Текст книги "Вымпел мертвых. Балтийские кондотьеры"

– В таком случае позвольте откланяться, – понял не самый тонкий намек Иениш и поспешил покинуть кабинет.

Прекрасно понимая, что ни за день, ни за два вопрос с деньгами не решится, Иениш, получив разрешение на выход с базы и оставив охранять канонерку три десятка человек, увел свой минный крейсер к месту гибели «Гуанцзя». Получат они свои деньги или нет, еще неизвестно, и потому он считал себя вправе получить с китайцев хоть какую-нибудь компенсацию за участие в недавнем сражении. А на погибшем авизо, по словам доставленных в Люйшунькоу членов его экипажа, все еще оставалось немало добра, хоть большая часть вооружения и боеприпасов, представлявшие наибольший интерес, уже были весьма успешно сняты и доставлены на военно-морскую базу.

Вопреки словам У Цзинжуна, являвшегося командиром авизо, корабль отнюдь не был уничтожен взрывом в целях недопущения его захвата японцами. Конечно, может, таковой и имел место быть, но куда большие повреждения, по наблюдениям русских моряков, высадившихся на его борт, доставили кораблю пара-тройка снарядов среднего калибра и волны, изрядно побившие деревянную обшивку его бортов во время недавнего шторма. Но насчет того, что с корабля постарались забрать все ценное, он не обманул. Из всего вооружения на месте осталось лишь кормовое 150-мм орудие Круппа, оставленное по совершенно непонятным причинам, поскольку обе его товарки, что стояли в спонсонах по бортам, оказались демонтированы. Впрочем, куда большую ценность представляли сохранившиеся в бомбовых погребах снаряды и заряды, опять же по непонятной причине оставленные нетронутыми. Хоть немалое количество воды уже проникло в трюм оставленного корабля, затопить боеприпасы та еще не успела, а в свете немалого дефицита этих самых боеприпасов в закромах Бэйянского флота, даже дополнительные четыре десятка виделись совершенно не лишними.

Как прежде до них экипаж крейсера «Цзиюань» использовал сохранившиеся мачты в роли импровизированного крана, так и русские моряки, споро разобрав орудийную установку на составляющие, аккуратно перегрузили многотонные железяки сперва на импровизированный плот, собранный из обоих катеров «Полярного лиса» и закрепленного поверх них вырубленного куска палубного настила авизо, а после столь же аккуратно подняли с помощью шлюпбалок на борт минного крейсера. Больше с обобранного не только военными моряками, но и местными рыбаками, а также, как впоследствии выяснилось, еще и японцами корабля брать было нечего, потому Иениш привел свой крейсер обратно в Люйшунькоу и, отдав распоряжения насчет разгрузки корабля, вернулся к составленным его офицерами докладам. Впереди его ждала работа по составлению как можно более точного доклада для Адмиралтейства, но сперва требовалось прикинуть в общих чертах и нарисовать у себя в голове общую картину прошедшего несколько дней назад боя.

