Текст книги "Апейрогон. Мертвое море"

59

На стене ресторана висят фотографии птиц-фрегатов, рассекающих воздух над морской бездной.

60

Зона «А»: под гражданским палестинским контролем, открыта только для палестинцев, закрыта в соответствии с израильским законодательством для посещения израильскими гражданами. Зона «Б»: под гражданским палестинским контролем, совместным военным контролем с Израилем, открыта для израильтян и палестинцев. Зона «С»: зона, состоящая из израильских поселенцев, палестинцев, проживающих в основном в деревнях, под гражданским контролем Израиля, включает в себя все поселения на Западном берегу Иордана.

61

В составе израильской группы в отеле «Эверест» находился двадцатисемилетний сын Рами, Элик Элханан, офицер элитной разведывательной части армии Израиля.

На втором собрании Элик рассказывал о погибшей сестре Смадар, убитой взрывом террориста-смертника в Иерусалиме, но что тогда реально произошло, Бассам осознал только много месяцев спустя.

Бассам сам вышел из тюрьмы всего пару лет назад. Абир была еще жива. Бассам еще не встретился с Рами. Рами был членом организации «Семьи, потерявшие близких, за мир», а Бассам еще нет.

Все это было только впереди.

62

(Зона «А», состоящая из главных палестинских городов и деревень, как лоскутное одеяло, окружена и обезопашена десятками израильских контрольно-пропускных пунктов, патрулируемая Палестинской службой безопасности, но открытая в любое время для израильской армии.)

(Зона «Б», под гражданским контролем Палестинской национальной администрации, под военным контролем Израиля при сотрудничестве с полицией Палестинской национальной администрации, однако Палестинской службе безопасности разрешается действовать только с разрешения Израиля.)

(Зона «С», самая большая по территории, включающая большинство природных ресурсов Западного берега, под контролем Израиля, ПНА несет ответственность за оказание образовательных и медицинских услуг только палестинцам, Израиль отвечает исключительно за безопасность и контроль еврейских поселенцев в более чем сотне нелегальных поселений, девяносто девять процентов зоны в значительной степени ограничено или недоступно для строительства и застройки палестинскими гражданами, достать разрешение для строительства какого-либо объекта или проекта водоснабжения практически невозможно.)

(Также зоны «H1» и «H2» в Хевроне на Западном берегу, восемьдесят процентов города контролируется ПНА и двадцать процентов – Израилем, включая зоны, открытые только для израильтян и держателей заграничных паспортов, также известные как «стерильные улицы».)

(Также зона «E1», двенадцать квадратных километров спорной/оккупированной свободной от застройки земли за пределами аннексированного Восточного Иерусалима, где живут бедуинские племена, ограничена израильскими поселениями зоны «С».)

(Также шовная зона, территория между зеленой линией и разделительным барьером, на Западном берегу, также известная как закрытая зона, нейтральная территория, находящаяся полностью в зоне «С», населенная в основном израильтянами, живущими в поселениях, доступная для палестинцев только по разрешению.)

63

За исключением экстренных сигналов бедствия, нельзя точно сказать, каким образом разные виды птиц общаются друг с другом и общаются ли вообще.

64

Рами любит это ощущение, когда въезжаешь в туннель еще затемно. Даже немного уютно. Когда въезжаешь в него днем, тебя будто поглощает тьма. А ранним утром все наоборот: обволакивает ослепительный свет.

Мотоцикл ревет на скоростной полосе. Рами переключается на пятую передачу, наседает на машину, колени упираются в бензобак. В шлеме играет радио. The Hollies. The Beach Boys. The Yardbirds. The Kinks.

На улице холодное утро с изморозью позднего октября. Он дотянулся до штанов и застегнул вентиляционные карманы, стиснул пальцы в перчатках. На боковых зеркалах никого не видно, он перешел на левый ряд, не сбавляя и не увеличивая скорость.

Туннель длиной в целый километр был прорыт в горе под контролем французских инженеров. Из Нью-Йорка привезли несколько кессонных рабочих, чтобы те следили за процессом.

Туннель проходит под городом Бейт-Джала, соединяясь ласточкиным хвостом вместе с Путем патриархов – древней библейской тропой.

Рами вынырнул между бетонными взрывозащитными стенами в по-прежнему густую темноту и немного позднее проехал под большим красным указателем – на иврите, арабском, английском, – не обратив на него никакого внимания.

