Текст книги "Вымпел мертвых. Балтийские кондотьеры"

Первое время и огонь русских не был особо точен. Снаряды падали с большим недолетом и далеко по носу или за кормой, так что у капитана 1-го ранга даже сложилось впечатление, что одно из орудий минного крейсера вело огонь по следующему за ним мателоту. Вот только стоило пристрелке закончиться, как на его небольшой корабль обрушился настоящий шквал из смеси воды, огня и стальных осколков. Пусть большая часть русских снарядов ушла в воду, но близкие разрывы изрешетили левый борт прямо по ватерлинии, и через многочисленные пробоины, в некоторые из которых можно было спокойно просунуть кулак, в трюм начала поступать вода. Следом попавший прямо в основание трубы фугас разворотил ее вместе с палубным настилом настолько, что дым принялся расползаться по внутренним отсекам да стелиться по верхней, батарейной, палубе, слепя наводчиков и выгоняя на свежий воздух задыхающихся от гари матросов котельного и машинного отделений. Скорость тут же начала падать, и чтобы не тормозить идущие следом суда, Окикатсу приказал принять штурвал влево, стараясь сблизиться с противником и заодно давая возможность единственному 170-мм орудию начать обстрел неприятеля. Вот только до того, как дымящий всеми орудийными портами корвет смог сменить курс, в него влетело еще с полдесятка снарядов, выкосивших более сорока человек команды и запаливших деревянную палубу и борт корвета.

Капитаны же пароходов, не зная, как им поступить в сложившейся ситуации, продолжили идти прежним курсом, даже не предпринимая попыток разбежаться в разные стороны, чтобы хоть у одного был шанс скрыться от китайского рейдера.

– Может, оставим его в покое, Виктор Христианович? – оценив непрезентабельный вид японского корвета, поинтересовался Протопопов. – Ход мы ему сбили, и теперь он даже свои транспорты догнать не сможет. А чтобы пустить его на дно, придется потратить еще не меньше сотни снарядов или подойти поближе, рискуя нарваться на удачный японский снаряд. Все же японцы нам не враги, во всяком случае сейчас, чтобы целенаправленно уничтожать их корабли и моряков. Мы ведь здесь больше для того, чтобы заработать, а не воевать, хотя именно последнее нам все время и приходится делать.

– И хотел бы, Николай Николаевич, но пока мы будем гоняться за транспортами, он может уйти в бухту, где сейчас стоят оба наших трофея. А ведь там два десятка наших людей, рисковать жизнями которых я не желаю. И потому я предпочту потратить еще сотню снарядов, но буду уверен, что этот японец не принесет нам проблем. Поэтому сейчас вновь пристреляемся и потихоньку добьем подранка.

Время от времени вздрагивая от прохладного душа, что окатывал канониров минного крейсера при редких близких падениях снарядов, порождавших немалые фонтаны воды, расчеты 120-мм орудий, вновь перейдя на неспешную стрельбу, через пару минут нащупали новую дистанцию, и вокруг «Каймона» опять закипело море. Что бы Иениш ни говорил, он все же опасался израсходовать все снаряды и потому повел корабль на сближение, стараясь на максимальной скорости выйти едва ковыляющему японцу в нос. И вот стоило тому оказаться на правом траверзе, как все орудия, что могли стрелять на этот борт, вновь подали свой раскатистый голос. Даже расчету 47-мм пушки позволили пострелять вволю, лишь бы попадали в цель.

С восьми кабельтовых результативность огня с «Полярного лиса» возросла в разы, и теперь каждый четвертый или третий снаряд рвал на части деревянный корпус «Каймона», множа жертвы среди его экипажа и разрушения. Едва успевшие потушить пожар на корме, пожарные расчеты были вынуждены кинуться на нос, где пока еще не слишком сильное пламя уверенно подбиралось к самому тяжелому орудию корвета.

