Текст книги "Моя жизнь при советах и без"

Летний отпуск потратил на перевозку строительных материалов и непосредственно на строительство дачного домика. Успел сделать фундамент и поднять несколько рядов кирпичной кладки.

При перевозке плит перекрытия едва не попал в пренеприятнейшую историю. Плиты были шириной три метра, т.е. негабаритные, и встречный автобус задел край плиты. Раздался скрежет раздираемого металла. Мы остановились, я выскочил из кабины, выбежал на дорогу: автобус продолжал движение, вскоре он скрылся из поля зрения. Приехали на участок, подошел автокран, разгрузились. Я все время смотрел на дорогу и ждал появления милиции. Ночь тоже прошла в ожидании звонка в дверь. День провел в томительном предчувствии. Только вечером успокоился. Видно, у водителя автобуса были веские причины не подымать шума. Повезло. Еще бы несколько сантиметров – и страшно подумать, что могло бы произойти!

Поздней осенью снизили цены на некоторые марки автомашин, в частности на «Запорожцы» скинули на четверть. Взял беспроцентную ссуду в три тысячи рублей на десять лет как бы под строительство дачного домика и купил «ЗАЗ-968 М». Вот так: тебе уже под сорок – и первая машина.

Кстати, об автомашинах. За два месяца до моей покупки в наш трест поступила «Волга» ГАЗ-24 для реализации достойнейшему из достойнейших работников треста. Желающих приобрести ее не нашлось. Машину купил начальник участка, чеченец по национальности, для брата, который в Чечне пас овец. Он так и говорил: «На деньги брата». Купил при одном условии: машина будет черного цвета.

А мне машина сразу прибавила головной боли: куда ее ставить? В то время машины на ночь на улицах не оставляли. Дело было не в том, что их угоняли, снимали колеса, лобовые стекла и т. д. Краденое безнаказанно невозможно было продать: в момент вычислят и арестуют. Поэтому громили автомобили просто так, из вредности. Да и светильники на уличных фонарях били беспощадно. Власти их меняли раз, два, три, а потом плюнули на это безнадежное дело. Дворы освещались в основном лунным светом. Я связываю этот вандализм с тем, что в город из ближней и дальней округи массово приезжали деревенские, а они ни к порядку, ни к чистоте не приучены. Не случайно жители правобережья называли жителей нашего района «чуматарами».

Возвращаюсь к автомобилям. Их ставили или в частном секторе, или в металлических гаражах, которые стайками ютились на окраинах города. Капитальные гаражи строились только во дворах домов в центре города, где проживали Герои войны и труда, депутаты и другой заслуженный люд.

Первую ночь я провел в салоне своего автомобиля, а утром пошел на «дикую» автостоянку, где автовладельцы по очереди дежурили по ночам. Подходит твоя ночь дежурства, берешь с собой вязанку дров, всю ночь подбрасываешь их в буржуйку и периодически обходишь территорию. Вступил я в это общество автобедолаг и провел в нем больше трех лет, пока не построил гараж.

Поступил учиться в автошколу. В то время обучение стоило дорого относительно уровня заработной платы. Но существовала лазейка: так называемому резерву на выдвижение по службе разрешалось учиться за счет организации. Я, конечно, не был резервом, но подошел к заместителю управляющего по экономике: «А нельзя ли за меня заплатить?» «Можно», – сказал он.

Подумывал я и о вступлении в партию. Председатель парткома внушал мне: «Ты стал достоин».

Может быть, и вступил бы, но тогда был такой порядок: инженерно-технический работник, желающий вступить в партию, должен был сагитировать вступить в нее троих рабочих. И, видя мытарства и унижение моих товарищей, энтузиазм у меня пропадал, да мне и не нужно было ничего от партии.

Проработал я в должности заместителя начальника отдела четыре года. И каждый год управляющий на ноябрь и декабрь отправлял меня на сдаточный модуль. Конечно, главный инженер, который являлся нашим непосредственным начальником, должен был отбить меня от этой повинности, но он этого не делал и к тому же не снимал с меня моих прямых обязанностей.