Помимо двух подожженных в самом начале сражения и позже погибших небольших старых крейсеров, под сосредоточенный обстрел «Летучего отряда» по очереди попали все оставшиеся китайские крейсера, серьезно уступавшие своим японским визави по всем статьям. Особенно остро этот вопрос касался вооружения. Немногочисленные и не способные похвастаться большой скорострельностью орудия китайских кораблей хоть и поражали время от времени то один, то другой японский корабль, не смогли нанести им критических повреждений. Даже флагманский крейсер адмирала Ито «Мацусима», получивший, по словам очевидцев, четыре двенадцатидюймовых подарка от «Динъюаня», ставших причиной сильнейшего пожара на батарейной палубе, отчего и считался китайцами в числе уничтоженных, имел все шансы уцелеть и, выйдя из боя, справиться с полученными повреждениями, а после спокойно дойти хоть до самой Японии. Прочие же японские корабли, что не пошли на дно, отделались куда меньшими повреждениями. И даже вернувшийся в строй «Лайюань» не смог внести весомый вклад в рисунок боя. Правда, еще до его возвращения, как раз в тот момент, когда на его борту закончили тушить пожар, сильно пострадавший от огня японских крейсеров бронепалубный «Чжиюань», имея крен на правый борт, попытался протаранить флагман адмирала Цубоя. Но не добравшись до врага, после сильнейшего взрыва, разорвавшего носовую часть крейсера, ушел на дно, махнув напоследок вращающимися винтами. Что именно произошло с крейсером: подрыв бомбового погреба или минного аппарата, – так и осталось неясным. И то, и другое могло привести к описанным китайскими моряками последствиям. Однако маневрирование, что японцев, что китайцев, в этот период сражения виделось наглядным пособием всех возможных ошибок. Хотя слово «маневрирование» по отношению к китайскому флоту, положа руку на сердце, применять было никак нельзя. Его действия как ничто иное служили наглядным доказательством абсолютно неверного представления о морских сражениях, возникшего по итогам битвы при Лиссе[16]16
  Морское сражение в ходе австрийско-итальянской войны, состоявшееся 20 июля 1866 года, продемонстрировавшее бессилие артиллерии перед броней и поставившее во главу угла тактику таранного боя на близкой дистанции, что превращало эскадренные сражения в свалку отдельных кораблей.


[Закрыть] во время австро-итальянской войны, когда бой превращался в свалку, где каждый отдельный корабль оперировал самостоятельно и пытался протаранить хоть кого-нибудь из противников. Впрочем, и конструкция большей части китайских кораблей являлась результатом развития кораблестроительной мысли с учетом именно этой тактики. Тарану отводилась основная поражающая роль, а немногочисленная артиллерия лишь шла в довесок. Японские же корабли, строившиеся для линейного сражения, благоразумно не приняли навязываемую китайцами тактику и оказались правы. Вот только отсутствие опыта реального эскадренного боя, которым, впрочем, не мог похвастаться никто в мире, не позволило им вовремя прикрыть поврежденные артиллерийским огнем корабли от атак миноносцев. Везде и всегда они подходили, когда уже было слишком поздно. Да и оставление на произвол судьбы слабейших кораблей флота против китайских крейсеров и броненосцев являлось грубейшей тактической ошибкой, как командующего, так и командиров этих самых кораблей, не успевших вовремя принять решение о смене курса.

Впоследствии японцы, используя свое превосходство в скорости, смогли легко навязать китайцам удобную им тактику да вдобавок полностью растерзать подобие того построения, что демонстрировал Бэйянский флот. Стараясь держаться от китайских кораблей на средней дистанции, являвшейся идеальной для скорострельных орудий среднего калибра, и постоянно кружа в пятнадцати – двадцати кабельтовых от противника, самые быстрые крейсера японского флота в течение полутора часов забрасывали китайские крейсера и броненосцы фугасными снарядами с максимальной скорострельностью, сосредотачивая огонь парой, а то и всей четверкой то на одном, то на другом корабле.

