Текст книги "Гражданское общество. Истоки и современность"

В XVIII–XIX вв. в России сложились две альтернативы: предсказанная Ж.-Ж. Руссо этатизация общества, господство общей воли над частным интересом[47]47
  Руссо Ж. -Ж. Трактаты. М., 1969. С. 307.


[Закрыть] и развитие гражданского общества через экономические формы, которому противостояли крепостное право и разложение дворянства. Дворянство в условиях огосударствления общественной жизни николаевской России, по мнению Б. Н. Чичерина, могло занять пустующее место организованной буржуазии, ставшей на Западе основой гражданского общества. В противном случае ее место заняла бы бюрократия, усиливавшая давление правительства на общество.[48]48
  Чичерин Б. Н. Русское дворянство // Несколько современных вопросов. М., 1862.


[Закрыть] Прогноз выдающегося русского юриста в значительной мере оправдался – дворянство оказалось не способным исполнить нетрадиционную для себя роль.

Роль катализатора экономической активности в форме относительно свободного предпринимательства в этих условиях должен был сыграть крестьянин, но это становилось возможным только после его освобождения от крепостной и корпоративной зависимости (соответственно с 1861 г. и со столыпинских реформ начала XX в.). Времени, отведенного историей на этот процесс, явно не хватило – его прервал Октябрьский переворот 1917 г. Однако если на Западе процесс становления гражданского общества шел от экономики, частной собственности, то в России, при отмеченных трудностях развития предпринимательства, он шел через ассоциации индивидов в институте земства, к которым затем привлекался капитал. Сами же предприниматели до открытия Государственной Думы первого созыва не имели возможности создавать новые правовые рамки, решали свои проблемы с властью в частном порядке и не конституировали структур гражданского общества. К тому же, как считает А. Л. Андреев[49]49
  Андреев А. Л. Становление гражданского общества: российский вариант. С. 22.


[Закрыть], влияла русская православная традиция рассматривать богатство как средство достижения возвышенных целей (например, благотворительность, вложение средств в церковь и т. п.), в отличие от протестантизма, рассматривавшего хозяйственный успех мирян угодным Богу[50]50
  Вебер М. Протестантский дух и этика капитализма // Избранные произведения. М., 1990.


[Закрыть].

Итак, можно сделать вывод, что этатистские тенденции возобладали в общественной жизни России ХГХ в., в особенности в его первой половине. Но победа не была полной – капитализм медленно входил в экономическую жизнь империи, к тому же она была пирровой, поскольку в условиях отставания экономических процессов от Запада неизбежно ослаблялась в сопоставлении с внешнеполитическими соперниками техническая база военной мощи России. Парусный флот, устаревшие артиллерия и стрелковое оружие, нехватка грамотных солдат привели к полномасштабному краху в Крымской войне. Перемены, во избежание худшего, стали необходимыми. Государству в его самодержавной форме пришлось идти на уступки общественности, предоставляя ей право участия в управлении.

Одной из важнейших национальных форм децентрализации власти стало земство. Издревле земство, земские соборы служили по мнению многих учреждениями самоуправления, однако это далеко не так. Действительно, земская реформа XVI в., проводившаяся при Иване IV, должна была отменить систему кормлений, заменив ее выборными общественными властями. Причина реформы была очевидна: наместники и волостели из слоя военно-служилых людей в этом столетии довольно часто привлекались к своему прямому делу – внешние угрозы окраинам государства требовали новых военных походов. По мнению В. О. Ключевского, военные люди становились неисправными управителями, а, становясь управителями, переставали быть исправными военными людьми[51]51
  Ключевский В. О. Соч.: В 9 т. Т. П. С. 339.


[Закрыть]. Усложнение управления к тому же приводило к многочисленным злоупотреблениям кормленщиков и социальному напряжению.

Царь, дав на Земском соборе 1550 г. указание кормленщикам прекратить многочисленные административные тяжбы мировым порядком, по сути, подготовил отмену кормлений. Уже в 1552 г., как отмечалось в летописях, «кормлениями государь пожаловал всю землю»[52]52
  Там же. С. 341.


