Текст книги "Моя жизнь при советах и без"

Все-таки какую большую роль в нашей жизни может сыграть случай. Ведь у диспетчера запросто, вместо большого «Лаза», мог оказаться свободным маленький «Пазик», и вохровец однозначно увидел бы блоки.

На следующее утро я был у управляющего. «Раз связался со стройкой, то хочу продолжить работу на чисто строительном поприще», – заявил я ему. Благо, к тому времени у меня уже был козырь: я поступил на заочное отделение по специальности «Промышленное и гражданское строительство». Учиться я не собирался: так, на всякий случай. «Ты что! Ты посмотри, сколько мы с тобой сделали!» «Нет. Вместо меня останется толковый мужик. Дело не пострадает», – с металлом в голосе отчеканил я.

Думаю, управляющий понимал мои переживания. Ну и главное: по большому счету, все крупное было сделано. «Хорошо, – буркнул он. – Я подумаю». Через несколько дней вызывает: «Я решил создать участок по устройству фундамента на таком-то модуле. Назначаю тебя начальником. Ты же это дело хорошо знаешь!» Как не знать? Первые фундаменты делала моя бригада. Но в историю попал не я. Как бы первый бетон в присутствии большого количества начальников, корреспондентов, фотографов принимался позже, и принимал его бригадир, которого начальник управления, где я тогда работал, привел с собой с прежнего места их работы. «Приказ будет через несколько дней, а пока передавай дела Николаю», – подытожил он. Мне бы расспросить его, как, что, почему, но у меня, как говорится, «от радости в зобу дыханье сперло». Если бы я знал, что меня ожидает впереди, то меня на эту работу и на аркане не затащили бы.

Вышел по тресту приказ: «Все рабочие на участке из числа военных строителей. Такому-то решить вопрос с начальником части о выделении такого-то количества военнослужащих, такому-то передать одного прораба, такому-то двух мастеров, такому-то шесть инструкторов из числа опытных рабочих. Начальником участка назначить Костерина. Контроль за исполнением приказа оставляю за собой». Когда я в первый раз увидел это «войско», у меня засосало под ложечкой. Молодежь, только приняли присягу, процентов двадцать узбеки и таджики, и что особо удивило – несколько грузин. Из своего армейского опыта знаю, что грузины всегда служили при медсанчастях, при столовых, при штабах – принеси, подай. Прораб более – менее опытный. Мастера-мальчишки, в этом году закончившие строительный техникум. Но главное, что меня расстроило, – это инструкторы: все, кроме одного, молодняк. Я к тому, кто по приказу должен был их передать: «Вы что делаете? Вообще не понимаете ситуацию?» Иду к управляющему. «Понимаешь, – скривился он. – План горит. Потерпи немного, все поправлю, никуда не ходи». Он и на самом деле был в подвешенном состоянии. Ну, я и дал слабину, за что впоследствии и поплатился. Кто-то может сказать: «И что это он ноет: стройбат его не устраивает, да стройбат Байконур построил!» Это верно! Но в стройбате весь инженерно-технический персонал – офицеры, а в военно-строительных отрядах командуют бывшие танкисты, артиллеристы, пехотинцы и т. д. С утра привезут бойцов, вытолкнут их из автобуса, так сказать, в наше распоряжение, и делай с ними, что хочешь. А в конце месяца канючат, чтобы им подороже закрыли наряды.

