Текст книги "И пришел с грозой военной…"

Скорее всего, японцев не остановило бы то обстоятельство, что у русских на побережье оказалось две батареи с морскими орудиями, даже подрыв одного из кораблей не поколебал их стойкости, но ситуация резко менялась. Начинался отлив, и оказаться неподвижной мишенью для русской артиллерии у них не было никакого желания. Правильное в общем-то решение. Корабли двигались, стараясь придерживаться уже известного маршрута, по которому им удалось пройти раньше, не встретив мин русских, планомерно двигаясь в сторону открытого моря. При этом артиллерийская дуэль не затихала ни на мгновение. Еще на одном корабле возник пожар. Впрочем, с ним противник справился весьма быстро, а орудия канонерки так и не прекратили огня, только интенсивность стрельбы заметно снизилась – скорее всего, наблюдался дефицит в обслуге, да еще и дым закрывал обзор. Окончательное решение об отступлении командиром отряда было принято, когда один из миноносцев вдруг подорвался на очередной мине, да еще и там, где корабли уже проходили раньше.

Если канонерка получила мину в борт и стала быстро крениться, то миноносец имел все шансы остаться на воде, даже не потеряв способности двигаться. Конечно, скорость его упала до черепашьей, но он двигался. Ну уж нет. Это их законная добыча, и упускать ее Покручин не собирался.

– На дальномере!

– Есть, на дальномере!

– Дистанция до подорвавшегося миноносца!

– Двадцать два кабельтова!

– Принял! Рубка! Сосредоточить огонь на подорвавшемся миноносце! Дистанция двадцать два кабельтова!

Как видно, Михайлюк пришел к тому же выводу, потому что количества всплесков вокруг поврежденного кораблика было слишком много для одной батареи. Пара залпов, несколько попаданий – миноносец запарил. Все. Теперь он уже никуда не денется.

Русские переносят огонь на канонерки, которые усилили обстрел, стараясь прикрыть поврежденного товарища. Не так быстро, чтоб вам. Опять снаряды падают вокруг одной из канонерок. Вскоре присоединяется и Михайлюк, беря под накрытие другой корабль. Сняв команду с канонерки, оба миноносца направляются к неподвижно замершему собрату, но обстрела русских не ведут. Следуя молчаливому соглашению, им тоже не мешают, да и других забот в избытке.

Когда японцы уже приблизились к миноносцу, тонущая канонерка огласила окрестности взрывом, на мгновение перекрывшим нескончаемую канонаду. Что же, вполне логично: решили взорвать, чтобы не досталась русским. Конечно, японцы собирались выиграть в этой войне, а следовательно, после победы вполне можно было бы поднять кораблик, но, с другой стороны, русские могли и удержаться на своих позициях, а значит, как минимум снять вооружение или боеприпасы с корабля, который должен был значительно выступить из воды при отливе: он и сейчас не смог погрузиться полностью, а лег на грунт, оставив над поверхностью накренившуюся палубу. К чему такие риски.

Артиллерийская дуэль еще продолжалась, но было уже понятно, что поле боя осталось за бронепоездами, так как корабли японцев, сильно потрепанные, но все еще боеспособные, спешно отступали, покидая залив.

– Ну слава тебе господи, хоть какая-то польза от морячков! – Третьяков облегченно вздохнул, когда увидел, как два бронепоезда начали обстрел японских кораблей, полностью переключив их внимание на себя.

– Конечно, полегче, но ненамного, – высказал свое мнение капитан Высоких, который помимо командования своей батареей руководил всей артиллерией на позиции. – Еще немного – и мы замолчим без помощи японских орудий. Снарядов слишком мало. Нашу заявку на пополнение боекомплекта не удовлетворили.

– Плохо. Без артиллерии нам не удержать позиции, – крякнул командир полка. Высоких безошибочно определил осуждающие интонации в голосе Третьякова.

