Текст книги "Лев Гумилев. Теория этногенеза. Великое открытие или мистификация? (сборник)"

Своеобразие нашего средневековья, включая его домонгольский период, состояло и в том, что письменный язык прекрасно обслуживал широкие народные массы русского народа в те времена, когда не только восточные ханы, но и некоторые западноевропейские короли были неграмотными. Какая стихия средневекового народного языка хлынула вдруг в мир после открытия первой новгородской берестяной грамоты! А ведь это великое чудо истории и культуры дошло до нас в высшей степени случайно. Не было никогда библиотек или хранилищ берестяных грамот; исписанные простолюдинами обрывки бересты просто выбрасывались за ненадобностью. И сколько же их в русских городах и селах пошло на растопку печей, сгорело при пожарах, уничтожилось нашествием Бату-Субудая и прочих, потерялось и сгнило, если только при локальных новгородских раскопках найдено около шестисот бесценных документов, просто и живописно рассказывающих о быте, нравах, культуре, образовании, экономике, социальных отношениях в эпоху нашего средневековья! И это лишь начало. В сырой новгородской – и не только новгородской! – земле лежат еще многие тысячи манускриптов на бересте. Десять грамот уже найдено в Смоленске, одна в Витебске, четыре в Пскове, тринадцать в Старой Руссе, а лето 1980 года принесло археологам новое открытие, с радостью встреченное всеми культурными людьми, – в Могилевской области при раскопках Замковой горы средневекового Мстиславля найдена первая берестяная грамота. Слава археологии! Береста, между прочим, кора так знакомого всем нам, близкого русской душе дерева, единственного на свете, имеющего белую кожу, удивительно связует отдаленнейшие времена. Вы помните, дорогой читатель, номер партизанской газеты, напечатанной на бересте 20 августа 1943 года в немецком тылу? А сейчас я хочу вам поведать нечто необычное. Оказывается, арьи, жившие на территории нашей страны в III тысячелетии до н. э., тоже пользовались берестой! Они принесли ее в Индию вместе с памятью о прежней родине. «Небезынтересен тот факт, что арьи, придя в Индию, использовали бересту, очевидно, сначала как материал для изображения магических знаков или, возможно, изображений богов, а в более поздние века береста была использована в Кашмире для записи „веды ведовства“, т. е. „Атхарваведы“» (Гусева Н. Р. Индуизм. М., 1977, с. 58).

Великое историческое счастье выпало на долю русского народа – его государственный, богослужебный, письменный и разговорный язык был в своей основе и множестве частностей одним и единым. «Счастье»? А может быть, великое подвижение славянских просветителей Кирилла, и Мефодия, тогдашней интеллигенции нашего народа, в борьбе с греческим (византийским) влиянием отстоявших на заре своей средневековой христианизируемой культуры святая святых национальной самобытности?

В Западной Европе католическая церковь повсеместно насаждала чуждую всем народам классическую латынь, искусственно затормаживая развитие культуры, в частности литературы на родных языках. На примере нашего ближайшего западного соседа Польши, издревле населенной коренными славянами, мы увидим, насколько сильным и пагубным был этот тормоз. Если у нас в качестве особой государственной ценности хранится украшенная великолепными миниатюрами пергаментная книга, написанная на старославянском языке, близком народному, – так называемое Остромирово евангелие, переписанное в 1056–1057 гг. (значит, и до него на Руси уже были книги!), то польский народ, к сожалению, не располагает чем-либо даже отдаленно подобным. Когда у нас в конце XII века явилось миру «Слово о полку Игореве» – гениальное литературное произведение, созданное на русском языке и занявшее в своем роде единственное, только ему принадлежащее место в культуре всех времен и народов, то в Польше тех времен еще ни строчки не было написано по-польски! Зачином национальной польской литературы был не светский по содержанию, переводной к тому же с латинского «Псалтырь королевы Ядвиги», относящийся лишь примерно к… 1400 году! На Руси уже почти пять веков развивалась самостоятельная национальная литература на родном языке, а первый польский историк и литератор Ян Длугош (1415–1480) изложил свою многотомную «Historia Polonica» на латыни. Лишь в XVI веке зародилась польская национальная литература и появился первый крупный автор, писавший на родном языке; это был поэт Я. Кохановский (1530–1584).

