Текст книги "Уроки мудрости"

Давно уже в доме сверчок зазвенел
(I, X, 1)

 
Давно уже в доме сверчок зазвенел,
К концу приближается год,
И коль не вкусили мы радость теперь –
День минет и месяц уйдет!
Не радуйся слишком, как ты бы хотел,
Но вспомни о жизни, что ждет;
Пусть радость и счастье имеют предел –
Ты должен бояться невзгод!
 
 
Давно уже в доме сверчок зазвенел,
И дни убегают в году,
И коль не вкусили мы радость теперь –
Дни минут и луны уйдут!
Не радуйся слишком, как ты бы хотел,
Но вспомни: труды еще ждут;
Пусть радость и счастье имеют предел –
Ты должен быть предан труду.
 
 
Давно уже в доме сверчок зазвенел,
Не слышно телег – тишина,
И коль не вкусили мы радость теперь –
День канет и минет луна!
Не радуйся слишком, как ты бы хотел,
Но вспомни, что горесть грозна;
Пусть радость и счастье имеют предел,
Да будет с тобой тишина!
 

Песнь о скупце
(I, X, 2)

 
С колючками ильм вырастает средь гор,
А вяз над низиною ветви простер.
Есть много различных одежд у тебя,
Но ты не наденешь свой лучший убор;
Повозки и лошади есть у тебя,
Но ты не поскачешь на них на простор.
Ты скоро умрешь, и другой человек
Весь скарб твой присвоит, захватит и двор.
 
 
Сумах вырастает средь горных высот,
А слива в низине растет средь болот.
Есть внутренний дворик и дом у тебя –
Никто их как следует не подметет.
Там есть барабаны и колокол есть,
Никто только в них не стучит и не бьет.
Ты скоро умрешь, и другой человек
Владеть твоим домом богатым придет!
 
 
Сумах вырастает на склоне крутом,
Каштаны в низине растут под холмом.
Есть яства, хмельное вино у тебя,
Но гуслей не слышим мы в доме твоем.
Ты счастлив не будешь и дни не продлишь
Игрою на гуслях своих за вином.
Ты скоро умрешь, и другой человек
Хозяином вступит в оставленный дом.
 

Бурные, бурные воды
(I, X, 3)

 
Бурные, бурные воды реки[114]114
  Бурные, бурные воды реки… См. Нравы царств, гл. VI, примеч. 4.


[Закрыть].
Чисто омытые белые скалы.
В белой одежде, что с воротом алым,
В У[115]115
  У и Ху – названия селений в Тан.


[Закрыть] я тебя, милый мой, провожала.
Свижусь ли я, мой любимый, с тобою? –
Только о радости я помышляла.
 
 
Здесь, в возмутившихся водах реки,
Белые скалы до блеска омыло.
Белое платье я алым расшила,
В Ху за тобою иду я, мой милый.
Скоро увижусь, любимый, с тобою –
Вот и тревогу забыла.
 
 
Бурные, бурные воды реки,
Белые скалы видны над волнами.
Слышу твой зов – не осмелимся сами
Тайну кому-то поведать словами!
 

Песнь о процветании и могуществе рода
(I, X, 4)

 
Перцового дерева крупные зерна
Обильны, уж полон для мерки сосуд;
Вы ж, сударь, могучи собою и рослы,
Достоинством равного вам не найдут!
Перцовое дерево выросло тут,
На дереве шапкою ветви растут.
 
 
Перцового дерева крупные зерна
Обильны, уж пригоршни обе полны;
Вы ж, сударь, могучи собою, и рослы,
И духом своим благородным сильны!
Перцовое дерево выросло тут,
На дереве шапкою ветви растут.
 

Дважды хворост жгутом охватив, я вязанку сложила
(I, X, 5)

 
Дважды хворост жгутом охватив, я вязанку сложила,
В эту пору тройное созвездие[116]116
  Тройное созвездие. – Имеются в виду три звезды из созвездия Скорпиона.


[Закрыть] в небе светило.
В этот вечер – не знаю, что это за вечер сегодня, –
Я тебя увидала – собою прекрасен мой милый.
Почему же таким ты, почему же таким ты
Был прекрасным и добрым, мой милый?
 