Точку на борьбе за живучесть корабля поставили два 120-мм снаряда, прилетевшие один за другим в левую скулу и проделавшие две солидные пробоины, соединившихся в одну, края которой оказались немногим ниже ватерлинии. Сначала помаленьку, а потом, по мере увеличения крена, все больше и больше вода начала поступать во внутренние отсеки «Каймона». Справиться с начавшимся затоплением своими силами, да к тому же вдали от родных берегов, нечего было и мечтать. На новейших стальных крейсерах с множеством водонепроницаемых переборок подобное повреждение еще можно было бы игнорировать, задраив затапливаемый отсек, но на первенце японского кораблестроения отсеки разделяли деревянные переборки, которые принялись протекать разом в сотне мест. Все попытки заткнуть щели досками, одеждой и вообще всем, что только попадало под руку, лишь немногим приостановили поступление воды, но трюм постепенно заполнялся, и спустя четверть часа та уже плескалась в машинном отделении, все ближе подступая к топкам котлов. Было ясно, что пока не будет перекрыта пробоина, о спасении корабля нечего и мечтать.

Оценили незавидное положение военных моряков и на шедшем концевым «Микава-Мару». Сбросив скорость, он приблизился к погибающему кораблю и, окончательно застопорив ход, начал спускать шлюпки на воду. К этому времени китайский рейдер уже пять минут как прекратил стрельбу и, отойдя на более безопасное для себя расстояние, принялся наворачивать круги в ожидании развязки событий.

Несмотря на сильный крен на нос и левый борт, японский корвет тем не менее уже более часа держался на воде и на первый взгляд не думал тонуть, а вокруг него вились пять белоснежных шлюпок, с которых время от времени к ушедшей под воду пробоине ныряли японские моряки, прилагавшие нечеловеческие усилия, чтобы закрыть пробоину парусиной и деревянными щитами. За это время «Полярный лис» успел догнать оба ушедших вперед транспорта, оказавшихся угольщиками, что везли кардиф стоявшему у берегов Кореи японскому флоту.

Пройти мимо такого трофея Иениш никак не мог, но и отдавать боевой уголь, который впоследствии самому придется покупать за куда большие деньги, на откуп китайцам не поднималась рука. Да и шедший головным угольщик, водоизмещением в шесть тысяч семьсот тонн, спущенный на воду всего два года назад, являлся весьма желанным трофеем. Потому именно его Иениш планировал потребовать себе в собственность из той четверки, что он собирался привести в Шанхай в ближайшем будущем. Дело оставалось за малым – разобраться с японским корветом и прибрать к рукам последний транспорт перехваченного конвоя.

На оба судна были переведены призовые партии, и, развернувшись ровно на 180 градусов, угольщики отправились в обратный путь, идя уступом вправо и прикрывая своими корпусами минный крейсер, вставший в строй крайним. На них все еще развевались японские флаги, да и родные экипажи никто с них снимать не стал, а потому оставалась надежда, что даже если на «Каймоне» разглядят небольшой крейсер и распознают ту хитрость, к которой решил прибегнуть капитан рейдера, расстреливать свои же суда японские моряки не станут.

Капитан 1-го ранга Окикатсу рассматривал в бинокль приближающиеся транспорты, что совсем недавно на максимальной скорости уходили на запад, и терялся в догадках, что именно могло произойти с бросившимся вслед за ними минным крейсером. То, что он догнал угольщики, являлось несомненным фактом. Все же на десяти узлах убежать от корабля, способного, по имеющимся данным, дать все двадцать, выходило за рамки реальности. Но если он смог их догнать и захватить, почему оба транспорта возвращались? Так и не разглядев за высокими бортами транспортов небольшой минный крейсер, капитан 1-го ранга все же заподозрил неладное в происходящем, и пока те находились в зоне обстрела 170-мм орудия, приказал дать предупредительный выстрел прямо по ходу угольщиков. Машинной команде пришлось затушить топки и спустить пар еще четверть часа назад, лишая корвет хода. На парусах же потяжелевший от принятой воды корвет мог двигаться с немалым трудом, но и они не были подняты, поскольку все уцелевшие матросы оказались заняты на заделке пробоины и откачке всеми имеющимися ручными средствами все еще поступающей на борт воды.