В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году мы готовили к сдаче второй модуль окончательной сборки самолетов. Чистые полы на этом модуле делали финны из американских материалов и, соответственно, по американской технологии. Я был поражен, когда увидел их техническое оснащение. Маленький тракторишко, небольшой погрузчик, самоходная тележка, миксер и другое. А какая надежность! Финны работали только в первую смену. А во вторую смену солдаты гоняли на этой технике по всему модулю. Закончив работу, финны уехали. А всю эту технику оставили у нас.

Однажды перед совещанием заместитель начальника Главка обходил модуль в сопровождении строительных начальников. К нему подошел «главный» финн и стал что-то говорить. Переводчик на ломаном русском объяснил суть дела. «Наши полы, – говорил финн, – требуют, чтобы поверхность подстилающего слоя была влажной, а ваши люди за этим не следят». Управляющий зыкнул на начальника управления, тот на командира роты, ротный, в свою очередь, дал команду своим бойцам. И те, покорно сняв с шапок строительные каски, гуськом подходили к бочке, черпали касками воду и выливали ее на полы. Даже суровый финн, наверно, первый раз в жизни хохотал до полусмерти.

В конце декабря умер Дмитрий Федорович Устинов – вдохновитель и организатор всех наших побед. Дал же Бог голову человеку! Ему было чуть за тридцать, когда в начале войны возглавил наркомат вооружений и руководил им всю войну. С начала восемьдесят пятого года мы стали называться «Авиационно-промышленный комплекс имени Дмитрия Федоровича Устинова».

Новый тысяча девятьсот восемьдесят пятый год встретили своей компанией, которая понесла досадную потерю: подруга жены развелась с опером. В то время он работал на заводе «Тяжелых и уникальных станков» слесарем-сборщиком и часто был в длительных командировках.

Новый год обещал быть для треста напряженным: мы строили два модуля окончательной сборки самолетов, активно вели работы на приборостроительном заводе, развернулись на базе заказчика, установили первые колонны на корпусе проверки топливных баков самолетов на герметичность.

А на житейском фронте, в начале года, мы лишились возможности приобретать отборное мясо по приемлемой цене. Покупали мы его у нашей родственницы, которая работала кладовщицей на мясокомбинате. Я поинтересовался у жены: «Как она ухитряется так много выносить? Явно, мы у нее не единственные клиенты». «А они прибинтовывают мясо к голому телу», – раскрыла секрет супруга. «А если они прикрепляют к нечистым частям тела?» – продолжал допытываться я. «А какая тебе разница, какое место! Ты что его сырым ешь?» – поставила точку жена. Как сокрушалась наша поставщица, что ее сдали свои. Ладно, не посадили, а только уволили. Всех же не пересажаешь.

В середине февраля поехал в Энгельс – на завод металлоконструкций. Самолет на Саратов задерживали, и у меня было время побродить по аэропорту. Те же кресла, на которых я семнадцать лет назад коротал ночи, тот же буфет. Только теперь, если повторить все с начала, уснуть бы не удалось. Каждые десять минут репродуктор изрекал: «Совершил посадку… Рейс задерживается… Объявляется посадка», – и т. д. Я не поленился пересчитать все рейсы из Ульяновска. Оказалось, можно было улететь почти в пятьдесят городов. Встретил бывшего работника треста, в начале восьмидесятых его забрали инструктором в обком партии. «Буквально на днях я вернулся из Финляндии, куда возил группу туристов, привез разных тканей столько, что и внукам хватит», – поведал он мне. Сидящие на соседнем диване двое подвипивших мужиков вели ожесточенный спор, чьи самолеты лучше, наши или американские. «На американских, – говорил один, – двигатели под крылом, на пилонах, что гораздо экономичней, чем у наших, расположенных в хвосте». И то, что ответил его приятель, меня очень удивило. Я до сих пор не знаю, правда ли это? «Деревня! – сказал другой. – На наших двигатели ставят в хвосте для того, чтобы внутри самолета было тише». Такая постановка вопроса меня очень удивила. Неужели правда, что наши самолеты строились с учетом этих соображений? Я никогда не летал ни на Boeing, ни на Ил-62, так что сравнить не могу, но то, что в салоне Як– 40 тихо, – это точно.