ВЗЪЕЗД ДЛЯ ГРАЖДАН ГОСУДАРСТВА ИЗРАИЛЬ ЗАПРЕЩЕН

Двигатель «прокашлялся», когда Рами повернул рукоятку двигателя. Он собирался сделать круг, а утром поехать обратно той же дорогой, мимо желтых ворот и далее. Без нервов, без страха. Он уже привык ездить в Бейт-Джалу минимум два раза в неделю.

Все утро Рами ездил очень быстро, но ему нравится, когда все вокруг замедляется, почти замирает, и он кожей чувствует, как зависает в пространстве, будто на фотографии, где он – один-единственный движущийся объект.

Его всегда поражала способность границ менять восприятие: произвольная линия, проведенная тут, там, стертая, нарисованная заново.

Солдатов – не видно, пограничников – нет, никого – нет.

Дорога ушла резко в гору. Он хорошо знал эту территорию: ограда из колючей проволоки, ржавые машины с грязными стеклами раскиданы на обочине, низенькие домики, фуксии свисают из горшков на балконе, садики, на крыльце звенят колокольчики на ветру, смастеренные из канистр, где раньше был слезоточивый газ, черные емкости с водой стоят на крышах многоквартирных домов.

Когда-то давным-давно по этим дорогам было намного проще путешествовать. Даже в плохие времена. Никаких объездных, никаких разрешений, никаких стен, никаких несанкционированных дорог, никаких внезапных баррикад. Пришел и ушел. Или не ушел. Сейчас это бедлам из асфальта, цемента и фонарей. Стены. Заграждения. Баррикады. Ворота. Строб-лампы. Датчики движения. Электронные замки.

Он не удивился, когда перед ним откуда ни возьмись вынырнули трое темноволосых палестинских мальчишек. Первый перепрыгнул через участок на дороге, заваленный кусками бетона, и поставил одну ногу на автомобильную шину у обочины, как будто приготовился с нее спрыгнуть. Мальчик худ и беспечен. Другие – постарше, помедленнее, повнимательнее, держатся в стороне. Пятьдесят метров, сорок, двадцать, десять, пока Рами не поравнялся с первым мальчиком. Он отпустил рычаг и прижался к краю дороги, просигналил в такт шлепанью его сандалий.

Смуглые ступни, белая подошва. Длинный шрам на задней стороне ноги. Рубашка в бело-синюю полоску. Такого же возраста, как Смадар. Даже чуть младше.

Ноги мальчика согнулись, приготовившись к прыжку. Футболка растянулась на спине. Мышцы на шее напряглись. Мальчик ухмыльнулся, обнажив белоснежные зубы. Дорога шла все выше. Как только Рами доехал до серого фонаря – таким ранним утром желтая лампочка еще горела, – мальчик громко вскрикнул, резко остановился, вскинул руки в воздух, развернулся и кинулся за цементную баррикаду.

В зеркале заднего вида два других мальчика исчезли за обломками придорожных развалин.

Рами не знал, что заставило мальчика так неожиданно остановиться: усталость от бега, желтый номерной знак или наклейка слева спереди на мотоцикле – .

65

Ничего не закончится, пока мы не поговорим.

66

Он переключился на третью передачу, чтобы заехать на гору.

Наверху находились станция кольцевания возле «Талифы Куми», крутые улочки, каменные стены, центр города, христианские церкви, тщательно подобранная иконография, железные крыши, высокие известняковые дома c видом на долину, покрытую пышной растительностью, госпиталь, монастырь, небольшие скопления света и тени, неопрятно раскиданные по винограднику, – все атомы приближающегося дня раскрывались перед ним во всей красе.

Сегодня, как и в большинство других дней, такой же обычный день: встреча с международной группой – вроде бы семь или восемь человек – в Кремизанском монастыре.

Он завернул за угол в конце Мэнгер-стрит.

67

Недалеко над Иерусалимом поднялся дирижабль.

68

Однажды, год назад, в воскресенье, он на протяжении нескольких часов ехал за дирижаблем: дирижабль изучал его, он изучал дирижабль, пытаясь разгадать алгоритм его передвижений.

Он ездил от перекрестка к перекрестку, от одного уличного указателя к другому, выехал за город, затем припарковал мотоцикл на обзорной площадке горы Скопус, присел на низкую каменную кладку, прикрыл глаза рукой и уставился вдаль, наблюдая за дирижаблем, парящим в голубом небе. Однажды друг ему рассказал, что это машина для измерения погодных условий и уровня влажности и слежения за качеством воздуха. Всегда найдется, чем прикрыть правду. А если на самом деле, сколько там датчиков? Сколько камер? Сколько глаз смотрят на нас с неба?