[Закрыть], т. е. земское самоуправление становилось повсеместным учреждением, сначала в виде опыта, а затем в виде закона 1555 г., не дошедшего до нас в подлинном виде. Существенно, что земский мир не обязывался, а получал право выкупить кормление служилых управителей и заменить своими выборными людьми. Такой откуп платился в казну, что означало для государства двойную выгоду: материальную – получение откупа и состоявшую в улучшении управления. Кормленщики же взамен получали поместья, становившиеся основным средством содержания служилых людей. Итак, сущность земского самоуправления XVI в. заключалась не столько в самоуправлении, а в выполнении государственных приказных поручений, перелагавшихся с военно-служилых людей на местных выборных[53]53
  Там же. С. 345.


[Закрыть]. Можно сделать вывод, что в таком виде земское самоуправление не служило и не могло служить исходной позицией в качестве зародыша гражданского общества в России. Однако, на наш взгляд, уже в этих условиях, немыслимых для гражданского общества с точки зрения новой европейской философии, возникали черты общей ответственности, круговой поруки «мира», ставшей впоследствии особенностью российской внегородской жизни, ощущавшейся при любых политических условиях.

Земские соборы в XVI в. созывались в 1550, 1566, 1584 и 1598 гг. Эти «советы всея земли» (как их называли в памятниках XVII в.) были светским подобием «Освященных» соборов церкви, у которых они заимствовали само название «собора» и иерархический состав. Земские соборы собирались Иваном IV дважды «для выработки общего постановления по особо важным вопросам государственной жизни и для принятия членами собора ответственного кругового ручательства в исполнение соборного пригово ра»[54]54
  Там же. С. 366.


[Закрыть], и эти соборы по своему составу, по регулярности, по исходившей «сверху» инициативе собрания никак не подходят под пример «всеземского» самоуправления. Однако замысел был, и движение шло по пути расширения представительства, а затем – в 1584 г. (подтверждение прав на державу Федора Иоанновича) и в 1598 г. (избрание на царство Бориса Годунова) заключалось еще и в самостоятельном (без царской воли, по крайней мере) созыве, формулировании и принятии решений. Особенностями этих двух соборов становилась роль царя, зависимого от их решений и от власти-собственности переходившего к власти-должности, и роль народа, выраставшего из «паствы» в носителя государственной воли, передаваемой царю-избраннику. Роли настолько новые и необычные для русского общества, что они могли стать фактором зарождения «смуты».

В XVII в. земские соборы созывались чаще, но только пока нужны были новой династии Романовых в качестве опоры на общество, а общество, напротив, не смогло превратить соборы в постоянный представительный институт в силу собственной классовой разъединенности, закрепленной крестьянской крепостью и дворянским господством. В соборах, но значимых в глазах власти, нуждалось только купечество. Земское представительство пало вследствие усиления централизации в управлении и государственного закрепощения сословий[55]55
  Там же. – С. 199.


[Закрыть].

Следующие страницы в историю земских учреждений вписаны в 60-х годах XIX в., когда подъем демократического движения в России потребовал от Александра II смягчить политический кризис привлечением общества к местному управлению. И хотя земская и городская реформы остались не завершенными (самодержавие вышло из кризиса начала 60-х гг.), а затем и вовсе искаженными введением в 1889 г. Александром III института земских начальников, они выглядят попытками в тех условиях реализовать невысказанную, но подразумевавшуюся идею формирования гражданского общества «по-русски». Возможность вообще говорить о гражданском обществе в связи с земством XIX в. появилась, поскольку в основу реформ их авторами – Н. А. Милютиным, С. С. Ланским были положены принципы выборности и бессословности. Проект реформ был в ходе обсуждения пересмотрен в пользу консерватизма, но в качестве закона – «Положения о губернских и уездных земских учреждениях» (от 1 января 1864 г.) сыграл большую роль в активизации общественных сил и приближении конституционных перемен (правда, ограниченных Манифестом 17 октября 1905 г.).

По «Положению» избиратели делились на три разряда:

•уездных землевладельцев, имевших не менее 200 десятин земли; более мелких, но владевших не менее чем 10 десятинами и объединявшихся в группы с совокупной собственностью 200 десятин и более и избиравших своего представителя на съезд данной курии; обладателей другой недвижимости, стоимостью от 15 тыс. рублей или получателей годового дохода от 6 тыс. рублей.

В основном это были дворяне и торгово-промышленная буржуазия;

• горожан, владевших недвижимостью от 500 рублей в мелких городах и от 2000 рублей – в крупных; имевших собственное дело с оборотом от 6000 рублей. Это – купцы всех гильдий, промышленники, городская буржуазия, дворяне и духовенство, обладавшие недвижимостью в городе.