На заводе я решил свои дела и на поезде вернулся в Ульяновск. А через пару дней пошли на выборы в Верховный Совет. Пошли, можно сказать, по привычке. Мне уже ничего не надо было от властей. И поэтому я не переживал, зафиксируют ли, что я не пошел на выборы, или нет. Не то что в ранней молодости. Как-то я вспомнил уже поздно ночью, что забыл проголосовать. Как я тогда переживал! Вдруг на собеседовании в ЦК перед тем, как ехать в командировку за границу, мне припомнят: «А почему ты тогда-то не пошел на выборы?» Увы, совсем по другой причине я так и не попал в Центральный комитет.

Во «Времени» на избирательном участке показали Черненко. Видно было, что очень «плохой». Через несколько лет началось высмеивание наших старых и больных Генеральных секретарей. Но какими бы они ни были, старыми и больными, маразматиками, впадающими в детство, со всеми их «сиськами – мисиськами», запущенный в свое время механизм продолжал исправно работать. Неоспоримый факт: по нашу сторону «железного занавеса» с каждым годом жизнь становилась все лучше и лучше. В семьдесят пятом году в городе был один домостроительный комбинат. В семьдесят восьмом заработал второй. В восемьдесят пятом интенсивно велось строительство третьего. В районе авиастроителей, который называли «Новым городом», жилые дома, школы, детские комбинаты росли как грибы. Широченные проспекты, бульвары придавали этому району особый шик. К восемьдесят пятому году было построено пятнадцать школ и порядка тридцати детских комбинатов. К имеющемуся у города туристическому теплоходу прибавился четырехпалубный красавец «Георгий Димитров». В магазинах на полках стояло около десяти марок холодильников и пятнадцати марок телевизоров. В продаже появились катушечные и кассетные магнитофоны. Свободно можно было купить ижевские «Москвичи» и «Запорожцы». Интенсивно строились лечебно-трудовые профилактории, куда на лечение и трудовое перевоспитание отправлялся всякий сброд, который отравлял жизнь нормальным людям.

Скорее всего, я и проработал бы на этой должности до пенсии, если бы в середине марта этого же года не произошло событие, перенаправившее мою жизнь в другое русло. «Кремлевские старцы» допустили до вершин власти молодого Михаила Сергеевича Горбачева. Я ненадолго отступлю от повествования о своей жизни и уделю время чете Горбачевых, благо, об этой семье написано много мемуаров, книг, даже поставлен спектакль, поэтому мне не пришлось что-либо придумывать.

Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, одиннадцатое марта. Около четырех часов дня. Подмосковная дача Горбачевых.

Раиса Максимовна нервно меряет шагами комнату. «Успокойся, – уговаривает она себя, – что ты раскиселилась, как сопливая девчонка. Все же ясно. Председатель похоронной комиссии – это новый Генеральный секретарь. Как можно быть спокойной? Прошла ночь. А вдруг эти старые маразматики что-то переиграли? Не зря же Гришин на выборах разыграл спектакль. Он же что-то задумывал. Не Черненко же его на это сподвиг? Как нестерпимо ожидание! Что они тянут? Успокойся. Ты же сильная женщина. Миша для Громыко лучший вариант. Успокойся, успокойся. Все будет хорошо. По всем раскладам только Миша».

Телефон зазвенел торжествующе. Она рванулась к трубке. «Я поняла!» – выдохнула Раиса Максимовна и рухнула в кресло. «Победа! Через два часа Пленум, на нём лишь оформляются решения Политбюро. Победа! Миша – Генеральный секретарь».