Новый тысяча девятьсот восьмидесятый год встречали у наших друзей в новой, шикарной, трехкомнатной, кооперативной квартире. Ее владелец закончил педагогический институт, но недолго проработал на учительском поприще: ушел снабженцем на завод. У него все жизненные блага появлялись раньше, чем у других: квартира, цветной телевизор, видеомагнитофон, автомашина. Однако этот Новый год я запомнил по иной причине: я нашел ответ на вопрос, над которым иногда задумывался. Один из нашей компании служил в милиции опером, и он рассказал такой случай: «После окончания училища гуляю как-то с сыном в парке, подскакивают ко мне двое: «Ну ты, мент, не особенно шустри, а не то пожалеешь». Вскоре после ночной облавы выпили мы в управлении, и я рассказал про этот случай. Смотрю, никто и ухом не повел. Мне даже обидно стало. Через несколько дней подхожу к своему дому, подбегает один из тех: «Товарищ лейтенант, простите, выпимши мы были. Простите, пожалуйста». Рассказал об этом в отделе: «То угрожают, то прощения просят – не понять!» «А чего здесь понимать, – объяснили мне. – Просто им сказали, что если еще раз такое повторится, то их больше никто никогда не увидит».

В начале года мы купили цветной телевизор. Наконец дожили: простой смертный может купить это чудо техники. Олимпийские игры не за горами: будем смотреть их в цвете.

А мое «войско» становилось все разумнее. Научились и опалубку выставлять, и укладывать арматуру, и бетон внутрь опалубки принимать, и правильно вибрировать.

…В тот день, двадцатого марта, все пошло не так. Вопреки своему правилу рабочий день начинать на объекте, в этот день я задержался в конторе – поработать с процентовками. И надо же – в это время на объект нагрянула комиссия по качеству. Мы чтили эту комиссию, потому что от ее оценки зависел процент премии по аккордно-премиальному наряду. «А почему в некоторых местах углы фундаментов немного открошены?» – задали они вопрос. «Виноваты, больше этого не повторится, – заверили мои орлы. – А чтобы углы не крошились, внутреннюю поверхность опалубки мы смазываем дизельным топливом, в простонародье – соляркой». Вообще для этого существует специальная смазка, но мы ее и в глаза не видели. И чтобы показать членам комиссии, как чтут ее указания, вновь выставленную опалубку обильно обмазали соляркой.

Руководил этими работами главный инженер управления: сопровождать комиссию была его обязанность. Естественно, часть смазки со стенок скатилась на днище. Внутри опалубки было необходимо произвести небольшие сварочные работы, громко звучит – работы: три раза ткнуть электродом. Работу делали три инструктора. Почему-то они поленились опустить внутрь опалубки лестницу. Двое держали наверху веревку, а один по ней спустился, хотя не был электросварщиком. Произошло возгорание, и те двое, что остались наверху, вместо того, чтобы помочь товарищу, сбежали. Молодой парень, только пришел из армии, погиб.

Начал я регулярно посещать следователя. При встрече управляющий сказал мне: «Ты особо не дрейфь, с главным судьей я уже переговорил. Дал команду в здании суда сделать ремонт. В общем, все будет нормально». «Э, брат, ты тоже не все понимаешь в этой жизни, – подумал я. – Разве в суде дело?» Как трудно находить слова при разговоре с матерью погибшего! Ее мужа звали так же, как сына, и он тоже погиб на стройке. А тех двух парней в течение долгого времени я часто встречал на улицах нашего района. Они уже заматерели, стали мужиками, и ни один из них ни разу не сказал: «Эх, как жалко, что погубили мы Петьку». Я тоже никогда не лез им в душу.

Состоялся суд. Я получил год условно, мастер два года условно. Управляющий сказал: «Тебе сейчас нельзя нарываться, переходи в штаб стройки, будешь готовить мне к совещаниям материалы. Числиться будешь так же старшим прорабом, с тем же окладом». К чему такая щедрость? Он никогда не был замечен в сентиментальности. Уже позже мне поведали: «Сложилось такое мнение, что ты во время следствия и на суде вел себя достойно».

Вот так стал я работать при штабе.

На строительстве главного корпуса трудилось пять управлений нашего треста и порядка пятнадцати субподрядных организаций. В интересах дела я быстренько познакомился с начальниками участков, прорабами и мастерами, работающими в них. Хороший был народ. На этих должностях случайные люди не задерживались.