Первый и второй разряды прямо выбирали «гласных» в уездные земские собрания.

•выборных от сельских обществ, участвовавших в многоступенчатых выборах: сельский сход – волостной сход – уездный съезд выборщиков – уездное земское собрание. Здесь могли избираться также местные дворяне и церковнослужители, не имевшие имущественного ценза первого разряда. Это обстоятельство приводило к преобладанию дворянского состава гласных, хотя по «Положению» число представителей первого разряда не должно было превышать суммы двух других, т. е. могло составлять не более 49 %.

Земские собрания как распорядительные учреждения имели уездный и губернский уровни, количество гласных по различным уездам колебалось от 10 до 96, а по губерниям от 15 до 100. Гласные губернского собрания избирались на уездных собраниях. Гласные не получали вознаграждения за свою трехлетнюю деятельность. Земские собрания обычно созывались в декабре, но могли быть и внеочередными. Исполнительные земские управы избирались на тот же срок на соответствующих уровнях собраний – три члена уездной управы, семь членов – губернской. Члены управ работали постоянно и получали жалованье. Во всех формах земщины преобладало поместное дворянство, причем если в уездных собраниях их число в 1865–1867 гг. доходило до 42 %, а в управах до 55,5 %, то в губернских собраниях – до 74 %, в управах – до 89,5 %. По «Положению» председателями земских собраний становились уездные и губернские предводители дворянства, а председателей управ утверждали соответственно губернаторы и министр внутренних дел.

Земства вводились только в губерниях с преобладанием русского дворянства. Они не распространялись на национальные окраины, а также Сибирь, Архангельскую, Астраханскую и Оренбургскую губернии, где почти не было дворянского землевладения. Из 78 губерний земства вводились только в 34, где предполагалось избрать 13 тыс. гласных (6200 от землевладельцев, 5200 от крестьян, 1600 от городов), реально были избраны 11,5 тыс. гласных.

Земства существовали за счет сборов с населения: 1 % брался с доходности земли, с земледелия и промыслов крестьян, с дохода торгово-промышленных заведений. Поскольку десятина крестьянской земли облагалась вдвое большим сбором, чем десятина дворянской, а крестьян было в гигантской пропорции больше, то основные земские сборы ложились на крестьян. Деятельность земских учреждений не имела политических функций. Запрещены были даже взаимодействия земств. Это было управление лишь в сфере хозяйства (прежде всего агрокультуры, продуктивности скота, ветеринарии), медицины, образования, страхования, статистики, почты, приютов, тюрем и т. п. Для проведения этой деятельности нанимался «третий элемент» земства (в дополнение к гласным и членам управ) – профессионалы, количество которых составляло около 85 тыс. чел.

Земства находились под неусыпным контролем центральной и местной властей, многие решения собраний и управ должны были утверждаться министром или губернатором, а с 1866 г. должностных лиц земских учреждений стало возможным отстранять за «неблагонадежность»[56]56
  Черных А. И. Гражданское общество в России… С. 75–77; История России XIX – начала XX в. / Под ред. В. А. Федорова. М., 1998.


[Закрыть].

Несмотря на ограниченность в правах, земства сыграли большую роль в просвещении огромной массы крестьянства, стали первыми учреждениями, где крестьянство получило право выбора (в сравнении с земскими учреждениями XVI–XVTI вв.) и где, несмотря на запреты, складывалась либеральная оппозиция самодержавию. Как считает известный исследователь социальной истории дореволюционной России Б. Н. Миронов, реформы, размежевавшие коронное управление и общественное самоуправление, стали и фактом и фактором становления гражданского общества.[57]57
  Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.). Т. 2. С. 287.


[Закрыть]

Однако препятствием для развития гражданского общества оставалась община, которую требовалось преобразовать в организации всего общества, а человека-общинника убедить принять в них участие, преодолев патриархальные соседско-родственные связи. Реформа П. А. Столыпина, которую многие считают несостоявшейся, как раз и была попыткой движения в этом направлении, на наш взгляд, оправданно неспешной, и возможно, в силу этого достаточно глубокой. Безвременная смерть реформатора, война, революции не дали возможности завершить это движение.