Несмотря на крен, канониры, выдвинувшие орудие на правый борт, смогли положить снаряд примерно в двух кабельтовых по курсу транспортов, заставив тех пойти на циркуляцию влево. Оставшийся же без прикрытия «Полярный лис», набирая скорость, устремился на юго-восток, чтобы как можно быстрее выйти в необстреливаемый сектор и на всякий случай отдалиться от продолжавшего огрызаться противника. Оббежав его за тридцать кабельтовых, «Полярный лис» вновь изменил курс и, прикрываясь корпусом держащегося под боком у корвета парохода, пошел на сближение. В одно мгновение доселе немало помогший транспорт превратился в досадную помеху, убрать которую в кратчайшие сроки уже не получалось.

Естественно, маневр рейдера был засечен с борта парохода, но пока сообщение о нем донесли до капитана «Каймона», пока он соображал, что реально предпринять в сложившейся ситуации, пока удерживающийся на месте работой машин «Микава-Мару», дав максимально возможный ход, отползал с линии огня лишенного возможности маневрировать корвета, «Полярный лис» был уже в десяти кабельтовых и, слегка изменив курс, чтобы как можно дольше прикрываться корпусом парохода, на 18,5 узла летел, окутанный белой пеленой водяной взвеси, вздымаемой таранным форштевнем, рассекавшим невысокие волны.

Дав прямо по курсу стронувшегося с места транспорта предупредительный выстрел в надежде притормозить его и убедившись, что упертый японский капитан, по всей видимости, решил поиграть в героя, выигрывая своим военным коллегам время подготовиться к встрече с противником, минный крейсер, не сбавляя скорости, принялся заваливаться на правый борт из-за резкой перекладки штурвала влево. От столь резкого маневра все, что не было надежно закреплено, оказалось на палубах, под ногами у матерящихся матросов. Лишь заранее предупрежденные канониры и машинная команда с кочегарами, до которых удалось докричаться по переговорным трубам, успели подготовиться. Многие же, не удержавшись на ногах, приложились кто о переборку, кто о палубу, обеспечив скучавшего последнее время корабельного врача пациентами. Благо травмы по большей части оказались несерьезными – один сломанный нос да выбитые зубы, не считая небольших ушибов и ссадин. Куда больше впоследствии офицерская часть команды горевала о погибшем почти в полном составе корабельном сервизе, поскольку до закупки новой посуды принимать пищу приходилось из стальных матросских мисок. А уж как об этом впоследствии горевал ставший виновником его гибели помощник кока, с которым хорошенько отдраенный старшим офицером боцман сполна поделился немалым количеством услышанных в свой адрес слов и эпитетов, добавив от себя и пару увесистых плюх!

Тем не менее произведенный маневр позволил приблизиться к транспорту, так и не попав под прицел орудий «Каймона», который попытались развернуть бортом к приближающемуся рейдеру хотя бы с помощью буксировки последнего шлюпками. Вот только ушедший вперед «Микава-Мару» уже сполна успел оказать медвежью услугу тем, кому силился помочь, в результате чего «Каймон» оказался направлен лишенным какого-либо вооружения носом к показавшейся из-за корпуса парохода корме минного крейсера, что весьма быстро сбрасывал ход, отрабатывая машинами «полный назад».

С замершего примерно в трех кабельтовых прямо по курсу минного крейсера раздался выстрел, и 120-мм снаряд упал под боком у пытавшихся вновь повернуть корвет бортом к противнику шлюпок. Вот только японцы оказались либо сильно непонятливыми, либо сильно смелыми, но свои попытки они прекратили лишь после того как четвертый по счету снаряд угодил прямиком в одну из шлюпок, разорвав ее в щепки. Спасти с нее смогли только одного матроса, остальные же погибли: кто от осколка, кто от ударной волны, а кто и утонул, потеряв сознание.