Особо хочу выделить прораба СМУ-53 Михаила Шканова. Он сделал впечатляющую карьеру: в начале девяностых стал управляющим трестом. Я думаю, Шканов боготворил Максимова. Он старался во всем походить на него: перенял его манеру вести разговор, жестикуляцию, стиль управления. Мне кажется, он даже внешне стал походить на Максимова. Я ушел из треста и потому не могу их сравнивать по человеческим и деловым качествам. В начале двухтысячных Шканов стал первым заместителем Шаманова – губернатора нашей области. В 2004 г боролся за пост губернатора, но проиграл Морозову.

Я думаю, реально он не мог выиграть. Во-первых, вовремя не отмежевался от Шаманова. Во-вторых, кто-то вложил в Морозова большие деньги. В-третьих, в период предвыборной кампании выходила в свет бесплатная еженедельная газета «Диктатура закона» тиражом 600000 экземпляров, в которой печатались негативные материалы на М. Шканова и С. Герасимова. И наконец, предвыборным штабом Морозова руководил очень умный и опытный человек. Не было столба, на котором бы не висела агитка за Морозова, и эти «писульки» били, как говорится, не в бровь, а в глаз: «Мороз придет – порядок наведет».

Я сделал ставку на Ю. Горячева: при нем в квартирах было тепло и из кранов текла горячая вода, не было отключения света. Его предвыборный штаб располагался на улице 12 Сентября в двухкомнатной квартире обычного жилого дома. Когда я вошел в штаб, в нос мне ударил запах щей.

В квартире хлопотали две женщины. «Можно мне переговорить с Юрием Горячевым?» – обратился я к ним. «Можно», – и указали, куда идти. До встречи я видел Горячева только по телевизору и представлял его этаким простачком-добрячком. Я был поражен, когда попал под жесткий, пронизывающий взгляд. Представился. «Хочу предложить Вам некоторые соображения, которые помогут выиграть выборы. Первое, объявите, что в случае победы введете звание Ветеран труда регионального значения для всех выходящих на пенсию, кто отработал в области 25—30 лет, вне зависимости от того, имеются ли какие-либо награды или нет. Второе, чтобы прекратить „беспредел“ ТЭЦ-2, постройте водогрейную котельную, люди устали зимой жить в холодных квартирах, а летом сидеть без горячей воды». Я предлагал ему под котельную использовать одно из зданий Приборостроительного завода.

«Заманчиво, – сказал Горячев. – Я подумаю». «Штабистки» дали мне кипу агитационных материалов, и я подался восвояси.

Мне оставалось дойти до входной двери около трех метров, когда в подъезд ввалились два парня. Один побежал к штабу, а другой прижал меня, как щенка, к стене тамбура. «Попал в ситуацию, – подумал я. – Наверно, пришли убивать Горячева, заодно прихлопнут и меня как свидетеля». А нет! Снова отворилась дверь, и в подъезд в сопровождении охранника вошел С. Герасимов.

Горячев не воспользовался моими предложениями, а через несколько лет Морозов ввел звание «Ветеран труда Ульяновской области».

Еженедельные совещания по строительству главного корпуса вел заместитель начальника главка – ехидный был мужик. Чтобы управляющий лучше владел ситуацией, связанной с работой субподрядных организаций, я часто ездил в технический отдел треста и работал там с проектной документацией. Делал выписки, эскизы, обосновывал некоторые предложения. Однажды в кабинет забегает секретарь парторга: «Все приглашаются на лекцию о международном положении. Читает лектор из Москвы».

Его выступление меня ошарашило. Я думал, что ввод войск в Афганистан подобен чехословацкому варианту, так себе – баловство. А оказалось, что к сентябрю восьмидесятого года там погибло несколько тысяч наших военнослужащих. «Какое счастье, – подумал я, – что моему сыну всего три года. Наши быстренько накрутят хвоста афганцам – и снова будет тишь да благодать».