– А что я могу поделать. Не я ведь командую артиллерией, я вообще, если хотите знать, только второе лицо, батареями на позиции командует…

– Мне и без вас известно, кто командует артиллерией, но сейчас его на позиции нет, а имеетесь вы. Ладно, цепляться друг к другу некогда. Насколько еще хватит снарядов?

– Часа на полтора, не больше.

– Сейчас составлю донесение, может, все же на станции есть боеприпасы.

– Сомнительно, что… Ах, мать… – Взрыв произошел прямо на насыпи перекрытия – как видно, калибр довольно солидный, так как даже сквозь оглушительный звук разрыва был слышен треск бревен, но бревенчатый свод все же выдержал, засыпав находящихся в блиндаже трухой и просыпавшейся землей. – Господи, да как же можно воевать при таком соотношении артиллерии.

– Так, о чем это вы? В чем сомнения?

– Сомнения, господин полковник, в том, что вряд ли на станции окажутся снаряды к нашим орудиям. Добрая половина из них китайские, вторая – крепостные орудия, а там, скорее всего, только к полевым, если иначе, то смысла их держать там нет вообще никакого.

– Я все же запрошу – чем черт не шутит, пока бог спит.

– Не поминали бы вы не ко времени.

– Что-то вы больно суеверным стали.

– Станешь тут. Разрешите, я к орудиям?

– Давайте.

Третьяков вслед за Высоких вышел из блиндажа и вновь посмотрел на левый фланг. Японским кораблям все еще было не до позиций его полка – доставалось им изрядно, – это несколько приободрило его. Хотя положение назвать стабильным было сложно: японцы явно нащупали обе батареи и вели их интенсивный обстрел, пока без явных результатов, но снаряды рвались в опасной близости от подвижной батареи. И чего моряки так вцепились в эту позицию, вон японцы начали двигаться – и попадать в них стали куда реже, с другой стороны, морячки, наверное, знали, что делали, так как с виду все платформы были в порядке и все восемь орудий исправно молотили по противнику. Затем его взгляд скользнул по позициям левого фланга, и настроение тут же испортилось. Во многих местах десятки метров траншей попросту отсутствовали, срытые морским калибром. Как ни недолог был обстрел канонерок, понаделать делов они все же успели. И как прикажете держаться на подобных укреплениях, если глубина траншеи едва по колено, да и не траншеи это, а так, некое углубление.

А еще это железнодорожное полотно. Понятно, что прокладывали его для бронепоездов, с целью воспрепятствования противнику в завладении городом, но город в руках противника, а эта насыпь оказалась великолепным укрытием для накопления пехоты. Удружили, нечего сказать.

Взгляд в центр. Здесь вроде стабильно, цепи опять залегли, им до траншей еще порядка двухсот метров. Но если самураи соберутся с духом и поднажмут, то вполне может дойти и до штыковой свалки. Конечно, русским солдатам японцы в подобном бою не конкуренты, но только больно уж их много. Нет, если дойдет до штыков, то полку точно не выстоять.

Порадовало его только положение на правом фланге: две русские канонерки и два миноносца утюжили наступающие цепи японцев беспощадно. Хотя какой там наступающие – противник попросту рассеян и поспешно отступает. Нечего японцам противопоставить морякам. Вот так вот, прочувствуйте на себе, каково это под морским калибром.

Все это хорошо, но вот с левым флангом нужно что-то решать. Пожалуй, пара батальонов совсем не помешает. Третьяков вернулся в блиндаж: были опасения, что второго прямого попадания он не выдержит, ну да это еще попасть нужно, – необходимо было составить донесение для его превосходительства, затребовать снаряды и подкрепления.

Пехота накатывала плотными цепями, волна за волной, неся большие потери, но не сбавляя натиска. Вперед, только вперед. Позиции русских теряются в дыму и пыли. Артиллерия уже молчит, но стрелки продолжают бить из винтовок и пулеметов, сея смерть среди наступающих. Но еще немного – и славные сыны богини Аматерасу ворвутся в русские траншеи, а тогда их уже будет не удержать.

