Текст книги "Лонг-Айленд"

Часть вторая

1

Запах растительного масла заполнил кафе. Нэнси отжимала полотенце, чтобы перед открытием протереть прилавок. Похоже, Мириам дома не было. Нэнси вздохнула с облегчением. Будь она дома, непременно выскочила бы из спальни и стала жаловаться, что запах проникает наверх, впитывается в одежду и кожные поры.

На случай, если Джерард на месте, Нэнси, задрав голову, выкрикнула его имя в лестничный проем, но ответа не получила. Теперь, когда закусочная процветала, а на банковском счете водились деньги, сын предпочитал просиживать штаны в «Стэмпс» на другом конце Рыночной площади или в заведении Джима Фаррелла на Рафтер-стрит и выпивать с другими владельцами лавок и кафе.

Быстро спускаясь по лестнице, Нэнси пожалела, что сына нет дома. Из-за дыма воздух в кафе еще больше сгустился. Она включила вентилятор, который сначала загудел, затем принялся ритмически и довольно громко жужжать. Соседи часто жаловались на этот звук.

Когда вентилятор не справлялся, а глаза начинали слезиться от едкого чада, оставалось только распахнуть дверь на Рыночную площадь и выпустить дым наружу в надежде, что никто в этот момент не будет идти мимо.

Несколько месяцев назад на заседании городского совета было решено бороться с неудобствами, которые доставляли горожанам такие заведения, как закусочная Нэнси, и ей пришлось согласиться по понедельникам, вторникам и средам закрываться раньше пабов. Впрочем, это были не самые оживленные дни. Закусочная делала выручку по выходным, не давая спокойно спать тем, кто жил над лавками и конторами.

Вытирая прилавок, Нэнси заметила, что с улицы в закусочную заглядывают двое. Нэнси сделала вид, будто не замечает их, и продолжила вытирать, но когда снова подняла глаза, то увидела за витриной не кого-нибудь, а Родерика Уоллеса, управляющего отделением Ирландского банка, чья контора находилась через площадь. С ним была его жена Долорес.

Уоллес, который решительно отказал Нэнси в кредите, когда та закрывала бакалейный магазин и открывала закусочную, был одним из главных жалобщиков. А на танцевальном вечере в теннисном клубе его дочь в присутствии обеих дочерей Нэнси ехидно отозвалась о грязных забегаловках.

Теперь Родерик и Долорес стояли в дверях закусочной.

– Развели тут чад, – громко заметил Родерик.

Нэнси подняла глаза, и Долорес обратилась непосредственно к ней.

– Обычно мы не ходим этим путем из-за дыма, – сказала она. – А сегодня он особенно едкий.

– Я не сомневаюсь, что ваше заведение нарушает все строительные нормы, – добавил Родерик.

Нэнси принялась протирать узкий выступ, тянувшийся вдоль стены напротив прилавка. Запах заметно выветрился, и скоро она сможет открыться.

– Если бы ваш супруг был жив, – продолжил Родерик, – он негодовал бы с нами вместе.

На мгновение Нэнси застыла, затем двинулась к выходу и протиснулась наружу мимо Родерика и Долорес.

– Надеюсь, вас отсюда переведут, – сказала она. – Многие в Эннискорти вздохнут с облегчением, когда вы уберетесь из города.

Она прямо посмотрела на Долорес, затем – на Родерика.

Когда парочка развернулась, чтобы уйти, Нэнси заметила группу людей, среди которых был и ее сын Джерард, внимательно наблюдавших за этой сценой с противоположного конца площади.

– И можете валить обратно в свой Корк или откуда вы там, вы оба! – крикнула она им вслед.

Родерик обернулся.

– А ну-ка повторите!

– И повторю! Убирайтесь в свой Корк, вы двое!

Позже, когда Джерард с друзьями укатил в Уэксфорд, а Мириам сказала, что хочет лечь пораньше, Нэнси подумала, что те, кто слышал ее перепалку с Уоллесами, наверняка решат, что виновата она. Ее возмутительное поведение было недостойно Рыночной площади.