Работая в очередной раз с технической документацией, я обнаружил, что на сдаточном модуле 1-Б в рядах 3—4 полностью меняются фундаменты под оборудование и, соответственно, силовые полы. Я лечу к управляющему. Ощущение такое, как будто я совершил небольшой подвиг: это надо же, сколько я сберегу материальных и трудовых ресурсов! «Какой же ты, Костерин, молодец!» – обрадуется управляющий. Захожу к нему. «Так, мол, и так, на модуль 1-Б пришла новая документация, надо приостанавливать работы». «Ты что, спятил?! – засмеялся управляющий. – Через три месяца государственная комиссия! Ты вообще-то знаешь, когда заказчик должен предоставлять документацию?» «Конечно, знаю», – бодро соврал я. «То-то, – сказал управляющий. – Забудь об этих бумагах, а с кем надо, я сам разберусь». И мы продолжали героически трудиться по старому проекту.

В положенные сроки провели Государственную комиссию. А в начале января следующего года наш субподрядчик, трест «Строймеханизация», разрушил все, что мы сделали, и вывез на свалку как строительный мусор. Естественно, они на все выполненные ими работы составили сметную документацию и получили от заказчика оплату. По закону они часть денег перечислили нам.

Для любознательных немного расскажу о Государственной комиссии. Решение о проведении этой комиссии утверждается «в верхах». И если решение о проведении принято, то объект принимался независимо от его состояния. На моей памяти, у одного из модулей не было наружной стены, так его тоже приняли. Нас, строителей, эта комиссия нисколько не волновала. Мы ничего от нее не имели: премию получал заказчик. А нам выплачивали премию по результатам рабочей комиссии, которая проводилась перед Государственной. И подписывали у заводчан мы акт этой комиссии три-шесть месяцев, а иногда и год. Премия у нас была три должностных оклада. Какие деньги огребали заказчики, я не знаю. Это была тайна.

Внесу ясность о заводе, который должен был заткнуть за пояс «Боинг» и «Аэрбас», вместе взятые. На территории где-то полтора на один километр располагались блок главных корпусов, «Приборостроительный завод», агрегатный завод, комплекс вспомогательных цехов. Немного в стороне завод по производству авиационных двигателей, станкостроительный завод, завод «Ротор», завод «Аппарат». В двадцати километрах от заводов летно-испытательный комплекс со взлетной полосой, способной принимать даже «Бураны». Рядом с ЛИК располагался гигантский окрасочный комплекс. Наш трест занимался строительством главного корпуса, который состоял из блоков А и Б. Эти блоки представляли из себя модули размером двести двадцать метров на сто пятьдесят и высотой двадцать пять метров. Это далеко не полная картина, но даже она дает представление о том, какого «монстра» мы строили.

«Руслан» был как бы промежуточным самолетом, а эти корпуса строились с расчетом на очередной гигант Антонова – «Мрию». Вдобавок к этим транспортным самолетам планировалось завалить весь мир самыми на то время совершенными пассажирскими самолетами ТУ-204.

В этот период на работе сложилась ситуация, которая меня напрягала. Надо мной уже напрямую посмеивались: «Вот мужик устроился: носит за управляющим портфель и получает хорошие деньги». Это еще можно было терпеть – хуже было другое: где-то через два месяца после суда управляющий уволил начальника и главного инженера нашего управления. Пришли новые – и против меня начался прессинг. По тресту упорно ползли слухи: «Занимает строчку в штатном расписании, ничего полезного для управления не делает, на подотчете имеет много материалов и т.д.» Плюс к этому по совместительству в этом же управлении я подрабатывал электриком, так оно отказалось от моих услуг. Можно было не обращать на это внимания – управляющему виднее, но неприятно. И принял я решение уйти с этой работы.