 
Я связала охапку травы, положила на плечи…
Три звезды нам светили на юго-востоке в тот вечер.
В этот вечер – не знаю, что это за вечер сегодня, –
Но с тобою мы встретились – это нежданная встреча!
Почему же с тобою, почему же с тобою
Так отрадна нежданная встреча?
 
 
Я из веток вязанку сложил, опоясал в два круга,
Три звезды перед дверью моею светили нам с юга.
В этот вечер – не знаю, что это за вечер сегодня, –
Но тебя я увидел внезапно – прекрасна подруга!
Почему же собой ты, почему же собой ты
Так мила и прекрасна, подруга!
 

Песнь об одиноком дереве
(I, X, 6)

 
Груша растет от деревьев других в стороне,
Ветви раскинулись в разные стороны, врозь,
Так же и я одиноко брожу по стране.
В спутники разве чужого не мог бы я взять?
Но не заменит он брата родимого мне!
Вы, что проходите здесь по тому же пути,
Что ж не идете вы с тем, кто совсем одинок?
Близких и братьев лишен человек, почему
В горе ему на дороге никто не помог?
 
 
Груша растет от деревьев других в стороне,
Ветви раскинулись, густо листвой обросли…
Так же один, без опоры скитаюсь вдали…
В спутники разве чужого не мог бы я взять?
Только чужие родных заменить не могли!
Вы, что проходите здесь по тому же пути,
Разве не жаль вам того, кто совсем одинок?
Близких и братьев лишен человек – почему
В горе ему на дороге никто не помог?
 

Песня о верности господину
(I, X, 7)

 
В барашковой шубе с каймой из пантеры
Ты с нами суров, господин наш, без меры.
Другого ужели нам нет господина?
Служили мы исстари правдой и верой.
Рукав опушен твой пантерой по краю.
Ты с нами жесток – мы в труде изнываем.
Другого ужели нам нет господина?
Мы старую верность тебе сохраняем.
 

Гуси
(I, X, 8)

 
То дикие гуси крылами шумят,
К могучему дубу их стаи летят –
На службе царю я усерден, солдат.
Я просо не сеял, забросил свой сад.
Мои старики без опоры… Мой взгляд
К далекой лазури небес устремлен:
Когда ж мы вернемся назад?
 
 
То гуси, шумя, направляют полет
Туда, где жужуб густолистый растет.
Нельзя быть небрежным на службе царю –
Я просо посеять не мог в этот год.
Отец мой и мать моя… Голод их ждет!
Когда, о далекое небо, скажи,
Конец этой службе придет?
 
 
Пусть гуси свои вереницы сомкнут,
Слетаясь на пышный, развесистый тут.
Нельзя нерадиво служить – и в полях
Ни рис, ни маис в этот год не растут.
Отец мой и мать где пищу найдут?
О дальнее синее небо, верни
Солдату привычный труд!
 

Разве можно сказать
(I, X, 9)

 
Разве можно сказать, что я сам не имею одежды?
Семь различных нарядов теперь у меня;
Только нынешний дар твой, вот эти одежды
Будут много удобней и лучше, поверь, для меня.
Разве можно сказать, что я сам не имею одежды?
Но различных одежд было шесть у меня.
Только нынешний дар твой, вот эти одежды
И теплей, и удобней нарядов, что есть у меня.
 

Одинокая груша
(I, X, 10)

 
Вот одинокая груша растет.
Влево она от пути.
Милый ко мне, одинокой, домой
Все собирался прийти.
Сердцем моим так люблю я его!
Чем напою, накормлю я его?
 
 
Вот одинокая груша растет
Там, где пути поворот.
Милый ко мне, одинокой, домой
Звать на гулянье придет.
Сердцем моим так люблю я его!
Чем напою, накормлю я его?
 

Прочно окутан терновник плющом
(I, X, 11)

 
Прочно окутан терновник плющом,
Поле с тех пор зарастает вьюнком.
Он, мой прекрасный, на поле погиб –
Как проживу? Одиноким стал дом.
 
 
Плющ протянулся – жужубы укрыл,
Вьется на поле вьюнок у могил.
Он, мой прекрасный, на поле погиб –
Я одинока, никто мне не мил.
 
 
Рог изголовья[117]117
  Рог изголовья – вырезанный из рога валик, который, отходя ко сну, подкладывают под голову.