Утерев пот и тихонечко выдохнув, от того что весьма рискованный маневр прошел без сучка без задоринки и «Полярный лис» не только успел укрыться за бортом транспорта, но и весьма вовремя скинул скорость, не выкатившись из-за него раньше времени, Иениш дал отмашку на подготовку к спуску гребного катера и позволил себе ухмыльнуться. Пусть фокус с троянским конем в виде угольщиков провалился, ему все же удалось занять положение, гарантировавшее весьма скорое потопление противника. Продолжительное общение с Иваном все же повлияло на его мышление, и идея прикрыться гражданским судном более не виделась чем-либо недостойным. Наоборот, теперь он воспринимал подобный ход как самую обычную военную хитрость и потому должную иметь место на войне.

Отработав еще немного задним ходом, «Полярный лис» замер менее чем в кабельтове от покачивающегося на невысоких волнах японского корвета, после чего под настороженными взглядами японцев от него отвалила шлюпка под белым флагом. Во сколько сожженных нервных клеток встал ему путь в какие-то полторы сотни метров, Иениш так никогда и не узнал, но колени пару раз предательски дрогнули под прицелом винтовок японских матросов. Тем не менее дистанция была преодолена без происшествий, и, пристав к опущенному трапу, который из-за возросшей осадки корвета уже уходил на пару ступеней в воду, пассажиры катера поднялись на борт «Каймона».

– Доброволец Иениш, Виктор Христианович – исполняющий обязанности командира минного крейсера Бэйянского флота империи Цин, – на английском языке первым представился он японскому офицеру, стоявшему впереди группы встречающих.

– Капитан 1-го ранга Ябэ Окикатсу, командир корвета Императорского флота Японии «Каймон», – представился в ответ тот и поинтересовался причинами, побудившими русский корабль атаковать японские суда.

– Как я уже упомянул, я, впрочем, как и каждый член моего экипажа, были приняты в состав Бэйянского флота в качестве добровольцев. Посему в настоящее время я ни в коем случае не представляю интересы или же побуждения Российской империи, а выступаю исключительно как частное лицо. Полагаю, вы сможете в дальнейшем передать данную информацию своему командованию, дабы избежать негативных моментов в отношении наших государств.

– Я, несомненно, передам это командованию, господин Иениш, – коротко кивнул капитан 1-го ранга, – но означают ли ваши слова, что вы не собираетесь топить мой корабль?

– Сожалею, но сие невозможно. Ваш корабль, так или иначе, будет потоплен. Я лишь могу предложить вам спасти тех своих офицеров и моряков, что все еще живы. Спускайте оставшиеся шлюпки и переводите на них свой экипаж. Если собственных спасательных средств окажется недостаточно, вам будут переданы шлюпки с захваченных нами пароходов. Корейский берег довольно близко. Даже отсюда просматриваются многочисленные прибрежные островки. Так что вы вполне сможете добраться до него собственными силами.

– А что будет с моим кораблем, после того как мы его оставим? – сохраняя каменное лицо, поинтересовался японский офицер.

– Как я уже говорил, ваш корабль будет затоплен в любом случае. Вы можете забрать с собой флаг и судовую кассу. Также вам и всем офицерам будет разрешено сохранить личное оружие. Со своей же стороны вы и каждый член вашего экипажа будете обязаны дать расписку в неучастии в боевых действиях против империи Цин до окончания войны. Только на таких условиях вы сможете сохранить ваших людей для своей страны и уберечь свою честь от позора плена.

– Я не могу позволить вам безнаказанно потопить мой корабль, господин Иениш. Мой долг офицера Японского Императорского флота и подданного императора Муцухито требует от меня погибнуть, но не отступить перед лицом врага.