Долго я откладывал разговор с управляющим: неудобно было. Человек тебе сделал доброе дело, а ты досаждаешь ему со своими просьбами. Наконец созрел. Как-то после очередного совещания, когда он находился в расслабленном состоянии, я обратился к нему с просьбой перевести меня куда-нибудь.

– Чего тебе не работается? – спросил он. – В тресте все я решаю.

– Конечно, Вы, – поддакнул я. – Но все-таки переведите.

Он внимательно посмотрел на меня. «Хорошо. Подумаю», – сказал он. Через несколько дней управляющий вызвал меня к себе. То, что он сказал, очень меня удивило. Я не ожидал от него такой щедрости. Конечно, я знал, что уходит заместитель начальника производственного отдела треста, но о том, что меня могут назначить на эту должность, и мысли не было. Кто я такой? «Я распорядился перевести тебя заместителем начальника ПРО, – сказал он, – но учти: ты потеряешь в деньгах». «Переживу», – ответил я. Благо, к тому времени сын пошел в детский садик, а жена устроилась на работу в Научно-производственное объединение «Марс».

Легко сказать – «пошел в садик»! Для того, чтобы его зачислили, мои рабочие проложили наружный водопровод из стальных труб с установкой запорной арматуры по всей территории детского комбината. Проложили мы его из своих труб. Не из моих личных, а из государственных, которые числились у меня на подотчете. Эти материалы я благополучно списал на производство. Такой подарок мне сделали разработчики проектно-сметной документации: они завысили объемы стальных труб, необходимых для электромонтажных работ на козловых кранах. Обман, конечно, но что утешало: не для себя старался, а для блага детского учреждения.

Стал я вживаться в новую работу. Начальник отдела был, как говорится, интеллигент до мозга костей. Вежливый, обходительный, неконфликтный. Если даже он кому-то что-то выговаривал, было видно, что смущается. И вот на втором месяце моей работы он делает кульбит. Не знаю, что его на это сподвигло, но он перешел работать начальником строительного управления. Конечно, при наших объемах работ быть начальником управления было почетно, но и тяжело. Они у нас менялись как перчатки.

Вот так я стал исполняющим обязанности начальника отдела. Приходилось крутиться. Каждую пятницу в конце работы я набирал дорожную сумку проектной документации, чтобы поработать с ней дома. Месяц кручусь, два, пошел третий. Я иногда пытал начальника отдела кадров: «Когда появится начальник?» «Ищут», – отвечал он. И вот в конце третьего месяца он мне говорит: «Понимаешь, управляющий не против тебя назначить, но главный инженер Главка не согласен. Он сам из Братска и тянет своих. Да и наш главный дует в его дудку, говорит: «Над нами смеяться будут. Всего пять лет как на стройке, без строительного образования, а должность по сути – третий человек в тресте».

Наконец приняли нового начальника. Очень хороший был человек. Как-то спросил его: «Почему уехали оттуда?» Для нас в то время Абакан, Тайшет, Братск были символами побед. «Дышать там нечем, – отвечает. – Одна химия». И понеслась моя новая жизнь. Начальник был чистый линейщик. Всю свою прошлую жизнь месил на объектах грязь. Я думаю, поэтому он и предложил мне разделить по пунктам наши обязанности. За мной остались расписание смет по исполнителям, работа с заказчиком по согласованию титульных списков и пусковых комплексов, командировки в московский институт «Гипропроектавиапром», в Воронеж на завод по производству алюминиевых конструкций, в Энгельс на завод стальных металлоконструкций. А на себя начальник взял оперативную работу: присутствие на всех совещаниях, ведение протоколов, контроль за выполнением заданий и кое-что другое. Ему приходилось часто задерживаться по вечерам и выходить по субботам на работу, а я в восемь пришел и в пять ушел. И никаких суббот!

Немного расскажу о московском институте. Больше всего меня удивила демократия, царящая в нем. Все, вплоть до главного инженера, обращались друг к другу на «ты» и по именам. Если я попадал в дни, когда они получали продуктовые наборы, то и на мою долю выдавался набор. К моему приезду припасали они для меня апельсины и иногда торт «Прага». В Москве продуктовые наборы ввели, как тогда говорили, по просьбам трудящихся с начала восьмидесятых годов.