Так на попавшем под раздачу «Лайюане» вновь вспыхнул нешуточный пожар, а помочь в его тушении было уже некому. В результате получив за полчаса около полутора сотен попаданий и объятый пламенем от башни главного калибра до кормы, где еще имелось чему гореть, он был списан японцами со счетов, после чего огонь перенесли на его систершип. Построенный по тем же чертежам и на той же Штеттинской верфи «Цзинъюань» поначалу столь же стойко переносил попадания японских фугасов, в том числе благодаря броневому поясу, показавшемуся из-под воды в силу неполной загрузки корабля топливом. Но стоило снарядам начать рваться на его палубе, как огонь в считанные минуты распространился по кораблю. Объятый пламенем и от того не способный вести ответный огонь, китайский таранный броненосный крейсер повернул прямо на флагманский «Иосино», чтобы попытать счастья в том, чего не удалось достичь погибшему ранее «Чжиюаню», но добраться до японского крейсера также не смог. Помимо того что «Цзинъюань» изначально уступал японцу в скорости, своим маневром он обратил на себя внимание абсолютно всех артиллеристов «Летучего отряда» и вскоре скрылся во множестве водяных всплесков и огненных разрывах. Не прошло и пяти минут, как рыскавший в дыму из стороны в сторону крейсер принялся садиться в воду носом и крениться на левый борт, получив, по всей видимости, несколько подводных пробоин в не прикрытых броней оконечностях или ниже броневого пояса. Вскоре его корма приподнялась настолько, что над водой показалось перо руля и взбивающие воду винты. Серьезно поврежденный крейсер принялся крутиться в неуправляемой циркуляции. Закончилась же его агония весьма внезапно – на крейсере раздался сильнейший взрыв, после которого его корма буквально рухнула обратно в воду, а когда густое облако дыма рассеялось, все увидели легший на борт «Цзинъюань». Опрокинувшись вверх дном, подобно погибшему в прошлом году английскому броненосцу «Виктория»[17]17
  Флагман британского Средиземноморского флота во время проведения учений 22 июня 1893 года в результате ошибки, допущенной адмиралом Трайоном при маневрах, был протаранен броненосцем «Кэмпердаун» и спустя тринадцать минут перевернулся и затонул вместе с командующим флотом и половиной экипажа.


[Закрыть], он в мгновение ока исчез с поверхности моря.

После этого длившийся уже четыре часа бой стал постепенно затихать. Обе стороны расстреляли почти весь имевшийся боекомплект, да к тому же полученные повреждения требовали скорейшего укрытия в надежной бухте на случай непогоды, грозившей довести до логического завершения то, чего не удалось добиться канонирам с обеих сторон.

В результате японцы, скорее всего, вернулись к устью реки Тэдонган, где под прикрытием канонерок и корветов оставались войсковые транспорты, угольные склады и запасы снарядов, а китайский флот, во всяком случае те корабли, что оказались в пределе видимости флагмана, собравшись близ устья Ялу и исправив до начала сумерек наиболее критичные повреждения, отправился на ремонтную базу в Люйшунькоу, оставив в качестве прикрытия для транспортов пару небольших миноносцев и две не успевших принять участия в бою старых ренделовских канонерки.

Второй визит китайских чиновников в сопровождении солидной свиты состоялся 24 сентября, на следующий день после того, как в руки адмирала Дина легла телеграмма из Пекина с приказом о выкупе находящейся в Люйшунькоу канонерской лодки, вооруженной современной скорострельной артиллерией. По всей видимости, потерявший солидное количество кораблей адмирал все же ухватился за возможность получить прямо на театре боевых действий еще один боеспособный вымпел и за невероятно короткий для империи Цин срок сумел найти необходимые слова, чтобы императорский двор согласился на подобные траты. Хотя, как впоследствии выяснилось, деньги на выкуп канонерки являлись личными средствами Ли Хунчжана – неофициального короля Северного Китая, как его порой называли в Европе, являвшегося по совместительству тем самым высокопоставленным чиновником, согласие которого и позволило завертеться всей этой авантюре с «добровольцами».