* * *

Посетителей было мало, и она закрылась на несколько минут раньше. Вентилятор шумел во всю мощь, и она его выключила; оставила дверь открытой, чтобы выветрились остатки чада. Выйдя на улицу, Нэнси заметила, что холод, который никак не хотел уходить, наконец отступил. Ночь выдалась теплой. Заперев дверь и выключив верхний свет, она наводила окончательный лоск, когда заметила у витрины две фигуры, и снова мужчину и женщину. Нэнси улыбнулась при мысли, что это Уоллесы, которые вернулись заказать бургеры с луковыми кольцами – кетчупа не жалеть. Или, может быть, они снова попросят ее повторить свои слова.

На улице было темно, и она не сразу признала мужчину и женщину, но, когда парочка отлепилась от стекла, Нэнси их разглядела. Имен она не помнила, только то, что эти двое живут в убогом домишке в Саммерхиле. У них был целый выводок детей, и в большинство городских пабов их не пускали. Порой, напившись, они приходили за картошкой фри три-четыре вечера подряд, после чего надолго исчезали. Нэнси гадала, где эта парочка ошивается в перерывах между пьянками. Во хмелю жена становилась агрессивнее мужа. Когда в закусочной было многолюдно и у них не хватало терпения дождаться своей очереди, они требовали обслужить их первыми. Несколько раз, не в состоянии уразуметь, что на неделе она закрывается раньше обычного, они приходили после закрытия, но Нэнси никогда их не впускала.

Прикрыв глаза ладонями, они стояли, прислонившись к витрине, затем начали барабанить в стекло, привлекая ее внимание. Не выдержав, Нэнси включила верхний свет и губами прошептала: «Закрыто», однако и после этого парочка не угомонилась. Мужчина знаками показал ей на дверь. Нэнси мотнула головой и продолжила убираться.

– Мы уйдем, как только получим нашу картошку! – проорала женщина.

Нэнси показала на фритюрницу и воздела руки, давая понять, что ничем не может помочь, слишком поздно.

– Да открывай же, черт подери! – орала женщина. – Мы подыхаем с голоду!

Ее муж заколотил в стекло.

Выключив свет в задней части закусочной, Нэнси приставляла к стене четыре высоких табурета. Вероятно, соседи внимательно слушают перепалку. Если бы хоть кто-нибудь спустился и помог ей или Джерард пораньше вернулся из Уэксфорда! Мириам спала в задней комнате на верхнем этаже и вряд ли слышала шум. Впрочем, Нэнси не пришло бы в голову ее будить. Мириам, которая в июле выходит замуж, будет только рада, если закусочную закроют. Ее другая дочь, Лаура, без пяти минут дипломированный адвокат, приезжая из Дублина, отзывалась о родительском доме с неизменным пренебрежением.

– А ну открывай, не то я вышибу чертову дверь! – орала женщина.

Даже поднявшись в жилую часть дома, Нэнси слышала грохот кулаков о стекло. Не включая свет, она подошла к окну, надеясь, что ее не заметят, но женщина, которая теперь стояла на проезжей части, заметила.

– Эй, ты, а ну спускайся! – завопила она.

Если позвонить в полицию, скандалистам предъявят официальные обвинения. Но тогда Нэнси придется давать показания, история попадет в местные газеты, а ее закусочная упрочит славу места, где собираются все городские буяны.

И тогда она решила позвонить Джиму Фарреллу. Наверняка он в пабе, прибирается после закрытия.

Джимми ответил после первого гудка.

– Скоро буду, – сказал он.

Стоя у окна, Нэнси слушала, как Джим пытается их угомонить. Держался он солидно, словно полицейский или большой начальник. Джиму, владельцу популярного заведения, было не впервой улаживать подобные ситуации. Велев мужчине перестать стучать, а женщине – орать, он приглушенным голосом вступил с ними в диалог.

Наконец парочка удалилась. Нэнси спустилась по лестнице и отворила Джиму дверь, но, поскольку перед свадьбой гостиную решили подновить, уселись они на кухне. Джим редко улыбался, был немногословен, и Нэнси это нравилось. Ему требовалось время, чтобы освоиться.

Джим сказал, что неугомонная парочка обещала больше не надоедать ей после закрытия.

– Им все еще запрещено посещать твой паб?

– Да, но они давно с этим смирились.

На лестнице раздались шаги Джерарда. Сын заглянул на кухню.