– Погибнуть вы всегда успеете, господин капитан 1-го ранга. Поверьте мне, военный моряк рискует не вернуться домой даже в мирное время, что уж говорить о военном. Да и утопить ваш сильно поврежденный корабль мы сможем в любую минуту, не дав вам ни малейшей возможности оказать сопротивление. И вы сами это прекрасно понимаете. Я же предлагаю вам весьма выгодные условия. И даже готов дать расписку, что не буду брать ваш корабль в качестве трофея, а непременно затоплю его, после того как вы его покинете.

– В таком случае почему бы вам не потопить нас прямо сейчас? Почему вы медлите?

– То, что судьбе было угодно превратить нас в противников, вовсе не означает, что вы являетесь моим непримиримым врагом. Я не испытываю какого-либо удовольствия от убийства людей, господин капитан 1-го ранга. Я просто делаю свою работу – пресекаю снабжение вашего флота и армии доступными мне способами. И если при этом у меня появится возможность не проливать лишнюю кровь, я буду стремиться именно к подобному развитию ситуации.

– Вы офицер, господин Иениш?

– Капитан 1-го ранга Российского Императорского флота в отставке. Был уволен с действительной службы по состоянию здоровья после потери своего корабля и большей части команды. Моим долгом было уйти на дно вместе с моим кораблем, но судьбе было угодно сохранить мне жизнь. Возможно, теперь судьба моими руками и устами дает подобную возможность и вам тоже, господин капитан 1-го ранга.

– Вы позволите мне остаться вместе с моим кораблем?

– Если таково будет ваше желание.

– В таком случае я прошу позаботиться о моих людях.

– Непременно. Сразу же после получения от каждого из них озвученной мною ранее расписки.

В течение всего времени, что ушло на снятие японского экипажа, Иениш и сопровождавшие его моряки находились на борту медленно затапливаемого «Каймона». Лишь когда отвалившие от борта шлюпки двинулись в сторону корейского побережья, к паре небольших кораблей подошли оба угольщика, доселе державшиеся на почтительном расстоянии. Одновременно с ними непосредственно к корвету подошел минный крейсер, и с него на борт японского корабля полетели шланги водяных помп.

– Что все это значит, господин Иениш? – окинув взглядом принявших суетиться на борту его корабля русских матросов, поинтересовался Ябэ Окикатсу.

– К сожалению, господин капитан 1-го ранга, китайский флот оказался не столь развитым, как они сами пытались всем доказать все последние годы. А уж про снабжение даже не приходится ничего говорить. Оно ужасно! Потому, чтобы содержать вверенный мне корабль и команду в должной мере, мне приходится зарабатывать на всем чем только можно. Поэтому я без утайки скажу вам, что прежде чем затопить ваш корабль моя команда снимет с него все, что можно будет продать. А чтобы снять с него все ценное, прежде нам необходимо удостовериться, что он не утонет раньше времени.

– А ведь я поверил вашему слову, господин Иениш, – сжав в бессильной злобе кулаки, едва заметно катнул желваками теперь уже бывший командир «Каймона».

– И правильно поступили. Тем более что я не нарушил его. И не собираюсь нарушать в будущем. Ваши люди свободны и движутся к спасительному берегу. Ваш корабль будет затоплен, и вы разделите его судьбу. Так что все, что я обещал, я выполняю.

– Что же, вы преподали мне отличный урок, господин Иениш. В подобных договорах не может быть мелочей. Надеюсь, вы понимаете, что в свете новых обстоятельств я не могу позволить вам заполучить мой корабль. Ведь сняв те же орудия, вы сможете продать их китайцам, и вскоре они будут стрелять по воинам Страны восходящего солнца.

– Вы полагаете, что жизни ваших людей не стоят тех пары тысяч фунтов, что я собираюсь выручить, продав то, что удастся снять с вашего корабля?

– Они давали присягу служить императору до самой смерти. И если такова воля богов, они бы заплатили требуемую цену, но не посрамили бы свое имя и воинскую честь!