В том же русле проводилась и городская реформа. Сословные органы городского самоуправления, существовавшие еще с 1785 г., заменялись всесословными на основе имущественного ценза. «Городовое положение» прошло долгое восьмилетнее обсуждение и было принято в июне 1870 г. Сначала в 509, затем в 621 городе, но в отличие от земского самоуправления по всей России, кроме Средней Азии, Польши и Финляндии, где действовало прежнее городское управление, путем бессословных выборов на 4 года создавались городские думы, из состава которых избирались исполнительные городские управы – городской голова, его «товарищ» – заместитель и несколько членов.

Однако, в отличие от земского самоуправления, в городское не было доступа основной массе горожан: рабочим, служащим и интеллигенции, ибо согласно заимствованной прусской системе выборов имущественный ценз был связан с налогами с городских учреждений и недвижимости. Частные плательщики налогов (мужчины с 25 лет), разделенные в соответствии с суммами налогов на три класса, а также платившие в бюджет городские учреждения и общества, церкви и монастыри, получавшие по одному месту в Думе, представляли незначительную часть горожан. Причем чем крупнее был город, тем меньше был удельный вес избирателей в составе населения. В городах с 5 тыс. жителей – это было 10,4 %; от 20 до 50 тыс. жителей – уже 4, в Москве – 3,4, в Петербурге – лишь 1,9 %. Велик был разрыв и между классами крупных, средних и мелких налогоплательщиков-избирателей. Так, в Москве первый класс был представлен в 8 раз большим числом гласных в Думу, чем второй, и в 40 раз – чем третий. Деятельность городского самоуправления также жестко контролировалась сверху и ограничивалась хозяйственной деятельностью. Впрочем, в силу низкого уровня участия вопрос о городском самоуправлении затрагивается лишь для того, чтобы показать соответственно минимальные возможности горожан в формировании ассоциаций гражданского общества через систему самоуправления.

В сравнении с европейскими формами становления гражданского общества следует подчеркнуть еще одну российскую особенность этого процесса – он шел не «снизу», в основном через экономические объединения граждан, а через предоставлявшиеся «сверху» возможности ассоциаций в самоуправлении: в сельской местности – большие для дворянства, в городе минимальные. Возможно, в этом кроется одна из причин повышенного интереса городской интеллигенции к земской профессиональной деятельности. Это было «управляемое самоуправление», вряд ли подходившее под мерки европейской идеологии гражданского общества. Б. Миронов назвал эти особенности «асинхронностью и асимметрией» развития[58]58
  Там же. С. 289.


[Закрыть].

И все же российское общество конца XIX – начала XX в. стремилось к статусу «гражданского». Ограничения периода реформ Александра II и препятствия периода контрреформ Александра III оно пыталось «обойти» через самодеятельные организации (правда, также требовавшие «высочайшего соизволения»), такие как благотворительные по оказанию помощи детям, беднякам, учащимся в получении профессии, исправительным колониям и приютам (их число росло от 1690 в 1897 г. до 45 000 в 1905 г.); общества и кассы взаимопомощи для городских трудящихся; просветительские (в губерниях, не охваченных земством, наблюдался рост от 135 в 1898 г. до 200 в 1905 г.); врачей и медицинских обществ (рост от 100 в 1890 г. до 130 в 1905 г.); профессиональные объединения ученых и творческих работников (около 180 в начале XX в.).

Несмотря на замедленность, вызванную спецификой условий, в России шел процесс становления идеи и формирования реального гражданского общества. Он был прерван революционными событиями 1917 г. и установлением режима, полностью вытеснившего теоретические и практические ростки гражданского общества. Возможности возрождения идеи и процесса становления гражданского общества были поставлены в зависимость от существования этого режима.

2.3. Специфика развития гражданского общества в условиях переходного периода

Соотношение гражданского согласия как константы гражданского общества и лавинообразного процесса формирования и сближения его составляющих в переходные периоды развития общества представляет, на наш взгляд, большой интерес и может быть проанализировано на отечественном опыте.

Так, вопрос о причинах крушения советской власти в СССР в конце 1980-х гг. остается не решенным до конца. Среди многочисленных объективных и субъективных причин называются экономический кризис и поспешность в политических трансформациях, способствовавшие росту критических настроений в различных слоях населения и влияния разнообразных общественных движений. Упрощенные представления о миллиардных вложениях внешнеполитических соперников нашей страны, получающие подкрепление в связи с событиями последнего времени в Грузии, Украине, Киргизии, соседствуют с углубленным анализом состояния общественного сознания периода реформ и динамики формирования и укрепления организаций гражданского общества, впервые после шести десятилетий тоталитаризма получивших право на жизнь. Вряд ли сегодня возможно дать окончательный ответ на поставленный вопрос. Историки привыкли к тому, что фактическая канва происходившего в не столь отдаленном прошлом становится ясной тогда, когда она не искажена апологетическим комментарием участников, озабоченных своим имиджем и предпочитающих дозировать информацию для ученых.