Выправилось положение и на правом фланге русских. Эти проклятые канонерки все же ушли – то ли снаряды закончились, то ли отлив их угнал прочь, но без поддержки с моря русским все же не удержаться. На левом фланге противника дела обстоят получше. Адмирал Того хотя бы частично сдержал свое обещание поддержать огнем своих кораблей наступление пехоты, то недолгое время, что канонерки отработали по позициям русских, было весьма плодотворным. Морская артиллерия успела буквально срыть траншеи противника. Другое дело, что флот был вынужден отступить, потеряв два корабля, так как русские додумались установить на железнодорожные платформы орудия и выдвинуть их на берег.

Идея не новая, ей как минимум сорок лет, и ее то и дело применяют в тех или иных войнах. В последний раз бронепоезда широко использовались в англо-бурской войне. Стоило бы и им озаботиться подобным оружием, но для этого требуется хотя бы захватить Дальний, так как без его доков и депо создать такое на коленке не получится. Доставить сюда уже готовые? Даже не смешно. Сейчас весьма сложно осуществить разгрузку даже снарядов.

Однако, судя по всему, основная причина вовсе не в русских батареях. Как доложил флотский лейтенант, приписанный к его штабу, корабли подорвались на минах. Это плохо. Очень плохо. Именно из-за этих проклятых мин адмирал не отправил в Талиенванский залив свои корабли. Да и при десантировании не обошлось без потерь, подорвались два корабля. При тралении наскочил на мину и затонул номерной миноносец, при снятии с якорной стоянки попал на мину авизо «Мияки», затонувший менее чем за полчаса. В результате этого, а также нахождения там русских войск, количество которых осталось неизвестным, пришлось отказаться от десанта в бухте Керр, где все это произошло. Под Бицзиво тоже не все прошло гладко, в акватории, вроде протраленной тральным отрядом, наскочил на мину один из транспортов, к несчастью, на нем было много солдат, так что без жертв не обошлось, более сотни человек погибло. Но капитан, несмотря на поднявшуюся панику, все же сумел вывести судно на мелководье, чем избежал потопления и спас охваченных паникой людей.

На сегодняшний день к минным постановкам русских стали относиться куда как серьезно. За прошедший неполный месяц флот лишился двух броненосцев, двух крейсеров, авизо, канонерки и четырех эсминцев, четвертым был миноносец «Акацуки», подорвавшийся через два дня после гибели броненосцев в районе Лаотяшаня. Большинство потерь пришлись именно на минные постановки. Если корабли в заливе Цзиньчжоу подорвались на минах, а в этом, похоже, сомневаться не приходится, то на поддержку флота рассчитывать не стоит. Моряки не сунутся в него без предварительного траления, а русские не позволят проделывать это безнаказанно. Как выяснилось, им удалось-таки решить вопрос с береговыми батареями, чтобы обезопасить себя с флангов.

От тяжких мыслей Оку отвлекает вдруг ослабевшая канонада. Какие-то батареи все еще продолжали обстрел, но большинство орудий вдруг замолчало. Что могло случиться? Почему артиллерия прекратила обстрел? Он вскидывает к глазам бинокль и видит, что практически вплотную приблизившаяся к русским окопам пехота вдруг залегла под обстрелом противника, уже на протяжении двух часов отстреливавшегося практически одним стрелковым оружием. Наконец первые ряды не выдерживают огня обороняющихся и начинают откатываться назад. Неудержимая атака захлебывается, и цепи начинают отходить. Казалось бы, русским уже не удержаться, но они держатся. Мало того, его солдаты отступают по всему фронту.

Только на левом фланге части четвертой дивизии закрепились, используя как прикрытие железнодорожную ветку. Он сначала недоумевал, для чего нужно было это ответвление, но ввод в дело орудий на железнодорожных платформах все расставил по своим местам. Русские готовили пути для этих составов, но не успели закончить их возведение. Что же, это ему на руку.