– Что нового? – спросил Джерард.

– Все тихо, – ответил Джим.

– Знаете про мою мать и управляющего банком?

Джим дал понять, что не знает.

– Нечего тут знать, – сказала Нэнси. – Они жаловались на запах масла.

– Здорово ты его отбрила, – заметил Джерард перед тем, как пожелать им спокойной ночи.

Они слышали, как он поднялся по лестнице, как зашел в ванную. Джим знаками дал Нэнси понять, что уходит и ждет ее у себя. Нэнси улыбнулась.

– Скоро увидимся, – прошептал он.

Вот уже год у Нэнси был роман с Джимом, хотя она сомневалась, что «роман» – подходящее слово. Они никогда не появлялись вместе на людях. Но иногда после того, как закусочная и паб закрывались, Джим звонил ей, и Нэнси пересекала Рыночную площадь, сворачивала на Рафтер-стрит и отпирала задвижку боковой двери в квартире Джима над пабом. Странно, думала Нэнси, что двое взрослых, сорокалетних людей ведут себя словно пугливые подростки. Впрочем, скоро все изменится.

Ее будоражила мысль, что никто, никто в целом свете понятия не имеет – Нэнси верила, что никто ни о чем не догадывается, – об их связи. Встав с его постели, она тайком выскальзывала из квартиры Джима, а тот заранее проверял, нет ли кого на улице. Нэнси старалась не попадаться никому на глаза. Любой, кто встретил бы ее в такой час, непременно задался бы вопросом, с чего это Нэнси Шеридан решила прогуляться по ночному Эннискорти, когда соборный колокол только что пробил три часа ночи? Дома, поднимаясь по лестнице, Нэнси старалась не шуметь.

Она вспомнила, как в рождественскую ночь вышла из дома на пустую Рыночную площадь, зная, что Джим, как обычно, ждет ее на Рафтер-стрит. Она нашла его в кресле со стаканом джин-тоника, а водка с апельсиновым соком и большим количеством льда стояла на столике рядом с ее креслом. Еще Нэнси заметила блюдо с мясными тарталетками. Некоторое время они непринужденно болтали, успев обсудить погоду и рождественский ужин у кузена Джима в Монарте. И тут Нэнси заметила, что Джим покраснел, уставился в пол, затем нервно взглянул на нее.

– Мне вдруг подумалось… – начал он, запнулся и отхлебнул из стакана.

– Мне тут подумалось… – снова начал он, вздохнул и уставился в пол. – Знаешь, мне пришла в голову мысль…

– Какая? – спросила она.

– Нехорошо для тебя, если кто-нибудь заметит, что ты сюда ходишь.

Нэнси поняла, что Джим хочет ее бросить. Забота о ее репутации всего лишь оправдание. Ей захотелось немедленно уйти. Пригубив свой стакан, Нэнси поняла, что Джим плеснул туда слишком много водки.

– Я знаю, ты женщина независимая. Независимая и привыкшая все делать по своему разумению. – Джим посмотрел в одно из высоких окон, выходящих на улицу. Нэнси подумала, что, возможно, сейчас подходящий момент, чтобы встать с кресла.

– Мне пришла мысль… – начал он снова. – Я подумал, почему бы нам не съехаться?

Нэнси принялась выковыривать тарталетку из формочки.

– Я думаю об этом уже некоторое время. И я решил, что, если ты не против, нам пора остепениться. – Он снова вздохнул и пальцем размешал лед в стакане. – Думаю, признавая, что мы оба хотели бы, понимаешь, хотели…

Он посмотрел на нее так, словно она должна была закончить мысль за него.

– Хотели?

– Ну, не знаю, видеться чаще.

Глотнув из стакана, Нэнси поморщилась.

– Что не так? – спросил он.

– Ничего. Ты добавил слишком много водки.

– Тебе подать что-нибудь еще?

– Нет, все в порядке.

– Я что-то запутался, – сказал он.

– Я тебя внимательно слушаю.

– Понимаю, это звучит странно, ведь мы знаем друг друга всю жизнь. И нам давно не двадцать один.

Выглядело это так, будто Джим рассуждал сам с собой.

– Что ты думаешь? – спросил он.