[Закрыть] красив и, как свет,
Блещет парчой покрывало – и нет
Мужа со мной, мой прекрасный погиб,
Я одиноко встречаю рассвет.
Летние дни без конца потекут,
Будут мне зимние ночи долги…
Кажется: минут века, лишь тогда
Снова я свижусь с моим дорогим[118]118
  Вдове кажется, что еще очень не скоро соединится она с погибшим мужем в его последнем прибежище.


[Закрыть].
 
 
Будут мне зимние ночи долги,
Летние дни без конца потекут…
Кажется: минут века, лишь тогда
С ним обрету я в могиле приют.
 

Собрала я лакрицу
(I, X, 12)

 
Часто сбором я лакрицы занята
На вершине Шоуянского хребта.
А что люди говорят, – всё лгут они,
Этим толкам не доверься ты спроста,
Эти речи, эти речи отклони!
Не считай их сплетни правдой, помяни:
Всё, что люди ни болтают, лгут они.
Что их речи? Толки лживые одни!
 
 
Собирала там я заячью траву,
Я ее под Шоуяном рву да рву.
А что люди говорят, – всё лгут они,
Ты не верь, не слушай лживую молву,
Эти речи, эти речи отклони.
Не считай их речи правдой, помяни:
То, что люди говорят, – всё лгут они.
Что их речи? Толки лживые одни!
 
 
Собирать мне репу в поле там опять,
На восток от Шоуяна собирать!
А что люди говорят, – всё лгут они,
Ты не верь, не надо сплетням их внимать.
Эти речи, эти речи отклони.
Не считай их речи правдой, помяни:
Всё, что люди ни болтают, лгут они.
Что их речи? Толки лживые одни!
 

Гром колесниц все слышней
(I, XI, 1)

 
Гром колесниц все слышней и слышней;
Белые пятна на лбах у коней.
В горнице мужа не вижу еще,
Только слуга наш по-прежнему в ней.
 
 
Вижу сумах я у горных высот.
Вижу в низинах каштан у болот.
Только супруга завидела я,
Рядом садимся, он гусли берет.
Радость ужель не вкусить нам теперь?
Старость настанет, и время уйдет.
 
 
Вырос на взгорьях возвышенных тут,
Тополи там по низинам растут.
Только супруга завидела я,
Рядом садимся мы, шэны поют.
Радость ужель не вкусить нам теперь?
Смерть приближается, годы уйдут!
 

Князь на охоте
(I, XI, 2)

 
Черная блещет железом четверка дородных коней,
Собраны в руку возницы три пары поводьев-ремней.
Князь в колеснице сидит, и любимые слуги его
Ныне охотиться будут и вслед выезжают за ней.
 
 
Гонят по времени года пригодных для жертвы самцов[120]120
  Чжу Си отмечал, что зимой приносят в жертву волков, летом – кабаргу, весной и осенью – оленей и вепрей.


[Закрыть],
Те, что пригодны для жертвы, ныне самцы велики!
Князь лишь прикажет вознице левей колесницу держать,
Пустит стрелу и сразит он – все стрелы у князя метки.
 
 
Северным парком с охотой теперь отправляется князь,
Кони привычною рысью в четверке бегут, торопясь.
Легкая едет повозка, звенят в бубенцах удила –
Гончих собак и легавых для травли она повезла!
 

Боевая колесница
(I, XI, 3)

I

 
Для боевой колесницы кузов короткий – как раз!
Гнутое дышло красиво кожей повито пять раз,
В круге скользящем все вожжи[121]121
  Вожжи колесницы продевались для облегчения управления ею в одно подвижное кольцо и затем уже собирались в руках возницы; кольцо это висело, таким образом, между передком колесницы и лошадьми.


[Закрыть], чтобы лежали ровней,
Посеребренные кольца держат тяжи из ремней.
Втулки длинны колесницы, шкура тигровая в ней,
Пегих, а к ним белоногих впряг он могучих коней.
Я, о супруг благородный, думой с тобою всегда;
Тверд, благороден, как яшма, сердцем же яшмы нежней!
В срубах дощатых ночуешь в дикой далекой стране –
Скорбь о тебе наполняет сердца изгибы во мне!
 