Русские не сделали выводов из сражения на реке Ялу и расположили орудия на открытых позициях. Да и было ли у них время, чтобы переоборудовать батареи, даже если они и захотели бы это сделать? Сомнительно. Практически в самом начале боя они полностью лишились своей артиллерии, и вот уже два часа ни одно их орудие больше не стреляло. Пока еще действовала какая-то батарея, время от времени доставлявшая неприятности, но этого было явно мало. Свою долю внесли и эти морские орудия на железнодорожных платформах: с уходом кораблей они вновь переключились на сухопутный фронт. Опять же эти проклятые русские канонерки заставили замолчать две батареи. Но и этого было недостаточно, чтобы в самый решительный момент орудия его армии вдруг практически полностью прекратили огонь.

– Адъютант, связь с начальником артиллерии… – И через некоторое время: – Что происходит! Почему в самый решительный момент прекратили обстрел?

– Ваше превосходительство, практически все снаряды израсходованы. Боеприпасы не успевают подвозить из Бицзиво, на море вновь началось волнение, что затрудняет разгрузку транспортов.

Оку приложил немало усилий, чтобы не сорваться. Да, артиллерия прекратила обстрел в самый решительный момент, но кто может поручиться, что именно в этот момент бой достиг своего пика? Русские все еще не ввели в бой ни одного резерва. Что, если они решат контратаковать? С чем он будет отражать наступление русских? Нет, начальник артиллерии сделал все правильно, он просто выполнял свой долг. Но вот что-то подсказывало Оку, что русские не станут вводить в бой резервы, а уж тем более атаковать. На это указывала вся прежняя нерешительность, с которой они действовали. Скорее всего генерал Фок ждал, когда ему дадут пинка, чтобы побыстрее оставить позиции и откатиться к крепости. Но генерал Оку, замахнувшись, все еще никак не мог нанести того удара, который собьет русских с позиции. Один полк! Только один полк сейчас находился против всей его армии и никак не желал оставлять свои позиции! Он командующий, и у него есть чутье – нет ничего удивительного в том, что этого нет у начальника артиллерии, заботящегося об армии на своем участке. Он видит только свою кухню, Оку же – всю картину в целом.

– Сколько осталось боеприпасов? – все же совладав с собой, поинтересовался командующий.

– Только неприкосновенный запас, по пятьдесят снарядов на орудие.

– Каковы потери в артиллерии?

– Пятнадцать орудий разбиты полностью, еще тридцать три нуждаются в ремонте, убито и ранено около двухсот солдат и офицеров.

– Как такое… – Но наконец начавшее было выплескиваться возмущение тут же замерло, едва его взгляд остановился на висящем вдалеке аэростате. А вот как. Практически все передвижения войск и расположения батарей у русских были как на ладони. – Немедленно прибыть на мой командный пункт. – Сказав это, Оку опустил трубку на рычаг и бросил через плечо: – Адъютант, вызовите ко мне всех командиров дивизий.

Пришло время для переформирования войск. И нужно все это проделать так, чтобы русские не заметили ничего. Проклятый шарик! Нет, до него не добить ни одной пушке. Значит, придется обмануть русских, и времени для этого мало. Очень мало. Что там у русских на левом фланге? Моряки все же успели хорошо потрудиться, если сейчас сосредоточить на этом направлении большинство имеющейся артиллерии и навалиться всеми силами, то русские побегут, а за ними побегут и остальные войска. Не могут не побежать. Фок ждет от него, Оку, подобного одолжения, так как хочет как можно быстрее оказаться в Порт-Артуре. Не стоит его разочаровывать. Все в дело! Все, до последнего снаряда! Банзай!