А в семидесятые годы каждую пятницу вечером из Ульяновска в Москву отправлялся «экскурсионный» поезд. Может быть, кто-нибудь и ходил по экскурсиям, но все, кого я знал, ездили в столицу за продуктами и вещами. Помню, один раз я приволок из Москвы говяжью голову на пятнадцать килограммов.

Если с заказчиками мы работали интеллигентно, то с субподрядчиками по принципу кто кого объегорит. Для меня здесь было главное – не остаться крайним. Ели мы не представляли субподрядчику «фронт работ» согласно титульному списку, они сразу бежали в арбитраж. «Акт сдачи под монтаж есть?» – задавал нам вопрос судья. «Нет», – отвечали мы и приводили кучу, на наш взгляд, объективных причин. Но судья их не принимал во внимание. «Штраф», – объявлял он. Иногда бывало и такое: работа копеечная, а штраф в несколько тысяч рублей.

Как только я перестал быть исполняющим обязанности начальника производственного отдела, меня сразу же в добровольно-принудительном порядке назначили начальником штаба народной дружины треста. Дружиннику за каждые три дежурства полагался один дополнительный день к годовому отпуску, но всего не более трех дней. Я тоже получал три дня к отпуску. Выдача справок на дополнительный отпуск входила в мои обязанности, поэтому мне приходилось не пропускать ни одного дежурства, чтобы вести табель учета выхода каждого дружинника. Основным контингентом дружинников были женщины. И что интересно: за несколько лет моей работы не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь не то что ударил дружинника, а даже выругался на него матом. Красная повязка на руке всех отрезвляла.

В одной бытовой детали той жизни мне стыдно признаться, но что было, то было. По работе мне надо было заниматься разного рода писаниной – и тут меня осенило! Ведь газеты, которыми мы пользуемся в гигиенических целях, вредны для здоровья, так почему бы мне не использовать для этих целей писчую бумагу? На черновики нам выдавали бумагу, типа папиросной. Начал я таскать эту бумагу домой и очень был рад своей сообразительности! Как ни странно, о существовании туалетной бумаги мы тогда и не догадывались.

Осенью восемьдесят первого года я открыл для себя Высоцкого. Почему-то раньше я не воспринимал его всерьез. В прессе про него писали «босоцкий», «безголосый», что исполняет глупые и пошлые песенки и многое другое в том же роде. Да я и слышал-то всего пару песенок – про жирафа да про бег на месте. Но однажды, возвращаясь с работы, услышал из какого-то окна девятиэтажки крик души: «Пусть попутные ветры ласкают вам спины…» Долго простоял я у этого дома. Придя домой, с порога сказал жене: «Галя, а ведь Высоцкий – это о… го… го!» «А где ребенок?» – опустила она меня на грешную землю. Как ошпаренный, я выскочил за дверь и побежал в детский садик. На скамеечке сидели воспитательница с моим сыном и горевали.

Новый восемьдесят второй год встретили своей компанией. Ее базисом являлись пять школьных подруг жены, а надстройкой были мы – их мужья. Как я заметил, с каждым новым годом мы все больше пили и все меньше пели и плясали. Что-то уже не тянуло исполнять танец «маленьких лебедей».

В середине февраля я встретил своего приятеля. Он работал начальником участка по изготовлению металлоконструкций и арматурных каркасов. «Слушай, – честно сказал я ему, – ты какой-то заморенный». «Устал вусмерть», – ответил он. Оказывается, он с начальником штаба нашей ударно-комсомольской стройки после работы ездил за пятьдесят километров в колхоз (забыл его название) и там работал на строящемся доме культуры: штукатурил, красил, белил. Водитель трудился вместе с ними. В то время эта деятельность называлась шабашкой. Тяжело, но все-таки так хотелось что-то дополнительно получить к своей основной зарплате. Я тоже подрядился от учебного комбината «Главульяновскстроя» по воскресным дням проводить занятия с военными строителями. Платили негусто, но кое-что перепадало.