Однако это не значит, что анализу коренных изменений в политической, экономической, социальной жизни общества переходного периода еще не пришло время. Перемены в социальном менталитете, психологии, правосознании, в составе и целях неформальных общественных движений, т. е. в тех сферах, которые формировались вне властных структур, вполне доступны для исследования. В одних случаях эти перемены являются функцией реформ, в других – сами реформы выступают следствием изменений в общественном сознании и поведении.

При анализе переходного периода представляется возможным свести воедино проблемы становления гражданского общества и радикализма как теоретического и идеологического основания преобразований. Практически почти все публикации постсоветского периода говорят о гражданском обществе как о чем-то неопределенном. Противники концепции гражданского общества говорят о том, что это привнесенная с Запада идея, о том, что и на самом Западе эта идея не пользуется популярностью у ученых. Действительно, за последние два-три десятилетия мы не видим того количества публикаций, которого заслуживает проблема формирования и функционирования этой важнейшей составляющей демократической политической системы. Даже в фундаментальном труде Дж. Коэна и Э. Арато[59]59
  КоэнДж., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория. С. 22–25, 36–39.


[Закрыть] говорится о том, что гражданское общество – это нечто, что с трудом поддается определению.

Похоже, следует отойти от впечатления, которое превалирует у сторонников гражданского общества, что его формирование – это эволюционный процесс, а его основными характеристиками являются гражданское согласие, толерантность и консенсус.

О гражданском обществе говорится, что это – либо идеал, который недостижим в российских реалиях, либо, что гражданское общество существовало всегда. Так делаются попытки найти следы формирования гражданского общества в Российской империи, например, в период осуществления реформ 1870-х годов.

Тем более не оправданными выглядят попытки доказать существование гражданского общества в советский период, когда его проявления были еще менее заметны, чем в Российской империи, а свободные ассоциации граждан полностью подавлялись правящей коммунистической партией (например, важным обстоятельством, мимо которого проходят исследователи, являлось использование института неуставных партийных организаций, создававшихся во всех общественных структурах того времени – от Советов депутатов трудящихся всех уровней до обществ филателистов или спортсменов) и государством, чьи репрессивные органы партия использовала, внеся в конституцию (преамбулу и ряд статей) цель – строительство коммунизма, которую граждане данного общества не могли игнорировать, и средство – «руководящую и направляющую роль» самой партии[60]60
  Кудрявцев В. Н., Трусов А. И. Политическая юстиция в СССР. 2-е изд. СПб., 2002. С. 107, 153.


[Закрыть]. В таких условиях гражданское общество не могло состояться.

Однако, как научная категория «гражданское общество» получила право на жизнь в юридической литературе, прежде всего в теории государства и права, для характеристики политической организации общества (категория «политическая система» стала применяться и признаваться позднее), состоявшей из государства как выразителя общих интересов и гражданского общества, чьи организации представлялись выразителями частных интересов. Гражданское общество было жестко структурировано. Политические движения практически не существовали, политическая партия была одна (в отличие от ряда европейских стран социализма или Китайской Народной Республики, где использовалась квазимногопартийная система, при которой выборы в представительные органы власти осуществлялись по квотам, не допускавшим даже в суммарном выражении превосходства над правящей марксистской партией, а решение всех важных вопросов осуществлялось правящей партией монопольно). Общественные организации существовали и были зарегистрированы в органах юстиции, но по указанным выше причинам не могли влиять на политическую жизнь. Только в период перестройки они при первых альтернативных выборах народных депутатов СССР (1989 г.) и РСФСР (1990 г.) получили возможность избрать половину всего депутатского корпуса, правда, по квотам и на съездах и пленумах руководящих органов, в которых было немало функционеров правящей компартии[61]61
  Налицо было нарушение принципа демократических выборов «один человек – один голос», так как все участники съездов и пленумов общественных организаций по сравнению с рядовыми избирателями получали дополнительный голос – здесь и на избирательном участке по месту жительства. Интересно, что юрист А. А. Собчак, восторженно оценивая новые возможности в своей книге «Хождение во власть» (1991), прошел мимо этого обстоятельства.