II

 
Мощные тучные кони – вся их четверка крепка,
Вместе ременные вожжи держит возницы рука.
Пегий с гнедым черногривым тянут в упряжке одной,
С ними – с боков – черномордый желтый, а с ним –
вороной.
Верно, с драконом на поле рядом уперты щиты,
В посеребренные пряжки средние вожжи взяты!
Я, о супруг благородный, думой с тобою всегда,
Там, благородный и нежный, в городе варварском ты!
Скоро ли, скоро ль настанет вам возвращения срок?
Вся я душой истомилась в думах о том, кто далек!
 

III

 
Дружных коней покрывает тонкой брони чешуя,
Посеребренная блещет ручка тройного копья[122]122
  Тройное копье – трезубец, копье с тремя остриями.


[Закрыть],
Щит, разукрашенный в перья, длань прижимает твоя.
Кони с резными значками[123]123
  Кони с резными значками – с металлическими резными пряжками на груди.


[Закрыть], в шкуре тигровой твой лук;
В шкуру тигровую накрест всунул два лука супруг,
Чтобы не гнулись, привязан к лукам упругий бамбук.
Я, о супруг благородный, думой с тобою всегда,
Лягу ль на ложе, встаю ли – в мыслях единственный
друг!
Тверд и спокоен, я знаю, кто благороден и прям, –
Добрая слава о муже, знаю, несется вокруг.
 

Тростники с осокой сини, сини
(I, XI, 4)

 
Тростники с осокой сини, сини,
Белая роса сгустилась в иней.
Тот, о ком рассказываю вам я,
Верно, где-нибудь в речной долине.
По реке наверх иду за ним я –
Труден кажется мне путь и длинен;
По теченью я за ним спускаюсь –
Он средь вод – такой далекий ныне.
 
 
Синь тростник и зелена осока –
Не обсохли от росы глубокой.
Тот, о ком рассказываю вам я,
Где-нибудь у берега потока.
Но реке наверх иду за ним я –
Путь мой труден, путь лежит высоко;
По теченью я за ним спускаюсь –
Он средь вод на островке далеко.
 
 
Блекнет зелень в сини тростниковой.
Белая роса сверкает снова.
Тот, о ком рассказываю вам я,
Где-нибудь у берега речного.
По реке наверх иду за ним я –
Труден путь, я вправо взять готова;
По теченью я за ним спускаюсь –
Он средь вод у острова большого.
 

Песнь о посещении циньским князем чжуннаньских гор
(I, XI, 5)

 
Что сыщешь ты там, у чжуннаньских высот?
Там слива с каталыгою горной вдвоем.
Муж доблести прибыл на этот хребет,
Он в шубе из лис, под узорным плащом,
И лик, точно киноварь, ал у него!
Его мы своим государем зовем.
 
 
Что сыщешь ты там, у чжуннаньских высот?
Утесы да глади широкие плит.
Муж доблести прибыл на этот хребет,
Халат его пестрым узором расшит,
О пояс в подвесках бряцает нефрит.
Пусть век он живет и не будет забыт!
 

Там иволги[124]124
  Факт, о котором здесь идет речь, имел место в 621 г. до н. э. Традиция погребения живых людей вместе с покойными князьями держалась в Цинь очень долго. В III в. до н. э. она была соблюдена при погребении первого циньского императора. В других царствах Китая эпохи Чжоу этот обычай сохранился лишь в виде пережитка – захоронения кукол.


[Закрыть]
(I, XI, 6)

 
Там иволги, вижу, летают кругом,
На ветви жужуба слетаясь, кружат.
Кто с князем Му-гуном в могилу пойдет?
Цзы-цзюйя Янь-си выполняет обряд.
И этот Янь-си, что исполнит обряд,
Был самым храбрейшим из сотен солдат.
Но только к могиле приблизился он,
Как весь задрожал он и был устрашен.
А ты, о лазурное небо вдали,
Так губишь ты лучших из нашей земли!
Как выкуп за тех, кто живьем погребен,
Сто жизней мы отдали б, если б могли.
 