– Ну, мне точно не двадцать один.

– И мне.

Нэнси кивнула и удержала его взгляд.

– Я хочу понимать, что мы оба настроены остепениться, – продолжил он.

– Джим, а ты не мог бы пояснить, что ты имеешь в виду?

– Мы поговорим об этом в другой раз. Но я думаю, ты поняла, к чему я клоню.

Следующие несколько ночей Нэнси провела в его квартире над пабом. Они обсуждали, как им следует поступить. Как сорокашестилетней вдове с тремя детьми, младшему из которых почти двадцать, выйти за холостяка, своего ровесника, которого она знала всю жизнь и который вечность назад был влюблен в ее лучшую подругу, но та подвела его, нежданно-негаданно вернувшись в Америку?

– Не могу представить, что я венчаюсь в соборе и на меня глазеет весь город. Не уверена, что детям понравится мать в подвенечном платье.

– Мы не будем ни к кому подлаживаться, – сказал Джим. – Не будем делать того, чего оба не хотим.

Дальше этих рассуждений они не продвинулись, когда Мириам, старшая дочь Нэнси, объявила в канун Нового года, что помолвлена с Мэттом Уэддингом и летом они намерены пожениться.

– Пусть ей достанется все внимание, – сказал Джим. – Пусть женятся первыми. Подождем, пока все уляжется. До их свадьбы мы не станем рассказывать о наших намерениях.

Когда Мириам назначила свадьбу на последнюю неделю июля, Джим заявил, что им лучше не оглашать своих планов до сентября.

– Никто нам не поверит, – заметила Нэнси.

– Ничего, скоро все свыкнутся с этой мыслью.

Странно, думала Нэнси, что Джерард не догадывается о намерениях матери выйти за Джима, хотя Джерард часто бывал в его пабе и они могли обсуждать текущие новости. Даже то, что сын застал их вместе на кухне после полуночи, не возбудило его подозрений.

– Это выглядит слишком странно, – сказала Нэнси.

– Джерард неглуп, – ответил Джим, – но он знает только то, что видит.

День, когда они с Джимом поженятся, станет для нее счастливым. Но и день, когда по городу поползут слухи о ее помолвке, представлялся Нэнси не лишенным приятности. Джима считали человеком солидным, горожане относились к нему с искренней симпатией. В последние годы заведение приносило неплохой доход. В его пабе выпивали все молодые учителя, адвокаты и банковские служащие. Джиму удалось завоевать новую клиентуру, не растеряв ни одного завсегдатая. Бармен Шейн Нолан работал на Джима много лет. Он и его жена Колетт трогательно заботились о хозяине.

– Без них ты бы не справился, но хотелось бы мне знать, как они отнесутся к мысли, что в доме появится новая хозяйка.

– Шейна ничем не удивишь.

* * *

Выйдя из дома Джима в ту ночь, когда он помог ей избавиться от буйной парочки, Нэнси занялась подсчетами, сколько времени осталось до того, как ее жизнь безвозвратно изменится. Через десять недель они объявят о помолвке. Она воображала себя на воскресной одиннадцати– или двенадцатичасовой мессе в начале сентября. Все будут глазеть на нее. Возможно, она наденет новый наряд, который купит в дублинском «Суицерс» или «Браун Томасе», и шляпку с легкой вуалью. Когда месса закончится, люди будут поздравлять ее на площади перед собором. Она еще не знала, какое кольцо выберет. Что-нибудь попроще. Кольцо Мириам было таким ослепительным, и ей не хотелось, чтобы дочь решила, будто она с ней соревнуется.

Нэнси немного постояла на улице, слушая, как Джим запирает дверь изнутри. Ей пришло в голову, что в те ночи, которые она проводит с Джимом, время течет по-особому. Она решила вернуться на Рыночную площадь длинным кружным путем, размышляя, какими далекими кажутся сейчас ссора с Родериком и его женой и стычка с буйной парочкой, требовавшей, чтобы ее обслужили.

После ночей с Джимом она ощущала себя легкой и счастливой. Когда умер Джордж, Нэнси смирилась с тем, что теперь она вдова. Иногда допоздна засиживалась на кухне, страшась предстоящей ночи и беспокойных снов.