Бронепоезд вновь содрогнулся от скороговоркой отстрелявшихся орудий. Когда выстрелило орудие на соседней платформе, Звонарев опять болезненно сморщился от гулкого звука. Сейчас орудие било, довернув ствол в сторону, с которой находился десантный вагон, а это совсем не одно и то же, что с отвернутым в противоположную или под прямым углом к составу, поэтому доставалось всем изрядно. Более или менее чувствовал себя только телеграфист с головными телефонами, хоть как-то оберегающими уши. Может, стоит внести предложение об обивке вагона изнутри пробкой? Неплохая должна получиться звукоизоляция. Это сейчас все страдают от выстрелов своего орудия, а до того, когда вокруг рвались снаряды, едва удалось сохранить спокойствие, когда по бронированным стенкам застучали сотни осколков. Грохот стоял такой, что казалось, вот-вот какой-нибудь осколок все же прорвет сталь и влетит внутрь. Еще это ощущение, что тебе на голову надели ведро и молотят по нему почем зря. Жуть как приятно, а главное, способствует бодрости духа.

Неприятные ощущения прошли, организм непроизвольно напрягся в ожидании нового выстрела. Взгляд по сторонам. Ничего так себя чувствуют матросы, многие шутят и подтрунивают над теми, кто не отличается особой бодростью. Оно и к лучшему. И из себя страх гонят, и другим особо стушеваться не дают, так как беспрерывно тормошат их, заставляя отшучиваться. Судя по тому, что увидел Сергей, будь такая возможность, большинство постаралось бы перевестись с бронепоезда к чертовой матери, во всяком случае из десантников. Понять их несложно, артиллеристы – те при деле, а ты тут сиди и жди, прилетит снаряд или нет.

Передвижение по вагону – это отдельная песня. Звонарев пытался намекнуть, что нужно бы подбирать личный состав пониже ростом, но его не больно-то слушали, вот и напихали чудо-богатырей, а им тут только в три погибели. Так что на ногах никого нет, все пятой точкой пол топчут, ну и он тоже, правда, ему предоставили ящик из-под патронов, но сути это не меняет.

Что же там происходит-то? Примерно в десять часов канонерки окончательно покинули залив – к сожалению, никто на минах больше не подорвался. Бронепоезда вновь откатились, для того чтобы заняться артиллерией противника. Орудия беспрерывно молотили еще какое-то время, а затем потянулись к Нангалину, израсходовав все до последнего снаряда. Нужно было пополнить боезапас. Благо Макаров не поскупился и еще один полный боекомплект дожидался в составе обеспечения.

К полудню японская артиллерия вдруг прекратила обстрел, а пехота откатилась от позиций пятого полка. Иметь бы возможность сообщить, что у генерала Оку наметились трудности со снарядами. Но кто его будет слушать?

В Нангалине Звонарев узнал, что на левом фланге, пока они отрабатывали по канонеркам и миноносцам, наметилось очень сложное положение. Противник уже практически ворвался в траншеи, но тут в дело вступил один батальон, направленный туда генералом Надеиным, так что ситуация перерасти в острую так и не успела, правда, потери были весьма ощутимы. Как выяснилось, несмотря на кратковременность обстрела, канонерки успели во многом нарушить систему обороны левого фланга.

Слушая это, Звонарев не верил своим ушам. Ведь ему было известно, что в той истории на позиции не было отправлено никаких резервов, даже в количестве одной роты. Мало того, Фок завернул два батальона, направленные Надеиным. Что-то было не так. Решив забросить пробный камень, он похвалил и Надеина, и Фока, – вот тогда-то ему и сообщили, что Фок ранен – хунхузы постарались, – а в командование дивизией вступил Надеин. Семен, чертяка! Он все же исполнил свое намерение. Ладно, может, оно и к лучшему. Тем более что по неизвестной Сергею причине новый командир дивизии отчего-то начал сосредотачивать никак не меньше полка позади левого фланга – не в непосредственной близости: артиллерию противника никак нельзя сбрасывать со счетов, но все же.