Тридцать лет они боролись за этот миг. Курьерским поездом промчалась жизнь. Из самой глубины души рвались воспоминания. И в который раз привычно ударило в мозг: «Ну что, Зарецкие, – получили!!?» («Мама! – трагически восклицал Анатолий. – Я же тебе говорил, что Рая необыкновенная женщина. А ты…» «Прости, сынок. прости, – заламывала руки мать, – не оценила я ее. Прости». «Эх, мама!»)

Разрыв с ним был для нее катастрофой. Он принадлежал к миру, попасть в который она так стремилась и который так отличался от мира строительных вагончиков, непролазной грязи, пьяных мужиков и ненавистных резиновых сапог. Казалось, вот – вот – и она войдет в его мир. Но эта избалованная, холеная женщина все перечеркнула. Конечно, и Толик поступил подло. Как ей было тяжело после его предательства! Потом ей оказывали знаки внимания и военные орденоносцы, и блестящие умы, и подающие большие надежды мальчишки. Но она выбрала Мишу Горбачева, так как понимала, что он может сделать блестящую карьеру в стране с такими порядками.

Без сомнения, фундамент их победы заложила она. Как Миша не хотел уезжать из Москвы! Дело доходило до развода, но она добилась, чтобы он распределился в провинцию, и обязательно в Ставрополь. Все крупное начальство рано или поздно приезжает отдыхать и лечиться на курорты Кавказских минеральных вод. И надо было достичь определенного положения, чтобы иметь возможность напрямую общаться с ними. И для этого никаких прокуратур, никаких следственных комитетов, а только комсомол. Это была Мишина стихия. К счастью, у них с Мишей все получилось. Конечно, бывали и «черные» времена, когда опускались руки, но они выстояли. А ведь все могло закончиться печально, если бы она поддалась уговорам Миши уехать на Ставрополье вместе. Как правильно она решила, что он вначале должен поехать один! Она хранила письма того периода. Они были полны паники: «Меня угнетает местная ситуация: насколько отвратительно мое окружение, особенно образ жизни местных „шишек“. Все состоит из условностей, субординации, все предрешено заранее. Чиновники самоуверенны и бессовестны. Какой апломб, какая самоуверенность! Какой снисходительный, покровительствующий тон!»

Она все это вкусила в полной мере позже. Долгие годы ей приходилось держать дистанцию перед женами вышестоящих начальников. Как ей действовали на нервы их поучающий тон, ощущение непререкаемой уверенности в своей непогрешимости. Так и хотелось сказать: «Дура!» Но это бы поставило крест на карьере мужа, поэтому приходилось терпеть. Она наверняка бы сорвалась, если бы не была подготовлена письмами Миши. Она, можно сказать, переломила свой характер и привычки. Но одна маленькая, противная мыслишка портила ей настроение. На эту тему с Мишей она уже не говорила несколько лет. А сколько у них было жарких баталий, но разве его переубедишь! В случае избрания его Генеральным секретарем он собирался в течение пяти лет перестроить страну. «Миша! – убеждала она его. – У тебя крепкое здоровье. С твоим умением поддерживать баланс интересов ты будешь Генеральным лет двадцать, а то и больше. Перестраивай все постепенно». Упрямый. Уперся: «Нет – и все тут!» Она дословно запомнила монолог Михаила: «Столько лет работал на Ставрополье, семь лет в Москве, а реализовать что-либо крупное, масштабное, назревшее – невозможно. Как будто стена. А жизнь требует – и давно. Так жить нельзя».

Давным – давно… Она хорошо помнит тот пикник. Кулаков, под хмельком, сказал ей: «Твой Миша способен проломиться сквозь стену». Конечно, она сдалась. Разве можно спорить с мужем по принципиальным вопросам? А после ее капитуляции не было ни дня, чтобы они не обсуждали порядок действий по перестройке страны. Иногда споры носили ожесточенный характер, но в итоге они с Мишей всегда приходили к согласию.