Миновав Касл-стрит и оказавшись в начале Слейни-стрит, Нэнси поняла, что не хочет возвращаться домой. Она наслаждалась одинокой прогулкой по пустому городу. Здесь ее знала каждая собака. Раньше у нее никогда не было тайн. А сейчас случайный прохожий ни за что не догадается, откуда она идет и что за мысли бродят у нее в голове.

Рассчитывать, что Джим будет долго притворяться, не приходилось. Увертки не для него. С самого начала их связи Нэнси хотелось спросить, была ли их встреча случайностью или какое-то время он думал о ней, строил планы?

Нэнси вспомнила одно воскресенье много лет назад, незадолго до того, как они с Джорджем поженились, когда вместе с Джимом и Эйлиш Лейси, приехавшей из Америки после смерти сестры, они отправились на пляж в Куш. Джим был влюблен в Эйлиш, а Джордж – в Нэнси. Не просто четверо друзей, а две парочки. Думал ли Джим о ней тогда? Ей хотелось знать, когда ему впервые пришла в голову мысль, что они могут быть вместе. Нэнси порадовало бы, ответь он, что всегда был к ней неравнодушен. Или был какой-то особенный день, когда, заметив Нэнси на улице или в машине, Джим вдруг увидел ее по-новому?

Он был застенчив, но в то же время уверен в себе. У Джима была манера держаться обособленно, но не вызывать ни у кого неприязни. С Касл-Хилл Нэнси спустилась на Касл-стрит. Если Джим хотел остепениться, удивлялась Нэнси, то почему не нашел кого-нибудь помоложе и поинтереснее? После смерти Джорджа она сильно прибавила в весе. Проходя мимо кафе «Хлопковое дерево», Нэнси решила, что сядет на диету. Где-то у нее завалялись журналы с советами, как вернуть утраченную фигуру.

* * *

Утром сквозь сон она слышала, как Мириам открывает дверь малярам, а Джерард отпускает шутку. К тому времени как Нэнси окончательно встала с постели, Мириам уже отправилась на работу, а Джерард куда-то вышел. Они рассчитывали, что за недели, оставшиеся до свадьбы, многие захотят поздравить Мириам и вручить ей подарки, а поскольку комната над кафе изрядно обветшала, требовалось обновить ее, хотя бы на скорую руку. Мириам с Лаурой настояли, чтобы из гостиной вынесли всю мебель. По их мнению, обои следовало снять, комнату покрасить, а узорчатый ковер на полу заменить простым серым.

– И выбросить все до последней вещи, – заявила Лаура.

– Даже телевизор? – спросила Нэнси.

– Особенно телевизор и ужасную подставку под ним, – ответила Мириам.

– Подумать только, мы годами жили в этих руинах, – сказала Лаура.

– Никакие это не руины, – возразила Нэнси.

– А вонь от бургеров и луковых колец вечно проникает в мой шкаф и оседает на одежде. Клянусь, у меня даже обувь пропахла растительным маслом!

– Благодаря закусочной мы оплачиваем счета.

– Вот и отлично, – сказала Мириам. – Значит, благодаря закусочной мы можем позволить себе заказать фургон с новой мебелью, которую я видела в «Арноттсе». А стены выкрасим в белый или кремовый.

– А еще мы купили эстампы и вставим их в рамки, – добавила Лаура. – И в кои-то веки надо бы вымыть окна. И мы нашли работающую вытяжку для кафе.

– Я гляжу, вы все предусмотрели, – заметила Нэнси.

В любой день недели в закусочной было чем заняться. После того как они с Джимом поженятся, Джерард мог бы принимать заказы, вести счета и ходить в банк. По выходным Джерард всегда помогал ей в закусочной, а еще она нанимала Брадж Фоули, с матерью которой училась в одной школе. Девушка работала вечерами по пятницам, субботам и воскресеньям. По субботам они трудились до двух часов ночи, хотя Нэнси обещала соседям, что будет закрываться в час. Ей всегда хотелось переехать в такое место, где, выйдя из дому, ей не придется сталкиваться с чужими людьми. Хелен Хеннеси, жившая через площадь, переехала в хорошенький домик рядом с Дэвидстауном. Именно она сообщила Нэнси, что в Лукас-парке продается участок. Нэнси уже готова была связаться с продавцом, но решила сперва посоветоваться с Джимом. Она еще не успела рассказать ему о своей идее жить за городом, оставив Джерарду дом на Рыночной площади и сдавая квартиру Джима над пабом. Им с Джимом понравится уединенная жизнь; проводить в саду летние вечера, о чем еще можно мечтать!