Многочасовые торги, от которых Иениш благоразумно открестился, длились еще два дня. Китайцы постоянно упирали то на сильные повреждения канонерки, исправление которых встанет в немыслимую сумму, то на нестандартную для китайского флота артиллерию и небольшой запас снарядов к ней. От последнего довода Иван в первый раз едва не расхохотался вслух, лично успев убедиться, что такого понятия, как «стандарт», в вооружении китайских флотов и сухопутных войск не существовало вовсе. Если кто-нибудь когда-нибудь и пытался провести некую стандартизацию, попытки этого человека сперва завязли, а после и окончательно потонули в многочисленных дрязгах реальных правителей провинций и командиров подчиненных им войск. Даже в представлявших собой элиту китайских войск Бэйянском флоте и Хуайской армии стандартизация являлась весьма относительной и касалась лишь небольшой части вооружения. Но зато этот довод китайской стороны позволил Иенишу наложить лапу на столь привлекшие его внимание 120-мм орудия Канэ. Рано или поздно их участие в этой войне должно было закончиться, но впереди маячило еще не одно сражение и наличие весьма современной, скорострельной и знакомой его людям артиллерии виделось весьма не лишним. Потому он подарил Ивану возможность на небольшой финансовый маневр в деле снижения цены канонерки, но с условием оставления всех демонтированных орудий и боеприпасов к ним у себя. Взамен же он предлагал отдать стандартное для китайцев 150-мм орудие Круппа, которое совершенно случайно завалялось в закромах его минного крейсера.

В конечном итоге затраченные нервы и время принесли команде «Полярного лиса» первую ощутимую прибыль. За неимением в казне военно-морской базы английской валюты, китайцы выплатили за «Акаги» 170 тысяч серебряных лян, что было несколько меньше суммы, первоначально запрашиваемой Иваном, но сохраненные за собой орудия того явно стоили, так что конечный результат торга оказался более чем приемлемым.

Как ни странно, одной из основных проблем после достижения договоренности вновь стали именно деньги. Но на сей раз трудности вызвали не их получение, а их материальное воплощение. Национальные ассигнации на территории Китая попросту не существовали, а серебряные слитки в 5, 10 и 50 лян в общей сложности весили немалые 389 пудов, которые, естественно, не влезли в небольшой судовой сейф. Если бы они еще имели удобную для хранения форму, но корявые серебряные лодочки с кучей иероглифов на дне никак не желали складываться аккуратно и разваливались при малейшем неловком движении. Хоть как-то их удалось разместить лишь в носовом минном отсеке, у входа в который выставили вооруженный караул.

Стоило разрешиться вопросу с канонерской лодкой, как «Полярный лис» развел пары и покинул Люйшунькоу, отправившись в Шанхай, где на территории Французской концессии уже должны были подготовить приобретенные в небольшом доме апартаменты филиала пароходства «Иениш и Ко». Еще собираясь на эту войну, все трое совладельцев «Полярного лиса» серьезно озаботились вопросом сохранения добытых призов в случае завоевания японцами полного контроля на море. В результате в Российской империи было зарегистрировано новое частное пароходство, на балансе которого пока что числился лишь один паровой катер со смешным названием «Шмель». Именно этому пароходству и предстояло стать гарантией неприкосновенности добытых призов, ведь оно могло сразу же, по мере вынесения призовым судом решений о конфискации судов и их грузов, выкупать трофеи и мгновенно переводить их под русский флаг. После такого и суда, и их грузы становились уже неприкосновенными для японцев. К тому же через филиал пароходства намеревались осуществлять закупки необходимого рейдеру топлива и провианта.

Чтобы не нарваться на японские корабли, Люйшунькоу покинули под вечер, и к восходу солнца, идя всю ночь на пятнадцати узлах, «Полярный лис» оставил за кормой ближайшую к Корее часть Шаньдунского полуострова, а к полудню следующего дня швартовался под боком у русского стационера в Шанхае, крейсера 2-го ранга «Забияка».

Благодаря наличию телеграфа, к моменту прибытия его уже поджидали 120 тонн ньюкасла, сотни корзин со свежим продовольствием и толпа любопытствующих субъектов, в числе первых из которых оказались офицеры русского крейсера, сразу же отсалютовавшего «Полярному лису» еще на входе в гавань.