Тихонько зазвенел телефон, которым пользовались только они с мужем, дочь и зять. «Спасибо, доченька. Спасибо, нет. Отец сказал, что никаких торжеств, пока не похороним Черненко. Хорошо. Как он выедет, я вам позвоню. До свидания». «Вот я и первая леди», – усмехнулась она и вспомнила Маргарет Тетчер. Как была одета эта женщина, как вела разговор. Ее манеры производили на нее огромное впечатление. Раиса Максимовна знала себе цену, но при общении с Маргарет ощущала дискомфорт. Но Миша молодец, он выглядел очень достойно. Похоже, Маргарет «втюрилась» в него. Ничего – ничего, как говорится, за одного битого двух небитых дают. На следующих встречах она будет на голову выше своих собеседниц. Поездки в Канаду и Англию были спонтанными, она не успела к ним подготовиться, но теперь будет знать на ближайшие месяцы, куда они поедут и с кем будут встречаться. Она будет обязательно изучать историю той страны, которую они запланируют посетить, проводить большую историко-культурологическую работу. Но она этого не боялась, ей это доставляло удовольствие. И, конечно, одежда, прическа, макияж – это все тоже должно быть на уровне.

Проснулась Раиса Максимовна от трели телефона. В кои-то веки она спала днем, тем более сидя?! Звонить мог только Михаил Сергеевич, а это значит, что она проспала Пленум. Раиса Максимовна сняла трубку: «Миша, поздравляю тебя с избранием Генеральным секретарем!» В трубке прозвучал звонкий Мишин смех, подобный которому она не слышала уже лет двадцать. «Я очень рада. Очень рада, Миша. Ксюша собирается тебя встречать. Если получится, приезжай пораньше… Хорошо… До свиданья!»

Как хорошо на душе! Подобное она испытала, когда родилась Ксюша. Победа! До приезда дочери с внучкой оставалось меньше часа. «Встречу их у въездных ворот, – решила она. – Понежусь еще минут двадцать – и пойду собираться. Вот о чем надо обязательно переговорить с Мишей: дом на Ленинских горах, дачи в Крыму и на Кавказе оставим на будущее. Мише первое время будет не до этого. А по даче в Подмосковье надо решать немедленно. Черненко водил Мишу за нос: то дает участок в Барвихе, то не дает. А участок – чудо».

Михаила Сергеевича встречали так, как испокон веков встречали победителей. Объятия, поцелуи, женские слезы радости. Гурьбой, шутя, смеясь, с надеждой на будущее Горбачевы и Виргинские вошли в коттедж. Через полчаса Раиса Максимовна и Михаил Сергеевич вышли на обязательную вечернюю прогулку:

– Миша, расскажи, как прошло Политбюро?

– Первым слово взял Громыко. Я был поражен произнесенной им речью. Ничего подобного не слышал. Она была необычной по форме, образной, с яркими эпитетами. Надо сказать, что он был мудрее и хитрее многих из нас: не зря двадцать семь лет фигурировал в большой политике. Все высказались, все выступили. Было полное единодушие. Я думаю, они понимали, что время для такого решения пришло. Эти люди были способны учитывать обстоятельства и время. На Пленуме с предложением от имени Политбюро тоже выступил Громыко. Выбрали меня единогласно. Я выступил на Пленуме с короткой речью.

– А у меня ожидание отобрало полжизни. Я очень боялась, что этот хитрый лис выкинет какой-нибудь фортель. Жалко, что придется отдать Верховный Совет, – посетовала Раиса Максимовна.

– Ничего тут не поделаешь. Но мне придется его огорчить. Внешнюю политику я ему не отдам. И ни одного из его замов на его место не назначу. Министром иностранных дел назначу Шеварнадзе.

– Эдик очень умный и хитрый. Но он очень уж амбициозный, – сказала Раиса Максимовна.

– Дипломатию я возьму на себя. А за МИДом оставлю функции оформления достигнутых мной договоренностей, так что Эдику не придется долго ломать голову.