Примерно в три часа пополудни японцы возобновили обстрел, и они явно осуществили переброску войск и артиллерии. Вот когда не помешали бы орудия на позициях полка, но они молчали, будучи либо разбитыми, либо лишенными снарядов, так как японцы выкатили свои орудия практически на прямую наводку. Этому обстоятельству удивлялись многие, но только не Сергей. Все было просто. Испытывая недостаток снарядов, Оку выкатил свои орудия для более точной стрельбы. Оставалось непонятным, как противнику удалось провести передислокацию войск незамеченной: ведь аэростат ни на минуту не покидал своей позиции и наблюдатели непрестанно вели наблюдение за японцами. Как видно, Оку сделал верные выводы по поводу этого шарика, а потому предпринял все меры к тому, чтобы русские ничего не заметили. Что же, он сумел добиться этого.

Основная часть артиллерии была сосредоточена на левом фланге, сейчас позиции буквально скрылись под непрестанными разрывами, поверить в то, что там оставался хоть кто-то живой, было сложно. Велся обстрел и остальных позиций, но основная доля приходилась именно на левый фланг. Как видно, японцы решили сосредоточить там основные свои усилия и прорвать фронт. Случись это, исход боя был бы практически предрешенным, так как, скорее всего, повторился бы сценарий, известный Звонареву. Направлять туда подкрепления – заведомо обречь людей на гибель.

Надеин попытался выслать в поддержку пехоте две батареи полевых орудий, но те даже не успели занять позицию, чтобы начать обстрел противника, как были им буквально сметены. Опять в дело вступили бронепоезда. Вот только целей было более чем предостаточно, чтобы их слово оказалось веским.

– Запроси, как там дела на левом фланге, – переместившись поближе к телеграфисту, попросил Звонарев.

Вольноопределяющийся согласно кивнул и тут же застучал ключом. Некоторое время ничего не происходило, а затем он, внимательно вслушавшись, стал что-то записывать. Наконец покончив с этим, обернулся к Сергею:

– Сообщают, что японцы укрылись за железнодорожной насыпью и обстреливают наши позиции. Похоже, что накапливаются для решительного броска.

Ага. Не было печали. Сами же русские и создали для них укрытие, устроив эту самую насыпь примерно в двухстах шагах от передней линии траншей. Вдобавок ко всему, она еще идет и практически параллельно траншеям. Почти до средины позиций. Полотно-то хотели закольцевать, протянув его до станции Кинчжоу, которая сейчас была в руках японцев. Насыпь не особо высокая, русские траншеи все же повыше будут, но мертвую зону от тридцати до сорока метров она давала. Мало того что там окопались части, которые вели наступление до этого, так еще и под прикрытием своей артиллерии сейчас там сосредотачиваются войска для последнего, решительного удара. Нужно срочно что-то предпринимать, иначе нашим ни за что не удержаться. Эх, сейчас бы сюда Семена с минометами, уж они-то достали бы японцев.

– Роман Дмитриевич, Звонарев.

– Слушаю вас, – доносится по проводам гулкий голос Покручина. Все же ничего общего с тем, что он видел в фильмах про революцию, с истерично кричащими в трубку: «Барышня! Смольный!» Возможно, причина в том, что аппараты были новые или расстояние плевое, а может, преувеличили в тех фильмах. Ответа он не знал.

– Противник накапливается за железнодорожным полотном, стрелкам их не достать, нашим орудиям, похоже, тоже. Еще немного – и они начнут бросок.

– Есть конкретные предложения?

– Как только японцы бросятся в наступление, выдвинуться в тыл атакующим цепям и взять их в пулеметы с фланга и тыла. Артиллерия примется за обстрел батарей.

– Оку выкатил орудия на прямую наводку, а бронирование у нас – один смех.

– Понимаю. Но иначе наших сомнут. И подкрепления подойти не успеют, а потом, поостерегутся они нас обстреливать или будут стрелять очень аккуратно: ведь могут и в своих попасть, а если противник окажется по обе стороны от полотна, то и вовсе стрелять не станут.