 
Там иволги, вижу, летают кругом,
Кружат, собираясь на тут под курган.
Кто с князем Му-гуном в могилу пойдет?
Из рода Цзы-цзюйя могучий Чжун-хан.
О, этот из рода Цзы-цзюйя Чжун-хан!
Он сотню солдат отражал, великан!
Но только к могиле приблизился он,
Как весь задрожал он и был устрашен.
А ты, о лазурное небо вдали,
Так губишь ты лучших из нашей земли!
Как выкуп за тех, кто живым погребен,
Сто жизней мы отдали б, если б могли.
 
 
Там иволги, вижу, летают кругом,
Садясь меж колючих терновых кустов.
Кто с князем Му-гуном в могилу пойдет?
Чжэнь-ху с ним в могильный уляжется ров,
И этот Чжэнь-ху, что разделит с ним ров,
Был с сотнею воинов биться готов!
Но только к могиле приблизился он,
Как весь задрожал он и был устрашен.
А ты, о лазурное небо вдали,
Так губишь ты лучших из нашей земли!
Как выкуп за тех, кто живым погребен,
Сто жизней мы отдали б, если б могли!
 

Тоска по мужу
(I, XI, 7)

 
То сокол, как ветер, летит в небесах,
Он в северных рыщет дремучих лесах.
Давно уж супруга не видела я,
Великая скорбь в моем сердце и страх.
О, как это сталось? Ужель я одна,
Надолго забытой остаться должна?
 
 
Ветвистые вижу дубы над горой,
Шесть вязов я вижу в долине сырой.
Давно уж супруга не видела я,
И боль безысходная в сердце порой.
О, как это сталось? Ужель я одна,
Надолго забытой остаться должна?
 
 
Там сливы на горных вершинах густы,
В низинах там дикие груши часты.
Давно уж супруга не видела я…
О сердце, от боли как пьяное ты!
О, как это сталось? Ужель я одна,
Надолго забытой остаться должна?
 

Кто сказал: нет одежды
(I, XI, 8)

 
Кто сказал: нет одежды в поход снарядить бедняка?
Плащ с тобой пополам разделю я в походе любой!
Царь сбирается в путь и свои поднимает войска –
Приготовил я дротик и длинную пику и в бой!
Вместе выйдем на битву, ведь враг у нас общий с тобой.
 
 
Кто сказал: нет одежды в поход снарядить бедняка?
Мы разделим с тобою исподнее платье мое.
Царь сбирается в путь и свои поднимает войска –
Приготовил я дротик и с ним боевое копье.
Встанем вместе на битву за дело мое и твое!
 
 
Кто сказал: нет одежды в поход снарядить бедняка?
Есть рубашка у нас, мы рубашку разделим вдвоем.
Царь сбирается в путь и свои поднимает войска –
Латы я приготовил и острым запасся мечом.
Знаю, вместе с тобою мы в битву с врагами пойдем.
 

Брата матери я провожаю
(I, XI, 9)

 
Брата матери ныне я в путь провожаю с войсками,
Берег северный Вэй – и здесь предстоит нам проститься.
Чем его одарить, я не знаю, – какими дарами?
Подарю я гнедую четверку с большой колесницей.
 
 
Брата матери ныне я в путь провожаю с войсками,
Бесконечная дума о нем в моем сердце сокрыта.
Чем его одарить, я не знаю, – какими дарами?
Подарю самоцветы и пояс с прекрасным нефритом!
 

О скупости князя
(I, XI, 10)

 
Жаловал нас
В большой горнице, как подобало:
Ныне ж от яств на пиру ничего но осталось –
Жаловать нас
Не умеет, как в прошлом бывало.
Жаловал нам
От всех яств по четыре сосуда;
Ныне ж не ели мы досыта с каждого блюда.
Жаловать нас
Не умеет, как в прошлом бывало.
 

Ты стал безрассуден
(I, XII, 1)

 
Ты стал безрассуден, гуляешь с тех пор,
Поднявшись на холм, на крутой косогор!..
Хоть добрые чувства к тебе я храню,
К тебе не поднять мне с надеждою взор.
 
 
Ты бьешь в барабан, и разносится гром,
Внизу ты гуляешь под этим холмом.
Порою ли зимнею, летним ли днем
Там с белым стоишь ты от цапли пером[126]126
  Перо белой цапли – принадлежность танцора.


[Закрыть].
 
 
Ты в накры[127]127
  Накры – ударный музыкальный инструмент, напоминающий литавры.