– Что же, как бывший офицер Российского Императорского флота, я вас прекрасно понимаю, – обернувшись и увидев утвердительный кивок от боцмана, Иениш вновь вернулся к беседе: – Но я никак не мог позволить вам забрать с собой еще и моих людей, господин капитан 1-го ранга. Пока мы с вами беседовали, мои люди обезвредили вашего человека, сидевшего в артиллерийском погребе. А чтобы вы в полной мере ощутили мое недовольство подобным поведением с вашей стороны, я затоплю ваш корабль на мелководье, так что погибнуть с ним вам не будет суждено.

– Но ведь мы договаривались!

– Мы договаривались, что вы разделите судьбу своего корабля. И вы ее разделите.

Каменное спокойствие, демонстрируемое японцем с первой минуты встречи, наконец дало трещину. Дрогнув лицом, он принялся шарить по поясу в поисках рукояти револьвера, но тяжелый взгляд из-под бровей русского боцмана и зажатый в его руке «Смит-Вессон», как бы случайно направленный прямиком в него, заставили прекратить всякие поползновения.

– Смерть легка, как перышко, долг тяжел, как гора, – прервал затянувшее молчание услышанной как-то от Ивана фразой Иениш. – Так в чем же заключается ваш истинный долг, господин капитан 1-го ранга?

Услышав из уст собеседника фразу, некогда произнесенную его императором, Ябэ Окикатсу встрепенулся и с удивлением уставился на русского капитана. Этот человек с непроизносимой фамилией, неожиданно для всех появившийся в рядах врагов его страны и приложивший руку ко всем потерям, понесенным японским флотом, тем не менее вызывал у капитана 1-го ранга невольное восхищение. Помимо, несомненно, выдающихся качеств военного моряка, что наглядно показал недавний бой, он вдобавок оказался мастером ведения переговоров. Одной своей последней фразой русскому удалось мгновенно склонить его к принятию столь трудного решения.

– Как жаль, что вы не воюете на нашей стороне, господин Иениш, – с великим трудом и некоторыми ошибками выговорив фамилию своего визави, поклонился достойному во всех аспектах противнику капитан Окикатсу.

– Это вряд ли было бы возможно, господин капитан 1-го ранга. Мы никогда не встанем под знамена агрессора. Но те, кто подвергнется нападению, могут рассчитывать на нашу помощь. И раз мы смогли прийти к согласию, прошу дать мне слово, что вы не будете предпринимать попытки уничтожить ваш корабль, либо чинить какие-либо препятствия моим людям.

– Даю вам свое слово, – вновь поклонился японец.

Полностью прекратить поступление воды оказалось невозможно, но водоотливные средства справлялись с откачкой воды, и потому спустя еще полчаса поданный с одного из угольщиков буксировочный трос натянулся, и процессия из четырех кораблей сдвинулась с места. Второй же из захваченных угольщиков, приняв на борт расчеты противоминных орудий и десантную пушку Барановского, уже пару часов как убежал вслед за третьим пароходом перехваченного рейдером конвоя. Конечно, куда надежнее и быстрее с задачей по его захвату справился бы «Полярный лис», но без его помп японский корвет имел все шансы не добраться до Квельпарта и упокоиться на дне еще до того, как с него снимут все ценное.

Более семи часов заняла буксировка поврежденного корвета к приглянувшейся русским бухте, где он, взятый на буксир многочисленными лодками, спущенными со всех судов, был затащен поближе к мели. Причем попытавшийся убежать «Микава-Мару» к их прибытию уже столь же смирно стоял на якоре, как и все прочие трофеи. По словам возглавившего погоню Протопопова, хватило всего десяти снарядов, чтобы убедить капитана беглеца прекратить геройствовать и смириться с судьбой. Заодно удалось проверить в деле столь сильно приглянувшийся Иенишу пароход. Даже будучи в полном грузе, он смог дать примерно на два узла больше, чем выжимал из своей машины «Микава-Мару», и нагнал того всего за четыре часа.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и потому работы по избавлению корвета от всего, что было плохо прикручено или не прикручено вовсе, приходилось вести при свете немногочисленных фонарей. Часть боеприпасов уже была вытащена на верхнюю палубу еще во время буксировки, но постепенно поднимающийся уровень воды грозил залить сотни столь ценных снарядов, что отодвинуть все работы до утра не представлялось возможным.