Исполнены драматизма начала национальной культуры и языка в Моравии, где с 863 года Кирилл и Мефодий вели героическую борьбу за право проповедовать христианство на местном славянском языке, сумели подготовить там много учеников, однако вскоре край попал в вассальную зависимость от немцев. В 869 году Константин-Кирилл скончался в Риме, а Мефодий продолжил его дело в Великоморавии, однако по приказу зальцбургского епископа его бросили в тюрьму, где он просидел два с половиной года. В 873 году папа римский освободил просветителя, и через год он стал архиепископом Паннонии, испытывая постоянные гонения от немецкого духовенства. В 885 году Мефодий умер, и начались жестокие преследования его учеников, большая часть которых прибыла в Болгарию, где открыли они славянские школы, причем только один Климент обучил славянскому чтению и письму 3500 человек. В болгарском сочинении, написанном в 90-х годах IX века, была прекрасно сформулирована коренная просветительская идея: «Возлюбите книги, ибо им суждена вечная жизнь!..»

Великие славянские просветители Кирилл и Мефодий были выдающимися историческими личностями своего времени. Старший, Мефодий, долгое время занимал высшие административные должности в Византии, младший вначале заведовал библиотёкой главного храма православного мира – церкви святой Софии в Константинополе. Кирилл ездил в Багдадский халифат на религиозный диспут с мусульманскими священнослужителями, побывал, как мы знаем, в Крыму и Хазарии; в Риме оба брата вели дискуссии с самим папой относительно языка, на котором следует проповедовать христианство среди славянских народов. Главная же их заслуга, конечно, заключается в создании гениально простой, чрезвычайно удобной общеславянской письменности, которая оказалась так близка русскому языку, с самого начала формируя и образовывая его… И не следует ли праздник Кирилла и Мефодия, который ежегодно 24 мая отмечается в Болгарии, распространить и на нашу страну?

Кирилл и Мефодий были, как бы мы сейчас сказали, великими гуманистами и интернационалистами. В «Пространном житии Константина-Кирилла Философа», принадлежащем перу неизвестного болгарского автора IX века, мы читаем поразительный «его спор с католическими духовными лицами:

Когда философ был в Венеции, епископы, попы и монахи налетели на него, как вороны на сокола, и возбудили триязычную ересь, глаголяще:

– Скажи нам, человек: как это ты создал ныне книги для славян и поучаешь их? Прежде их не открыл никто другой: ни апостолы, ни папа римский, ни Григорий Богослов, ни Иероним, ни Августин! Нам известны только три языка, на которых достойно славить бога в книгах: еврейский, греческий и латинский. Философ им ответствовал:

– Не посылает ли бог дождя одинаково для всех? А также и солнце не светит ли для всех? И не вдыхаем ли все одинаково воздух? И как вы не стыдитесь, признавая только три языка и повелевая, чтобы все другие народы и племена были слепы и глухи? Поясните мне, считаете ли вы бога бессильным, не могущим дать все это, или завистливым и потому не хотящим (дать все это)? Нам ведь известны многие народы, которые разбираются в книгах и славят бога каждый на своем языке. Нам известны следующие: армяне, персы, авазги, иверы, сугды, готы, авары, тирсы, хазары, арабы, египтяне, сирийцы и многие другие…»

Среди «многих других» были и наши предки! Приостановимся на этом, вспомнив корсунские книги, написанные «русьскими письмены». Этот факт будоражит воображение, заставляет ученых разных стран и любителей истории вновь и вновь обращаться к нему, задаваться вопросом, который может показаться неожиданным: действительно ли создал Константин (Кирилл) старославянскую письменность? Подумаем, дорогой читатель, вместе: в 860 или 861 году, то есть еще до призваиия в Новгород Рюрика и почти за сто тридцать лет до киевского крещения Руси, на южных ее рубежах, и не в княжеском дворце, а в обиходе какого-то, быть может, купца-русича, обыденно существуют две книги – Евангелие и Псалтырь, канонические христианские тексты коих, столь сложные по богословскому своему содержанию и архаичному стилю, написаны некими русскими письменами! Более того – Константин «и чловека обрет», говорившего «тою беседою», то есть русским языком, а «въскоре» он сам «начят чисти» (читать) и «съказати» (говорить) на этом языке, «мънози ся ему дивлеаху, бога хваляще»! И это историческое сведение приводится во всех двадцати трех известных науке списках Паннонского жития Константина, что совершенно исключает его легендарное происхождение или случайность!