Новости о прошедшем бое и действиях русских добровольцев стали основным обсуждаемым событием в среде жителей европейских концессий, и потому узнать из первых рук все мельчайшие подробности сражения желали многие. Правда, к немалому огорчению сотен, если не тысяч людей, члены экипажа «Полярного лиса» не выразили какого-либо желания пообщаться с представителями местного высшего общества, а, едва успев загрузиться припасами, покинули Шанхай, оставив после себя немалое недоумение офицеров немецких, французских, английских и американских стационеров. Лишь командир и старший офицер «Разбойника» удостоились личной встречи с офицерами минного крейсера, в течение которой им был передан запечатанный пакет с наиболее полным докладом о прошедшем бое и аналитической запиской, составленной совместно Иенишем, Протопоповым, Лушковым и Зариным.

Вот только никто не обратил внимания, что на борт «Полярного лиса» так и не вернулся один член его экипажа, отличавшийся от всех прочих отсутствием даже подобия на военную выправку. Удовлетворивший свое любопытство в первом же сражении Иван осознал, что военно-морская служба конца XIX века все же не его призвание, и остался в Шанхае в качестве координатора и доверенного лица. Ему же предстояло конвертировать почти шесть с половиной тонн серебра и небольшое количество японских йен в более удобную в хранении и надежную валюту ведущих стран мира. А где, как не в Шанхае, имелись возможности по проведению подобной финансовой операции? Разве что в Гонконге. Но до него надо было еще добраться, да и находиться на территории, принадлежащей Англии, не было никакого желания, во избежание, так сказать, возможных эксцессов.

Помогали же устроиться новому жителю Шанхая родственники господина Цуна, что не пожелал оставлять борта «Полярного лиса» после получения своей немалой доли с первого заработка, и десяток матросов с крейсера «Разбойник» одним своим видом отгоняли любителей халявы от интеллигентного вида молодого человека, что принялся оперировать весьма немалыми средствами.

Тем временем, пока китайский флот пытался зализать раны, безвылазно сидя в Люйшунькой, а менее прочих пострадавшие японские крейсера расползлись по Желтому морю либо стерегли свои транспорты, оставаясь близ устья Тэдонган, откуда открывался прямой путь к столице Кореи, «Полярный лис» держал курс к бутылочному горлышку в снабжении японских войск и флота. Пролив шириной в три десятка миль, разделявший континентальную Корею с островом Квельпарт, виделся идеальным районом для охоты на транспорты снабжения. Не надо было рыскать по бескрайним морям и океанам или лезть непосредственно к берегам Японии, сжигая тонны столь нужного угля, который постоянно приходилось брать в перегруз, чтобы не забегать на бункеровку каждые три дня. От рейдера требовалось лишь одно – добраться до места назначения и немного обождать, пока жертва сама не придет прямо в руки.

Сутки понадобились, чтобы дойти экономичным 10-узловым ходом до Квельпарта, и уже через два часа после занятия позиции посреди залива с легшего в дрейф, чтобы меньше выдавать себя дымом, минного крейсера заметили идущее со стороны Японии судно. Первой жертвой оказался пароход «Асагао-Мару», шедший с грузом риса и засоленной рыбы для японской армии. Не подозревая о появлении такой подлянки, как рейдер, капитан судна был изрядно шокирован, разглядев на пристроившемся по левому борту военном корабле китайский военно-морской флаг. Все без исключения японские газеты налево и направо кричали о величайшей победе японского флота и потоплении в произошедшем недавно сражении чуть ли не всего китайского флота, остатки которого были надежно заперты в Люйшунькой, делая Желтое море безопасным для судоходства. Тем не менее выстрел бортового малокалиберного орудия и небольшой фонтан воды, поднявшийся по носу его судна, свидетельствовали, что не все китайские корабли оказались на дне или в ловушке.

Правда, оставалась возможность нарваться на корабль одного из трех оставшихся китайских флотов, что сперва не желали ввязываться в войну с Японией. Все же неофициальная феодальная раздробленность империи Цин невероятно облегчила жизнь как японским войскам, так и флоту, вынужденным противостоять, может, и лучшим, но далеко не всем имеющимся у Китая силам.