Два дня ушло у немногочисленной русской команды на сбор трофеев. Вслед за боеприпасами с набравшего за ночь воды и полностью легшего на песчаную мель «Каймона» первым делом выгрузили уголь, до которого еще не добралась вода, поставив на перегрузку полсотни японских моряков, согнанных со всех захваченных ранее пароходов. Уголь был не боевым, и потому грузили его в закрома угольщика, что Иениш планировал оставить себе. На него же весь второй день те же моряки перегружали топливо из угольных ям второго угольщика. А пока под боком шла авральная работа по бункеровке, на борту «Каймона» вовсю раздавался не умолкающий лязг и громкие матюги – команда минного крейсера с помощью лома и такой-то матери демонтировала приглянувшиеся их командиру орудия.

Помимо снятых в первый же день пяти скорострелок Норденфельда, одна из которых имела винтовочный калибр, и 75-мм десантной пушки Круппа, демонтировать и забрать с собой решили все шесть пусть и несколько устаревших бортовых 120-мм орудий.

Поскольку ворочать многотонные стальные конструкции вручную не было никакой возможности, команда воспользовалась ранее полученным опытом и, сделав с помощью лебедки из уцелевших мачт подобие крана, перегрузила разобранные на части орудия на сооруженные из шлюпок и досок палубного настила корвета плоты, которые на буксире парового катера доставляли к «Микава-Мару», оборудованному кран-балкой. Само же судно подойти к корвету никак не могло из-за слишком большой осадки.

И лишь единственное 170-мм орудие никто не решился трогать по причине его тяжести и монументальности. Моряки лишь сняли с него замок, да, отвезя подальше в бухту, выбросили его за борт. Снаряды же с пороховыми зарядами залили водой, чтобы не таскать лишнюю тяжесть. После механики спустились в полузатопленное машинное отделение и, подобно дорвавшимся до амбара хомякам, утащили все, что весило менее ста килограммов и пролезало в люки.

Следом пришла очередь прочего судового имущества, включая шлюпки и паруса, так что вскоре вся палуба «Микава-Мару» оказалась завалена бухтами, ящиками, мешками, свернутыми парусами и прочим добром, не поместившимся в трюм, где находилось инженерное имущество для японской армии.

Изрядно облегченный «Каймон» довольно легко смогли сдернуть с мели, и под гудки собравшихся в бухте пароходов он вскоре вновь лег на дно, но теперь на его борту находился одетый в парадное капитан 1-го ранга Окикатсу. Иениш сдержал слово, и капитан разделил судьбу своего корабля. Тот же факт, что человеку было суждено выжить и продолжить службу, а малоценный корвет хоть и подняли по окончании войны, но пустили на слом, уже был вне его компетенции.

Уставшие, но довольные, как обожравшиеся сметаной коты, русские моряки, выстроив трофейные суда в кильватерную колонну, покинули приютившую их гавань утром 4 октября и без каких-либо проблем прибыли в Шанхай через два дня.

Будучи знакомым с любовью китайцев объегорить всех и вся, Иениш приказал оставить трофейные суда на внешнем рейде вплоть до момента получения полагающихся за призы средств, а сам крейсер провел в порт и вновь пристроил под боком русского стационера, хорошо знакомой ему со времен службы канонерской лодки «Бобр», сменившей здесь «Разбойника», ушедшего к русским берегам на охрану рубежей.