Чудо или бог тут были совершенно ни при чем, и пора по достоинству оценить это неоспоримое свидетельство. Мы имеем дело с важнейшим фактом истории европейской и мировой культуры – Константин взял у наших предков уже достаточно развитое ими, очевидно, греко-славянское письмо за основу будущей своей кириллицы, не создал старославянской письменности, а только усовершенствовал, упорядочил уже существовавшие восточнославянские письмена («устроив писмена») применительно к русскому и языкам других славянских народов Европы. Причем некоторые из них, в частности болгары, в IX – Х веках, по свидетельству Черноризца Храбра, тоже пользовались приспособленным к своему языку греческим уставом «без устроения».

О значительной зависимости азбуки и осуществленных «в малех летех» переводов греческих текстов Кирилла от восточнославянских корсунских книг говорят и такие факты: 1. В одном из посланий папы Иоанна VIII, современника Кирилла и Мефодия, недвусмысленно говорится, что «славянские письмена» были известны до Кирилла и он их «только вновь нашел, вновь открыл». 2. В ряде списков жития Кирилла язык его переводов называется «рускым» («написа рускым языком», например книги для моравцев). 3. Упоминания в древних списках об «азбуке рускои». 4. В одном из таких списков к перечню букв кириллицы дается интереснейшее примечание: «Се же есть буква словенска и болгарска, еже есть русская». 5. Изложение истории появления старославянской письменности в некоторых средневековых русских источниках, например: «А грамота русская явилась, богом дана, в Корсуни русину, от нея же научися философ Константин и оттуду сложив и написав книгы русскым языком». 6. Кириллическая азбука-граффити IX века на стенах киевского Софийского собора, открытая в 1969 году, представляет собой двадцатисемибуквенную, наиболее архаичную как бы основу классической кириллицы. 7. Надпись «гороухща» на корчаге из Гнездовского захоронения начала-середины Х века могла быть сделана несколько ранее этого времени и свидетельствует о широком, до сельских глубинок, распространении письменности среди восточнославянского простонародья в дохристианский период истории Руси. 8. Первой точно датированной кириллической книгой всех славян является знаменитое Остромирово евангелие, переписанное в 1056–1057 годах и представляющее собой высочайший образец европейского средневекового книжного дела – бесспорный результат прочной и долгой традиции…

Главный вывод из всего предыдущего напрашивается сам собой – именно корсунские книги, восточнославянская форма греко-славянского письма явилась основой классической, удобной и простой кириллицы, «устроенной» Константином-философом (Охрименко П. П. К истории создания нашей азбуки (кириллицы). Сумы, 1979). Многие ученые, начиная с И. И. Срезневского, считали и считают, что протокириллица в виде греко-славянского письма существовала у наших предков с VI–VII веков. Бытует в науке и еще одна точка зрения, впервые высказанная в прошлом веке Павлом Шафариком: Кирилл изобрел не кириллицу, а усложненную глаголическую азбуку. Протославянская письменность, кстати, не предположение, а твердо установленный научный факт. Кроме свидетельств Кирилла (Константина) Солунского, болгарского монаха Храбра, Титмара Мерзебургского, арабского путешественника ИбнФадлана, писателя Эль-Масуди, ученого Ибн-эль-Масуди, мы располагаем поистине огромным археологическим материалом с начертаниями в виде кратких надписей и отдельных знаков, опубликованных в различных специальных изданиях. Археологические находки на восточнославянских землях также предоставляют науке обширнейший материал с образцами протославянского письма. Это надписи и знаки на грузиках из Троицкого городища (верховья реки Москвы), надписи на каменных крестах, на глиняном сосуде, найденном в 1897 году в окрестностях села Алексаново под Рязанью, надписи на пряслицах, корчагах, шахматных фигурках и других бытовых предметах – Недимовская, Беловежская, Рославльская, Новочеркасская, Кривянская, Старорязанская, Огурцовская и так далее. Немало энтузиастов пытается прочесть эти надписи, есть уже первые успехи, и я верю, что не за горами день, когда мы познакомимся с собственными письменными свидетельствами своей подлинной древности…