[Закрыть].

Исходной для будущих радикальных участников организаций гражданского общества стала психология «винтиков», вписанных в иерархию отношений административно-командной управленческой структуры и отражавших согласие с действительностью. Эта психология существенно влияла на правосознание и поведение людей, обеспечивала всевластие партийных и советских структур, которое воплощалось в господстве внеэкономических методов принуждения, стимулирования и поощрения. Традиция поклонения перед властью (часто персонифицированной) дополнялась страхом перед потенциальными репрессиями (плохая характеристика, ограничения в продвижении по службе, в поступлении в вуз, во вступлении в жилищный кооператив, «профилактическая» беседа в первом отделе и т. п. Высылку, психиатрическую лечебницу или лагерь вряд ли можно отнести к репрессиям, отражавшимся в массовом сознании «винтиков», это скорее был удел «миссионеров»)[62]62
  Ольшанский Д. В. Массовые настроения в политике // Политика: проблемы теории и практики. Вып. VII. Ч. 1 / Отв. ред. С. В. Братчиков. М., 1990. С. 142, 151–158.


[Закрыть]. Коллективистская компонента системы образования подавляла личностную, индивидуалистскую, приводя к трансформации межличностных отношений в рамках общности. Коллективная ориентация на уравнительность как цель общества приводила к личной политической подчиненности. Конституционно-правовая ориентация граждан (преамбула Конституции СССР 1977 г.) на строительство коммунизма, а также личное участие в массовых ритуальных формах поддержки властей (например, в первомайской или ноябрьской демонстрациях, в собраниях трудового коллектива) вследствие принятия лозунгов или ради самосохранения (санкции за неучастие для членов партии выражались в виде критики на партсобрании или даже в партийном выговоре, для беспартийных – в публичном осуждении или даже отражении в характеристике) существенно дополняли негативные факторы становления гражданского общества[63]63
  Гозман Л. Я. Психологические аспекты торможения социальных изменений // Вопросы психологии. 1988. № 6. С. 5–14.


[Закрыть].

Дополнительное психологическое давление в сравнении с рабочими, колхозниками или военнослужащими ощущала интеллигенция[64]64
  Дилигенский Г. Г. Перестройка и духовно-психологические процессы в обществе // Вопросы философии. 1987. № 9. С. 3–19.


[Закрыть]: рост для служащих, технической и даже научной интеллигенции был связан обычно с вступлением в партию, но поскольку социальный состав партии был регулируемым, а рабочие и крестьяне не видели особого смысла в уплате взносов, в регулярном посещении собраний и других мероприятий, в критике за образ жизни и др., то процесс вступления в партию затягивался, а иногда и разрешался в пользу менее заслуживающего кандидата.

Изменениям в массовом правосознании предшествовали условия «оттепели» хрущевского периода. После развенчания культа личности и массовой реабилитации жертв сталинских репрессий внесудебные формы преследования политических и идеологических оппонентов ушли в прошлое, были отменены политические и идеологические статьи законодательства. Однако борьба с инакомыслием и инакомыслящими продолжалась.

Инакомыслие не могло преодолеть барьеры, установленные правящей партией. Сохранялась система образования, стандарты которой базировались на марксистско-ленинской (причем в ортодоксальном виде, резко отличавшемся от позиций зарубежных марксистов) платформе. Книгоиздательство подвергалось жесткой селекции и цензуре. Средства массовой информации полностью подчинялись политике партии. Возможности литературы, драматургии и кинематографии определялись и ограничивались социально-идеологическим «заказом». Исключение составлял «эзопов язык», понятный только «посвященным».

Инакомыслящие же получили некоторые «послабления» в виде более разнообразного «букета» санкций и их оснований, которыми становились только действия. Действия по созданию организации инакомыслящих могли получать правовую оценку суда (в 60-е годы в Ленинграде были осуждены лидеры студенческих групп университета и Технологического института) и санкции КГБ (ссылка в Горький А. Сахарова). Нелегальные издания («самиздат») могли повлечь за собой уничтожение тиража, штраф, увольнение с работы и т. п. Пересылка текстов для издания за границу в зависимости от значимости нарушителей могла закончиться либо публичным осуждением (Б. Пастернак), либо преследованием и часто высылкой за границу и лишением гражданства (И. Бродский, А. Солженицын, А. Синявский). Несанкционированные митинги в сочетании с другими действиями могли приводить к санкциям, определенным судом, либо к принудительному лечению[65]65
  Алексеева Л. М. История инакомыслия в СССР. Новейший период. М., 2001.