Несмотря на гордость за свою страну, чьи воины сейчас громили давнего соперника, сам Такаги Икуто не смог найти в себе сил отправиться на дно, но не сдать судно противнику. Все же он был гражданским моряком, и расставаться с жизнью во славу императора не спешил. А о том, что расстаться с жизнью он мог довольно скоро, свидетельствовали два орудия серьезного калибра, что оказались направлены на «Асагао-Мару» с небольшого китайского крейсера.

Еще одним ударом по психике японца стал внешний вид состоявших в абордажной партии моряков, что подошли к остановившемуся судну на весельных лодках. Ни один из четырех десятков престарелых, но еще вполне крепких матросов не походил на желтолицых китайцев. Это были натуральные европейцы, что наводило на совсем уж нехорошие мысли. Ведь войну с одной из европейских держав их государству было никак не потянуть. Во всяком случае, в данный момент.

По окончании процедуры проверки бумаг и поверхностного осмотра судна мистер Такаги уже не знал, горевать ему или радоваться, будучи уведомленным, что его судно, имеющее в трюмах грузы, приравненные к военным, задерживается до вынесения решения призового суда империи Цин о его дальнейшей судьбе. С одной стороны, убивать их и топить тела в море прямо здесь и сейчас никто не собирался. С другой стороны, с судном, грузом и впоследствии удачной карьерой можно было распрощаться. Китайцы вряд ли отпустили бы попавшее в их загребущие лапы имущество, на конфискацию которого они имели хоть какие-то права.

Построенный в Англии более пяти лет назад пароход «Асагао-Мару», честно служивший последний год своим японским владельцам, доставляя грузы как внутри страны, так и в Китай, в этот день закончил свой путь служения под японским флагом и впоследствии сменил еще немало хозяев, в конечном итоге упокоившись на прибрежных скалах. Но это дело далекого будущего, а в этот день, под присмотром двадцати русских моряков, он неторопливо шел к малопосещаемой бухте острова Квельпарт, откуда впоследствии его путь лежал прямиком к Шанхаю. Хоть там и хозяйничали европейцы, но официально этот портовый город принадлежал китайцам, и потребовать возврата захваченного во время ведения боевых действий судна игравшие в нем первую скрипку англичане и американцы никак не могли. А возможных козней со стороны официальных властей можно было не опасаться по той простой причине, что все нужные люди изначально были в доле и сами с нетерпением ждали первого результата той авантюры, в которую они ввязались из-за любви к нечестно нажитым деньгам. И пока японцы не опомнились и не перекрыли подходы к столь удобному порту, через него следовало прогнать как можно больше трофеев. Благо заранее подготовленные китайские перегоночные команды и кули для погрузки угля находились в постоянной готовности для приема призов и последующей переправки их в порты южных провинций. Китайские партнеры ручались, что смогут в мгновение ока обработать хоть десять судов, главное, чтобы русские доставили их в порт.

Следующая жертва оказалась не столь лакомой. Тридцатилетняя деревянная парусно-винтовая шхуна «Генбу-Мару», явно доживающая свои последние годы, даже идя одновременно под машиной и парусами, давала не более семи узлов. Груз оказался под стать судну – дешевая сушеная рыба. С одной стороны, терять время и выделять людей на перегонку этого плавающего старья Иенишу никак не хотелось. С другой стороны, даже в таком виде шхуна тянула тысяч на пять фунтов стерлингов, которые тоже являлись неплохими деньгами, и найти для нее новых хозяев можно было куда быстрее.

Конечно, еще можно было бы провести тренировку артиллеристов противоминного калибра, которым не удалось показать свое мастерство в бою у реки Ялу, предварительно сняв со шхуны немногочисленные ценные вещи и команду. Но тут уже на защиту очередного возможного приза встал грудью капитан 1-го ранга Зарин. Получавший по договоренности с Иенишем и Протопоповым свой скромный процент с каждого заработанного рубля, он, как человек, над которым висела угроза миллионного долга перед казной, не смог спокойно отнестись к идее уничтожения уже почти их имущества.