На базе общерусского языка основывалось – вместе с архитектурой, живописью, ювелирным и оружейным искусством – высшее достижение средневековой Руси – ее замечательная литература. От нее, многострадальной, дошла до нас малая часть, и я назову лишь семь воистину классических произведений, созданных за период феодального раздробления страны, – «Слово о законе и благодати» Илариона, «Повесть временных лет» и «Житие Феодосия» Нестора, «Поучение» Владимира Мономаха, «Слово» Даниила Заточника, «Слово о полку Игореве» Игоря сына Святославля внука Ольгова, «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Слово о погибели Русскыя земли»… Жанровое, тематическое, стилевое разнообразие, художественные высоты, языковые сокровища, глубокие мысли, предельное эмоциональное напряжение! Обо всем этом написано множество книг. И любой свежий читатель, познакомившийся хотя бы с перечисленными произведениями, а потом с классической литературой позднего русского средневековья – «Задонщиной» Софония-рязанца, «Сказанием о Мамаевом побоище», «Хождением за три моря» Афанасия Никитина, сочинениями Ивана Грозного, Ивана Пересветова, Аввакума Петрова, «Повестью о ГореЗлосчастии», – скажет, что по неисчислимым признакам, включая даже прямые текстовые заимствования, это – единый литературный процесс, лишь временно прерванный-заторможенный нашествием завоевателей.

А ведь были и есть люди, считающие себя учеными, которые хотели бы отсепарировать литературу домонгольской Руси, якобы не вписывающуюся в общий процесс становления нашей национальной культуры! Они по сей день пишут о том, что только Куликовская битва якобы явилась начальной точкой всего национального и лишь с того времени вошли в мир невесть откуда под названием «русского» такие понятия, как государственность, военная слава, политическая и философская мысль, культура, литература, изобразительное искусство… Эти ученые делают вид, будто не знают, что понятие и слово «русский» вошли в обиход за много столетий до Куликовский битвы, известны еще с языческих времен. «…Мужи его по Русскому закону кляшася оружьемъ свои, и Перуном; богомъ своим» («Повесть временных лет» по Радзивилловской летописи). «Тако и си святая (Бориса и Глеба) постави святити въ мире премногыми чюдесы, сияти в русьскеи стороне велицеи» («Житие Бориса и Глеба»). Первый свод законов (XI в.) назывался «Правдой Русьской». А в «Слове о полку Игореве» (конец XII в.), где нет ни одного племенного названия наших предков, упоминаются «Руския сыны», «жены Руския», два раза «руское злато», два раза «русичи», два раза «русици» (сравнимо с «венедици» и «тоемици»), но чаще всего, как известно, «Русская земля» – двадцать раз!

Несколько слов об одной очень важной и, быть может, самой характерной особенности русской средневековой литературы, составляющей ее национальное своеобразие. В старину авторы прекрасно понимали, насколько серьезное это дело – литература, и поэтому не разменивались на тематические мелочи, а размышляли и писали с патриотических и гражданских позиций о главном – об исторических судьбах родины и народа. Несчетное число раз встречается на страницах наших средневековых книг выражение «Русская земля», необыкновенно многооттеночное по смыслу. Это и географическое понятие – то есть пространства, занятые русским народом, и политическое, зовущее соотечественников к единению, и конкретно-историческое, и этническое; это и земля-кормилица, дающая жизнь ее народу-пахарю, со всем, что на ней есть – живой природой, городами, селами, людьми, и святая родина, почти всегда нуждавшаяся в защите от внешних врагов и внутренних распрей. Вчитайтесь в хватающие за душу строки: «Светло светлая и украсно украшенная земля Русская! И многими красотами дивишь ты: озерами многими, дивишь ты реками и источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полями дивными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими, селами дивными»…

Один современный зарубежный исследователь пишет: «Вдохновенный гимн „светло светлой и украсно украшенной земле Русской“ не имеет себе равного во всей европейской литературе того времени и даже позднейших веков. Это единственное в своем роде поэтическое произведение, предметом которого является не личность богатыря, не подвиги героев, а сама родина, как целое… Нигде – ни у французских трубадуров, ни у немецких миннезингеров, ни в рыцарских романах, ни у Данте – мы не найдем такого сжатого и сильного, ослепительного видения родины… Только сто лет спустя, в 1353 г., мы найдем у Петрарки гимн, обращенный к Италии как родине».