– Ты прав, Миша, внешняя политика – область, где можно и нужно добиться успехов прежде всего. Как у Ахромеева продвигается его программа?

– Работает. К концу года обещает закончить. В конце года или в начале следующего выступлю с заявлением о полной ликвидации ядерного оружия в течение пятнадцати лет. Конечно, придется не мелочиться, не торговаться, а то никогда не придем к согласию. Паритет, паритет – зачем он нужен? Только чтобы ублажать свои амбиции.

– Миша! Ты не передумал немедленно нанести удар по пьянству?

– Ты что, Рая! В ближайшее время обсудим на Политбюро борьбу против алкоголизма. А Лигачеву и Соломенцеву, как наиболее ярым поборникам в борьбе за трезвость, поручу разработать конкретные меры, предусматривающие этапы борьбы на пятилетку 1985—1990 годов. Егор на меня наседает: он обещал Андропову перевести в Москву Ельцина.

– Миша, что-то я про него слышала.

– Что про него слышать? Первый секретарь Свердловского обкома. Я мало с ним контактировал, а Рыжков категорически не советует: «Наплачешься, – говорит, – ты с ним. Неуравновешенная личность».

– Не бери. Ты теперь хозяин положения.

– Егор обидится. Он очень много для меня сделал. Я решил: возьму его, поставлю вместо Гришина.

Раиса Максимовна всплеснула руками:

– Вспомнила! Только забыла фамилию того секретаря, кто был до Ельцина. Тот «волокитил» решение Политбюро о сносе дома, где расстреляли царскую семью, а Ельцин снес этот дом в одну ночь.

– Вот тебе и характеристика на него, – подытожил Михаил Сергеевич.

– Миша, как я понимаю, участок в Барвихе теперь наш. Распорядись, пожалуйста, чтобы на нем прекратили все работы, пока мы с тобой не определимся, что и как на нем делать. И мне кажется, надо наконец решить вопрос по садовым участкам для людей.

– Обязательно решим, – сказал Михаил Сергеевич. – Дадим всем, кто пожелает. И не где-то у черта на куличках, а рядом с городами. Где необходимо, будем выделять земли, принадлежащие колхозам и совхозам, снимем все ограничения на создание садоводческих товариществ и строительство садовых домиков.

– Когда ты планируешь обнародовать свои планы?

– Я думаю, весной следующего года. Ко Дню Победы установим новые льготы участникам войны. В течение года повысим минимальные пенсии колхозникам, заработные платы учителям, социальным работникам, работникам культуры. А в следующем году увеличим оклады, тарифные ставки всем остальным. На это все потребуется гигантская сумма.

– Миша, ты говорил с Фроловым?

– Говорил. Я ему прямо сказал: «Иван, в интересах дела надо, чтобы ты возглавил «Коммунист». Задал он мне кое-какие вопросы и согласился. А в начале лета назначу Яковлева заведующим отделом Пропаганды. Пусть подталкивает прессу, телевидение, деятелей театра и кино, чтобы они не плелись в хвосте событий.

– Миша, вспомнишь потом, что я говорила, – Раиса Максимовна рассмеялась. – Чуть, чуть отпустишь гайки – их не подталкивать, а останавливать надо будет. Представители творческих профессий обладают обостренным самолюбием, чувством собственной значимости. Они талантливы, умны, но их творческий гений подавляется диктаторским режимом. Раз уж ты завел этот разговор, то я давно хотела поговорить с тобой о Яковлеве. У него просматривается какое-то снисходительное отношение к тебе, превосходство.

– Рая, успокойся. Я его взял как авторитетного составителя речей и докладов. Никакого самостоятельного дела я ему никогда не поручу, постоянно буду держать на коротком поводке. Вот еще! Разрешу нашей интеллигенции встречаться с иностранцами без предварительного согласования, а то жалуются, что все их зажимают: не дают раскрыться талантам.

– Посмотрим, посмотрим, что из этого получится.