Весной в нашем здании управления установили чудо техники – светокопировальную машину. Размером она была, как большой комод. Наконец-то мы получили возможность самим множить проектную документацию, да и многое другое.

Каждую неделю стал нас посещать сотрудник КГБ. Постепенно познакомились – молодой парень, капитан. Очень он любил гонять чаи с оператором этой машины – красивой, молодой, разведенной женщиной.

В апреле восемьдесят второго года моя жена от НПО «Марс» получила участок в садовом товариществе, располагавшемся в тридцати пяти километрах от города. Распределяли участки по жребию, но что интересно: самую хорошую землю по качеству и расположению получили лица, приближенные к администрации, парткому, профкому и комсомолу. Моей жене достался низменный участок с плохой землей и высоким уровнем грунтовых вод. В весеннее половодье вода затопила участки, примыкающие к нашему. Но как бы там ни было, в этом же году я посадил кусты смородины и малины. Все-таки много в нас сидит крестьянского. Подумаешь: «Зачем все это нужно?» А вот хотелось возиться в земле.

В начале июля на нашу стройку прибыл из Ленинграда студенческий отряд, Главк не поскупился выделить новые двухсекционные вагончики. Студенты расставили их по аналогии с улицами Ленинграда. Помню, был Невский проспект, остальные забыл. Каким-то образом работа этого отряда проскочила мимо меня. Я не знаю, чем они занимались, что успели сделать, но больше стройотряды к нам не приезжали.

А мы мало-помалу набирали обороты: стали сдавать по два модуля в год, начала поступать документация на приборостроительный завод, на базу заказчика и т. д.

Новый восемьдесят третий год встретили своей компанией, но без былого веселья: нашего опера уволили из органов. Уволили за чрезмерную ретивость в борьбе с уголовным миром. Он не верил, что с этой публикой можно общаться по-доброму. «Их надо только пи… ть, – говорил он. – Вот когда их пару раз от… шь, они начинают что-то понимать». Для нашего друга увольнение было трагедией.

Весной удачно разрешился вопрос по садовому участку. Один из наших близких родственников был не последним человеком в профкоме НПО «Марс», другие близкие родственники провели с ним разъяснительно-воспитательную беседу – и нам дали новый участок на отличном месте и с хорошей землей. Так как наш участок был крайний, я набрался наглости и прикопал 2 сотки.

В начале лета этого же года подошла моя очередь на получение квартиры по ордеру. Имея возможность ознакомиться со всеми предлагаемыми вариантами, я обошел все квартиры и выбрал ту, которая понравилась мне больше всех. Подошел к председателю профсоюзного комитета нашего треста: «Нельзя ли сделать так, чтобы именно эта квартира попала ко мне при распределении?» «Можно, – не задумываясь, ответил председатель. – Для нас ничего невозможного нет».

Без двух месяцев восемь лет оттрубил я за эту квартиру. Слава Богу, что эта эпопея благополучно для меня закончилась. О возвращении на завод уже не могло быть и речи. Я уходил, когда были электронно-вакуумные лампы, вычислительные машины на вращающихся трансформаторах, а теперь появились транзисторы, тиристоры, компьютеры. Работать на этом оборудовании с моим-то вечерним образованием – смешно. Да и кому на заводе я был нужен? Впрочем, я и не желал никаких перемен. Я вжился в мою «теперешнюю» жизнь. У меня было все, что нужно человеку без особых претензий к жизни: семья, квартира, садовый участок, интересная работа и много-много друзей-товарищей. Идешь по району – и каждые несколько минут: «Костя. Константин. Евгеньевич». Я даже вывел для себя формулу счастья: утром хочется идти на работу, а вечером бежать домой.