В средневековой русской литературе сегодняшний любознательный читатель найдет неизведанные высоты, глубины и связи времен. Из сочинений Кирилла Туровского, исполненных символики, драматизма, философских раздумий, я приведу лишь две строки, расположив их друг под другом, как стихи:

 
Неизмерьнаа небесная высота,
Не испытана преисподняя глубина…
 

Слова эти написаны в середине XII века. А вот колдовские строчки, которые не грех лишний раз напомнить:

 
Высота ли, высота поднебесная,
Глубота, глубота акиян-море.
Широко раздолье по всей земли,
Глубоки омоты днепровския…
 

Это записано в XVIII веке замечательным русским поэтом Кириллом Даниловым; символическо-симфонический зачин его знаменитого сборника Белинский счел образной характеристикой национальных качеств русского народа и его исторического пути…

К сожалению, за четыре века отечественного книгопечатания мы, выпустив миллиарды книг, ни разу не удосужились издать более или менее полное собрание произведений средневековой нашей литературы; по приблизительным подсчетам, она для начала могла быть представлена тридцатью авторами и сотней сочинений.

Не сказал я еще о двух великих явлениях стародавней нашей жизни, во многом разных, но и очень сходных. В два могучих молота ковалась неразрывная цепь времен из того же, самого драгоценного на свете материала: талантов и умов, знаний, мыслей и переживаний, дошедших до нас через посредство языка. Оба эти явления были порождены русским средневековьем и, сделав свое святое дело, вместе с ним ушли в прошлое, но навсегда остались неповторимым подвигом национального духа, щедрым вкладом земли Русской в общечеловеческую культуру.

Старины… Так называл народ свой героический эпос. К сожалению, не осталось уже на земле ни одного человека, который мог бы не с книги, а по памяти, со слов прадеда, по-старинному нараспев, от «зачина» до «исхода» исполнить, скажем, старину о крестьянском сыне-богатыре, прискакавшем из далекого залесного, знать вятичского, села Карачарова на помощь осажденному татарами Чернигову… Были такой никак не могло статься – в старине отражалась великая народная мечта, позволившая продлить жизнь русского богатыря от Х века, когда он, победив Соловья-разбойника, пьет зелено вино на пиру самого Владимира Красное Солнышко, до XVII, когда «старой ли казак Илья Муромец» едет по чистому полю через ковыль-траву и ему встречаются «станишники, по нашему, русскому, разбойники».

Не стану повторять общеизвестного об исторической ценности ратных и мирных сцен, о художественных качествах старин, их музыкальности, языковом богатстве и своеобразии – для нашей темы важно то, что в течение всего средневековья народная память хранила имена и деяния богатырей, олицетворявших сопротивление грабителям и захватчикам, которые слились в собирательный образ «татар», главных врагов того времени, а центром единения и борьбы сделался Киев, древняя столица Руси.

Народное творчество, связуя поколения памятью, воспитывало не только патриотические чувства, но и классовое сознание, исподволь, из глуби жизни подготавливая народ к роли подлинного творца истории. Князей церкви, кстати, в старинах совсем нет, бояре и князья светские, кроме Владимира, – эпизодические и довольно пассивные фигуры. Все они не только далеки от забот и дел богатырей, но и относятся к ним с откровенным презрением – сам «ласковый» Владимир назовет однажды Илью Муромца «деревенщиной засельщиной».

Безыменные гусляры, скоморохи, калики перехожие, песнопевцы создали всесословную галерею народных героев. Среди них Святогор, Микула Селянинович, Вольга Святославич, или Волх Всеславич, Дунай Иванович, Василий Буслаев и его строгая матушка Амелфа Тимофевна, богатый гость Садко, вожак перехожих калик Косьян Михайлович, Михаил Потук, Иван Гостиный сын, Суровец Суздалец и так далее – такого многообразия народных типов не знала даже великая средневековая русская литература!