Рами всегда казалось, что в нем живут и борются девять или десять израильтян. Запутавшийся. Пристыженный. Очарованный. Скорбящий. Поразившийся изобретению дирижабля. Уверенный, что дирижабль за ним следит. Следивший за ним в ответ. Желающий, чтобы за ним следили. Анархист. Протестующий. Позарез утомленный слежкой.

От всех этих размышлений расщепленной личности у него закружилась голова. Что сказать сыновьям, когда они пойдут в армию? Что сказать Нурит, когда она показала ему, что пишут в учебниках? Что сказать Бассаму, когда его остановили на пропускном пункте? Что чувствовать каждый раз, когда он открывает газету? О чем думать, когда в День памяти павших они слышат сирены? Что ожидать, когда он проходит мимо человека в куфии [11]11
  Традиционный мужской головной платок, который носят в арабских странах.


[Закрыть]? Что чувствовать, когда его сыновья садятся в автобус? О чем думать, если таксист говорит с акцентом? О чем беспокоиться, когда включаешь новости по телевизору? Что сулила эта новая бесчеловечная жестокость? Какой расплаты ему ожидать? Что сказать Смадар? Какого это, быть мертвой, принцесса? Расскажешь мне? Мне понравится смерть?

Внизу, на склоне, какие-то мальчишки слонялись без дела верхом на арабских скакунах. На мальчиках были надеты идеально чистые белые джинсы. Под ними работали крепкие мускулы лошадей. Рами хотел приблизиться к ним, подойти, заговорить. Но они уже узнали, кто он такой по номерному знаку – или что он такое – по одной манере себя держать. Даже заговори он на арабском, они бы все равно догадались. Старик на мотоцикле. Бледная белая кожа. Открытое лицо. Скрываемый страх. Надо подойти и сказать им. Я должен подойти напрямую и посмотреть им прямо в глаза. Ее звали Смадар. Виноградная лоза. Она занималась плаванием. Танцами. Вот такого роста. Недавно остригла волосы. Зубы немного неровные. Учебный год только начался. Она покупала учебники. Я ехал в аэропорт, когда мне позвонили. Она пропала. Мы все поняли. Моя жена и я. Мы знали. Из больницы мы поехали в отделение полиции, потом снова в больницу. Вы не сможете себе представить, что это такое. Одна дверь, другая, еще одна. А потом морг. Запах антисептика. Это было чудовищно. Ее выкатили на металлическом столе. На холодном металлическом столе. На нем лежала она. Она была вашего возраста. Не старше. Не младше. Ребята, давайте по-честному. Вас бы эти новости обрадовали. Вы бы их отпраздновали. Улюлюкали. Когда-то я был таким, что и вашу смерть я бы также отпраздновал. И вашего отца. И отца вашего отца. Послушайте меня. Я все признаю. Я не отрицаю. Когда-то, давным-давно. Что вы на это скажете? Что это за мир, в котором мы живем? Посмотрите в небо. За нами наблюдают, за всеми нами. Смотрите. Смотрите. Там наверху.

Немного погодя дирижабль стал мягко давить на грудь как бы невидимой рукой, увеличивая давление все больше и больше, и Рами захотел скрыться от его глаз. Как часто его посещали такие мысли. Желание исчезнуть. Избавиться от всего одним махом, плавным и неторопливым. Стереть все начисто. Tabula rasa [12]12
  Tabula rasa (лат.) – философское крылатое выражение, обозначающее «чистый лист», то есть изначальное чистое состояние сознания человека, еще не заполненное информацией.


[Закрыть]. Это не моя война. Это не мой Израиль.

Объясните мне тогда. Убедите. Откатите камень назад. Верните Смадар. Всю Смадар. Верните мне ее обратно, зашитую и красивую, с карими глазами. Вот все, чего я прошу. Я прошу слишком много? Я больше не буду ныть, не буду плакать, не буду жаловаться. Зашить небесной нитью, вот все, чего я прошу. И верните Абир тоже, ради Бассама, ради меня, ради Сальвы, ради Арин, ради Хибы, ради Нурит, ради всех нас. И раз уж мы начали, верните Сиван, и Ахуву, и Далию, и Ямину, и Лилли, и Яэль, и Шуламит, и Халилу, и Сабах, и Дзахаву, и Ривку, и Ясмине, и Сару, и Инаам, и Аялу, и Шарон, и Талию, и Рашиду, и Рахель, и Нину, и Мариам, и Тамару, и Зухаль, и Риву, и всех остальных под этим палящим убийственным солнцем. Или я прошу слишком много? Много?