[Закрыть] из глины ударил, опять
Идешь по дороге на холм погулять.
Порою ли зимнею, летним ли днем
Готов с опахалом из перьев плясать!
 

Там вязы растут у восточных ворот
(I, XII, 2)

 
Там вязы растут у восточных ворот,
Дубы на вершине крутого холма.
Сегодня, я знаю, Цзычжунова дочь
Под теми дубами нам спляшет сама!
 
 
Прекрасное утро избрали – вдали,
По южной долине мы будем гулять…
Сегодня не треплет никто конопли,
От площади рыночной пляски пошли!
В прекрасное утро мы вышли с тобой!
Идем по дороге все вместе гурьбой.
Ты – яркая мальва в цвету по весне,
Душистых дай перечных зернышек мне!
 

Радость удалившегося от княжеского двора
(I, XII, 3)

 
За дверью из простой доски
Возможен отдых без тревог;
Я у бегущего ключа,
Голодный, радоваться мог!
 
 
Ужели рыбой на обед
Должны быть хэские лещи?[128]128
  Хэские лещи – лещи из р. Хуанхэ.


[Закрыть]
Жену берешь – ужель и здесь
Ты только Цзян из Ци ищи?[129]129
  Цзян из Ци ищи. – Цзян – родовое имя циских князей. Ужели в жены обязательно брать девушку, принадлежащую к княжескому роду?


[Закрыть]
 
 
Ужели рыба на обед –
Лишь карп из Хэ, и нет иной?
Ужели только Цзы из Сун[130]130
  Цзы – родовое имя сунских князей.


[Закрыть]
Достойна стать твоей женой?
 

Есть у восточных ворот водоем
(I, XII, 4)

 
Есть у восточных ворот водоем,
И коноплю можно вымочить в нем.
Цзи, ты собой хороша и мила, –
Песню я спел бы с тобою вдвоем.
 
 
Есть у восточных ворот водоем,
Носим крапиву мочить в этот ров.
Цзи, ты собой хороша и мила –
Речи вести я с тобою готов!
 
 
Есть у восточных ворот водоем,
Вымочить можно в том рву камыши.
Цзи, ты собой хороша и мила, –
Поговорить мне с тобой разреши!
 

Там, у восточных ворот, зеленеют ракиты
(I, XII, 5)

 
Там, у восточных ворот, зеленеют ракиты –
Пышной густою листвою их ветви покрыты.
Встретиться в сумерки мы сговорились с тобою,
Звезды рассвета блестят, обещанья забыты.
 
 
Там, у восточных ворот, зеленеют ракиты –
Ветви их скрыты густою и пышной листвою.
Встретиться в сумерки мы сговорились с тобою,
Звезды рассвета блестят над моей головою.
 

У врат могильных
(I, XII, 6)

 
У врат могильных разрослись жужубы;
Срежь их топор – они несут нам беды.
Правитель наш неправый и недобрый,
И нрав его в стране всем людям ведом.
Хоть ведом – нет предела и управы –
Был издавна таков правитель нравом.
 
 
У врат могильных разрослись и сливы;
Слетясь на них, грозят бедою совы.
Правитель наш неправый и недобрый,
Все люди князя обличать готовы.
Моим словам не внемлет он, но вскоре,
Поверженный, о них он вспомнит в горе.
 

Вьет гнездо сорока на плотине
(I, XII, 7)

 
Вьет гнездо сорока на плотине;
На горе хорош горошек синий.
Кто сказал прекрасному неправду?
Сердце скорбь наполнила отныне.
 
 
Черепицей к храму путь устлали;
Пестр, хорош ятрышник в горных далях.
Кто сказал прекрасному неправду?
Сжалось сердце в страхе и печали.
 

Вышла на небо луна
(I, XII, 8)

 
Вышла на небо луна и ярка, и светла…
Эта красавица так хороша и мила!
Горечь тоски моей ты бы утешить могла;
Сердце устало от думы, и скорбь тяжела.
 
 
Светлая, светлая вышла на небо луна…
Эта красавица так хороша и нежна!
Горечь печали могла бы утешить она;
Сердце устало, душа моя грусти полна.
 