Теперь по утрам Нэнси не могла дождаться, пока заварит чай, приготовит сэндвичи, достанет альбом для рисования, который купила в Дублине, а еще линейки, треугольники, цветные карандаши и будет чертить план дома, который собиралась построить. Поскольку Мириам с мужем намеревались перебраться в Уэксфорд, что в получасе езды, да и Джерард будет жить неподалеку, пришла пора задуматься о доме, где будут собираться ее будущие внуки. Нэнси распланировала большую кухню – пока она готовит еду, дети будут смотреть телевизор.

Когда зазвонил дверной звонок, Нэнси посмотрела на часы: половина двенадцатого! Она совершенно потерялась в измерениях и чертежах, а утро уже на исходе. Сегодня ей должны привезти продукты, и Нэнси спустилась вниз, ожидая увидеть кого-нибудь из поставщиков. Однако в дверях стояла женщина. Увидев Нэнси, женщина расхохоталась.

– Надеюсь, ты не возражаешь, что я заскочила по-простому, без церемоний!

Этот голос мог принадлежать только Эйлиш Лейси. Когда Эйлиш опустила и снова подняла глаза, Нэнси заметила, что она ничуть не изменилась. Разве что лицо утончилось, и, кажется, Эйлиш стала выше ростом. А еще увереннее в себе. Вот и вся разница.

– Входи же!

Нэнси рассказала Эйлиш о малярах, упомянув о предстоящей свадьбе.

– Кажется, только вчера ты гуляла на моей, а теперь замуж выходит Мириам. Ее обручение стало для меня полной неожиданностью. Они оба работают в Уэксфорде. Такие разумные. Не удивлюсь, если они уже выплачивают взносы в пенсионный фонд!

Они поднялись по лестнице и остановились у двери гостиной. Нэнси переживала, что слишком много болтает. Как будто пытается оправдаться. Осознав, что оправдываться не в чем, Нэнси громко расхохоталась. Пожалуй, слишком громко. Затем повела гостью на кухню в задней части дома, где незаметно убрала со стола альбом, линейку и карандаши.

– Ты к нам надолго? – спросила она, когда они уселись за кухонным столом.

Нэнси разглядывала руки Эйлиш в платье с короткими рукавами, отмечая, какая гладкая у нее кожа. Обратила внимание на ее тонкие запястья и аккуратный маникюр. Затем перевела взгляд на лицо: Эйлиш не выглядела моложе своих лет, но казалась свежей и полной сил. Глаза блестели, морщинки на шее почти не бросались в глаза. Нэнси так внимательно разглядывала подругу, что пропустила мимо ушей ее ответ. Пришлось снова спросить, как долго Эйлиш намерена прогостить у матери.

– Собираюсь вернуться в конце августа.

– Так ты подгадала к свадьбе! Мириам выходит замуж в следующем месяце. Будет так мило, если ты придешь!

Они немного поговорили о детях. Нэнси хотела было спросить про мужчину, за которого Эйлиш вышла замуж в Америке, но решила повременить, дождаться, когда Эйлиш сама назовет его имя. То, что старая подруга до сих пор о нем не упомянула, показалось ей странным.

– А как поживает твоя мать? – спросила Нэнси.

– Гораздо чаще, чем прежде, говорит без обиняков все, что думает. К этому надо привыкнуть. Может быть, это хороший знак. Даже не знаю.

Спрашивая о миссис Лейси, Нэнси думала, Эйлиш ответит что-нибудь в таком духе, что мать чувствует себя так хорошо, насколько возможно в ее возрасте. Ее удивило раздражение, прозвучавшее в словах подруги.