Он чувствовал, как мотоцикл ревет и скачет под ним по дороге домой. Сев в кабинете, он закрыл занавески и переставил фотографии на рабочем столе.

69

Смадар. Из «Песни песней». Виноградная лоза. Распускание цветка.

70

Абир. Из древнеарабского. Аромат. Благоухание цветка.

71

Когда он ездил на мотоцикле, его остановили лишь однажды. Ему рассказывали, что объездную дорогу закрыли со стороны Западного берега, но это был самый простой и быстрый способ добраться домой. Дождь молотил по железным покатым крышам. Он решил рискнуть. Да и что могло случиться: его остановят, допросят, развернут обратно?

Рами знал, что даже в его возрасте у него была озорная улыбка, пухлые щеки и мягкий тусклый взгляд. Он нагнулся и прибавил газу. Мотоцикл поднимал и разбрызгивал грязные капли воды.

Внезапно включился прожектор, страх прострелил его вдоль по спине. Рами сбавил скорость и выпрямился. Визор запотел от влаги и капель дождя. Свет прожектора охватил его целиком. Он затормозил в кольце света. Заднее колесо немного занесло из-за дождя.

Ночь разорвал крик. Охранник трясся, пока бежал к нему под ливнем. Свет от прожектора рассекали серебряные дротики хаотичных капель дождя. Офицер ткнул ружьем в сторону шлема Рами. Рами медленно поднял руки, открыл визор, поприветствовал его на иврите, шалом алейкум, шалом, с очень сильным акцентом, показал ему идентификационную карту израильского гражданина, сказал, что живет в Иерусалиме, возвращается домой.

– Дорога закрыта, сэр.

– Что вы от меня хотите, чтобы я вернулся туда?

С дула винтовки упала капля дождя: да, сэр, возвращайтесь, возвращайтесь сейчас же, эта дорога закрыта.

Рами одолела усталость. Он хотел сейчас быть дома с Нурит, в своем уютном кресле, закутать пледом колени, простую жизнь, обычную рутину, личную боль, а не этот несчастный дождь, эту перекрытую дорогу, этот холод, эту трясущуюся винтовку.

Он поднял визор еще выше: я потерялся, искал дорогу, вы хотите, чтобы я вернулся, вы с ума сошли? Посмотрите на мой документ. Я еврей. Я сбился с дороги. Потерялся, вы слышите? Какого лешего вы хотите, чтобы я вернулся обратно?

Оружие пограничника заметалось из стороны в сторону.

– Возвращайтесь, сэр.

– Вы одурели, черт возьми?! Думаете, мне жить надоело? Я сбился, свернул не туда, вот и все.

– Сэр. Я вам повторяю. Дорога закрыта.

– Скажите мне вот что…

– Что?

– Какой нормальный еврей вообще бы поехал на Западный берег?

Парень был озадачен. Рами сжал рукоятку, газанул.

– Ты как знаешь, хабиби [13]13
  Хабиби (араб.) – мой любимый, мой дорогой.


[Закрыть], можешь выстрелить, но я еду домой.

Он видел, как между бровями у солдата залегла морщина, маленькое землетрясение замешательства, когда Рами закрыл визор, включил сигнальные огни и поехал мимо, всем телом прижавшись к мотоциклу, не переставая думать о винтовке, направленной в его удаляющуюся спину, готовой выстрелить в любую секунду.

72

Когда на следующий день он рассказывал эту историю про КПП Бассаму в офисе «Семей, потерявших близких, за мир», он резко прервался и вспомнил синюю лакированную туфельку, летящую в воздухе, и пулю, поразившую Абир в затылок. Желание делиться историей дальше испарилось.

73

Владелицу магазина звали Ниеша, по прозвищу Ветхая, хотя ей было всего тридцать четыре года. Она услышала хлопки. Раз, два, три, четыре. Визжание автомобильных шин. На мгновение повисла полная тишина. Ее руки замерли на длинном деревянном прилавке. Потом она услышала крики: пронзительный визг детей, в основном, девочек, что необычно: девочки обычно молчат. Ниеша достала ключи из кассового аппарата.

На улице беготня. Ребенок лежит на дороге. Голубая юбка. Белая хлопковая блузка с воротником. Отброшенная туфля. Ниеша упала на колени. Она знала, как звали ребенка. Она наклонилась к ней, чтобы потрогать пульс.

– Абир, вставай. Вставай, Абир.