В конечном итоге Иениш все же выделил десяток моряков, под присмотром которых команда «Генбу-Мару» должна была отвести свое судно к весьма удобной гавани в южной части корейского Квельпарта и поставить шхуну там на якоря, после чего перейти на имевшихся на ней шлюпках на борт должного быть там «Асагао-Мару».

Проводив нежеланный трофей до середины пролива и удостоверившись, что шхуне не угрожает какая-либо нежеланная встреча, Иениш вернул корабль на прежнюю позицию. Время только перевалило за полдень, а они уже сумели встретить два транспорта. Учитывая невысокую скорость этих транспортов и порты назначения, никто не должен был поднять тревогу по поводу их пропажи еще как минимум пару суток. Нейтралов же здесь быть не могло, поскольку путь из того же Шанхая в Японию, по которому могли идти английские, немецкие, французские или голландские купцы, пролегал с противоположной стороны Квельпарта. Следовательно, ближайшие два дня являлись их законным охотничьим сезоном, тем более что разрешение на охоту имелось, а из всего состава «лесников» только два-три экземпляра, догнав разошедшегося браконьера, имели неплохие шансы надрать ему уши и не только.

Еще через два часа на горизонте дозорные разглядели парусник, который Иениш принял решение пропустить, дабы не тратить время на его досмотр и последующее конвоирование, и потому, приказав дать ход, отвел крейсер южнее на четыре мили, чтобы наверняка остаться неопознанным. Именно это решение русского капитана рейдера позволило японским солдатам лишний раз не мерзнуть в своих палатках, в срок получив для обогрева три сотни тонн японского угля, ведь используемый на флоте кардиф выделять им никто не посмел бы – слишком дорогим и ценным ресурсом он был в военное время.

Когда день уже близился к закату и на море начали опускаться сумерки, со стороны Японии вновь был замечен дым. Вот только с кинувшегося было на перехват «Полярного лиса» за двадцать кабельтовых до обнаруженного парохода сумели разглядеть флаг английского торгового флота и поспешили подставить под наблюдение его моряков корму, с которой опознать минный крейсер гражданскому моряку было бы весьма непросто. По той же причине Иениш приказал спустить флаг, под осуждающее молчание большей части офицеров.

Переждав ночь в бухте под боком у стоявшего на якоре «Асагао-Мару» и снова приняв на борт призовую партию с «Генбу-Мару», романтики с большой дороги вновь вышли на промысел с первыми лучами солнца. Как и в предыдущий день, ждать пришлось недолго. Часов в девять утра на востоке показался дым, но вскоре объем клубов разросся настолько, что стало понятно – приближается далеко не одно судно. И вновь Иенишу пришлось принимать непростое решение. Наткнись они на небольшой японский транспортный конвой, и с охотой можно было завязывать, ведь призовых команд на борту «Полярного лиса» оставалось всего две. Вот только вероятность сопровождения пароходов, везущих грузы для армии военным кораблем, была весьма высока, а потягаться небольшой минный крейсер мог далеко не с каждым японским кораблем, даже из тех, что считались устаревшими. Тем не менее они затеяли все это мероприятие для добычи средств, и потому отказываться от идущих в руки призов казалось нецелесообразно. Тем более что убежать практически от любого японского корабля он мог в любой момент.