Звонарев прекрасно осознавал, что броня была неспособна защитить от прямых попаданий даже малокалиберных орудий, но он не был смертником, так как прекрасно знал, что в настоящий момент японская артиллерия попросту достреливает последние снаряды. Потом, оставался и приведенный им довод.

– Мы можем попасть и в своих.

– Можем, но шансы не так уж и велики, ведь они в каких-никаких, но укрытиях.

– А если японцы окажутся по обе стороны насыпи, нас штурмом не возьмут?

– Ну для чего-то ведь у нас имеются десантные роты. Решение нужно принимать быстро, пока японцы не начали наступления.

– Передайте трубку телеграфисту.

Вскоре орудия бронепоезда замолчали, и все облегченно вздохнули, не был исключением и Звонарев. Конечно, до контузии было еще очень далеко, но голова уже болела изрядно. Затем вновь загромыхала сцепка, и бронепоезд покатил по путям, приближаясь к левому флангу, чтобы затем его обогнуть. Перестук колес на стыках рельс звучал сначала редко, затем все чаще и чаще, пока состав не набрал максимальную скорость. Вагон закачало и затрясло с такой силой, что Сергей едва сдерживал охватившее его беспокойство: а ну как на каком повороте состав сойдет с рельс, – он даже мысленно перекрестился. Вот же. Когда состав развивал подобную скорость на основных путях, то у него не возникало и тени сомнений, а как оказались на этих, сотканных на скорую руку, тут тебе и всякие дурные мысли. Хотя чего это дурные – вон как трясет, на основной линии такого вроде не наблюдалось. Опять же мог и какой снаряд угодить в полотно. А вот об этом лучше не надо.

Звонарев взобрался на площадочку под командирской башенкой и приник к смотровым щелям. Вокруг проносится унылый пейзаж с перепаханной, искореженной взрывами землей. Стало быть, бронепоезд уже проходит через позиции пятого полка. Вот его взгляд выхватывает несколько солдатских фигур, которые машут руками и что-то там кричат. Затем картину закрывают разрывы снарядов со взметнувшейся ввысь землей. По вагону тут же забарабанили комья земли, камни и осколки, но достать укрывшихся за стальными стенами людей им не под силу. Но моментик неприятный: стало быть, японцы начали обстрел бронепоездов – они пока не догадываются о той опасности, что таят в себе эти монстры, но уже не ждут от них ничего хорошего.

А вот и японские цепи, волна за волной накатывающие на русские позиции, они по обе стороны от путей, очень удобно для флангового огня, но Покручин решил действовать иначе, а потому пулеметы «Квантуна» и «Ляодуна» молчат, а сами они стремительно движутся вперед, фактически разрезая надвое наступающие части. Начавшийся было обстрел бронепоездов прекратился: артиллеристы боялись попасть по своим. Что же, подобное вполне могло сработать. Один раз. Вторично на такое японцев уже не подловишь.

Вот наконец уже оба бронепоезда, идущие с минимальным интервалом, вышли во фланг атакующим, сбавили ход. Орудия развернуты в сторону батарей противника и, в подтверждение своих намерений, изрыгают гром и пламя, посылая уже не в первый раз за сегодня свои смертельные гостинцы в расположение японцев. Однако японцы не спешат открывать огонь по бронепоездам, так как вокруг них вполне хватает японских солдат. Но самое страшное происходит уже после того, как отзвучали звуки первых залпов. Внезапно окрестности огласились треском десятков пулеметов. Сотни, тысячи пуль смертельными осами устремились в подставленные спины, выкашивая вражескую пехоту десятками, сотнями.

Перенесенные на передние платформы с материалами, пулеметы выкашивают противника непосредственно у насыпи, остальные садят по японцам сначала во фланг, затем, по мере продвижения составов, в тыл. Вот заговорили и несколько пулеметов, оставленных по левому борту, отрабатывая по противнику, оказавшемуся с другой стороны.