Отметим также, что герои нашего былинного эпоса, кроме физической силы, обладают прекрасными нравственными качествами, наиболее полно отразившимися в образе Ильи Муромца, – он прост, сдержан, спокоен, смел, уверен в себе, независим в суждениях, бескорыстен, добродушен, скромен, умеет пахать, воевать и от души веселиться. И еще одно, очень важное. Среди сотен былинных сюжетов нет ни единого, в котором изображались бы феодальные распри, междоусобицы князей, и, сообразно народным идеалам, русские богатыри не путешествуют с обнаженным мечом за тридевять земель. Они уничтожают лесных разбойников, держат заставы и, оберегая родную землю от внешнего врага, ведут только оборонительные сражения, что было главной заботой и великой исторической миссией русского народа в эпоху средневековья. Центр тяжести этой эпохи пришелся на период со второй трети XIII века до середины XV. Историк В. О. Ключевский подсчитал, что с 1228 по 1462 год только северо-восточная и северная Русь вынесли 160 внешних войн и грабительских набегов! Русский героический эпос, как высокое гуманистическое достижение общечеловеческой культуры, был активной силой этого самого тяжкого лихолетья в жизни нашего народа, подготовившего коренной поворот всемирной истории.

Напомню еще об одном неповторимом явлении средневековой русской культуры, которое смело и без малейшего преувеличения можно назвать грандиозным, что сделал в свое время академик Д. С. Лихачев. Зародившись в XI веке, оно развивалось, зрело, обогащалось семьсот лет и закончилось в XVII веке, связуя наше средневековье своим единством, непрерывностью, самостоятельностью и своеобразием. По концентрации, глубине, объему и богатству политических, экономических, социальных, географических, дипломатических, военных, этнографических и иных важнейших сведений, содержащихся в нем, это наследие наших предков не знает себе равных в мире, является своего рода феноменом мировой культуры и науки, национальной гордостью русского народа. Читатель, конечно, понял, что речь идет о русском летописании.

Летописание было, прежде всего, делом государственной политики и идеологии, но от начала своего до затухания вбирало в себя мощные пласты самых разнообразных знаний, уникальные первоисточники, средневековые рукописные шедевры, и сегодня к летописям, кроме историков, обращаются астрономы, литературоведы, живописцы, искусствоведы, лингвисты, сценаристы и режиссеры кино и телевидения, топонимисты, фольклористы, реставраторы старинных икон и рукописей, философы, климатологи, архитекторы, археологи, писатели, работающие во всех жанрах, и просто любители старины. В составе летописей дошли до нас такие исторические и литературные сокровища, как «Повесть временных лет» Нестора – этот, по выражению А. А. Шахматова, «величественный и самый дорогой памятник старины», «Русская правда» Ярослава, «Поучение» Владимира Мономаха, «Хождение за три моря» Афанасия Никитина, исторические повествования об ослеплении Василька теребовльского, походе Игоря, убиении Андрея Боголюбского и Михаила черниговского…

Общеизвестно, что летописи служили источником знаний и литературных вдохновений для многих декабристов. Ими интересовались, их изучали Александр Корнилович, Александр Бестужев, Никита Муравьев, Федор Глинка, Михаил Лунин, Сергей Трубецкой, Кондратий Рылеев. Вильгельм Кюхельбекер считал их «лучшими, чистейшими, вернейшими источниками для нашей словесности». В тягостные дни скорбной ссылки летописи были постоянным чтением Александра Одоевского, написавшего однажды оттуда: «С очень давних пор история России служит источником моих обычных вдохновений – древняя история, столь простая и иногда столь прекрасная в устах наших монахов-летописцев».

Трудно даже представить себе подлинный размах и объем русского летописания! Оно велось в великокняжеских городах, в отдельных княжествах, уделах, епархиях, монастырях. Множество летописей погибло при феодальных войнах, бесконечных пожарах, нападениях внешних врагов, и можно только гадать, сколько и каких письменных реликвий было навсегда потеряно в период нашествия в XIII веке и последовавшего за ним ига. Немало рукописей, наверное, специально уничтожалось политическими антагонистами в междоусобной борьбе; и мне, например, больше всего жаль летописей черниговских Ольговичей, в частности времен князя Игоря, потому что эти тексты открыли бы многие загадки «Слова о полку Игореве», включая, быть может, даже автора бессмертной поэмы.