– Прошлой ночью я принял окончательное решение по нашим друзьям-союзникам. Через месяц-полтора проведу Пленум, на котором объявлю, что я полон воли и решимости осуществить назревшие преобразования как внутри страны, так и за ее пределами. А через несколько дней после Пленума созову политических руководителей стран-участниц Варшавского договора. Ясно скажу им, что мы теперь будем делать действительно то, что уже давно декларируем: твердое следование принципу равенства и независимости, что включает также ответственность каждой партии за развитие своей страны. Это означает, что мы не допустим никакого вмешательства в их внутренние дела, что для меня основное значение имеет свобода выбора в каждой стране.

– Я думаю, Миша, они не воспримут твои слова всерьез.

– Я заставлю их! Понемногу начну прикрывать кормушку. Обнаглели вконец! Каждый день: дай, дай, дай, а не то народ нас не поймет. В прошлом году мы дали им товаров на 17 миллиардов валюты, а получили от них на четыре.

– Миша, ты меня возьмешь в поездки по стране?

– Обязательно. Будем ездить только вдвоем. Решу наболевшие вопросы и начнем знакомиться со страной.

– А кого поставим вместо Тихонова?

– Я думаю, что первые два-три года не особо принципиально, кого ставить. А вот дальше, когда заработают рыночные отношения, придется подумать. А сейчас я выберу или Воротникова, или Рыжкова. Больше мне нравится Воротников, но у меня есть опасения, что он будет встревать в политику. Рыжков же – чистый технократ. Подумаю.

– Миша, помнишь, как высказался Андропов: «Мы еще не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся». Чем все это закончится для нас? Славой или проклятием?

– Рая, пошли отдыхать. У меня впереди три тяжелейших дня.

25 декабря 1991 года в 19.00 М. С. Горбачев выступил с телеобращением. Привожу отрывки из его заявления об отставке: «Дорогие соотечественники! Сограждане! В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества Независимых Государств, я прекращаю свою деятельность на посту Президента СССР. Принимаю это решение по принципиальным соображениям. Выступая перед вами последний раз в качестве Президента СССР, считаю нужным высказать свою оценку пройденного с 1985 года пути. Общество получило свободу, раскрепостилось политически и духовно – и это самое главное завоевание:

– ликвидирована тоталитарная система;

– реальными стали свободные выборы, свобода печати, многопартийность;

– началось движение к многоукладной экономике.

Я покидаю свой пост не только с тревогой, но и с надеждой и верой в вас, в вашу мудрость и силу духа. Желаю вам всего самого доброго».

25 декабря в 19.38 над Кремлем спущен красный флаг и заменен российским трехцветным.

ПРОЩАЙ, СССР

Ну а теперь вновь перехожу к своей биографии. Несмотря на кардинальные перемены в «верхах», страна жила по-старому, а программа «Время» так же продолжала радовать трудовыми и боевыми победами нашего народа. И как приятно было видеть на экране молодого и энергичного Генерального секретаря. Но в начале лета этого же года через благодушие и спокойствие, льющиеся с экрана, стали пробиваться лучи «Прожектора перестройки». А я три дня в неделю ездил через весь город в автошколу Главульяновскстроя.

В начале мая восемьдесят пятого года получил права и стал эксплуатировать свой «Запорожец» А 4501 УЛ. «Да у тебя блатной номер», – говорили мне. По закону подлости у меня в это же время сняли сигнал. Я быстро понял, как плохо без него ездить. Доходило до анекдота: подъезжаешь к одному человеку или группе стоящих на внутриквартальной дороге, опускаешь боковое стекло и ласково так кричишь: «Эй! Посторонись!» Бывали случаи, когда люди буквально шарахались от меня. Несколько месяцев я искал это изделие, наконец нашел, прикрепил на болты, а резьбу расклепал.

Мне уже было под сорок и, сев впервые за руль, я почувствовал себя немного другим человеком. Движение, скорость, различные ситуации, возникающие на дороге, – все это повышало тонус и, кроме того, значительно улучшило качество жизни. Теперь можно было поехать семьей, куда хочешь и когда хочешь. Без проблем привезти пару-тройку мешков цемента, вывезти рассаду на садовый участок, осенью привезти урожай и многое другое.

