздираемая мятежом Ногая, не вела завоеваний». Но ведь именно в эти годы степные грабители дважды прошли насквозь северовосточную Русь – до Вологды, а разорение курских земель произошло по возвращении огромного золотоордынского войска из нашествия на Литву через Смоленское княжество, в котором новейшие археологические раскопки обнаружили страшное запустение сел и уменьшение населения.

1278 год. «Того же лета приходша Татарове на Рязань, и много зла сътвориша, и отъидоша въ свояси».

1281 год. Календарная середина «симбиоза», «тесного союза», конец коего наш историк определяет 1312 годом, – об этой дате мы еще вспомним… Жуткая середина! «Татарове рассыпашася по всей земле… и опустошиша вся». Многочисленная золотоордынская рать под командой Ковдыгая и Алчидая разрушила Муром и Переславль, разграбила окрестности Суздаля, Ростова, Владимира, Юрьева-Польского, Твери, Торжка, часть новгородских сел.

1282 год. Новый опустошительный набег на владимирские и переславские земли. «Пришедше, много зла створиша в Суздальской земле, якоже и преже сотвориша въ мимошедшее лето».

1283 год. Разорены и разграблены ордынским войском Воргольское, Рыльское и Липецкое княжества, города Курск и Воргол.

1284 год. Новая междоусобная война, быть может инспирированная Ордой и проведенная при непосредственном участии ее войск. Великий князь Дмитрии Александрович пришел «ратию к Новугороду, и съ. Татары и съ всею Низовьскою землею, и много зла учиниша, и волости пожгоша».

1285 год. «Князь Елторай Ординский, Темиревъ сынъ, приходи ратью на Рязань, и воева Рязань, Муром, Мордву, и много зла сътвориша».

1293 год. Самый страшный год второй половины XIII века. За краткой летописной строкой «в лето 6801 Дюдень приходилъ на Русь и плени градов 14 и пожьже» кроется, по сути, новое нашествие, что не уступало, пожалуй, раззору при нашествии Бату-Субудая, потому что Дюдень никуда не спешил, и летописец смело делает это сравнение, ибо враги «села и волости и монастыри» и «всю землю пусту сотвориша», людей не только из городов и сел, но даже «из лесов изведоша» в полон. Были разорены Муром, Москва, Коломна, Владимир, Суздаль, Юрьев, Переславль, Можайск, Волок, Дмитров, Угличе-Поле.