Слух о возвращении минного крейсера мгновенно разлетелся по порту, и потому не прошло и часа, как перед трапом появился одетый в дорогой европейский костюм улыбчивый китаец, неплохо владеющий русским языком. Предъявив перстень в качестве опознавания, представитель заказчика был препровожден в кают-компанию, где его с нетерпением ожидали Иениш с Иваном, прибывшим получасом ранее.

– Господин Иениш, господин Иванов, несказанно рад видеть вас в добром здравии. Позвольте представиться: господин Ван. Можете обращаться ко мне именно так.

– Что же, день добрый, господин Ван. Прошу присаживаться, – указал на небольшой стул напротив себя Иениш. Кают-компания крейсера могла поразить разве что скромными размерами, и потому на роскошные диваны и кресла места в ней не оставалось.

– Покорнейше благодарю, – слегка поклонился китаец, продолжая удерживать на лице располагающую улыбку.

– Хоть я и знаю, что это не в обычаях вашего народа, господин Ван, но я предлагаю перейти сразу к делу. Время, знаете ли, деньги! И чем больше этого самого времени мы проведем в море, тем больше все мы сможем заработать.

– Золотые слова, господин Иванов! – тут же закивал китаец. – Насколько я понимаю, вы вернулись не с пустыми руками.

– Вы верно понимаете, господин Ван, – вновь взял слово Иениш. – У нас имеется для вас три парохода с грузами продовольствия, одежды, инструмента и кардифа, а также парусно-винтовая шхуна с грузом сушеной рыбы. В настоящее время они ожидают вашего оценщика на рейде. Хотелось бы поскорее сдать их вам на руки, пока японцы не налетели. Я более чем уверен, что в Шанхае хватает их шпионов, и телеграмма о нашем появлении уже ушла адресату на японских берегах.

– А что же вы сразу не ввели их в порт? Теперь придется терять столь много драгоценного времени, – изобразив отчаяние всем своим лицом, покачал головой доверенный представитель китайских чиновников, согласившихся подзаработать во время войны.

– Считайте меня перестраховщиком, господин Ван. То, что англичане и американцы благоволят японцам, знает последняя дворовая собака, а потому мы все же опасаемся некорректных действий со стороны представителей их концессии и флота. Посему, как только мы закончим прием угля и свежей воды, тут же отчалим. Заодно сможем доставить на призы вашего представителя.

– К сожалению, я не столь богат, дабы иметь представителей, – вновь приклеив на лицо располагающую улыбку, развел руками китаец. – Потому за оценщика буду выступать я сам.

– Тем лучше, – кивнул Иениш. – А что касается личного состояния, то это дело поправимое, господин Ван. И если вы мне сможете в течение часа помимо экипажей для призов подобрать еще два десятка знакомых с морским делом человек, не совсем бандитской наружности, в следующий раз мы сможем привести в два раза больше судов. Полагаю, это будет в наших общих интересах?

– Вы, несомненно, правы, уважаемый господин Иениш. И да, за час я смогу найти необходимое количество людей. Но к чему ограничиваться двумя десятками? Я могу найти и больше.

– Нет. Больше не стоит. У нас военный корабль, а не лайнер, и каждое койко-место на счету. И так всем придется потесниться. Было бы иначе, мы изначально имели бы куда больший экипаж.

– Не смею перечить вам в этом вопросе, уважаемый господин Иениш, – склонил голову Ван. – Не мне, сухопутной крысе, давать советы бывалым покорителям морей и океанов.

– Я рад, что вы правильно поняли мои слова, господин Ван. Предварительно мы оценили все четыре судна в сто пятьдесят шесть тысяч фунтов стерлингов. Груз – в девять тысяч фунтов. Надеюсь увидеть вас через час на борту моего корабля с третьей частью озвученной суммы. А теперь позвольте откланяться, дела, – не дав своему, несомненно, хитрому собеседнику сказать хоть одно слово против, Иениш поднялся, коротко кивнул и покинул каюту в компании Ивана, оставив стоявшего на стреме матроса проводить гостя до трапа.