Понятно, что Звонарев сам был инициатором этой затеи, понятно, что он предполагал большие, прямо-таки огромные потери противника, но это были цифры. Голые цифры. А сейчас перед его глазами предстала настоящая трагедия: люди, живые люди падали как скошенная трава, извивались, словно змеи, от нестерпимой боли, кричали навзрыд. Картина была не просто страшной, она была ужасной.

Оторвавшись от избиваемого противника, он видит русские позиции. Траншеи легко угадываются по выложенным позади трупам русских солдат. Множеству трупов. Их убрали из траншей, чтобы не загромождать проход. Такова жестокая арифметика войны.

Вдруг бронепоезд запнулся, оглушительно загромыхав сцепкой, и остановился. Состав сошел с полотна: либо попадание, либо ему досталось еще раньше и сцепка прослабла. Все, теперь они мишень. Но отчего-то не страшно. Вот только что его сковывал страх, просто ужас от представшей перед ним картины, а вот его уже нет. Нет, потому что теперь он волнуется не за каких-то там незнакомых людей – теперь он думает о тех, кто находится рядом, о тех, кого знает лично, а знает он на бронепоезде всех. Сидеть здесь за броней – не дело, не говоря о том, что броня эта очень даже несерьезная, к бронепоезду вполне может приблизиться пехота. Основная масса пулеметов сейчас сосредоточена с правого борта, и лучше бы ей оставаться там. Как ни сильно досталось противнику, сил с той стороны все одно больше, чем с этой. Нескольким пулеметам не остановить наступающие цепи с другой стороны.

– Внимание! Приготовиться к десантированию и штыковой! Веселей, братцы! Ничего еще не случилось, мы все еще живы и с оружием!

Звонарев извлекает маузер, крепит к рукояти кобуру-приклад, извлекает магазин на десять патронов и прячет его, вставляя взамен магазин на двадцать, отчего громоздкий пистолет сразу же начинает походить на автомат, вот только в автоматическом режиме он стрелять не умеет, ну да и бог с ним, и так хорошо. Это расстарался Горский, по просьбе Гаврилова. Ничего особенного. Маузеры в настоящий момент снаряжаются патронами сверху, при помощи зарядной планки или по одному патрону, но это несколько мешкотно. Другое дело обойма. Раз – и готово. Ну а если есть обойма, то что мешает сделать ее немного более массивной и вместительной? Уж больно не понравилось Семену иметь слишком ограниченный боезапас, в то время когда он в этих краях гонял хунхузов. Ну и Сергей ни разу не дурак.

– С левого борта!

– Сергей Владимирович, только не первым! – Ага, телохранители нарисовались.

– Рота-а! За мной! – Створки раздались в сторону, краем глаза он еще успевает заметить, как Фролов и Васюков вырывают из рук двух десантников по пулемету, и выпрыгивает на насыпь.

– Сережа, ты как?

– Н-нормально. Боже, никогда не думал, что будет так страшно.

– Давай еще стаканчик.

Семен появился здесь ближе к вечеру, заняв со своим батальоном одну из высот и изготовившись к бою. Бог весть как оно все пойдет. Насколько им было известно, японцы не преследовали противника, начав спешно укреплять захваченные позиции и готовясь к контратаке. Но многое уже пошло не так, как было в той истории, а потому неожиданности могли быть самыми разными. Если генерал Оку начнет преследование, Гаврилов хотел остановить его: большая концентрация автоматического оружия вполне могла способствовать успеху предприятия, правда, потери могли быть слишком большими, но иначе он поступить не мог.

Однако его перестраховка была излишней. Надеин оказался куда более решительным, чем Фок в свое время, да и здесь он успел показать, что не горит особым желанием таскать горячие каштаны из огня. Старый же генерал едва сам не бросился в атаку – с трудом удержали Анику-воина.