Взаимное сближение заняло всего полчаса. Пройдя в трех милях от японской кильватерной колонны, на «Полярном лисе» насчитали три транспорта, лидируемые небольшим парусно-винтовым корветом, размерами не превышавшим минный крейсер. Большего с такого расстояния рассмотреть оказалось невозможно, но после быстрого просмотра справочника «Военные флоты», ежегодно выпускавшегося в России издательством великого князя Александра Михайловича, общим решением собравшихся на открытом мостике офицеров японский корабль был опознан как один из старых японских композитных корветов «Каймон» или «Тенрю». Правда, слово «старый» в их случае касалось не возраста кораблей, сошедших со стапелей всего на год-два раньше «Полярного лиса», а их концепции – парусно-винтовой корвет, в котором железным был только набор корабля, а обшивка и палуба – деревянной. Ввязаться в бой с таким противником небольшой, но модернизированный минный крейсер вполне мог себе позволить. Новые 120-мм орудия Канэ позволяли вести огонь с дистанций, недосягаемых для старых орудий Круппа, что были установлены на корветах. А уж по точности они превосходили те на порядок. Вот только расход снарядов обещал быть немалым.

В то время как Иениш отдавал приказы о подготовке к бою, с противоположной стороны за небольшим неизвестным кораблем с тревогой наблюдал капитан 1-го ранга Ябэ Окикатсу. Он уже успел ознакомиться с информацией, собранной командирами кораблей, принимавших участие в битве с китайским флотом, и знал характерные признаки небольшого русского минного крейсера, потопившего вспомогательный крейсер. И вот как раз две далеко отстоящих друг от друга дымовых трубы он наблюдал в свой бинокль слева по борту. А тот факт, что именно русские потопили «Сайкё-Мару», в то время как весь прочий китайский флот, несмотря на подавляющее численное преимущество, не смог уничтожить даже один слабо вооруженный пароход, говорило о серьезности доставшегося его кораблю и команде противника. Ну, а на неизбежность боя очень толсто намекал маневр небольшого корабля, принявшегося сближаться с его «Каймоном» после разворота на левый борт.

Пристрелку Иениш приказал начать с 20 кабельтовых. Сперва двигаясь на догонном курсе, где его могли достать лишь пара орудий, а после, когда противник будет вынужден сойти с курса и подставить борт, чтобы ввести в действие все бортовые орудия, имевшие весьма небольшие углы обстрела, дать максимально возможный ход и, выйдя в нос противника, начать вести его продольный обстрел. Вновь тишину над морской гладью нарушил рев орудий, предвещающий триумф одним и трагедию другим, ибо давно было сказано: «Горе побежденным!»

На сей раз одновременно вести огонь смогли оба 120-мм орудия минного крейсера, и даже расчет 47-мм орудия правого борта успел сделать три выстрела, прежде чем примчавшийся старший офицер не настучал всем инициаторам пустой растраты боеприпасов по голове, пообещав напоследок вычесть стоимость потраченных снарядов из их доли.

Стрелявшие по очереди баковое и ютовое орудия не торопясь нащупывали дистанцию до противника, делая по паре выстрелов в минуту. И лишь на пятой минуте, удовлетворившись тремя накрытиями, перешли на беглый огонь, доведя скорострельность до восьми-десяти выстрелов в минуту. За три минуты они выпустили четверть оставшегося боекомплекта, но результат того стоил – наблюдавшие за противником из боевой рубки Иениш и Протопопов отметили шесть разрывов на корпусе японского корабля, что для такой дистанции было более чем неплохо. Старые канониры вновь продемонстрировали свою великолепную выучку и просто напрашивались на немалое дополнительное материальное поощрение. В центральной части из-под палубы корвета изо всех отверстий валил черный дым, а на корме потихоньку разгорался пожар, грозивший неминуемой гибелью композитному кораблю.

Покинувший строй и заметно сбросивший скорость «Каймон» тем не менее не желал сдаваться без боя. Его канониры принялись отвечать на огонь противника сразу же, как тот начал пристрелку, вот только разлет снарядов на подобной дистанции оставался слишком велик, да к тому же никак не удавалось рассчитать скорость русского крейсера. Снаряды постоянно ложились с недолетом или далеко за его кормой.