[Закрыть].

Вместе с тем уже само возникновение и существование диссидентских движений означало как наличие иных условий, так и сдвиги в массовом правосознании и психологии, воплотившиеся в деятельности пока еще очень ограниченной части интеллигенции. Изменения в массовом правосознании были связаны с событиями конца хрущевского периода. Этому способствовал провал претенциозной Программы КПСС – программы «развернутого строительства коммунизма», не выдержавшей уже первых испытаний – двух подряд неурожаев. Провал, имевший далеко распространившиеся последствия, – почти всеобщее неверие в достижение «светлого будущего» и растущее недоверие к власти, и в частности, к власти Коммунистической партии (массовая психология отразила это в беспрецедентном росте количества анекдотов), и отстранение самого Хрущева от власти, показавшее возросшие возможности демократии в нашей стране (с его собственной точки зрения), а с другой стороны – зависимость даже главы партии и правительства от властных структур – номенклатуры и административно-командной системы в целом.

Массовое правосознание, предшествовавшее переходному периоду (условно – с начала перестройки, которое обычно отсчитывают с апреля 1985 г., с Пленума ЦК КПСС, где М. С. Горбачев выступил с концепцией ускорения научно-технического прогресса, хотя, перестройка реально началась с январского (1987 г.) Пленума ЦК, посвященного демократизации общества), еще не было готово к радикальным переменам[66]66
  Маслова А. Г., Маслова А. О. От социального конформизма к политическому участию//Вестник МГУ. Сер. 12. Социально-политические исследования. 1992.
  № 2.


[Закрыть], хотя правозащитное (а права человека возможно было отстаивать, только осуществив коренные изменения) движение возникло еще в 1960-х гг. (в 1969 г. создана «Инициативная группа защиты прав человека в СССР») и укрепило позиции после подписания Хельсинкского соглашения 1975 г. с его так называемой «гуманитарной корзиной».

«Мостик», который можно перекинуть от проблемы радикализма к проблеме гражданского общества, появляется в период позднего перестроечного процесса, когда начали создаваться организации, которые ранее не существовали. Демократизация первоначально предполагала развитие событий, по крайней мере, по трем направлениям. Первое – это выборы на предприятиях руководителей среднего и высшего звеньев. Позитивная идея не дала ожидаемых результатов – менталитет рабочих-выборщиков формировался в других условиях, имевших место в 1970–1980-е гг., когда ценность руководителя была не в рациональности и эффективности – результаты все равно нивелировались всей системой морального и материального поощрения, а в его покладистости и примирительном отношении к довольно частым нарушениям трудовой дисциплины.

Вторым направлением демократизации стала гласность, которая, несмотря на негативные латентные последствия, была шагом вперед. Гласность подталкивала к переоценке пути, который прошла наша страна, начиная от периода революции и Гражданской войны. Появились новые оценки экономической и социальной жизни, решения национальных проблем. В острой постановке прозвучал вопрос о доверии к компартии, допустившей столь масштабные репрессии; об ошибках, которые были допущены и продолжали допускаться, ухудшая экономическое положение основной массы населения. Это недоверие и переоценка исторического пути стали основаниями для формирования нового правосознания и создания целого ряда радикальных движений переходного периода[67]67
  Трушин Б. А. Процессы массовизации в современном обществе // Рабочий класс и современный мир. 1988. № 6. С. 30–47.


[Закрыть]. Гласность создала возможность знакомства с наследием эмигрантов первой волны и с их оценкой Октября, Гражданской войны, Белого движения, затем последующей межвоенной эмиграции, в которую входили представители большевистской верхушки, в чем-то несогласные со сталинским руководством – это троцкистское партийное крыло и отдельные противники централизации власти в руках Сталина и других проявлений авторитаризма вождя. Их мало, но их имена, воспоминания, оценки начинали наполнять научные и популярные издания. Эмиграция послевоенного периода – это еще недавние диссиденты, чьи суждения были ценны тем, что они не были отдалены временем и их суждения могли разделяться современниками. Возвращались имена и содержание идей репрессированных соотечественников как политической элиты, так и деятелей культуры, идеологических оппонентов большевизма.