Крики стали громче. Вокруг ребенка столпились люди. Она была без сознания. Мужчины и женщины набирали номер скорой помощи в телефонах. Кто-то сказал, что дорогу с другого конца заблокировали солдаты. Никого не пропускали: ни кареты, ни полицию, ни медиков.

– Вставай, вставай.

Прошли минуты. Молодая учительница, всхлипывая, перебежала через круговой перекресток. Остановилось обветшалое такси. Молодой водитель помахал рукой. Из школьных ворот выбегали дети.

Ниеша помогла поднять Абир с земли и положить на заднее сиденье машины. Она втиснулась между передним и задним сидениями, чтобы придерживать Абир. Водитель оглянулся через плечо и нажал на педаль газа. Кто-то успел закинуть потерянную туфлю на заднее сидение. Ниеша одела ее на ногу Абир. Она почувствовала тепло ее пальцев. В эту секунду она поняла, что никогда не забудет удивительную теплоту человеческого тела.

Такси помчалось прямиком через рынок. Новость уже разнеслась по Анате и Шуафату. Люди стояли в мечетях, на балконах, тротуарах и звонили. Дети выбегали из парков в сторону школы. Водитель тормозил только на лежачих полицейских. В пробку попал уже на противоположной стороне рынка. Он стал сигналить. Голоса машин со всех сторон соединились в адской какофонии.

Ниеша сидела на полу возле Абир и держала ее голову. У Абир дрожали закрытые веки. Она не издавала звуков. Пульс был медленный и неровный. Ниеша вновь прикоснулась к пальцам Абир. Они стали холоднее.

В такси опущены окна. Что-то лилось из громкоговорителей. Разворачивались флаги. Вероятно, будет восстание. Машина рванула вперед. Водитель призвал имя Аллаха. Город грохотал в ушах Ниеши.

Обшарпанное здание госпиталя находилось в низине. Бригада ждала на ступенях. Ниеша вытащила руку из-под головы Абир и открыла заднюю дверь такси. Послышались крики, требующие каталку. На первых ступенях госпиталя творился необузданный хаос.

Ниеша смотрела, как каталка исчезла в частоколе белых халатов. Это были времена маленьких саванов: на своем веку она их повидала немало.

И тут она вспомнила, что забыла запереть дверь в магазин. Она закрыла рукой глаза и зарыдала.

74

Камеры дирижабля повернулись вокруг своей оси по велению искусственного интеллекта, и солнечный свет блеснул на линзах. Вертолеты уже кружили на Анатой.

75

Внизу арабские мальчики кидали камни. Они приземлялись на крыши домов, отскакивали от фонарей, скатывались на баки для хранения воды.

76

В тот день, когда Смадар убили, репортеры приехали на место происшествия даже раньше спасателей ЗАКА [14]14
  ЗАКА – израильская общественная организация спасательных групп из добровольцев.


[Закрыть].

Спустя годы Рами увидел отснятые материалы в документальном фильме: ресторан на открытом воздухе, полуденное солнце, перемолотая плоть, раскиданные стулья, ножки от столов, разбитые люстры, испачканные скатерти, половина туловища одного из боевиков, лежащая по центру улицы, как обломок греческой статуи.

Слушать это даже с закрытыми глазами было невозможно: беготня, паника, сирены.

После просмотра он увидел, что сжал кулаки настолько, что ногти впились в кожу до крови.

Ему хотелось, чтобы режиссеры просочились через прореху времени и отмотали его назад, переделали всю хронологию, развернули вспять, направили в совершенно другом направлении – как у Борхеса – чтобы свет стал ярче, стулья остались целы, улицы вычищены, кафе не пострадало и Смадар снова бы шла неторопливой походкой рядом, с короткой стрижкой, пирсингом в носу, держась за руки с подружками, слушая музыку из одного плеера, вдыхая резкий аромат кофе, и с детской беззаботностью не беспокоилась о том, что может произойти дальше.

77

Небо было сверкающе-синего цвета. По вымощенной улице сновали сентябрьские охотники за подарками. Из громкоговорителя, украшенного раффией, разносилась музыка по всей округе. Прозвучали взрывы, заглушившие акустическую систему. После них наступила гробовая тишина, мгновение ступора, затем улицы наполнились криками.

78

На арамейском Талифа Куми означает: «встань, девица, встань».

79

Террористы были одеты в женскую одежду, пояса со взрывчаткой закреплены вокруг живота. Они начисто выбрились и надели хиджабы, чтобы скрыть лица.

Они были родом из деревни Асира-эль-Шамалия на Западном берегу. Это был первый раз, когда они оказались в Иерусалиме.