По получении ордера на новую квартиру я произвел косметический ремонт в своей двушке и выписался из нее. Переехали мы в новые хоромы и всей семьей прописались в них. Купили саратовский кухонный гарнитур, двуспальную кровать, холодильник «Бирюса» и кое-что другое по мелочевке. А с гостиной мебелью дела обстояли похуже. Мне не нравились ульяновские стенки, искал что-нибудь получше. И здесь помогла теща. Она работала на Ульяновском заводе тяжелых и уникальных станков в отделе снабжения. Иногда ездила на грузовой машине на иногородние заводы за комплектующими. И как-то приобрела в чувашском городе Шумерля «Рижский гарнитур». За новым диваном я поленился ехать – старый был еще не плох. Созрел в восемьдесят седьмом году, но в магазинах в свободной продаже мебели уже не было. Встал в очередь и благополучно простоял в ней до ее самоликвидации в девяносто первом году.

Где-то через месяц после заселения в новую квартиру мы поехали всей семьей в дом отдыха «Дубки». Плыли туда на теплоходе. Чудесное место! Волга, лес, источники минеральных вод. Рядом с домом отдыха располагался стан рыбаков, и там я первый раз в жизни попробовал уху из стерляди. А вообще мы практически каждый год ездили в какой-нибудь дом отдыха.

По работе у меня была обязанность, которую я не мог терпеть: статистическая отчетность. Я должен был представлять в конце первого полугодия и в конце года в статистическое управление. Прежний начальник отдела меня вразумил: «Ты особо не парься, так как каждый год мы прирастаем объемами строительно-монтажных работ в денежном выражении, соответственно, у нас растут и объемы используемых материалов. Поэтому ты аккуратненько по каждой из позиций прибавляй объемы. Понял?» « Понял», – ответил я. Иногда запутаешься в арифметике и сделаешь какой-нибудь ляп. Статисты так торжествовали: «А почему у вас уменьшился тоннаж арматуры?» Приходилось быстренько придумывать правдоподобное вранье: «Да-да, вы правы. Спасибо, что заметили. В последнее время мы, вместо арматуры класса А-2, стали использовать А-3, которая гораздо прочнее, поэтому и объем уменьшился». «Вот теперь мы понимаем», – с умным видом кивали статисты. Так и работали.

Новый восемьдесят четвертый год наша компания встречала в нашей новой квартире. Заодно отметили и новоселье.

А с весны я начал заготавливать материалы для строительства садового домика. Конечно, у приятелей-строителей я мог бы взять любые материалы, но здесь была опасность попасть под ОБХСС. Купить в магазине простому смертному можно было только цемент, а кирпич, пиломатериалы и все другое продавалось только участникам войны. Поэтому каждый добывал строительные материалы всеми возможными и невозможными способами.

Я нашел свой способ: в капитальном строительстве параллельно с возведением основных объектов строились так называемые временные здания и сооружения, которые после сдачи в эксплуатацию капитальных ликвидировались. Создавалась комиссия, производившая уценку материалов, которые впоследствии продавались «своим людям» значительно дешевле, чем в магазине. Так я приобрел обрубки железобетонных свай, кирпич, пиломатериалы, железобетонные плиты перекрытия, линолеум и кое-что другое.

Мой знакомый, бывший секретарь комитета комсомола нашего треста, работал в ОБХСС. По-моему, он был маньяк. Ему доставляло огромное удовольствие выследить кого-нибудь и посадить. Он мне с восторгом рассказывал о том, как прищучил одного заведующего гаражом. Тот приезжал на работу на личном «Москвиче» и переставлял на него детали с государственных машин. Я очень боялся на чем-нибудь погореть, и поэтому на каждый покупаемый мною стройматериал и на доставляющий его автотранспорт у меня был «оправдательные» документы: чеки, накладные, путевые листы, акты.