В этом же мае у меня произошло несколько инцидентов, связанных с машиной. Буквально в первый же день подъехал к своему дому, поднялся в квартиру. Спустившись через несколько часов к машине, обнаружил, что у меня сняли дворники и с мясом выломали боковое зеркало. «Чудак, – сказали мне. – Купи приставку со съемным зеркалом». Что интересно, на фоне дефицита на запасные части приставки и дворники можно было купить без проблем.

Вот так и жили. Подъехал к дому, снял зеркало и дворники, пошел в квартиру. Вышел, поставил все на свое место, поехал.

В середине мая в первый раз на автомобиле всей семьей поехали в Тольятти к моим родителям. Уже при выезде из города я обнаружил, что нет сумки с документами на машину. Не возвращаться же! «Авось пронесет!» – подумал я. До этого мы добирались до Тольятти или по Волге на «Метеоре», или на автобусе. Иногда возникали проблемы, а на своей машине – лафа. Едем. В салоне приподнятая атмосфера, жена и дети поют: «Папа отважно взял и обогнал велосипед…» Потом они решили перекусить, жена и мне протянула бутерброд. Я потянулся за ним и резко повернул руль влево, машина накренилась. Я руль вправо – она пошла вправо. Вот так и пошло: вправо – влево, от кювета до кювета. Бог миловал! Устояли на колесах, и встречная полоса была свободной. Мои и не поняли, что мы были на волоске от катастрофы. А для меня это была наука на всю оставшуюся жизнь.

Приехали в Тольятти. Родители жили в Новом городе. Поднялись в квартиру, потом все вместе спустились, чтобы они воочию увидели наше приобретение. На ночь погнал машину на автостоянку. Подошел к окошку контрольно-пропускного пункта, спросил женщин-контролеров: «Нельзя ли у вас оставить до утра машину?» Хихикают: «Нельзя. Мест нет. Разве что через конфеты». Поехал искать конфеты. Один магазин, второй, третий. Не купишь же им «подушечек»?! Наконец нашел кое-что порядочное. Поставил машину с условием, что заберу до девяти утра.

В воскресение, ближе к вечеру, отправились в обратный путь. На автозаправке, расположенной на выезде из города, бензина не было. Следующая была через сто километров при въезде в Димитровград. Бензина нет. А мне еще ехать девяносто километров. Знающие люди подсказали, что недалеко есть нефтебаза: «Попробуй там заправиться». Нашел эту нефтебазу. Вымолил пять литров бензина. И с тех пор постоянно возил с собой десятилитровую канистру с бензином.

Вернулись домой, и оказалось, что я не забыл дома документы, а потерял их. Подхожу к квартире после поездки, а в дверях бумажка: «Твои документы у меня». И адрес. Лечу по указанному адресу, дверь открывает мужик. Спрашиваю: «Что тебе надо за находку?» «Тащи полбанки, разопьем». Я не стал откладывать дело в долгий ящик, побежал в магазин, купил пол-литра водки. Распили мы ее, и я приобрел еще одного приятеля.

Осенью иногда возникали проблемы: в Тольятти едешь летом, а обратно – зимой. Иногда приходилось на выезде из города на задние колеса накручивать цепи.

Проездил я на своем ЗАЗ – 968 М одиннадцать лет. На машине стоял сорокасильный двигатель воздушного охлаждения, располагался он сзади. Воздухоочиститель работал по принципу центрифуги.

В то время станций технического обслуживания было мало и попасть на них простому смертному можно было только по блату или с «переплатой», поэтому приходилось делать все самому: менять резину, полуоси, тормозные колодки. Постоянно ставил новые вкладыши на шаровые опоры, приходилось часто ремонтировать тормозные цилиндры, даже двигатель перебирал. Впрочем, это был удел большинства автовладельцев.