 
Вышла луна, озарила кругом облака –
Так и краса моей милой сверкает, ярка.
Путы ослабь, что на сердце связала тоска, –
Сердце устало, печаль моя так велика!
 

Чем я буду так занят
(I, XII, 9)

 
Чем же я буду так занят в Чжулинь?
Следом иду, провожаю Ся Нинь.
Это иду я не в город Чжулинь –
Следом иду, провожаю Ся Нинь.
 
 
«Вы запрягите четверку коней –
В Чжу отдыхать я поеду на ней.
Сам погоню я коней молодых –
Завтракать в Чжу я поеду на них!»
 

Там, где плотина
(I, XII, 10)

 
Там, где плотина сжимает наш пруд,
Лотосы там с тростниками растут.
Есть здесь прекрасная дева одна…
Кто мне поможет? – Печали гнетут;
Встану ль, прилягу ль – напрасен мой труд,
Слезы обильным потоком текут.
 
 
Там, где плотина сжимает наш пруд,
Там с валерьяной росли тростники.
Есть здесь прекрасная дева одна,
Стан ее пышен, прекрасны виски.
Встану ль, прилягу ль – напрасен мой труд,
В сердце лишь боль бесконечной тоски.
 
 
Там, где плотина сжимает наш пруд,
Лотосы там расцветают меж трав.
Есть здесь прекрасная дева одна,
Стан ее пышен и вид величав.
Встану ль, прилягу ль – напрасен мой труд,
Долго томлюсь, к изголовью припав!
 

Вы в шубе бараньей
(I, XIII, 1)

 
Вы в шубе бараньей опять беззаботно гуляли,
А в лисьей опять на дворцовом приеме стояли.
Могу ли о вас я не думать в тоске и в тревоге?
Уж сердце устало – болит и болит от печали.
 
 
Вы в шубе бараньей гуляете всюду без цели,
А лисью вы, сударь, в дворцовых покоях надели.
Могу ли о вас я не думать в тоске и в тревоге?
Вы сердце мне скорбью глубоко поранить успели.
 
 
Баранья та шуба как будто намазана салом,
Лишь выглянет солнце – и шуба в лучах заблистала.
Могу ли о вас я не думать в тоске и в тревоге?
Давно уж печаль так глубоко мне в сердце запала.
 

Коль путника встречу
(I, XIII, 2)

 
Коль путника встречу порою под шапкою белой[132]132
  Под шапкою белой… в белой одежде – то есть в трауре.


[Закрыть],
А путник от скорби по близким – худой, пожелтелый, –
Опять утомленное сердце мое заболело!
 
 
Лишь путника встречу я в белой одежде убогой –
Как ранено сердце мое и тоской и тревогой,
И следом за ним я отправился б той же дорогой!
 
 
Увижу: у путника белым колени прикрыты –
Вновь путами скорби и сердце и дух мой повиты,
И, кажется, скорбью одной воедино мы слиты.
 

Дикая вишня
(І, XIII, 3)

 
Дикая вишня в той влажной низине растет,
Нежные ветви на вишне слабы и гибки…
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой;
Рад я, что вишня не знает забот и тоски!
 
 
Дикая вишня в той влажной низине растет,
Нежные, хрупкие вижу на вишне цветы…
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой,
Рад я, что дум о семействе не ведаешь ты!
 
 
Дикая вишня в той влажной низине растет,
Нежный, прекрасный на ней наливается плод.
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой,
Рад я, что вишня не знает о доме забот!
 

Не ветер порывист[133]133
  Песнь об упадке царства Чжоу, о том, что не осталось уже зависимых от чжоуского двора князей.


[Закрыть]
(I, XIII, 4)

 
Не ветер порывист и буря дика,
Не мчит колесница как вихрь седока –
Смотрю на дорогу, что в Чжоу вела,
И в сердце опять западает тоска.
 
 
Не ветра порыв и не вихря полет,
Не бег колесницы, в которой трясет, –
Взглянул на дорогу, что в Чжоу вела,
На сердце легли мне печали и гнет.
 
 
О, если б кто рыбу сумел отварить –
Я вымыл бы сам приготовленный таз.
О, если б кто ехать на Запад[134]134
  …ехать на Запад – то есть в столицу Чжоу.


[Закрыть] хотел –
Я доброе слово сложил бы о вас!