Судьба великого исторического и культурного наследия складывалась трагично и позже. Современная наука установила, что только в имении первого собирателя и перелагателя средневековых исторических трудов В. Н. Татищева сгорело в XVIII веке пять летописей, в том числе ценнейшие Раскольничья и Голицынская. В пожаре 1812 года погибла уникальная Троицкая летопись – первый московский свод – одновременно с богатейшим собранием старинных рукописей МусинаПушкина и единственным подлинным экземпляром «Слова о полку Игореве»…

Камень долговечнее пергамента, но я попутно и для сравнения скажу о судьбе каменной летописи одного из древнейших русских городов – Смоленска, в котором совсем недавно было сделано сенсационное археологическое открытие. В конце XII – первой трети XIII века этот богатый цветущий город не только не отставал по всем статьям от центров других княжеств, но и, как вдруг выяснилось, опережал их по размаху каменного строительства. Достоверно стало известно, что за это время в Смоленске было возведено не менее тридцати зданий – больше, чем, например, во всех городах великокняжеской северо-восточной Руси, если даже считать тамошние памятники, известные только по письменным источникам! Причем основная часть смоленских архитектурных сооружений поднялась в течение сорока лет до нашествия орды, которая так и не вошла в этот город, но, тем не менее, до наших дней дожили только три каменных памятника, во многом к тому же утративших свой первоначальный облик. Остальные архитектурные сокровища этот город потерял еще в средневековье, от них сохранились только остатки фундаментов, раскопанные археологами в самые последние годы.

Культура русских городов, особенно княжеских столиц, развивалась не однобоко, а всесторонне, и были в Смоленске, конечно, своя литература и свое летописание. Все уничтожилось без следа, если не считать каких-то обрывков смоленских известий в общерусских летописных сводах! Безвозвратно погибли также собственно чернигово-северские, переяславские, рязанские, галицко-волынские, турово-пинские, полоцкие, тмутараканские летописи, не говоря уже о манускриптах из второстепенных центров культуры. Что же осталось? Для любознательного читателя приведу поалфавитный перечень русских летописей, сводов и списков разной редакции и сохранности, которыми на сей день располагает отечественная и мировая историческая наука; это лишь остаток, так сказать, фундамент, по которому едва ли можно судить обо всем некогда величественном, почти фантастическом здании…

Прежде всего, это так называемые Академические списки – XII список Воскресенской летописи, список Новгородской первой летописи младшего извода, Новгородских четвертой и пятой летописи, Алатырский список Воскресенской летописи, XIV и XVI списки Никоновской летописи, Александро-Невская летопись; Архивные списки – II список Никоновской летописи, II список Псковской, Софийской второй, Воскресенской…

Далее идут Бальзеровский список Софийской первой летописи, Великопермская летопись, Виленский список, летопись Авраамки, «Владимирский Полихрон» начала XIV века, «Владимирский Полихрон» Фотия, пять Владимирских сводов – 1177, 1193, 1212, 1228 и 1263 годов, Вологодско-Пермская летопись, Воронцовский сборник, Воронцовский список Софийской первой летописи, Воскресенская летопись, Временник, сиречь «Летописец русский», Голицынский список Новгородской четвертой летописи, Голицынский том Лицевого свода, Горюшкинский список Софийской первой летописи, Древнейший свод, Ермолаевский список Ипатьевской летописи, Ермолинская и Есиповская летописи, Иное Сказание, драгоценнейшая Ипатьевская летопись, «Иудейский» хронограф, Казанская история, карамзинские списки Воскресенской и Софийской первой летописи, Киевский свод, Кириллобелозерские списки Великопермской и Ермолинской летописей, Комиссионный список Новгородской первой летописи, Краковский список Ипатьевской летописи, «Краткие извлечения» из Новгородско-Софийского свода, Кунгурская летопись, фундаментальнейшая Лаврентьевская, Лаптевский том лицевого свода XVI в., Латухинская Степенная книга, Лебедевская летопись, «Летописный отрывок 1276 г.», «Летопись великих князей литовских», «Летопись о многих мятежах», Лицевой свод XVI в., Львовская летопись, Московские своды 1379, 1463, 1472, 1479 годов, Московско-академический список Суздальской летописи, Начальный свод, обширнейшая Никоновская и Никаноровская летописи…