Поговорили об учителях, которых помнили, о танцах, на которые ходили. Но ни разу не упомянули о том лете, когда Эйлиш приехала домой из-за океана, лете, когда все видели, как сильно Эйлиш и Джим друг в друга влюблены, лете, которое кончилось, когда Эйлиш без предупреждения вернулась в Америку. Джим никому не признался в том, что между ними произошло, а мать Эйлиш, как болтали в округе, в тот год осмелилась выйти на улицу только после Рождества. Узнав, что все это время Эйлиш была замужем, что у нее муж в Бруклине, Нэнси никому ничего не сказала, даже собственной матери.

Узнав правду, она стала вспоминать встречи с Эйлиш тем летом. Вспомнила ее на собственной свадьбе, в паре с Джимом, который верил, что встретил любовь всей своей жизни, Джимом, которого они с Джорджем уговаривали посвататься к Эйлиш до того, как та вернется в Америку. Нэнси вспомнила, что впервые после отъезда подруги встретила мать Эйлиш, когда уже была беременна. Она покупала газету в «Годфрис» рядом с супермаркетом, и тут вошла миссис Лейси. В магазине было темно, и Нэнси притворилась, будто ее не заметила.

– Ты куда, Нэнси Шеридан? – спросила миссис Лейси. – Неужели меня по-прежнему избегает весь город?

– О боже, миссис Лейси, я вас не заметила.

– Зато я тебя заметила, Нэнси. Может быть, когда мы встретимся в следующий раз, ты сделаешь на собой усилие, чтобы меня заметить, – промолвила миссис Лейси и с обиженным видом вышла.

* * *

Эйлиш озадаченно смотрела на подругу.

– Нэнси, ты совсем меня не слушаешь!

– Прости, что ты сказала?

– Я сказала, что ты, должно быть, очень рада за Мириам. Но ты где-то витаешь мыслями.

– Я очень за нее рада, – согласилась Нэнси. – После смерти Джорджа единственное, что меня поддерживает, – это дети. Видеть Мириам счастливой и устроенной – большое облегчение. А Лаура будет адвокатом.

Нэнси подумала, что платье Эйлиш вроде бы хлопчатобумажное, но такого плотного хлопка ей прежде видеть не доводилось, бледно-желтый цвет также был для нее в новинку, но самое удивительное, она не могла понять, как пояску в тон платью удается так четко подчеркивать талию. Ее подмывало спросить Эйлиш, какой у нее объем талии и как ей удалось не располнеть.

– О чем ты думаешь? – спросила Эйлиш.

– Я пытаюсь удержаться от вопроса, как тебе удалось сохранить такую фигуру.

– У меня две невестки, которые не слазят с диет. И если я прибавлю в весе хотя бы унцию, они обязательно заметят.

– Мне просто необходимо похудеть перед свадьбой, – сказала Нэнси. – Но осталось всего пять недель, и начинать следовало с Нового года. Так ты придешь?

– С удовольствием!

– Прием будет в «Уайтс Барн». Надеюсь, все пройдет гладко.

Нэнси рассказала подруге о закусочной, удивившись, что мать Эйлиш ни разу о ней не упоминала, о заинтересованности Джерарда в семейном бизнесе и его желании открыть летом новые кафе в Уэксфорде или Гори, а возможно, даже в Кортауне. Эйлиш, в свою очередь, спросила, где лучше купить матери новый холодильник, стиральную машину и плиту.

– Она годами ничего не меняла на кухне.

Уже собираясь уходить, Эйлиш заколебалась, прежде чем спросить:

– А как поживает Джим Фаррелл?

– О, у него все прекрасно.

– Я имею в виду, он…

Она запнулась.

– Женился? Нет.

Эйлиш кивнула и стала задумчивой.

– У Джима есть кто-то в Дублине, – сказала Нэнси. – По крайней мере, мне так кажется. Он скрытный, но разве у нас тут что-нибудь скроешь?

Эйлиш молча согласилась.

Нэнси недоумевала, зачем она только что наврала про Джима. Надо было просто сказать, что он так и не женился. Когда Эйлиш ушла, Нэнси внезапно ощутила острую обиду на то, что подруга дурачила их все лето и не объяснила, почему ей пришлось возвратиться в Америку.

Нэнси вернулась на кухню и словно впервые заметила, как убого она выглядит. Пластик выщерблен, на сушилке грязные тарелки и столовые приборы, окно давно следовало помыть.